обоих персонажей играл местный диск-жокей Карл Джоунз.
— В рот тебе кило печенья, Билли. — Я сунул руку под кровать, где стояло радио, и выключил его. Год тому назад я познакомился с Карлом Джоунзом. Он оказался отчаянным болельщиком и превозносил меня до небес. Джоунз со своей женой Донной Мэй пришли в ресторан «Каса Домингес», где Томас Ричардсон, я и наши девушки наслаждались мексиканской кухней. Я представил Джоунзов остальным, и Карл с женой присоединились к нам.
Донна Мэй родилась в богатой семье в Джексоне, штат Миссисипи, и была рада знакомству с Томасом, который раньше жил в Геттисберге.
— Вы только подумайте, приехать из Джексона в Даллас, — ворковала она, голос у нее был высоким и приторным, как патока, — и сидеть с нигрой из моего родного штата — фантастика!
Я заказал еще вина, налил бокал и запил им пару пирожков. Мне запомнились глаза Ричардсона, наполненные отчаянием. А Донна Мэй не умолкала, уверяя всех, что никаких предрассудков по отношению к неграм и вообще цветным у нее нет и она запросто может сидеть с ними за одним столом.
— Надеюсь, правда, — с улыбкой добавила она, — что моя старенькая бабушка никогда об этом не узнает.
— Ты знаешь, Донна Мэй, — сказала наконец девушка Ричардсона, высокая блондинка, стюардесса на линии Даллас — Хьюстон, — а вот я лично совсем не люблю сидеть с нигерами за одним столом. — Она наклонилась и сказала тише, но все слышали. — Но обожаю лежать с ними в одной постели — они меня с ума сводят своими мужскими достоинствами. Ты много потеряешь, если не попробуешь.
Лицо Донны Мэй побагровело, она откинулась назад. Казалось, невидимые руки схватили ее за горло и медленно душат. Она попыталась вскочить и ударилась коленом о край стола. Карл вынес ее из ресторана на руках.
— В рот тебе кило печенья, Билли, — повторил я. — Тебе и лошади, на которой ты приехал.
Я попробовал вылезти из кровати, но острая боль, пронзившая ноги и спину, приковала меня.
— О, черт, — простонал я.
Обычно я просыпался от боли несколько раз за ночь, Но вчера Джоанна меня так измочалила и я так набрался, что спал до утра, не меняя положения. И теперь сам себе напоминал мокрую кожу, высохшую на солнце. Голову будто в тиски зажали. Скатившись с кровати, я пошел, хромая, в ванную и включил горячую воду.
Джоанна вошла, держа в руке чашку кофе и утреннюю газету.
— Здесь статья о тебе, — сказала она» — Они называют тебя шутом команды.
— Интересно, найдется ли для меня помещение в Кэнтоне? Величайший шут профессионального футбола, Дик Буткус и я. В зале славы, рядом с обладателями призов за справедливую игру.
Я просмотрел газету. Ее первая страница была куда интереснее спортивного раздела. Она напоминала военную сводку. ПО МНЕНИЮ ЦРУ МОЖЕТ ОСТАВИТЬ США В ДУРАКАХ — гласил огромный заголовок передовой статьи. Но действия вьетнамцев мне казались вполне логичными. Две другие статьи были посвящены триумфам техасского правосудия. Заголовок первой из них сообщал о приговоре к тюремному заключению на несколько сот лет за хранение марихуаны. Во втором говорилось об условном приговоре сроком на семь лет, вынесенном агенту федерального бюро наркотиков за похищение, изнасилование и жестокое убийство двадцатилетней стюардессы в присутствии свидетелей.
Американская Богиня правосудия в действии.
Я бросил газету на пол и уставился в потолок.
— О семье мексиканцев, которых перестреляла по недоразумению полиция, ты прочитал? — Джоанна сидела на~ унитазе, держа в руке стакан овощного сока — любимого своего утреннего напитка, и, наклонившись, читала газету. — Они даже не знали английского языка и не могли ничего объяснить.
— Всех насмерть?
— Некоторых ранили.
— Больно им, наверно, было. — Я откинулся назад и погрузился в воду, из которой теперь высовывались только мои глаза и нос. Пульсирующая боль несколько утихла от горячей воды, но железный обруч продолжал стягивать мне череп. Внезапно вспыхнула боль за левым глазом — и я выпрямился в ванне. Вода перехлестнула через край.
— Эй! — Джоанна вскочила.
— Извини. — Я отбросил мокрые волосы со лба.
— Почему ты никогда не стрижешься?
