А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

От редакции
Подготовленная Пушкинским Домом АН СССР «История русской литературы» в четырех томах — обобщающий проблемный историко-литературный труд, участники которого ставили своей главной задачей исследование характерных особенностей и закономерностей литературного процесса в России, его движущих сил, коренных черт и тенденций в его неразрывных и многообразных связях с социальной и интеллектуальной историей. В этом плане труд противостоит современным господствующим тенденциям буржуазной науки — присущим ей воинственному эмпиризму, отрицанию значения широких обобщений как неотъемлемого принципа исторического исследования, игнорированию связей литературы с общим развитием культуры, увлечению изолированными разборами отдельных произведений.
Содержание труда — история русской литературы с момента ее возникновения (X в.) до 1917 г. Разумеется, четырехтомник не может претендовать на полноту освещения всего богатства литературных фактов и процессов. Усилия авторов сосредоточены преимущественно на осмыслении творческой деятельности тех писателей, наследие которых имеет общенациональное и мировое значение. Отбирались также такие литературные явления, в которых наиболее ярко и полно выразились определяющие приметы того или иного направления, литературного содружества, школы; наконец, обращалось особое внимание на произведения (или творчество в целом), которые имели основополагающее или итоговое значение для данного периода литературного развития, а также и на наследие таких художников слова, творчество которых подготавливало, предвосхищало признаки последующего поступательного движения литературы.
Предметом первого тома является древнерусская литература и литература XVIII в. Здесь освещается своеобразие исторического пути русской литературы X — первой четверти XVIII в., становление русской литературы нового времени, формирование ее национальной самобытности. В заключительной части тома показано значение традиций XVIII в. в истории русской литературы XIX в.
Во втором томе «Истории…» характеризуется литературный процесс в России первой половины XIX в. (1800–1855), который толкуется авторами как движение от сентиментализма к романтизму и реализму. Том завершается главой, посвященной литературе 40-х и первой половины 50-х гг., ее выдающемуся завоеванию — реалистической школе «русских натуралистов», открывающей путь к последующим вершинным достижениям критического реализма.
Третий том посвящен русской литературе второй половины прошлого века (1856–1881), эпохе могучего расцвета художественного реализма в прозе (прежде всего в романе), в поэзии и драматургии.
В четвертом томе дан анализ крайне сложной, в идейном и художественном отношениях «пестрой» литературной жизни после второй революционной ситуации (1879–1881) и до 1917 г., года Великой Октябрьской социалистической революции. Характеристика общественных, идейно-художественных позиций и программ отдельных литературных направлений, течений и объединений, обостренное их противоборство — таков основной предмет тома. Наибольшее внимание обращено на видоизменения художественной структуры реализма начала XX в., на процесс кристаллизации нового типа литературы — литературы социалистического реализма. В последней главе тома речь идет о русской литературе конца прошлого века и начала XX в ее генерализирующих соотношениях с мировым литературным процессом.
История русской литературы рассматривается в рамках мирового литературного процесса, с учетом определяющих стадий и проблем мирового общественного, общекультурного и собственно литературно-эстетического развития.
Первостепенное значение, естественно, приобретает раскрытие исторической и социальной обусловленности литературного движения. Авторы стремились рассматривать факты литературы, различные идейно-художественные тенденции в ней, сосуществование и столкновение разных направлений и течений в широком социально-идеологическом и политическом контексте, руководствуясь принципами конкретно-исторического социологического метода исследования. Заметную роль в соответствующих главах труда играет сравнительно-типологический анализ творчества разных писателей, что позволяет показать разнородные внутрилитературные связи как проявление одного из законов историко-литературного процесса.
В четырехтомной «Истории…» значительное внимание уделено выяснению роли закона преемственности в поступательном развитии идей и форм, динамике литературных родов, жанров и стилей, формированию, взаимодействию и борьбе литературных направлений, течений и школ. Воссоздание общих контуров литературного процесса в ту или другую историческую эпоху немыслимо без углубленного анализа наследия отдельных участников этого процесса. Поэтому характеристика писательских индивидуальностей, вписываемых в общую картину литературной эпохи, занимает существенное место в содержании труда, что дает возможность понять историю литературы в ее неповторимых качественных индивидуальных выражениях. Это и определило структуру томов. Теория и история здесь тесно переплелись.
