Человек медленно повалился лицом на землю.
Едва ему удалось избавиться от врага, как он почувствовал сильный толчок и резкую боль в плече. Он понял, что ранен, стиснул зубы и, повернувшись в ту сторону, откуда раздался выстрел, два раза выстрелил.
Не зная, попал он или нет, Лян Юнь тотчас отскочил назад и скользнул в густые заросли.На горе росли низкие черные сосны и бальзам-ник. В их зарослях удобно было укрыться. Он осторожно пробирался по склону вниз. Сбоку и позади продолжали греметь беспорядочные выстрелы. Над головой и рядом просвистело несколько пуль. Лян Юнь каждый раз падал на землю. Он не отстреливался, чтобы не обнаружить себя.
Лян Юнь отбежал уже довольно далеко от'вершины, когда, наконец, остановился, чтобы отдышаться. Затем, бесшумно ступая, он двинулся по дну высохшей канавки дальше, к другой вершине. Туда словно и не было дороги. Вьющиеся растения и колючий кустарник на каждом шагу цеплялись за ноги.
Стрельба вскоре стихла. Воцарилась тишина. Лян Юнь боялся остановиться и уже не обращал внимания на то, есть ли у него под ногами тропинка или нет. Он из последних сил стремился вперед и потерял всякое представление о времени. Вдруг впереди снова раздался окрик:
— Стой! Пароль!
Ни слова не говоря, Лян Юнь вскинул пистолет и выстрелил. В ту же самую секунду он почувствовал прикосновение к спине какого-то острого и твердого предмета. Строгий голос приказал:
— Руки вверх!
Лян Юнь не поднял рук. Ему было все равно, что
за предмет упирался ему в лопатку. Он не хотел попадать в руки врагов! Он дернул рукой, поднимая выше дуло пистолета, но в этот момент его кисть сжала чья-то сильная рука. Он чуть не вскрикнул от внезапной боли. Из вывернутой кисти на траву упал пистолет. Лян Юнь присел и ударил, напавшего на него человека ногой в живот. Тот охнул и подался вперед. Когда Лян Юнь захотел выхватить у него свой пистолет, сбоку на него навалились еще несколько человек и в мгновенье ока скрутили его. Лян Юнь отчаянно сопротивлялся, но руки были уже связаны. Он затих, тяжело дыша и пытаясь рассмотреть своих противников.
Его окружили и привели в тростниковый шалаш. Внутри горела маленькая масляная коптилка. Подле нее сидел человек в поношенной военной форме и просматривал какие-то бумаги.
— Разрешите доложить, шоучжан, поймали шпиона.
— Приведите!
Лян Юня втолкнули в комнату. Шоучжан окинул его взглядом. Нахмурился.
— Ты из какой части?
Лян Юнь вскинул голову, но не ответил.
— Тебя спрашивают, щенок! — подтолкнул его стоящий рядом конвоир.
Лян Юнь порывисто обернулся и плюнул ему в лицо.
— Ты сам щенок! Раз поймали, теперь делайте, что хотите! Лучше сразу расстреляйте!
— Подожди, — проговорил шоучжан. — Парень, что ты за человек? Почему ты с пистолетом ночью забрался к нам в горы?
Лян Юнь внимательно посмотрел на него. При мелькающем огоньке коптилки он вдруг увидел на рукаве шоучжана небольшую нашивку с двумя иероглифами: «Балу». Он растерянно замигал глазами. Не показалось ли ему? Он встрепенулся, освободил
одну руку и, показывая на нашивку, взволнованно вскрикнул:
— Ты... Ты — балу?
— Ты смотри у меня!.. — Конвоир схватил Лян Юня за плечи.
На этот раз он не вырывался. Кровь прилила к лицу. Глаза увлажнились.
— Развяжите его! — приказал шоучжан. Он ласково спросил: — Откуда ты взялся?
— Из города.
— Гм... А зачем к нам пожаловал?
— Мне нужно найти комиссара Вана.
— Какого Вана? Кто он такой?
— Этого я не знаю. Он в Цинлунчжае.
— Это и есть Цинлунчжай, — сказал кто-то сзади.
— Тогда мне нужен человек, по имени Пан Хуэй.
— Я Пан Хуэй. Говори, что нужно? — отозвался другой человек, лет тридцати.
— Ну, вот и хорошо! — Лян Юнь облегченно вздохнул. — Меня послал сюда товарищ Шан, а мое имя — Лян Юнь...
Услышав эти два имени, шоучжан обрадованно воскликнул:
— Э! Вот в чем дело! Нам уже по рации сообщили о тебе. — Он подошел к Лян Юию и крепко пожал ему руку. Потом ласково погладил по голове.