— У меня слишком болит голова. — Я осторожно потер больное место на лбу. Казалось, костные ткани поражены злокачественной опухолью. — Послушай, чем ты меня долбанула вчера? — спросил я, вылезая из ванны.
— Бедный крошка! — Присев на корточки, Джоанна обняла меня за бедра и поцеловала. —- Что ты хочешь на завтрак? Меня?
— Ты кого спрашиваешь»— Я взял полотенце и стал энергично растираться. — Его?
— Вас обоих, — сказала Джоанна, подняв глаза. — Я ем шоколадный пудинг.
— А как относительно яичницы с ветчиной?
— Нет ветчины.
— А просто яйца?
— И их нет.
— Жареный хлеб?
— Нет масла.
— Ну ладно, — сдался я. — Съем пудинг.
— У меня только одна порция, но я отдам вам половину, если он еще разок...
— Нет-нет, я лучше уж выпью кофе. А зачем ты меня спрашивала?
— Не могла же я выпроводить вас голодными. — Она засмеялась, как радостный колокольчик. — Вы же работали.
— Черт побери! — я засмеялся вместе с Джоанной, несмотря на свою торжественную клятву не улыбаться до полудня, а по дождливым дням не смеяться совсем.
Было 9.15 утра. У меня еще было время заехать домой за пальто. Еще чашка кофе и сигарета с марихуаной — и мне хватит сил выбраться из квартиры Джоанны.
Утро было серым, пасмурным. Шел дождь. Порывы ветра пронизывали меня до костей. В такой день приятно ехать на лошади, завернувшись в теплый макинтош, надвинув шляпу на прищуренные глаза и уткнув нос в шерстяной шарф.
Выехав на шоссе, ведущее на запад к Северному Далласу, я включил радио.
— ...И я сказал Кону, — донесся скрипучий голос дяди Билли, — дай мне поговорить с ребятами... они не пожалеют сил для старого Билли. Я доведу их до Суперкубка... — Нажатием пальца я прервал дядю Билли и сунул кассету в плэйер.
Автомобиль взлетел на пригорок и передо мной открылся горизонт; над головой мчались кучи серых облаков. За ними, где-то над Форт-Уэртом, нависала черная масса туч. Надвигался сокрушительный ливень.
Выехав на платное шоссе, я тут же увеличил скорость до ста двадцати километров. Я подвергал себя риску из-за скрытых радаров и утреннего часа пик. Впрочем, транспорт пугал меня больше, чем полицейские локаторы. Водители из Далласа — странный народ. Избалованные широкими ровными автострадами и убежденные, что умение водить машину автоматически дается каждому, у кого хватает на нее денег, они врезаются друг в друга с потрясающей регулярностью. Несмотря на все мои страхи, музыка, льющаяся из динамиков и шелест покрышек по мокрому асфальту, оказали гипнотическое действие, и я чуть не врезался в ворота, где взималась плата за проезд по шоссе. Марихуана расслабила мои мышцы, усилила головную боль и одновременно я почувствовал усталость»
Дверь моего дома была распахнута. Я решил, что пришла уборщица или ее распахнул ветер. Оказалось, ни то ни другое. В доме все было перевернуто. Мебель опрокинута, и содержимое ящиков выброшено на пол. Я попытался выяснить, что украдено, и не смог, потому что не знал, что и где у меня лежало. Спальня выглядела еще хуже, хотя все дорогие вещи — телевизор, фотоаппараты, стереоаппаратура и охотничьи ружья — были на месте, С туалетного столика исчезло двадцать долларов. Итак, меня ограбили на двадцать долларов. Привести квартиру в порядок обойдется мне куда дороже. Я решил не вызывать полицию, чтобы случайно обнаруженный детективами окурок марихуаны не превратил мой дом в преступление века. Мне уже виделись газетные заголовки: НАРКОМАН-ФУТБОЛИСТ ПРИГОВОРЕН К КАЗНИ НА ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ СТУЛЕ!
Я махнул рукой на царящий беспорядок и пошел в чуланчик за своей дубленкой. Вытащив дубленку и снова вернувшись в спальню, я до смерти напугал Джонни, приходящую уборщицу.
— А-а-а! — Она только что вошла в комнату и мое внезапное появление из чулана ужасно напугало ее. Выпученные от страха белки глаз на пурпурно-черном лице и пальцы, прижатые к изломанному криком рту, напоминали карикатуру.
— Черт побери, Джонни, не смей так вопить! — крикнул я, тоже перепуганный.
— Но, мистер Фил, вы напугали бедную Джонни до середины будущей недели. — Она прижала руку к сердцу. — Я увидела этот беспорядок и не знала, что и подумать.
