А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

.. Я их проучу, не будь я Мастан!..
Безобразно ругаясь — никто и не знал, что он может так ругаться,— он долго искал хоть какой-нибудь след злоумышленников, разгребал ногой щебень, словно надеялся найти под ним виновника своей беды. Потом оседлал коня и поскакал в касабу, то и дело яростно пришпоривая лошадь,— срывал на ней зло.
Вслед за этим событием потянулась целая цепь других — крестьяне не успевали обсуждать новости. В деревню приехали жандармы, допрашивали тех, кого подозревал Мастан. А у того вся деревня на подозрении: Ахмет, Мехмет, Али, Сулейман, Хасан, Реджеп... Однако допрос не дал никакого результата. Жандармы пообещали найти виновника, с тем и уехали.
Между тем крестьяне всерьез уверовали, что Ма-станову стену разрушил святой, старец Этхем, мощи которого были погребены на берегу речки. По всей деревне ходили рассказы о чудесах, совершенных святым, начиная от смерти председателя муниципалитета, который превратил городское, кладбище в парк, и кончая смертью человека, невзначай помочившегося у могилы старца.
— Святой всемогущ! Построй хоть железную стену — он и ее разрушит.
— Беду накличет на свою голову этот Мастан. Где это видано, чтобы рядом с могилой святого стену ставить! Пусть благодарит аллаха, что сам жив остался!
Мастан от таких разговоров приходил в ярость. Он ненавидел всю эту проклятую деревню. И ни единого друга, не только в Караахметли, а во всем Ке-сикбеле, во всех его сорока деревнях!.. Те, что от его
щедрот кормятся, его собственные батраки и работники, в счет не идут. Это все собачьи души: пока кормишь, они не лают. С кем поделиться, облегчить свое сердце?
Затосковал Мастан. Впервые в жизни ощутил он страшную горечь одиночества. К Мусе пойти или к Хафызу Оголтелому? Нет, это тоже друзья его денег. А дай им волю, они бы его живьем съели. Где найти друга, которому можно довериться, который не бросит в беде? Во всем мире нет такого человека. Всегда и везде улыбались люди не ему, а его кошельку. Совсем загрустил Мастан.
Злоумышленников так и не нашли. Мастан ходил сам не свой, чувствуя себя побежденным. Он мог стоять упорно на своем — построить новую стену. Но эти негодяи и ее снесут, ослы упрямые. Ставь десять стен — все десять снесут. Будут знать, что подохнут в тюрьме,— а все же снесут. Этот народец ему известен. Как бодливая коза: раз подняла свои рога — потом с ней не справишься.
Не хотелось Мастану признавать себя побежденным. Как можно допустить, чтобы все вокруг над ним насмехались, а виновники ходили безнаказанными?! Он поставит сторожа у новой стены. Но сколько можно держать его там? День, два,, ну, пять дней, а дальше?
Он не выходил из дому; в глазах у каждого, начиная от малых детей, которые еще кирку держать не умеют, до старого дядюшки Вели, чудилась ему усмешка. Да и Муса, дружок двуличный, и Хафыз — все они хороши.
Измученный своим одиночеством, Мастан забрел как-то раз в кофейню. Угрюмо бросил, не поднимая головы:
— Здравствуй, Муса!
— О хозяин! Совсем запропал! Мастан мрачно молчал.
— Я тебя обидел? Что случилось, хозяин?
— Ничего,— отрезал Мастан.
— Чай приготовить?
— Давай.
— Не заболел ты, хозяин?
— Нет. Так — настроение плохое. Муса уже ставил перед ним чашку.
— Спасибо.
Муса разочарованно вздохнул и отошел к очагу, Мастан наблюдал за ним краешком глаза, медленно отхлебывая чай. Не посмеивается ли и этот втихомолку? Нет, Муса со спокойным, приветливым лицом занимался своим делом. Мастан и за это был ему благодарен. Решил польстить:
— Давай еще чашку! Хорош у тебя чай. Поневоле выпьешь.
— Достоин того, кто его пьет, хозяин.
— Как ты думаешь, кто разрушил стену? — не выдержал Мастан.
— Кто его знает? Крестьяне говорят, святой. В кофейне только и слышно, что ты рассердил святого.
— Болтовня это! Сами сломали ее, проклятые ослы!
— Если бы кто-нибудь из здешних, проговорились бы.
— Сам-то ты как думаешь?
— Да уж какая-то вошь оставила свой помет.
— А как же! Они у меня пожалеют! Я им устрою!..
— Устроишь, хозяин. И правильно сделаешь.
— Обязательно! Они узнают, что значит играть с Мастаном.
— Построишь новую стену — и пусть злятся!
— И построю. Их, что ли, испугаюсь! Меня соплей не перешибешь.
— Не перешибешь.
— Налей-ка еще чайку.