— Ты уж прости нас... — подошедший Пан Хуэй похлопал его по плечу.
— Ой!.. — невольно вскрикнул Лян Юнь.
— Ты ранен? — Пан Хуэй торопливо отдернул руку и приказал стоящему в стороне молодому бойцу: — Давай скорее за санитаром!
В это время шоучжан приветливо сказал:
— Я и есть комиссар Ван. Сейчас иди на перевязку, отдохни, а попозже я позову тебя, мы поговорим подробнее.
— Товарищ Ван, а мой пистолет?
— Он здесь. — Кто-то протянул ему оружие.
Лян Юнь взял пистолет и, улыбаясь, засунул за пазуху. Он вытянулся, отдал комиссару честь и бодро вышел вслед за бойцом из комнаты.
На улице было прохладно. Ветерок тихонько покачивал ветви сосен. Сосны глухо шумели, как море в час прилива. Лян Юнь остановился на пороге и всей грудью глубоко вздохнул.
На другое утро, позавтракав, Ляп Юнь явился снова к комиссару Вану.
— Товарищ Ван, что мне дальше делать?
— Тебе? — Ван улыбнулся. — Есть одно очень важное задание.
— Какое? Я готов!
— Ты сейчас же отправишься в лазарет и будешь лечиться.
— Разрешите доложить, — разочарованно протянул Лян Юнь, — это пустяковая царапина. Сама заживет.
— Но я не люблю, — тепло проговорил командир, — когда ко мне приходят люди с перевязанными руками. Со здоровой рукой ты лучше выполнишь наше задание, верно ведь?
— Есть! — вздохнул Лян Юнь.
— Не огорчайся, парень. Заданий у нас много. Было бы желание. Еще вопросы есть?
— Товарищ комиссар? пусть кто-нибудь научит меня стрелять.
— Это несложно. У нас здесь много отличных стрелков. Покажи-ка твой трофей! —Он взял у Лян Юня пистолет, внимательно осмотрел его, вернул обратно. — Оружие подходящее. Пан Хуэй будет тебя учить стрельбе. Он из такого пистолета и левой и правой сто из ста выбивает!
Пан Хуэй, командир партизанского отряда, жил в деревне Цинлунчжай. Теперь его отряд временно подчинялся уездному партизанскому соединению и использовался в разведывательных операциях. Командир был потомственный охотник. Вначале охотился с одноствольным ружьем, а когда подрос, сменил его на карабин. Потом к карабину прибавился еще маузер. Его пуля поражала цель с первого раза, независимо от того, летела эта цель или бежала по земле. Когда началась война, он больше не смог охотиться и некоторое время занимался мелкой торговлей в городе. Не в силах терпеть издевательства японцев, он снова вернулся в родную деревню и вступил в партизанский отряд. Здесь он стал коммунистом.
Пан Хуэй приветливо встретил Лян Юня. Это он накануне отобрал у него пистолет и взамен получил удар в живот. Но он даже похвалил Лян Юня за этот мастерский удар. Он был уверен, что из парня выйдет хороший стрелок, и, начал старательно его обучать.
Рука заживала быстро. Прошла неделя, и он снова вернулся в Цинлунчжай. Рана хотя и не зарубцевалась, но уже не мешала двигать рукой. Он уже легко попадал в цель четыре раза из пяти, но по-прежнему, относился к учебным стрельбам очень серьезно, упражняясь днем и ночью. Он учился стрелять и левой и правой рукой — по примеру своего учителя.
Весь свой вынужденный отдых Лян Юнь проводил с молодым бойцом, который отводил его в лазарет. Звали этого бойца Юй. Они.стали неразлучными друзьями. Юй только что вступил в отряд, был в нем связистом. Он часто рассказывал Лян Юню о Восьмой армии и о славных делах революционеров, о которых слышал от других.
Пока рана Лян Юня полностью не зажила, он отпросился на побывку домой. Ему подарили несколько полотенец, носки, мыло, засахаренные фрукты и другие вещи. Лян Юнь тепло простился с бойцами и отправился в путь.
Его деревня уже входила в зону освобожденного района. Повсюду царило оживление. На полях работали коллективом — в поле выходили даже молодые матери. Это все было делом новым. Раньше молодые женщины сидели дома. Больше всех были оживлены пионеры. С деревянными винтовками, повязанными красными лоскутками, дежурили они на верхушках деревьев и у обочин дорог.
Сто ли Лян Юнь одолел за полтора дня. На другой день к вечеру он уже подходил к маленькой прибрежной деревушке, в которой родился. Старых покосившихся лачуг у входа в деревню не было видно. Не было и полуобвалившихся стен и покосившихся оград. Вместо них возвышались новые, аккуратно построенные дома из камня. Улица была чисто подметена. В прохладном полумраке под ветвями плакучих ив искали корм выводки цыплят. Весело гонялись друг за другом ребятишки. Пожилые старушки сидели за веретеном. У забора бодались два козленка...