— Меня ограбили.
— Вас что?
— Ограбили. Ограбили. Ну, обворовали.
Она медленно кивнула головой, всё еще не понимая.
— Боюсь, что это имеет какое-то отношение к мистеру Джону Дэвиду.
— А что случилось с Джоном Дэвидом?
— Он умер.
Джон Дэвид был моим ручным вороном. Мне подарил его Дон Вилли Диммитт, один из легендарных Диммиттов Техасского университета. Джонни, из какого-то причудливого уважения, всегда называла его «Мистер Джон Дэвид».
— Умер! — Джон Дэвид всегда казался мне бессмертным. Однажды вечером, после дня, полного неудач, завершившегося пятью бутылками дешевого сотерна в «Королевских Рыцарях», я вернулся домой и в ярости разрядил тридцатизарядный карабин в свой темный двор, случайно разнеся в щепки деревянную клетку Джона Дэвида. Я был уверен, что больше не увижу его. Однако рано утром он отомстил мне громким карканьем, подняв меня со дна чудовищного похмелья. С этого утра я перестал его кормить — для его же блага, —- надеясь, что он вернется к своим диким сородичам. Однако, подобно всем воронам, он проявил невероятную способность копаться в помойках и почти каждым вечером, когда я открывал заднюю дверь, он тут же входил со двора, держа в клюве целую куриную ногу, печенье или несколько ломтиков жареного картофеля. Я не мог понять, где он их находил.
— Как это произошло? — спросил я у Джонни.
— Не знаю, мистер Фил, клянусь вам. — Она говорила быстро, вращая широко раскрытыми глазами. — Я была в доме, убирала вашу постель, и вдруг услышала ужасный клекот. Я выбежала во двор, и там лежал мистер Джон Дэвид, мертвый. — Она остановилась на мгновение и поджала губы. — Наверно, он упал с гаража и сломал себе шею. Священник полагает, что он покончил с собой. С животными это случается.
— Да, наверно, это было самоубийство, — согласился я. Вполне возможно, так оно и было.
— И мы похоронили его в цветочной клумбе.
Я подошел к окну и заглянул во двор. В свежевскопанную землю рядом с некрашеным штакетником был воткнут крест, сделанный из проволочной вешалки. Мне стало стыдно за свое отношение к Джону Дэвиду.
Снова повернувшись к Джонни, я впервые обратил внимание на то, что у нее в руках был огромный магнитофон марки «Уол-ленсак».
— Что это у тебя, Джонни?
— Я, сестра и священник записали песню. Сестра играет на пианино.
Священник сидел в «кадиллаке» выпуска 1963 года, стоящем рядом с домом. Всякий раз, когда Джонни приезжала убирать у меня, он подвозил ее. Но, несмотря на это, я подозревал, что Джонни не слишком заботилась о том, чтобы попасть в рай.
Она принимала активное участие в жизни евангелической церкви в Южном Далласе — и часто за мой счет. Работала она у меня чуть больше года и успела за это время похоронить большую часть ближайших родственников, чуть ли не каждую неделю отмечала религиозные праздники, о которых я никогда не слышал. Она уговорила меня регулярно снабжать ее как моими фотографиями, так и снимками моих партнеров по команде. Подделывая затем на них автографы, она продавала фотографии по доллару за штуку в женском туалете местного ночного клуба.
— Сядьте на минуту и послушайте, мистер Фил. — Она пригласила меня в гостиную.
— Послушай, Джонни, мне нужно... — Я последовал за ней, пытаясь возразить.
— Всего минутку. — Ее глаза стали печальными и умоляющими.
— Ну ладно, Джонни, только недолго. Мне нужно убраться здесь и ехать на тренировку.
Не беспокойтесь.
Я поднял подушки с пола, уложил их на диван и улегся поудобнее. Посмотрел в окно. В машине сидел священник, крупный мужчина килограммов на сто двадцать, и курил сигару. Окна «кадиллака» были закрыты, и мотор работал на холостом ходу. Небо темнело.
— Я послала эту песню дяде Билли, — сообщила она, нажимая на клавишу магнитофона.
Мистер Фил Эллиот — хороший человек, Никому он плохого не делает..
— Джонни, черт побери, что это знаешь что? — Я выпрямился» Был отчетливо слышен густой бас священника.
Да, никому ничего плохого..
— Ш-ш-ш, — Джонни прижала палец к губам, укоризненно глядя на меня.
Мистер Фил Эллиот — чистый человек Не подается городским соблазнам...
— ...собла-а-азнам! — Громкий вопль принадлежал сестре Джонни.