Муса усердствовал. Снял с верхней полки стакан с позолоченными краями, который подавался только важным гостям, и поставил перед Мастаном. Тот поднял стакан на свет.
— Никогда из такого не пил. Высший класс!
Вошел новый посетитель:
— Чаю! Да покрепче.
Муса поспешно вернулся на свое место.
К обеду кофейня наполнилась людьми. Разговор, как обычно в эти дни, вертелся вокруг разрушенной стены. Все наперебой рассказывали о святом. Тому он встретился на реке в зеленом плаще дервиша, с белой бородой; этот видел, как он молился под тутовым деревом.
— Мастан решил новую стену строить,— забросил удочку Муса.
В кофейне мгновенно воцарилась тишина.
— Когда?
— Скоро.
Муса опять склонился над своими чашками, исподтишка следил: как будет воспринято известие?
— Э-э-э...— протянул один.
— Вот вам и «э-э-э»! «Пусть,— говорит,— тысячу раз ломают — тысячу раз построю!» Что ему...
— Будь у меня деньги, и я бы строил,— протянул глубокомысленно другой.
— Беду он накличет на свою голову,— веско сказал Дештиман.—-Клянусь аллахом, покарает его святой. Вот посмотрите. Помните, что случилось с председателем муниципалитета? Плюньте мне в глаза, если и сейчас не будет так.
— Мне-то что за печаль,— ретировался Муса.— Покарает так покарает.
— Пусть тогда подает на святого жалобу! — выкрикнул Сердер Осман.
Шутку его одобрили дружным хохотом. Муса обозлился. Он ожидал, что его слова произведут совсем другое впечатление. Но никто из крестьян не беспокоился. Пусть себе строит! Святой за себя сумеет постоять. Глядишь — и правда помрет Мастан неправедной смертью.
Через несколько дней на берегу реки опять лежал цемент и копошились строители. Новую стену возвели еще выше и толще прежней. Мастан специально так приказал.
Крестьяне надеялись, что старец Этхем разрушит ее в первую же ночь. Однако прошел день, другой и еще несколько дней — стена стояла целехонька. Приуныли крестьяне. Но вера их в старца Этхема оставалась непоколебимой. Каждое утро они отправлялись проверять, сделал ли святой свое дело.
— Вот увидите, разрушит,— утешали они друг друга.
Сердер Осман ходил, задумчиво посвистывая,— знал, что в первую неделю действовать рискованно. На одиннадцатый день стена была разрушена.
— Пусть сгорит мой хлеб, если вру! — захлебывался Хусейн из семьи Молламатов, первым принесший радостную весть.— Идет он по реке. Плащ на нем такой зеленый. В руке большущие четки. Испугался я, а он через кусты — и в свою гробницу. Пусть лопнут мои глаза, если вру!
После этого уж никто не сомневался в том, что разрушает стену старец Этхем.
Мастан и тот присмирел. За всеми этими событиями он совсем забыл про Хасана. А того теперь в деревне почти и не видели. Он стал часто наведываться в касабу, то дня на три уйдет, то на неделю. Там всегда можно заработать немного денег, если человек согласен на любую работу. Не будь у Хасана Алие и — в глубине души — желания отомстить ее отцу, он совсем бросил бы деревню. Узы, связывающие его с односельчанами, сильно ослабли после того, как он потерял землю. Иногда, работая где-нибудь на стройке, он вспоминал вдруг свое поле. Не по душе ему были эти строительные работы, руки его тосковали по- земле. В деревне он сам себе хозяин. Знал свое поле вдоль и поперек. С закрытыми глазами мог сказать, где земля сухая, где влажная, где каменистая. Злость и обида вновь поднимались в нем в такие минуты.
Все его мысли по-прежнему были только об Алие. Но теперь он не тешил себя сладкими надеждами. Он скажет ей, чтобы она его забыла, что все их меч-
ты рухнули, что последняя спасительная веточка, за которую он держался, обломилась. Входя в деревню, он с задумчивым и сосредоточенным видом, опустив голову, шел домой и бросал на стол покупки и остатки денег.
Однажды он заглянул в кофейню. Давно он там не бывал. Обвел всех взглядом: «Здравствуйте!» — и направился к столу, где сидели Сердер Осман и Ташчи.
Лицо Сердера Османа расплылось в улыбке.
— О! Наш Хасан! Здравствуй, здравствуй! Добро пожаловать!
— Рад вас видеть.
Сердер Осман от радости не знал, что и сказать, словно Хасан воскрес из мертвых.
— Эй, неси чаю! — наконец крикнул он хозяину. Хасан закурил «зеленую лягушку». Сердер Осман колебался: рассказать Хасану про их проделки или нет? Он боялся расстроить друга: разговор-то пойдет о поле, о земле, а у того земли-то уже нет...