— Стой! Ты кто? Пропуск! — раздался вдруг оклик из-за копны.
Оттуда выскочили два мальчика. Один из них держал в руках игрушечную винтовку.
Лян Юнь остановился. Он внимательно всматривался в мальчишку с ружьем. У того была бритая голова с оставленным ровно посередине клочком волос. Ему было лет семь-восемь. Глаза мальчишки от ожидания округлились, и вся фигурка выдавала напряженное нетерпение. Ведь это его брат — Сяо-лян! Лян Юнь усмехнулся. Он потянулся, чтобы, погладить братишку по голове. Но тот проворно отскочил крикнув:
— Эй, осторожнее! Показывай пропуск! Второй карапуз тоже задиристо крикнул:
— Пропуск давай!
— А можно не так свирепо? — осведомился Лян Юнь.
— Поменьше разговоров! Есть у тебя пропуск?
— Хорошо, хорошо. Ишь, какие злые! Пионеры должны быть выдержанными! В Восьмую армию таких невыдержанных не берут. Вот уж, даже своих и то не узнают. Ты что перед своим родным братом рисуешься?
— Что? — Сяо-лян растерянно заморгал. — Ты... Ты — Лян Юнь!
— Эх ты, не узнал!..
Сяо-лян вскрикнул: «Старший брат!» — и бросился к нему.
— Давай, давай я понесу твой узел- Пошли скорее домой! Мама тебя давно ждет. Ой, нет, мне с тобой нельзя!.. Я должен еще стоять на посту.
— Правильно, часовой не имеет права самовольно уходить с поста. Я дорогу сам помню, дойду! — Лян Юнь легонько дернул Сяо-ляна за нос.
Ребятишки залились смехом. Лян Юнь торопливо подошел к воротам своего дома. Он не узнал его: на месте старой фанзы стоял трехкомнатный каменный домик. Ворота были аккуратно .покрашены красной краской. Изгородь, сплетенная из ветвей пробкового дуба, густо переплетали вьюны с сиреневыми колокольчиками. Он толкнул калитку. Из комнаты послышался знакомый голос:
— Кто там?
У Лян Юня ослабли ноги. Это был голос матери...
Она вышла ему навстречу, поправляя упавшую на лоб прядку черных, с сильной проседью волос. Ее руки застыли в воздухе. Во дворе перед нею стоял ее сын. Сын, о котором она столько думала! Она протерла глаза, будто не веря себе. Нет, это он — подросший, возмужавший, вылитая копия отца! У нее закружилась голова. Она прислонилась к косяку двери.
— Мама!.. — Лян Юнь бросился к ней и поддержал ее.
Мать гладила его по голове. Какой высокий стал сын! Теперь она едва достигала ему до плеча.. Она не выдержала и расплакалась.
— Не надо, мама! — В его глазах тоже стояли слезы.
Он вытер их рукой, обнял мать за плечи и провел ее в дом. В комнатках было светло, окна весело блестели новенькими стеклами. На кане лежали два новых одеяла. Мать усадила его на кан и стала разглядывать. Потом вдруг вскочила, открыла ящик, достала оттуда несколько яиц и вышла из комнаты.
— Мама, ты что?
— Приляг, отдохни. Я сейчас.
Ляп Юнь лег на кан, на одеяла. Как тепло и уютно! Какой родной и вместе с тем незнакомый дом!
Вернулась мать с хэбаодань. Заставила его их съесть. Пока он ел, она любовно рассматривала его, не в силах оторвать взгляда от лица сына.
— Мама, кто обрабатывает нам землю?
— Землю? Нам помогают... Ведь наша семья... Она не договорила. Она подумала, что сын еще не знает о смерти отца. Теперь, в самые первые минуты встречи, она не хотела сообщать ему эту печальную новость.
Лян Юнь промолчал. Только через некоторое время сказал:
— Отец... был замечательным человеком!
— Ты все знаешь, мой мальчик?
— Я видел его...
Он рассказал матери о своей встрече с отцом на улице, о тех трех годах, которые он провел в городе, но умолчал об опасностях, которым подвергался.
Мать сидела на краю кана и внимательно его слушала. Она страдала за него. Теперь он подрос, закалился, несмотря на свой юный возраст. Она смотрела на его мускулистую грудь, большие, крепкие
руки, открытое загорелое лицо. Она гордилась сыном. Потом, мать рассказала о себе. Когда они вернулись, фанза сгорела дотла. Жить было негде. Есть тоже было нечего. Она решила отправиться в город, к брату. Они уже отошли довольно далеко, как встретили неожиданно деревенского старосту, который уговорил их вернуться. В деревне люди сообща с большим трудом восстановили несколько фанз и жили в них. На второй год японцы были выгнаны Восьмой армией из их опорного пункта, и деревня Линьхайцунь стала глубоким тылом. Здесь организовали временные группы трудовой взаимопомощи, большую дотацию дало правительство. Увеличивался урожай. Жить день ото дня становилось лучше.