— Да, она действительно высоко берет.
— Черт побери, Джонни, ты... — Я начал подниматься с дивана. '
— Ш-ш-ш...
Да, сэр, он достойный человек
И никогда не грешит против Господа,
Никогда... не-е... греши-и-ит...
Сестра Джонни начала изо всех сил лупить по клавишам.
— Последний раз говорю, Джонни, прекрати немедленно. — Я направился к магнитофону. — Я запрещаю посылать эту галиматью на радиостанцию.
— Я уже послала. — Она успела к «Уолленсаку» раньше меня.
— Уже послала копию дяде Билли Банку... он всегда о вас говорит.
Я понял, что все мои возражения бесполезны, и с трудом подавил улыбку.
— Ладно, Джонни, мне нужно ехать. Убери как следует, хорошо? Я тебе заплачу. — Максвелл утверждал, что я переплачиваю Джонни, но, в конце концов, она была у меня единственной уборщицей. — И вот что, Джонни, спасибо тебе за то, что ты похоронила Джона Дэвида.
Я повернулся и пошел к выходу, думая уже только о предстоящей тренировке.
— Если не успею закончить сегодня —- приду завтра, — крикнула она вдогонку. — У нас в церкви готовится...
— Хорошо, Джонни, хорошо. — Я махнул рукой, не останавливаясь, и направился к машине.
Небо было совсем черным. Падали редкие крупные капли дождя. Когда я выехал на шоссе, дождь лил уже как из ведра.
Я ехал осторожно, не больше восьмидесяти километров в час. Джон Дэвид скончался С горечью и стыдом я вспоминал о той безумной ночи, когда чуть его не убил. Тогда была кульминация недели, начавшейся с того, что меня посадили на скамейку запасных, и закончившейся исчезновением бухгалтера, занимавшегося уплатой моих налогов и прихватившего с собой все квитанции за три года и восемь тысяч долларов моих денег. Бедняга Джон Дэвид, он был верен мне в самые трудные времена. Он понимал меня, как я сам себя не понимаю. Потому что был умнее меня раз в двадцать.
Простившись с Джоном Дэвидом, я стал думать об ограблении. Из гаража и раньше исчезали вещи, в этом не было ничего удивительного —- район, где я жил, не принадлежал к самым тихим и респектабельным. Рядом с моим домом выросли десятки новых зданий, и количество преступлений возросло. Так что не жаловаться нужно, рассудил я, а судьбу благодарить, что меня еще не изнасиловали.
Проблески красных огней вернули мое внимание к дороге. Ветер утих, однако дождь шел с неослабевающей силой. Автомобили, мчавшиеся на юг, сбавляли скорость, но не останавливались. Две крайние полосы, ближе к обочине, занимая древний черный пикап «шевроле», развернувшийся поперек шоссе. Его задняя ось переломилась пополам. Полицейские машины стояли впереди и позади неподвижного пикапа, вращающиеся красные проблесковые маяки рассекали дождевые струи. У заднего борта «шевроле» стоял седой негр в полосатом комбинезоне, промокшем насквозь. Он разговаривал с полицейским. Двое других полицейских регулировали движение. Негр выглядел несчастным. Он вез на рынок собранный урожай, и теперь его кукуруза, баклажаны, помидоры были рассыпаны по всему шоссе. Проезжая мимо, водители смотрели на беднягу, по губам их бродила едва заметная улыбка. А выбравшись на простор автострады, они снова нажимали изо всех сил на акселераторы, думая лишь о том, как наверстать время, которое, как известно, деньги.
— Итак, мы раздаем вам схемы ввода мяча. Особое внимание игрокам специальных линий. — Б. А. заговорил, едва успев пересечь порог аудитории. — Бадди еще раз повторит распределение обязанностей.
— Так, ребята! — Бадди Уилкс встал перед игроками. — Надеюсь, в этом матче вы не будете стесняться. — Визг мела по доске заставил меня вспомнить о хирургической пиле.
— Проклятье! — Мел сломался, Бадди швырнул огрызок на пол. На лицах игроков появились улыбки. Разъяренный Бадди повернулся к аудитории, ткнул в нас для большей убедительности дрожащим пальцем. — Пишите! — потребовал он. — Контратаки противника на прошлой неделе были в среднем пять и четыре десятых ярда вблизи нашей зачетной линии и девять и шесть десятых — на их половине. С такой защитой вам не видать первого места как своих ушей!
