— Да я уж поел.
— Садись, садись! Со второго куска не лопнешь.
На скатерти, расстеленной на полу, стояла тархана, дымился плов из булгура2. Дома Хасан поел только немного тарханы. Мать совсем слаба стала, даже стряпать ей трудно. У Сердера Османа мать еще в силе. И еду подает и разговаривать успевает.
— Где ты все пропадаешь, мой Хасан? Я уж и спрашивать у Османа перестала. Наплевал на старых друзей, а?
— Что вы, тетушка! Просто не по себе как-то было.
— С твоей матерью недавно разговаривала. Душа у нее за тебя изболелась. А ведь она уже в годах. Ты уж ее не огорчай!
— Нет, тетушка, зачем же?
— А про поле-то ты не сказал ей...
— Разве она знает?
— А как же! Все знает, только виду не подает. Вот оно что! Хасан в растерянности даже ложку опустил.
— Матушка моя бедная, втихомолку мучилась.
— Материнское сердце всегда за дите печалится,— вздохнула женщина.
Покончив с едой, Осман стряхнул крошки с рук на скатерть.
— Дурная примета,— неодобрительно сказала мать,— бедно жить будем.
— Ничего! — засмеялся он.— Мы и так не богачи. Выехали в поле. Волы тяжело ступали по мягкой
земле. Сердер Осман предложил Хасану обойти новый участок — он хорошо знал его.
— Это земля особая,— объяснял он.— Тут нужно глубоко пахать. Вспашешь мелко — не взойдет зерно! Будешь потом ладони лизать.
Шаг за шагом обошли все поле.
— Больно велико,— засомневался Хасан.— Справлюсь ли?
— Эх, ты! Другого такого в Караахметли не найдешь! Сейчас помучаешься — после молотьбы веселиться будешь.
— Помоги аллах!
Присели покурить на краю зеленого луга; где паслись коровы.
— Что ж,— сказал, наконец, Хасан,— начнем, помолившись аллаху?
— Желаю удачи.
— Уходишь?
— Надо идти. Дела.
Сердер Осман ушел, Хасан принялся пахать. Напевая песню, прокладывал одну борозду за другой, веселый, бодрый,— совсем тот Хасан, каким все его знали раньше.
Крестьяне с других полей посматривали на него и тоже радостно усмехались.
Солнце жгло все сильнее. К обеду пахарь притомился. Присел на краю поля под деревом, заглянул в бадью — еще немножко осталось воды: во время работы он время от времени плескал себе на грудь пригоршню-другую. Достав из узелка сладкую лепешку, сложил пополам, откусил добрый кусок. Хороша лепешка!
Он здорово проголодался. Быстро покончил с лепешкой, запил водой.
На четвертый день поле было уже наполовину вспахано. Хасан остановился перевести дух. Кто-то шел к нему по пашне. Сердер Осман, наверно. Хасан всмотрелся повнимательнее...
К нему приближался Мастан. «О господи! Уж не Алие ли что сказала?» Мастан подошел, остановился. Лицо вспотевшее, красное, но спокойное — не поймешь, с чем пришел.
— Селямюналейкюм!
— Алейкюмселям!
Мастан, кряхтя, уселся в тени под деревом. Похлопал ладонью по земле, приглашая:
— И ты садись!
— Благодарствую.
— Пришел с тобой поговорить.
— О чем?
— Не перебивай меня. Сначала слушай!
— Слушаю.
— Даю тебе тысячу, если уедешь отсюда.
— Я никуда не собираюсь ехать. И денег мне твоих не надо.
— По-хорошему говорю. Потом пожалеешь. Подумай как следует. Я свое слово сдержу. Если уедешь, хоть сейчас выкладываю тысячу — новенькую, хрустящую.
— Я тебе не мешаю. Или тебе стало тесно в деревне?
— Я все сказал. Уедешь — получишь тысячу. А то ведь и босиком могу отправить куда следует.