Вернулась сестренка Сяо-ню. Брата она помнила совсем смутно. Она очень выросла и уже училась во втором классе начальной школы. То и дело приходили посмотреть на Лян Юня друзья детства и соседи. Они расспрашивали, когда, наконец, совсем прогонят японцев, что теперь делается в городе. У всех было приподнятое настроение, как накануне победы.
— Сынок, что ты намерен делать?
Был вечер того же дня. В комнату через застекленные окна проникал яркий свет луны. Братишка с сестренкой уже спали. Они с матерью продолжали беседовать вполголоса...
— Я? Здесь не останусь!
— Вернешься в город, будешь опять работать грузчиком?
— А что же в этом плохого, мама? Кули — тоже трудящиеся!
— Конечно, конечно. Я не о том, — она тяжело вздохнула. — Днем ты говорил, что у тебя был замечательный отец...
— Я от многих это слыхал...
— Тебе нужно учиться у отца. Стать таким же, как он...
Лян Юнь знал, что отец был коммунистом. Он нисколько не сомневался: он тоже сможет стать коммунистом.
— Сынок, может, тебе вступить в Восьмую армию?
Лян Юнь улыбнулся. Вот оно, оказывается, в чем дело! Но как же ей сказать правду? Выдать военную тайну, что он боец партизанского отряда?
— Мама, мне все равно нужно будет уйти! Больше она ни о чем его не спрашивала.
Люди передавали друг другу радостную новость: японский император согласился на безоговорочную капитуляцию!
Продолжавшаяся целых восемь лет антияпонская война, наконец, завершилась победой.
Но город все еще занимали враги. Руководители гоминдана, в течение всей этой войны прятавшиеся в глубоком тылу и оттуда пытавшиеся вступить в сговор с врагом, приказали японцам оставаться в занятых населенных пунктах до принятия ими, гоминдановцами, капитуляции. Японцам было запрещено сдавать оружие Восьмой и Новой Четвертой армиям, которые фактически воевали с ними. Подпольный горком по инструкции ЦК партии решил направить к японскому командующему делегацию с приказом сложить оружие. Народные вооруженные силы в освобожденном районе подготовились к наступлению на город.
Комиссар Ван ждал известий о переговорах с японцами.
Лян Юнь ходил по пятам за Пан Хуэем и, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял ему. Было похоже, что Пан Хуэй с ним не соглашался. Наконец он остановился и показал рукой на штаб. Лян Юнь нерешительно потоптался на месте, потом оправил одежду и направился в сторону штаба.
— Разрешите войти!
— Входи, дьяволенок.
Лян Юнь шагнул в комнату. Четко отдал честь и вытянулся перед комиссаром по стойке «смирно». Горящие черные глаза смотрели Вану прямо в глаза.
— В чем дело? — спросил комиссар.
— Разрешите доложить, я тоже хочу пойти с бойцами в наступление!
— Воевать? Ты ведь еще не боец.
— Если не боец, так и воевать нельзя? Кто запретил мне бить японцев?
— Гм... — Ван подошел и погладил Лян Юня по голове. — Об этом мы с тобой поговорим потом. Давай прежде потолкуем о другом.
— Сейчас самое главное — бой... — по-прежнему тихо повторил Лян Юнь.
— Да ну? — Комиссар сделал паузу. — Когда тебя здесь не было, мы получили из горкома радиограмму.
— Какую радиограмму? — оживился Лян Юнь.
— Мне приятно сообщить тебе ее содержание.-Твое заявление о приеме в партию горком обсудил — ты принят. Поздравляю.
Горячая волна прошла по всему телу. Он во все глаза смотрел на комиссара. Ван чуть улыбнулся.
— Ну хорошо, — сказал он через минуту, кивнув головой. — Можешь товарищу Пан Хуэю передать мое распоряжение включить тебя в группу разведчиков.
— Есть! — Лян Юнь еще больше вытянулся, торопливо отдал честь, повернулся и убежал.
На лице комиссара играла улыбка. Он осторожно свернул карту и засунул ее в чехол. Затем неторопливо набил трубку и закурил, время от времени поглядывая на начавшее темнеть небо.