Бадди был честолюбивым профессионалом в прошлом и не раз признавался лучшим занятником лиги. По его мнению, должность главного тренера была? бы достойным завершением спортивной карьеры — и жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— В рот тебе кило печенья, Билли. — Я сунул руку под кровать, где стояло радио, и выключил его. Год тому назад я познакомился с Карлом Джоунзом. Он оказался отчаянным болельщиком и превозносил меня до небес. Джоунз со своей женой Донной Мэй пришли в ресторан «Каса Домингес», где Томас Ричардсон, я и наши девушки наслаждались мексиканской кухней. Я представил Джоунзов остальным, и Карл с женой присоединились к нам.
Донна Мэй родилась в богатой семье в Джексоне, штат Миссисипи, и была рада знакомству с Томасом, который раньше жил в Геттисберге.
— Вы только подумайте, приехать из Джексона в Даллас, — ворковала она, голос у нее был высоким и приторным, как патока, — и сидеть с нигрой из моего родного штата — фантастика!
Я заказал еще вина, налил бокал и запил им пару пирожков. Мне запомнились глаза Ричардсона, наполненные отчаянием. А Донна Мэй не умолкала, уверяя всех, что никаких предрассудков по отношению к неграм и вообще цветным у нее нет и она запросто может сидеть с ними за одним столом.
— Надеюсь, правда, — с улыбкой добавила она, — что моя старенькая бабушка никогда об этом не узнает.
— Ты знаешь, Донна Мэй, — сказала наконец девушка Ричардсона, высокая блондинка, стюардесса на линии Даллас — Хьюстон, — а вот я лично совсем не люблю сидеть с нигерами за одним столом. — Она наклонилась и сказала тише, но все слышали. — Но обожаю лежать с ними в одной постели — они меня с ума сводят своими мужскими достоинствами. Ты много потеряешь, если не попробуешь.
Лицо Донны Мэй побагровело, она откинулась назад. Казалось, невидимые руки схватили ее за горло и медленно душат. Она попыталась вскочить и ударилась коленом о край стола. Карл вынес ее из ресторана на руках.
— В рот тебе кило печенья, Билли, — повторил я. — Тебе и лошади, на которой ты приехал.
Я попробовал вылезти из кровати, но острая боль, пронзившая ноги и спину, приковала меня.
— О, черт, — простонал я.
Обычно я просыпался от боли несколько раз за ночь, Но вчера Джоанна меня так измочалила и я так набрался, что спал до утра, не меняя положения. И теперь сам себе напоминал мокрую кожу, высохшую на солнце. Голову будто в тиски зажали. Скатившись с кровати, я пошел, хромая, в ванную и включил горячую воду.
Джоанна вошла, держа в руке чашку кофе и утреннюю газету.
— Здесь статья о тебе, — сказала она» — Они называют тебя шутом команды.
— Интересно, найдется ли для меня помещение в Кэнтоне? Величайший шут профессионального футбола, Дик Буткус и я. В зале славы, рядом с обладателями призов за справедливую игру.
Я просмотрел газету. Ее первая страница была куда интереснее спортивного раздела. Она напоминала военную сводку. ПО МНЕНИЮ ЦРУ МОЖЕТ ОСТАВИТЬ США В ДУРАКАХ — гласил огромный заголовок передовой статьи. Но действия вьетнамцев мне казались вполне логичными. Две другие статьи были посвящены триумфам техасского правосудия. Заголовок первой из них сообщал о приговоре к тюремному заключению на несколько сот лет за хранение марихуаны. Во втором говорилось об условном приговоре сроком на семь лет, вынесенном агенту федерального бюро наркотиков за похищение, изнасилование и жестокое убийство двадцатилетней стюардессы в присутствии свидетелей.
Американская Богиня правосудия в действии.
Я бросил газету на пол и уставился в потолок.
— О семье мексиканцев, которых перестреляла по недоразумению полиция, ты прочитал? — Джоанна сидела на~ унитазе, держа в руке стакан овощного сока — любимого своего утреннего напитка, и, наклонившись, читала газету. — Они даже не знали английского языка и не могли ничего объяснить.
— Всех насмерть?
— Некоторых ранили.
— Больно им, наверно, было. — Я откинулся назад и погрузился в воду, из которой теперь высовывались только мои глаза и нос. Пульсирующая боль несколько утихла от горячей воды, но железный обруч продолжал стягивать мне череп. Внезапно вспыхнула боль за левым глазом — и я выпрямился в ванне. Вода перехлестнула через край.
— Эй! — Джоанна вскочила.
— Извини. — Я отбросил мокрые волосы со лба.
— Почему ты никогда не стрижешься?