— Ну, как живешь?—осторожно начал он.—Давно не видались.
— Хорошо.
— Да, не видались давно. Все здесь о тебе спрашивают, а ты пропал совсем...
В разговор вступил Ташчи.
— Чем теперь занимаешься?
— Хожу в город работать. В хорошие дни по три— пять курушей зарабатываю. И за то спасибо аллаху!
— Упустил ты свое поле.
— Да что в том поле? — ответил Хасан с таким беспечным видом, словно в любой момент мог раздобыть десять полей.
— Да поможет тебе аллах!
В дверях показался Рыжий Осман. Увидев Хаса-на, он бросился к нему и сгреб в охапку.
— Вот так товарищ! Забыл своих друзей.
— Прости, не до того мне было.
Рыжий Осман с Сердером Османом переглянулись.
Хасан поднялся.
— Счастливо оставаться! — раскланялся Рыжий
Осман с Ташчи.
Тот понял намек — остался сидеть в кофейне. Вышли за деревню. На небе сияла круглая, как поднос, луна.
— Слыхал о стене? — начал Рыжий Осман.
— Без вас не обошлось, а?
— Конечно! — радостно засмеялся Сердер Осман.— Мы двое, Хаджи и Сулейман. Крепкая оказалась, мать ее!..
— Правильно сделали,— безучастно отозвался Хасан.
— А второй раз пошли — натерпелись страху.— Рыжий Осман толкнул Сердера Османа локтем.— У меня все поджилки тряслись.
— Боюсь, как бы Мастан до нас не добрался,— сказал Сердер Осман.
При упоминании о Мастане сердце Хасана болезненно сжалось.
— При мне о нем лучше не говори. Я его имени и слышать не могу.
— А кто может?
— Лучше скажи, как вы все это обделали.
— Собрались ночью. Огляделись — никого нет. И пошли махать кирками — аллах сил прибавил...— рассказывал Рыжий Осман. ,
— Ты видел бы Хаджи! — вставил Сердер Осман.— Мотор, а не человек.
— Эх, друг! — вздохнул Рыжий Осман.— Раз уже дело дошло до Мастановой стены, так я и больной пошел бы ее рушить.
— Любой пошел бы,— согласился Сердер Осман.— Хасан!..
— Что?
— Послушай-ка, что скажу. Толковали мы вчера вечером с Ибрамом-агой — знаешь, из семьи Хуршу-тов. Про тебя толковали.
— Что же?
— Он говорит: Салим в солдатах. Если, говорит, Хасан захочет — пусть идет ко мне в пайщики.
Хасан молчал.
— Ну, что скажешь?
— Я подумаю...
— Да я бы на твоем месте...— начал Рыжий Осман.
— Душа у тебя успокоится,— доказывал Сердер Осман.— Соглашайся, а?
— Надо подумать...
Хасану бы только радоваться, да, видно, не осталось для радости места в его душе. Странное оцепенение сковало его.
— И ты еще думаешь? Поле само идет к тебе в руки!
— Не знаю...
Как им объяснить, что с ним творится? Нет таких слов.Он молча побрел домой. Сердер Осман смотрел ему вслед, а руки между тем привычно свертывали самокрутку.
Хасан, наконец, повстречал Алие на дороге. Она сказала ему, что Мастан по пятницам ездит в касабу. Договорились: в ближайшую же пятницу они встретятся в сторожке Кебиров, на винограднике. Там надежнее, чем под деревом у источника.
К тому времени, рассудив трезво, Хасан решил взять поле Хуршутов. «Поле большое,— думал он.— Н им хватит, и мне».
Он пошел к Сердеру Осману.
— Скажи Ибраму-аге, что я беру поле.
— Вот молодец! — возликовал Сердер Осман.— И старик рад будет.— Он по привычке потянулся к кисету, верному другу и в радости и в горе. Одну цигарку свернул себе, другую—Хасану.— Пора пахать, а то все сроки упустишь.
— Да вот после пятницы и начну,— ответил Хасан, попыхивая самокруткой.
В тот же вечер он поправил свой старый сабан... Хасан улегся на земле возле сторожки Кебиров, подставив лицо ласковым, еще не жгучим лучам утреннего солнца. Алие мешкать не будет. Уедет Мастан — она и придет. Пока же ему надо подумать и взвесить, что он скажет сейчас Алие. Нужно все ей объяснить. А то ведь что получается: подготовит целую речь, а увидит девушку — все слова из головы вон.
Только о земле, о погоде, о дождях Хасан мог толковать часами. Он считал, что других это волнует так же, как и его. А больше ни о чем говорить не умел.
Где-то недалеко послышался яростный собачий лай. Хасан вскочил. Хоронясь за деревом, глянул на дорогу. К сторожке шли деревенские мальчишки. Собака лаяла на них. Они отгоняли ее камнями.