Японские офицеры собрались в приемной командующего Доихара и слушали обращение императора к народу. На обычно самоуверенных и холодных лицах сегодня были следы растерянности и испуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Едва ему удалось избавиться от врага, как он почувствовал сильный толчок и резкую боль в плече. Он понял, что ранен, стиснул зубы и, повернувшись в ту сторону, откуда раздался выстрел, два раза выстрелил.
Не зная, попал он или нет, Лян Юнь тотчас отскочил назад и скользнул в густые заросли.На горе росли низкие черные сосны и бальзам-ник. В их зарослях удобно было укрыться. Он осторожно пробирался по склону вниз. Сбоку и позади продолжали греметь беспорядочные выстрелы. Над головой и рядом просвистело несколько пуль. Лян Юнь каждый раз падал на землю. Он не отстреливался, чтобы не обнаружить себя.
Лян Юнь отбежал уже довольно далеко от'вершины, когда, наконец, остановился, чтобы отдышаться. Затем, бесшумно ступая, он двинулся по дну высохшей канавки дальше, к другой вершине. Туда словно и не было дороги. Вьющиеся растения и колючий кустарник на каждом шагу цеплялись за ноги.
Стрельба вскоре стихла. Воцарилась тишина. Лян Юнь боялся остановиться и уже не обращал внимания на то, есть ли у него под ногами тропинка или нет. Он из последних сил стремился вперед и потерял всякое представление о времени. Вдруг впереди снова раздался окрик:
— Стой! Пароль!
Ни слова не говоря, Лян Юнь вскинул пистолет и выстрелил. В ту же самую секунду он почувствовал прикосновение к спине какого-то острого и твердого предмета. Строгий голос приказал:
— Руки вверх!
Лян Юнь не поднял рук. Ему было все равно, что
за предмет упирался ему в лопатку. Он не хотел попадать в руки врагов! Он дернул рукой, поднимая выше дуло пистолета, но в этот момент его кисть сжала чья-то сильная рука. Он чуть не вскрикнул от внезапной боли. Из вывернутой кисти на траву упал пистолет. Лян Юнь присел и ударил, напавшего на него человека ногой в живот. Тот охнул и подался вперед. Когда Лян Юнь захотел выхватить у него свой пистолет, сбоку на него навалились еще несколько человек и в мгновенье ока скрутили его. Лян Юнь отчаянно сопротивлялся, но руки были уже связаны. Он затих, тяжело дыша и пытаясь рассмотреть своих противников.
Его окружили и привели в тростниковый шалаш. Внутри горела маленькая масляная коптилка. Подле нее сидел человек в поношенной военной форме и просматривал какие-то бумаги.
— Разрешите доложить, шоучжан, поймали шпиона.
— Приведите!
Лян Юня втолкнули в комнату. Шоучжан окинул его взглядом. Нахмурился.
— Ты из какой части?
Лян Юнь вскинул голову, но не ответил.
— Тебя спрашивают, щенок! — подтолкнул его стоящий рядом конвоир.
Лян Юнь порывисто обернулся и плюнул ему в лицо.
— Ты сам щенок! Раз поймали, теперь делайте, что хотите! Лучше сразу расстреляйте!
— Подожди, — проговорил шоучжан. — Парень, что ты за человек? Почему ты с пистолетом ночью забрался к нам в горы?
Лян Юнь внимательно посмотрел на него. При мелькающем огоньке коптилки он вдруг увидел на рукаве шоучжана небольшую нашивку с двумя иероглифами: «Балу». Он растерянно замигал глазами. Не показалось ли ему? Он встрепенулся, освободил
одну руку и, показывая на нашивку, взволнованно вскрикнул:
— Ты... Ты — балу?
— Ты смотри у меня!.. — Конвоир схватил Лян Юня за плечи.
На этот раз он не вырывался. Кровь прилила к лицу. Глаза увлажнились.
— Развяжите его! — приказал шоучжан. Он ласково спросил: — Откуда ты взялся?
— Из города.
— Гм... А зачем к нам пожаловал?
— Мне нужно найти комиссара Вана.
— Какого Вана? Кто он такой?
— Этого я не знаю. Он в Цинлунчжае.
— Это и есть Цинлунчжай, — сказал кто-то сзади.
— Тогда мне нужен человек, по имени Пан Хуэй.
— Я Пан Хуэй. Говори, что нужно? — отозвался другой человек, лет тридцати.
— Ну, вот и хорошо! — Лян Юнь облегченно вздохнул. — Меня послал сюда товарищ Шан, а мое имя — Лян Юнь...
Услышав эти два имени, шоучжан обрадованно воскликнул:
— Э! Вот в чем дело! Нам уже по рации сообщили о тебе. — Он подошел к Лян Юию и крепко пожал ему руку. Потом ласково погладил по голове.
— Ты уж прости нас... — подошедший Пан Хуэй похлопал его по плечу.