— У меня слишком болит голова. — Я осторожно потер больное место на лбу. Казалось, костные ткани поражены злокачественной опухолью. — Послушай, чем ты меня долбанула вчера? — спросил я, вылезая из ванны.
— Бедный крошка! — Присев на корточки, Джоанна обняла меня за бедра и поцеловала. —- Что ты хочешь на завтрак? Меня?
— Ты кого спрашиваешь»— Я взял полотенце и стал энергично растираться. — Его?
— Вас обоих, — сказала Джоанна, подняв глаза. — Я ем шоколадный пудинг.
— А как относительно яичницы с ветчиной?
— Нет ветчины.
— А просто яйца?
— И их нет.
— Жареный хлеб?
— Нет масла.
— Ну ладно, — сдался я. — Съем пудинг.
— У меня только одна порция, но я отдам вам половину, если он еще разок...
— Нет-нет, я лучше уж выпью кофе. А зачем ты меня спрашивала?
— Не могла же я выпроводить вас голодными. — Она засмеялась, как радостный колокольчик. — Вы же работали.
— Черт побери! — я засмеялся вместе с Джоанной, несмотря на свою торжественную клятву не улыбаться до полудня, а по дождливым дням не смеяться совсем.
Было 9.15 утра. У меня еще было время заехать домой за пальто. Еще чашка кофе и сигарета с марихуаной — и мне хватит сил выбраться из квартиры Джоанны.
Утро было серым, пасмурным. Шел дождь. Порывы ветра пронизывали меня до костей. В такой день приятно ехать на лошади, завернувшись в теплый макинтош, надвинув шляпу на прищуренные глаза и уткнув нос в шерстяной шарф.
Выехав на шоссе, ведущее на запад к Северному Далласу, я включил радио.
— ...И я сказал Кону, — донесся скрипучий голос дяди Билли, — дай мне поговорить с ребятами... они не пожалеют сил для старого Билли. Я доведу их до Суперкубка... — Нажатием пальца я прервал дядю Билли и сунул кассету в плэйер.
Автомобиль взлетел на пригорок и передо мной открылся горизонт; над головой мчались кучи серых облаков. За ними, где-то над Форт-Уэртом, нависала черная масса туч. Надвигался сокрушительный ливень.
Выехав на платное шоссе, я тут же увеличил скорость до ста двадцати километров. Я подвергал себя риску из-за скрытых радаров и утреннего часа пик. Впрочем, транспорт пугал меня больше, чем полицейские локаторы. Водители из Далласа — странный народ. Избалованные широкими ровными автострадами и убежденные, что умение водить машину автоматически дается каждому, у кого хватает на нее денег, они врезаются друг в друга с потрясающей регулярностью. Несмотря на все мои страхи, музыка, льющаяся из динамиков и шелест покрышек по мокрому асфальту, оказали гипнотическое действие, и я чуть не врезался в ворота, где взималась плата за проезд по шоссе. Марихуана расслабила мои мышцы, усилила головную боль и одновременно я почувствовал усталость»
Дверь моего дома была распахнута. Я решил, что пришла уборщица или ее распахнул ветер. Оказалось, ни то ни другое. В доме все было перевернуто. Мебель опрокинута, и содержимое ящиков выброшено на пол. Я попытался выяснить, что украдено, и не смог, потому что не знал, что и где у меня лежало. Спальня выглядела еще хуже, хотя все дорогие вещи — телевизор, фотоаппараты, стереоаппаратура и охотничьи ружья — были на месте, С туалетного столика исчезло двадцать долларов. Итак, меня ограбили на двадцать долларов. Привести квартиру в порядок обойдется мне куда дороже. Я решил не вызывать полицию, чтобы случайно обнаруженный детективами окурок марихуаны не превратил мой дом в преступление века. Мне уже виделись газетные заголовки: НАРКОМАН-ФУТБОЛИСТ ПРИГОВОРЕН К КАЗНИ НА ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ СТУЛЕ!
Я махнул рукой на царящий беспорядок и пошел в чуланчик за своей дубленкой. Вытащив дубленку и снова вернувшись в спальню, я до смерти напугал Джонни, приходящую уборщицу.
— А-а-а! — Она только что вошла в комнату и мое внезапное появление из чулана ужасно напугало ее. Выпученные от страха белки глаз на пурпурно-черном лице и пальцы, прижатые к изломанному криком рту, напоминали карикатуру.
— Черт побери, Джонни, не смей так вопить! — крикнул я, тоже перепуганный.
— Но, мистер Фил, вы напугали бедную Джонни до середины будущей недели. — Она прижала руку к сердцу. — Я увидела этот беспорядок и не знала, что и подумать.