— А что ты мне сделаешь, если не уеду?
— Аллах знает, что сделаю.
— Ты меня не запугивай. Не боюсь я ни тебя, ни всех твоих хаджи-живодеров с пистолетами.
— Я свои руки кровью марать не стану.— Мастан прищурился.— А обделаю все так, что никто не подкопается.
— Попробуй. Посмотрим, что ты сумеешь. Люди белую овцу от черной всегда отличат.
— Со мной лучше не шутить. Я из рода Мастанов.
— Никто и не шутит.
— Пусть позор падет на мою голову, если я не смогу вышвырнуть из деревни такого голодранца, как ты! — Мастан смолк, чтобы проверить впечатление от своих слов.— Давай кончим по-хорошему. Уезжай куда-нибудь, купи землю. Кто в Кайране выжил, тот нигде не пропадет.
— Здесь мои деды жили. Кому тут не нравится, тот пусть и уезжает.
— Не накликай беды на свою голову. Не шути с Мастаном-оглу!
— В нашей стране законы есть. Никто никого не имеет права сгонять с земли.
— Не прикидывайся несмышленышем.
— Может, я раньше и хотел куда-нибудь податься, да только после такого разговора и шагу не сделаю, даже в город перестану ездить. Понял?
— Чума на твою голову! Ну что ж! Мое дело предупредить. Кто сам упал, тому винить некого.
— За меня не беспокойся, хозяин. Пусть уезжают, кому надо,— скатертью дорога! С давулом и зурной проводим.
Мастан уселся поудобнее, закурил, протянул и Хасану сигарету. Тот не шелохнулся.
— Послушай, Хасан мой, лев мой. Не сладить тебе со мною. Не то что ты один — все кайранцы вместе меня не одолеют.
— Не знаю, как другие, а я тебя не боюсь.
— Да постой ты!—Мастан раздраженно замахал руками.— Не перебивай меня. Я Мастан-оглу, понимаешь ты это?
— Понимаю.
— Куда я ни постучусь, везде мне почет, уважение. А до твоей болтовни никому дела нет. Отчего это, как думаешь?
— У тебя деньги.
— Конечно. Дам тебе один пинок в зад — так и покатишься отсюда... Скажу каймакаму, скажу в жандармерии. Да тебя за ноги выволокут отсюда. А надо будет — и губернатору скажу. Ты что думал...
— Все они твои свояки, что ли?
— Тогда увидишь.
— А вдруг да найдется на мое счастье кто-нибудь честный, который не станет рабом твоих денег?
— Решай сам.— Мастан сжал кулаки.— Потом поздно будет.
— Не запугивай меня, это ни к чему. Один грозился, да сам в ложке утонул. Посмотрим, что мне сделает Мастан-оглу.
— По-хорошему говорю!
Опершись на ладони, Мастан поднялся, отряхнул руки от пыли. В глазах его таилась злобная усмешка.
— Ну, прощай. Будь здоров!
Хасан молча, закусив губу, направился к волам. За спиной у него раздался дробный топот. Мастан с места пустил коня галопом.
— Подлец,— бормотал Хасан, слизывая с губы кровь.— Будь ты проклят, пес кровожадный!
Уже третью пятницу встречался Хасан с Алие. Остальные дни недели для обоих были сплошным ожиданием. Встретясь, они усаживались лицом к лицу и болтали, как умели. Иногда замолкали, глядели
друг другу в глаза.Алие готова была так сидеть часами. Но тревожилась за любимого: чувствовала, что вокруг них смыкается кольцо. И ее всюду преследовала тень длинной руки отца. А Хасан ждал, когда зверь выскочит из засады. Мастан никогда не оскаливал клыки, если не хотел укусить. Но где, когда он укусит?
Первую атаку Хасан уже отбил. Теперь начал привязываться к нему батрак Мастана. Слово за слово задирался, в драку лез.