— Отдохнем немножко! — донесся до Хасана тоненький голосок.— И опять пойдем.
— Теперь уж не к чему отдыхать,— отозвался гнусавый голос,— дальше легче идти — под гору.
Хасан затаил дыхание. Громко переговариваясь, дети прошли мимо и вскоре скрылись из глаз. Собака опять залаяла. Алие! Хасан бросился отгонять пса.
— Нагнал он на меня страху! — выдохнула девушка.
— Запомни: если собака лает, иди прямо на нее — никогда не тронет.
Она уже улыбалась.
— Отец только что уехал — поэтому я так поздно. Они укрылись в сторожке — хозяева ее никогда не
запирали. Хасан привалил к двери большой камень. Вспомнилось вдруг, как на этих виноградниках прятался Хусейн со своей девушкой. «Может, и нам с Алие убежать? Вот был бы переполох!»
Словно прочитав его мысли, Алие сказала:
— Отец следит за мной, каждый шаг стережет.
— Я же просил тебя: не говори ему.
— Теперь не буду. В тот раз он так рассвирепел, что даже побил меня,— добавила она задумчиво.
— Побил?
— Никогда я его таким не видела. После сам два дня лежал.
В груди Хасана шевельнулась жалость. Все-таки Мастан — отец ей...
— А теперь как?
— Лучше. Только со мной с тех пор не разговаривает.
— А мать что говорит?
— Мама у меня добрая. Только она в эти дела вмешиваться не решается. Она тоже любила одного, когда молодая была. Соседа своего. Ушел он на войну. Вернулся с одной ногой и без глаза, но она все равно от него отказываться не хотела. Дед насильно выдал ее за отца. Боится она за меня. «Как бы,— говорит,— не случилось то же, что с Халиме, дочерью Халила-аги».
— А что с ней случилось?
— Разве ты не знаешь? — удивилась Алие.— Об этом все знают. Ее выдали насильно, а она через два месяца умерла от скоротечной чахотки. Я тогда еще маленькая была. Халил-ага потом в ее память колодец вырыл.
— Что-то я такого колодца не знаю.
— Да он зарос теперь. Халил-ага умер, сыновья чистить перестали.
— На все воля аллаха... Мать твоя, значит, тебя не ругает?
— Молчит все. «Не серди,— говорит,— отца, больной он».
— А что с ним?
— Мнительный стал. Даже в Измир ездил — здешним докторам не верит. Чуть кашлянет — сразу о смерти вспоминает.
— Смерть каждого ждет,— вздохнул Хасан.
— Отобрал у тебя поле,— помолчав, сказала девушка.— Что теперь будешь делать?
— Я с Ибрамом-агой в пай вошел.
— Просила я маму: поговори с отцом, чтобы поле тебе вернул. Он ее и слушать не хочет.
— Спасибо! Как-нибудь прокормлюсь.
— А твоя-то мать как?
— Я ей не все рассказываю, жалею. Старенькая она.
— Наверно, убивалась по полю?
— Она и не знает. Не сказал я.
— Может быть, уговорим все-таки отца — отдаст обратно?
— Зачем? И так не пропаду. Скажи лучше, когда в следующий раз увидимся?
— По пятницам отец каждый раз уезжает... Оба взглянули друг другу в глаза и покраснели.
Девушка опустила голову и улыбнулась. Хасан в смущении потянулся за сигаретами.
— Не будь тебя здесь, не остался бы и дня в Ка-раахметли,— тихо сказал он.
— Не уезжай!
— Пусть хоть убивают — не уеду, пока ты здесь. Оба примолкли. Тихо вокруг, только деревья шелестят под налетевшим порывом ветра.
— Ну, я пойду,— встала Алие.— А то мать забеспокоится.
Хасан тоже поднялся. Вдруг Алие испуганно прильнула к нему. За дверью снова послышались ребячьи голоса. Должно быть, те двое мальчишек возвращались. За щавелем, что ли, ходили? Кто-то из них подошел к самой двери и сел на порог.
— Ты дождешься, что я все расскажу,— прозвучал гнусавый голос.
Хасан и Алие затаили дыхание. Девушка изо всей силы стискивала руку Хасана, но, слава богу, скоро ребятишки ушли. Голоса их постепенно затихали. Алие облегченно вздохнула.
— Ох, перепугалась!
Хасан отвалил от двери камень, дверь распахнулась. В серый сумрак сторожки щедро хлынули солнечные лучи.
После обеда Хасан вывел из хлева волов, взял сабан и, мурлыча песенку, отправился в поле. Давно не было у него легко на душе. Словно в прежние времена, по пути завернул к Сердеру Осману. Тот только-только поднялся, собирался завтракать. Хаса-ну обрадовался:
— Присаживайся, набьем животы, порадуем своих будущих тещ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17