— Меня ограбили.
— Вас что?
— Ограбили. Ограбили. Ну, обворовали.
Она медленно кивнула головой, всё еще не понимая.
— Боюсь, что это имеет какое-то отношение к мистеру Джону Дэвиду.
— А что случилось с Джоном Дэвидом?
— Он умер.
Джон Дэвид был моим ручным вороном. Мне подарил его Дон Вилли Диммитт, один из легендарных Диммиттов Техасского университета. Джонни, из какого-то причудливого уважения, всегда называла его «Мистер Джон Дэвид».
— Умер! — Джон Дэвид всегда казался мне бессмертным. Однажды вечером, после дня, полного неудач, завершившегося пятью бутылками дешевого сотерна в «Королевских Рыцарях», я вернулся домой и в ярости разрядил тридцатизарядный карабин в свой темный двор, случайно разнеся в щепки деревянную клетку Джона Дэвида. Я был уверен, что больше не увижу его. Однако рано утром он отомстил мне громким карканьем, подняв меня со дна чудовищного похмелья. С этого утра я перестал его кормить — для его же блага, —- надеясь, что он вернется к своим диким сородичам. Однако, подобно всем воронам, он проявил невероятную способность копаться в помойках и почти каждым вечером, когда я открывал заднюю дверь, он тут же входил со двора, держа в клюве целую куриную ногу, печенье или несколько ломтиков жареного картофеля. Я не мог понять, где он их находил.
— Как это произошло? — спросил я у Джонни.
— Не знаю, мистер Фил, клянусь вам. — Она говорила быстро, вращая широко раскрытыми глазами. — Я была в доме, убирала вашу постель, и вдруг услышала ужасный клекот. Я выбежала во двор, и там лежал мистер Джон Дэвид, мертвый. — Она остановилась на мгновение и поджала губы. — Наверно, он упал с гаража и сломал себе шею. Священник полагает, что он покончил с собой. С животными это случается.
— Да, наверно, это было самоубийство, — согласился я. Вполне возможно, так оно и было.
— И мы похоронили его в цветочной клумбе.
Я подошел к окну и заглянул во двор. В свежевскопанную землю рядом с некрашеным штакетником был воткнут крест, сделанный из проволочной вешалки. Мне стало стыдно за свое отношение к Джону Дэвиду.
Снова повернувшись к Джонни, я впервые обратил внимание на то, что у нее в руках был огромный магнитофон марки «Уол-ленсак».
— Что это у тебя, Джонни?
— Я, сестра и священник записали песню. Сестра играет на пианино.
Священник сидел в «кадиллаке» выпуска 1963 года, стоящем рядом с домом. Всякий раз, когда Джонни приезжала убирать у меня, он подвозил ее. Но, несмотря на это, я подозревал, что Джонни не слишком заботилась о том, чтобы попасть в рай.
Она принимала активное участие в жизни евангелической церкви в Южном Далласе — и часто за мой счет. Работала она у меня чуть больше года и успела за это время похоронить большую часть ближайших родственников, чуть ли не каждую неделю отмечала религиозные праздники, о которых я никогда не слышал. Она уговорила меня регулярно снабжать ее как моими фотографиями, так и снимками моих партнеров по команде. Подделывая затем на них автографы, она продавала фотографии по доллару за штуку в женском туалете местного ночного клуба.
— Сядьте на минуту и послушайте, мистер Фил. — Она пригласила меня в гостиную.
— Послушай, Джонни, мне нужно... — Я последовал за ней, пытаясь возразить.
— Всего минутку. — Ее глаза стали печальными и умоляющими.
— Ну ладно, Джонни, только недолго. Мне нужно убраться здесь и ехать на тренировку.
Не беспокойтесь.
Я поднял подушки с пола, уложил их на диван и улегся поудобнее. Посмотрел в окно. В машине сидел священник, крупный мужчина килограммов на сто двадцать, и курил сигару. Окна «кадиллака» были закрыты, и мотор работал на холостом ходу. Небо темнело.
— Я послала эту песню дяде Билли, — сообщила она, нажимая на клавишу магнитофона.
Мистер Фил Эллиот — хороший человек, Никому он плохого не делает..
— Джонни, черт побери, что это знаешь что? — Я выпрямился» Был отчетливо слышен густой бас священника.
Да, никому ничего плохого..
— Ш-ш-ш, — Джонни прижала палец к губам, укоризненно глядя на меня.
Мистер Фил Эллиот — чистый человек Не подается городским соблазнам...
— ...собла-а-азнам! — Громкий вопль принадлежал сестре Джонни.