Мрачный ходил Хасан. Ночи напролет не мог сомкнуть глаз. Если бы только знать, откуда беда нагрянет!.. Да, попал палец в навоз — не очистишь
его.Через несколько дней зашел он с утра в кофейню,а там жандармы сидят, чай пьют.
— Поди-ка сюда, Хасан! — поманил его унтер-офицер.
— Пожалуйста!
— Так это ты стену разрушил?
— Уж не меня ли вы имеете в виду?
— Нет — отца твоего!
— Правильно сделал. Хвалю! Унтер покраснел от ярости.
— Правду отвечай! А то всю рожу разукрашу. Я с тобой церемониться не буду.
— За сколько?
— Что «за сколько»? — не понял унтер.
— За сколько нанялся меня разукрашивать? Унтер весь затрясся. Никогда еще он не слыхал ничего подобного.
— Я тебе покажу, как оскорблять человека, состоящего на государственной службе!
Хасан наклонился к нему и тихо сказал сквозь зубы:
— Вас на вашу должность для поддержания порядка назначили!
— Что ты сказал, что сказал? — ухватился за эти слова унтер, словно усмотрел в них тайное значение.— Я тебя в тюрьму отправлю! Сгною!..
— Нашел чем пугать.— Хасан смотрел ему прямо в глаза.— Отправляй, коли право имеешь!
В кофейне воцарилась мертвая тишина. Унтер выхватил наручники.
— И арестую! Имею право! И не только за оскорбления...
Крестьяне поразевали рты.
— Так я и думал...— протянул Мустафа.
— Где бумага на арест?—закричал староста.— Это государственное дело! Где бумага?
— Много понимать стали!—Унтер сплюнул, но все-таки вытащил из кармана измятый листок.
— У нас все по закону. Мы от закона ни на волос не отступаем.
Староста развернул бумагу. Это был ордер на арест Хасана.
— Сукин сын...— Хасан скрипнул зубами.
Жандарм с победным видом надел на него наручники.
— С нами, брат, не шутят. Мы тебе живо хвоста накрутим. Ишь, деревенский лев выискался!
Хасан смотрел поверх его головы на кучку белых облаков, сгрудившихся на вершине горы.
И опять загудела деревня:
— Хасаназабрали!
— Да что ты?
— Такое сказать жандармам!
— Вот молодец! Сразу видно, что из рода Караахмета.
— Я и раньше это знал.
— Что же он сказал?
— Ах, брат, чего он только не говорил! «Разве,— говорит,— вы жандармы? Вы,— говорит,— шайка грабителей. Перевешать вас всех надо!»
— А начальник их что?
— Зубами скрипел, да помалкивал. Нечего ему было сказать.
— Не довезти им Хасана до города.
— Вот и я так думаю.
— Как доедут до Дагбаши, этот герой всех уложит, будь их хоть десять человек, а сам убежит.
— Пожалуй, завтра с петухами уже здесь будет.
— А может быть, в горы уйдет.
— Как дед его.
— Он теперь Мастану отомстит. Обязательно прикончит.
— Да, песенка Мастана спета. Пусть дети мои гяурами будут до седьмого колена, если я на его месте не прикончил бы этого кровососа.
— Клянусь аллахом!
— Попомни мои слова. Вернется он завтра чуть свет...
Рыжий Осман не находил себе места. Мысль о том, что Хасан арестован по его вине, не давала ему покоя. В конце концов он решил пойти в касабу и во всем сознаться. Так и скажет в полиции: «Я разрушил стену! Хасан не виноват!» Только вот на кого дом оставить? Кто в поле работать будет, волов кто
накормит?Он начал колебаться: «А вдруг и меня возьмут и Хасана не отпустят? Мастан — заклятый враг Хасана. А я — лучший друг Хасана». Да, но теперь по вине этого самого друга Хасан сидит в тюрьме.