— Ой!.. — невольно вскрикнул Лян Юнь.
— Ты ранен? — Пан Хуэй торопливо отдернул руку и приказал стоящему в стороне молодому бойцу: — Давай скорее за санитаром!
В это время шоучжан приветливо сказал:
— Я и есть комиссар Ван. Сейчас иди на перевязку, отдохни, а попозже я позову тебя, мы поговорим подробнее.
— Товарищ Ван, а мой пистолет?
— Он здесь. — Кто-то протянул ему оружие.
Лян Юнь взял пистолет и, улыбаясь, засунул за пазуху. Он вытянулся, отдал комиссару честь и бодро вышел вслед за бойцом из комнаты.
На улице было прохладно. Ветерок тихонько покачивал ветви сосен. Сосны глухо шумели, как море в час прилива. Лян Юнь остановился на пороге и всей грудью глубоко вздохнул.
На другое утро, позавтракав, Ляп Юнь явился снова к комиссару Вану.
— Товарищ Ван, что мне дальше делать?
— Тебе? — Ван улыбнулся. — Есть одно очень важное задание.
— Какое? Я готов!
— Ты сейчас же отправишься в лазарет и будешь лечиться.
— Разрешите доложить, — разочарованно протянул Лян Юнь, — это пустяковая царапина. Сама заживет.
— Но я не люблю, — тепло проговорил командир, — когда ко мне приходят люди с перевязанными руками. Со здоровой рукой ты лучше выполнишь наше задание, верно ведь?
— Есть! — вздохнул Лян Юнь.
— Не огорчайся, парень. Заданий у нас много. Было бы желание. Еще вопросы есть?
— Товарищ комиссар? пусть кто-нибудь научит меня стрелять.
— Это несложно. У нас здесь много отличных стрелков. Покажи-ка твой трофей! —Он взял у Лян Юня пистолет, внимательно осмотрел его, вернул обратно. — Оружие подходящее. Пан Хуэй будет тебя учить стрельбе. Он из такого пистолета и левой и правой сто из ста выбивает!
Пан Хуэй, командир партизанского отряда, жил в деревне Цинлунчжай. Теперь его отряд временно подчинялся уездному партизанскому соединению и использовался в разведывательных операциях. Командир был потомственный охотник. Вначале охотился с одноствольным ружьем, а когда подрос, сменил его на карабин. Потом к карабину прибавился еще маузер. Его пуля поражала цель с первого раза, независимо от того, летела эта цель или бежала по земле. Когда началась война, он больше не смог охотиться и некоторое время занимался мелкой торговлей в городе. Не в силах терпеть издевательства японцев, он снова вернулся в родную деревню и вступил в партизанский отряд. Здесь он стал коммунистом.
Пан Хуэй приветливо встретил Лян Юня. Это он накануне отобрал у него пистолет и взамен получил удар в живот. Но он даже похвалил Лян Юня за этот мастерский удар. Он был уверен, что из парня выйдет хороший стрелок, и, начал старательно его обучать.
Рука заживала быстро. Прошла неделя, и он снова вернулся в Цинлунчжай. Рана хотя и не зарубцевалась, но уже не мешала двигать рукой. Он уже легко попадал в цель четыре раза из пяти, но по-прежнему, относился к учебным стрельбам очень серьезно, упражняясь днем и ночью. Он учился стрелять и левой и правой рукой — по примеру своего учителя.
Весь свой вынужденный отдых Лян Юнь проводил с молодым бойцом, который отводил его в лазарет. Звали этого бойца Юй. Они.стали неразлучными друзьями. Юй только что вступил в отряд, был в нем связистом. Он часто рассказывал Лян Юню о Восьмой армии и о славных делах революционеров, о которых слышал от других.
Пока рана Лян Юня полностью не зажила, он отпросился на побывку домой. Ему подарили несколько полотенец, носки, мыло, засахаренные фрукты и другие вещи. Лян Юнь тепло простился с бойцами и отправился в путь.
Его деревня уже входила в зону освобожденного района. Повсюду царило оживление. На полях работали коллективом — в поле выходили даже молодые матери. Это все было делом новым. Раньше молодые женщины сидели дома. Больше всех были оживлены пионеры. С деревянными винтовками, повязанными красными лоскутками, дежурили они на верхушках деревьев и у обочин дорог.
Сто ли Лян Юнь одолел за полтора дня. На другой день к вечеру он уже подходил к маленькой прибрежной деревушке, в которой родился. Старых покосившихся лачуг у входа в деревню не было видно. Не было и полуобвалившихся стен и покосившихся оград. Вместо них возвышались новые, аккуратно построенные дома из камня. Улица была чисто подметена. В прохладном полумраке под ветвями плакучих ив искали корм выводки цыплят. Весело гонялись друг за другом ребятишки. Пожилые старушки сидели за веретеном. У забора бодались два козленка...