— Да, она действительно высоко берет.
— Черт побери, Джонни, ты... — Я начал подниматься с дивана. '
— Ш-ш-ш...
Да, сэр, он достойный человек
И никогда не грешит против Господа,
Никогда... не-е... греши-и-ит...
Сестра Джонни начала изо всех сил лупить по клавишам.
— Последний раз говорю, Джонни, прекрати немедленно. — Я направился к магнитофону. — Я запрещаю посылать эту галиматью на радиостанцию.
— Я уже послала. — Она успела к «Уолленсаку» раньше меня.
— Уже послала копию дяде Билли Банку... он всегда о вас говорит.
Я понял, что все мои возражения бесполезны, и с трудом подавил улыбку.
— Ладно, Джонни, мне нужно ехать. Убери как следует, хорошо? Я тебе заплачу. — Максвелл утверждал, что я переплачиваю Джонни, но, в конце концов, она была у меня единственной уборщицей. — И вот что, Джонни, спасибо тебе за то, что ты похоронила Джона Дэвида.
Я повернулся и пошел к выходу, думая уже только о предстоящей тренировке.
— Если не успею закончить сегодня —- приду завтра, — крикнула она вдогонку. — У нас в церкви готовится...
— Хорошо, Джонни, хорошо. — Я махнул рукой, не останавливаясь, и направился к машине.
Небо было совсем черным. Падали редкие крупные капли дождя. Когда я выехал на шоссе, дождь лил уже как из ведра.
Я ехал осторожно, не больше восьмидесяти километров в час. Джон Дэвид скончался С горечью и стыдом я вспоминал о той безумной ночи, когда чуть его не убил. Тогда была кульминация недели, начавшейся с того, что меня посадили на скамейку запасных, и закончившейся исчезновением бухгалтера, занимавшегося уплатой моих налогов и прихватившего с собой все квитанции за три года и восемь тысяч долларов моих денег. Бедняга Джон Дэвид, он был верен мне в самые трудные времена. Он понимал меня, как я сам себя не понимаю. Потому что был умнее меня раз в двадцать.
Простившись с Джоном Дэвидом, я стал думать об ограблении. Из гаража и раньше исчезали вещи, в этом не было ничего удивительного —- район, где я жил, не принадлежал к самым тихим и респектабельным. Рядом с моим домом выросли десятки новых зданий, и количество преступлений возросло. Так что не жаловаться нужно, рассудил я, а судьбу благодарить, что меня еще не изнасиловали.
Проблески красных огней вернули мое внимание к дороге. Ветер утих, однако дождь шел с неослабевающей силой. Автомобили, мчавшиеся на юг, сбавляли скорость, но не останавливались. Две крайние полосы, ближе к обочине, занимая древний черный пикап «шевроле», развернувшийся поперек шоссе. Его задняя ось переломилась пополам. Полицейские машины стояли впереди и позади неподвижного пикапа, вращающиеся красные проблесковые маяки рассекали дождевые струи. У заднего борта «шевроле» стоял седой негр в полосатом комбинезоне, промокшем насквозь. Он разговаривал с полицейским. Двое других полицейских регулировали движение. Негр выглядел несчастным. Он вез на рынок собранный урожай, и теперь его кукуруза, баклажаны, помидоры были рассыпаны по всему шоссе. Проезжая мимо, водители смотрели на беднягу, по губам их бродила едва заметная улыбка. А выбравшись на простор автострады, они снова нажимали изо всех сил на акселераторы, думая лишь о том, как наверстать время, которое, как известно, деньги.
— Итак, мы раздаем вам схемы ввода мяча. Особое внимание игрокам специальных линий. — Б. А. заговорил, едва успев пересечь порог аудитории. — Бадди еще раз повторит распределение обязанностей.
— Так, ребята! — Бадди Уилкс встал перед игроками. — Надеюсь, в этом матче вы не будете стесняться. — Визг мела по доске заставил меня вспомнить о хирургической пиле.
— Проклятье! — Мел сломался, Бадди швырнул огрызок на пол. На лицах игроков появились улыбки. Разъяренный Бадди повернулся к аудитории, ткнул в нас для большей убедительности дрожащим пальцем. — Пишите! — потребовал он. — Контратаки противника на прошлой неделе были в среднем пять и четыре десятых ярда вблизи нашей зачетной линии и девять и шесть десятых — на их половине. С такой защитой вам не видать первого места как своих ушей!
Бадди был честолюбивым профессионалом в прошлом и не раз признавался лучшим занятником лиги. По его мнению, должность главного тренера была? бы достойным завершением спортивной карьеры — и жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22