В конце концов Рыжий Осман решился идти. Да, он войдет в дверь с надписью «Булданский жандармский участок» и все расскажет. Обернувшись на дороге, он прощальным, торжественным взглядом обвел деревню. Самая нищая в нищем Кесикбеле, она показалась ему такой прекрасной... Слезы подкатили
к горлу.«Надо идти! — уговаривал он себя.— Иначе как мне смотреть в глаза Хасану? Аллах всемогущий, я ведь умру со стыда!»
И он зашагал вперед, подстегивая себя сосновой веточкой и радуясь, словно дитя, одержанной над собой победе. Затянул даже песню. После обеда он будет уже там, в участке. Его посадят, а Хасана выпустят.
— Вай, молодчина, Рыжий Осман! — приговаривал он, ликуя, словно не шел в тюрьму, а только что вышел из нее.— Тысячу лет жизни тебе, умник Рыжий Осман!
Хасан всем в деревне расскажет, какой он герой, и вся деревня, нет, весь Кесикбель заговорит о нем. Деды внукам будут рассказывать: «Был у нас Рыжий Осман, он сам пошел в тюрьму, чтобы спасти друга». Деревня гордиться им будет. «Герой, как Рыжий Осман»,— скажут о ком-нибудь. «Вот это был человек!» «Хорошее сердце у него было!» «Лев, а не человек! Себя не пожалел, чтобы Хасана спасти!» «Так, значит, это он разрушил стену? А сам ведь и виду не показывал!» «Ну и молодец этот Рыжий Осман!».
«Да что вы,— скажет кто-нибудь.— Разве вы не знаете, что стену разрушил святой! Это Осман нарочно сказал, чтобы Хасана спасти...»
Размечтавшись, Рыжий Осман летел вперед как на крыльях. Дойдя до старого верстового камня, он присел отдохнуть. Вся одежда на нем стала мокрой от пота, хоть выжимай! Он снял минтан, встряхнул его на ветру, стащил чарыки, постучал ими друг о друга, вытрясая набившуюся пыль.
От верстового камня дорога пошла на подъем. Чем дальше шел и чем больше думал Рыжий Осман, тем тверже он укреплялся в своем решении. Теперь ему хотелось только как можно скорее исполнить задуманное.
На краю дороги свернулась клубком змея, грелась на солнышке. Схватив подходящий камень, он одним ударом размозжил ей голову. Слава аллаху, вот уже
одно доброе дело сегодня сделано! Плюнув на мерзкую тварь, Осман продолжал свой путь.
У источника перед городом он умылся, набрав в рот воды, попрыскал на минтан, почистился.
— Ну, совсем немного осталось!
До самого города он больше не отдыхал, только разок остановился, чтобы окончательно привести себя в порядок и явиться на место бравым молодцом. Ведь теперь он не просто Рыжий Осман — ему уготована великая судьба. Он расправил плечи. Поднял, руки — они дрожали. Что же это такое? Неужели порчу на него наслали? Или заколдовали? Этак и умереть недолго. Его охватил страх. Не в смерти дело — все мы когда-нибудь умрем. Но умереть сейчас, умереть Рыжим Османом, какого все знали раньше! Собрав последние силы, он почти бегом ринулся в город. Он обязательно совершит то, что задумал, обязательно станет героем!
Перед входом в полицейский участок он остановился, чтобы сполна ощутить всю торжественность этой минуты. Сейчас он сядет в тюрьму... А Хасан пойдет домой и расскажет всем о его геройстве. Мысли плясали в его мозгу. Он поднялся на второй этаж и остановился перед роковой дверью. Дверь отворилась сама. Вышел жандарм с изжелта-бледным лицом.
— Тебе чего, земляк?
Перед глазами Рыжего Османа мгновенно пронеслись отец, мать, невеста, его поле, его волы...
— Ничего,— проговорил он, запинаясь.— Куда это я попал?
— Здесь полицейский участок.