— Стой! Ты кто? Пропуск! — раздался вдруг оклик из-за копны.
Оттуда выскочили два мальчика. Один из них держал в руках игрушечную винтовку.
Лян Юнь остановился. Он внимательно всматривался в мальчишку с ружьем. У того была бритая голова с оставленным ровно посередине клочком волос. Ему было лет семь-восемь. Глаза мальчишки от ожидания округлились, и вся фигурка выдавала напряженное нетерпение. Ведь это его брат — Сяо-лян! Лян Юнь усмехнулся. Он потянулся, чтобы, погладить братишку по голове. Но тот проворно отскочил крикнув:
— Эй, осторожнее! Показывай пропуск! Второй карапуз тоже задиристо крикнул:
— Пропуск давай!
— А можно не так свирепо? — осведомился Лян Юнь.
— Поменьше разговоров! Есть у тебя пропуск?
— Хорошо, хорошо. Ишь, какие злые! Пионеры должны быть выдержанными! В Восьмую армию таких невыдержанных не берут. Вот уж, даже своих и то не узнают. Ты что перед своим родным братом рисуешься?
— Что? — Сяо-лян растерянно заморгал. — Ты... Ты — Лян Юнь!
— Эх ты, не узнал!..
Сяо-лян вскрикнул: «Старший брат!» — и бросился к нему.
— Давай, давай я понесу твой узел- Пошли скорее домой! Мама тебя давно ждет. Ой, нет, мне с тобой нельзя!.. Я должен еще стоять на посту.
— Правильно, часовой не имеет права самовольно уходить с поста. Я дорогу сам помню, дойду! — Лян Юнь легонько дернул Сяо-ляна за нос.
Ребятишки залились смехом. Лян Юнь торопливо подошел к воротам своего дома. Он не узнал его: на месте старой фанзы стоял трехкомнатный каменный домик. Ворота были аккуратно .покрашены красной краской. Изгородь, сплетенная из ветвей пробкового дуба, густо переплетали вьюны с сиреневыми колокольчиками. Он толкнул калитку. Из комнаты послышался знакомый голос:
— Кто там?
У Лян Юня ослабли ноги. Это был голос матери...
Она вышла ему навстречу, поправляя упавшую на лоб прядку черных, с сильной проседью волос. Ее руки застыли в воздухе. Во дворе перед нею стоял ее сын. Сын, о котором она столько думала! Она протерла глаза, будто не веря себе. Нет, это он — подросший, возмужавший, вылитая копия отца! У нее закружилась голова. Она прислонилась к косяку двери.
— Мама!.. — Лян Юнь бросился к ней и поддержал ее.
Мать гладила его по голове. Какой высокий стал сын! Теперь она едва достигала ему до плеча.. Она не выдержала и расплакалась.
— Не надо, мама! — В его глазах тоже стояли слезы.
Он вытер их рукой, обнял мать за плечи и провел ее в дом. В комнатках было светло, окна весело блестели новенькими стеклами. На кане лежали два новых одеяла. Мать усадила его на кан и стала разглядывать. Потом вдруг вскочила, открыла ящик, достала оттуда несколько яиц и вышла из комнаты.
— Мама, ты что?
— Приляг, отдохни. Я сейчас.
Ляп Юнь лег на кан, на одеяла. Как тепло и уютно! Какой родной и вместе с тем незнакомый дом!
Вернулась мать с хэбаодань. Заставила его их съесть. Пока он ел, она любовно рассматривала его, не в силах оторвать взгляда от лица сына.
— Мама, кто обрабатывает нам землю?
— Землю? Нам помогают... Ведь наша семья... Она не договорила. Она подумала, что сын еще не знает о смерти отца. Теперь, в самые первые минуты встречи, она не хотела сообщать ему эту печальную новость.
Лян Юнь промолчал. Только через некоторое время сказал:
— Отец... был замечательным человеком!
— Ты все знаешь, мой мальчик?
— Я видел его...
Он рассказал матери о своей встрече с отцом на улице, о тех трех годах, которые он провел в городе, но умолчал об опасностях, которым подвергался.
Мать сидела на краю кана и внимательно его слушала. Она страдала за него. Теперь он подрос, закалился, несмотря на свой юный возраст. Она смотрела на его мускулистую грудь, большие, крепкие
руки, открытое загорелое лицо. Она гордилась сыном. Потом, мать рассказала о себе. Когда они вернулись, фанза сгорела дотла. Жить было негде. Есть тоже было нечего. Она решила отправиться в город, к брату. Они уже отошли довольно далеко, как встретили неожиданно деревенского старосту, который уговорил их вернуться. В деревне люди сообща с большим трудом восстановили несколько фанз и жили в них. На второй год японцы были выгнаны Восьмой армией из их опорного пункта, и деревня Линьхайцунь стала глубоким тылом. Здесь организовали временные группы трудовой взаимопомощи, большую дотацию дало правительство. Увеличивался урожай. Жить день ото дня становилось лучше.
Вернулась сестренка Сяо-ню. Брата она помнила совсем смутно. Она очень выросла и уже училась во втором классе начальной школы. То и дело приходили посмотреть на Лян Юня друзья детства и соседи. Они расспрашивали, когда, наконец, совсем прогонят японцев, что теперь делается в городе. У всех было приподнятое настроение, как накануне победы.
— Сынок, что ты намерен делать?
Был вечер того же дня. В комнату через застекленные окна проникал яркий свет луны. Братишка с сестренкой уже спали. Они с матерью продолжали беседовать вполголоса...
— Я? Здесь не останусь!
— Вернешься в город, будешь опять работать грузчиком?
— А что же в этом плохого, мама? Кули — тоже трудящиеся!
— Конечно, конечно. Я не о том, — она тяжело вздохнула. — Днем ты говорил, что у тебя был замечательный отец...
— Я от многих это слыхал...
— Тебе нужно учиться у отца. Стать таким же, как он...
Лян Юнь знал, что отец был коммунистом. Он нисколько не сомневался: он тоже сможет стать коммунистом.
— Сынок, может, тебе вступить в Восьмую армию?
Лян Юнь улыбнулся. Вот оно, оказывается, в чем дело! Но как же ей сказать правду? Выдать военную тайну, что он боец партизанского отряда?
— Мама, мне все равно нужно будет уйти! Больше она ни о чем его не спрашивала.
Люди передавали друг другу радостную новость: японский император согласился на безоговорочную капитуляцию!
Продолжавшаяся целых восемь лет антияпонская война, наконец, завершилась победой.
Но город все еще занимали враги. Руководители гоминдана, в течение всей этой войны прятавшиеся в глубоком тылу и оттуда пытавшиеся вступить в сговор с врагом, приказали японцам оставаться в занятых населенных пунктах до принятия ими, гоминдановцами, капитуляции. Японцам было запрещено сдавать оружие Восьмой и Новой Четвертой армиям, которые фактически воевали с ними. Подпольный горком по инструкции ЦК партии решил направить к японскому командующему делегацию с приказом сложить оружие. Народные вооруженные силы в освобожденном районе подготовились к наступлению на город.
Комиссар Ван ждал известий о переговорах с японцами.
Лян Юнь ходил по пятам за Пан Хуэем и, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял ему. Было похоже, что Пан Хуэй с ним не соглашался. Наконец он остановился и показал рукой на штаб. Лян Юнь нерешительно потоптался на месте, потом оправил одежду и направился в сторону штаба.
— Разрешите войти!
— Входи, дьяволенок.
Лян Юнь шагнул в комнату. Четко отдал честь и вытянулся перед комиссаром по стойке «смирно». Горящие черные глаза смотрели Вану прямо в глаза.
— В чем дело? — спросил комиссар.
— Разрешите доложить, я тоже хочу пойти с бойцами в наступление!
— Воевать? Ты ведь еще не боец.
— Если не боец, так и воевать нельзя? Кто запретил мне бить японцев?
— Гм... — Ван подошел и погладил Лян Юня по голове. — Об этом мы с тобой поговорим потом. Давай прежде потолкуем о другом.
— Сейчас самое главное — бой... — по-прежнему тихо повторил Лян Юнь.
— Да ну? — Комиссар сделал паузу. — Когда тебя здесь не было, мы получили из горкома радиограмму.
— Какую радиограмму? — оживился Лян Юнь.
— Мне приятно сообщить тебе ее содержание.-Твое заявление о приеме в партию горком обсудил — ты принят. Поздравляю.
Горячая волна прошла по всему телу. Он во все глаза смотрел на комиссара. Ван чуть улыбнулся.
— Ну хорошо, — сказал он через минуту, кивнув головой. — Можешь товарищу Пан Хуэю передать мое распоряжение включить тебя в группу разведчиков.
— Есть! — Лян Юнь еще больше вытянулся, торопливо отдал честь, повернулся и убежал.
На лице комиссара играла улыбка. Он осторожно свернул карту и засунул ее в чехол. Затем неторопливо набил трубку и закурил, время от времени поглядывая на начавшее темнеть небо.
Японские офицеры собрались в приемной командующего Доихара и слушали обращение императора к народу. На обычно самоуверенных и холодных лицах сегодня были следы растерянности и испуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23