Рыжий Осман попятился и одним махом слетел с лестницы. Очутившись на улице, он побрел в кофейню.
— Чаю, чаю! — крикнул он, повалившись на стул и еле переводя дыхание.
Постепенно он пришел в себя и ужаснулся: «Что же я делаю?» Бросил на стол деньги за чай и кинулся к двери. Добежав до участка, он в два прыжка одолел лестницу.
— Начальника мне!
— Что такое? Зачем тебе начальник?
— Мне нужно с ним поговорить!
— Нашел себе приятеля! Иди-ка по своим делам.
— Я разрушил стену.
— Какую стену?
От удивления Рыжий Осман даже рассмеялся. Вот так жандармы! Про стену не знают!
— Да стену Мастана в Караахметли!
Жандарм задумчиво переступил с ноги на ногу.
— Пойдем со мной! — сказал он наконец. Начальник жандармского участка с важным видом восседал за столом.
— В чем дело?
Рыжий Осман шагнул вперед. Лицо начальника плыло перед его глазами.
— Хасан не виноват! Это я разрушил!
— Что ты разрушил?
— Стену, стену я разрушил.
— Какую такую стену?
— Стену Мастана... В Караахметли у Мастана была стена.
— Ах, вон что! Так, значит, это ты сделал? — Начальник ткнул в его сторону указательным пальцем.
— Я! — Рыжий Осман вытянулся, выкатив грудь.
— Хорошо, чего же ты хочешь? Указательный палец нажал зеленую кнопку над столом.
— Принесите машинку, составим протокол. Бледнолицый жандарм, которого Рыжий Осман уже видел, принес печатную машинку и уселся за стол. Пока шел допрос, Рыжий Осман не спускал с машинки глаз, следя за тем, как от движения пальцев жандарма на белую бумагу выбегали строчки. Такое чудо он видел впервые.
После допроса начальник опять нажал кнопку звонка.
— Отведите его к судье.
В сопровождении жандарма Рыжий Осман спустился по одной лестнице и поднялся по другой. Они вошли в кабинет с черной табличкой на двери.
— Господин судья! Меня послал капитан...
Судья взял из рук жандарма бумаги и начал читать. Прочитав два раза, он глухо кашлянул.
— Заберите этого. Там еще кого-то держат по тому же обвинению. Как его... Хасаном, что ли, зовут? Выпустите.
Рыжий Осман вздохнул. Вот и случилось все так, как он хотел. Тот же невозмутимый жандарм отвел его в какое-то новое помещение, указал на стул и велел ждать. Рыжий Осман так и рухнул на стул — устал, оказывается, ноги уже не держали. Дверь отворилась, и вошел Хасан. Он удивленно уставился на друга.
— Я во всем сознался,— торжественно сказал Рыжий Осман.— Кланяйся там в деревне.
— Зачем ты это сделал? Меня бы все равно выпустили.
— Сердце у меня ныло. Не мог я снести, чтобы ты вместо меня сидел. Ну до свидания, Хасан, счастливого пути!
— Спасибо, друг. Да наградит тебя аллах! Пришел новый жандарм и повел Рыжего Османа в тюрьму.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Утро настало, утро настало.
Цигарка моя гореть перестала.
(Из народной песни.)
Хасан не мог нарадоваться обретенным вновь солнцу и свету. Пятница впереди, он увидит Алие... Грудь его разрывалась от неведомого чувства, жаркого и тревожного. Слезы брызнули из глаз при виде родной деревеньки.
— Слава аллаху, слава! — шептал он.
Увидев Хасана в деревне, люди глазам своим не поверили. У Мастана-то хватка железная. Как это парень вырвался на свободу? Ну и ну!.. В который раз Мастан расставляет ему ловушки, а этот нищий Хасан из нищей Караахметли выходит из них жив и невредим.
— Рассказывай, как да что?
— Рыжий Осман...— Хасан почесал в затылке, кашлянул,— пришел к начальнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17