Главы проблемно-обзорные, воспроизводящие своеобразную картину литературного движения в ту или другую эпоху, раскрывающие его закономерности, черты и разнообразные тенденции, сочетаются с главами персональными, с творческими портретами выдающихся деятелей отечественной литературы. Но традиционная и оправдавшая себя структура ныне бытующих «Историй» приобрела в настоящем труде некоторые существенно новые качества. Это прежде всего сказалось в том, что главы обзорные и монографические теперь максимально сближены, они находятся в тесном взаимодействии. Общие очерки получают опору в монографиях, а последние в свою очередь демонстрируют индивидуальную реализацию общих закономерностей. Такая диалектика отражает реальный процесс литературного развития, в котором общее и индивидуальное находятся в определенном единстве. Изменился тип и уровень обзоров: они стали более масштабными, проблемными, обобщающими.
Главы персональные в большинстве случаев также характеризуются новшествами. Они написаны без излишней индивидуализации и психологизации, историко-культурного комментаторства. В них нет специальных параграфов, посвященных биографиям художников слова. Факты биографические естественно вплетаются в научное повествование в тех случаях, когда они приобретают социально-идеологический смысл, а поэтому тесно связаны с творчеством писателя, объясняют определенные стороны его мировоззрения, идейно-нравственные искания, жизненную позицию, художественное своеобразие, т. е. так или иначе определяют его место в литературно-общественной борьбе. И конкретное содержание такого рода глав также приобретает новые черты. В них обращено преимущественное внимание на человековедческий, нравственный и эстетический смысл произведений художественной литературы, на их общественно-воспитательную функцию, что, конечно, не отодвигает на задний план анализ идеологического и социального состава произведения. Напротив, социология и идеология открывают путь к углубленному постижению идеалов писателей, той нравственно-философской, долго живущей, а иногда и бессмертной проблематики, без которой немыслимо подлинное произведение искусства.
Участники труда не стремились к строгой унификации структур и манер повествования. Это сказалось бы отрицательно на научном уровне труда, сковывая возможности отражения своеобразия творчества данного писателя. Разумеется, нельзя, например, о Герцене, величайшем и оригинальнейшем художнике-публицисте, в наследии которого все слилось в единый сплав — философия и этика, религия и общественная мысль, мир художественных образов и мир социальной идеологической борьбы, — писать в таком «ключе», в каком обычно пишут о наследии Гончарова, Писемского или Лескова. Но и каждый из названных писателей также нуждается в том, чтобы к его творчеству исследователь подходил с соответствующим «инструментом». Конечно, такая «свобода» в выборе путей исследования и манер изложения материала, продиктованная спецификой предмета, приводит, в той или другой мере, к нарушению однотипности монографических глав. Однако в работах, имеющих дело с произведениями искусства и осуществляемых разными авторами, однотипность написанных ими глав не может быть абсолютной. Здесь вполне возможны и даже неизбежны «нарушения» в определенных границах.
В «Истории…» нет глав, специально посвященных деятельности классиков русской литературной критики. Это продиктовано не только небольшим объемом издания (по сравнению, например, с десятитомной «Историей русской литературы», 1941–1956). Обычно такого рода главы живут в существующих историко-литературных курсах независимо от литературного процесса, от идейно-творческих исканий художников, а поэтому выдающаяся организующая и направляющая роль классической критики по отношению к литературе представлена в крайне ослабленном виде. Авторы, желая устранить этот разрыв критики и художественной практики, конкретно показать хотя бы на наиболее поучительных примерах ее роль в литературном процессе, обращаются к критическому наследию в ходе анализа художественного творчества. Что же касается общей картины состояния и развития критической мысли, расстановки сил в критике и журналистике, борьбы различных направлений в этих областях литературной жизни, то все эти вопросы получили освещение в главах вступительных и итоговых, в общих очерках развития родов и жанров литературы.
Наконец, читателям настоящей «Истории…» надо принять во внимание и то, что ее создатели не ставили перед собой задачи подробного освещения обширнейших материалов по теме «История литературы и фольклор», по вопросам их взаимодействия на разных этапах исторического развития литературы. Введены лишь самые необходимые элементы этой сложнейшей проблемы, фундаментальный анализ которой дан в специальных трудах Пушкинского Дома, в частности в трехтомнике «Русская литература и фольклор».
Издание подготовлено сотрудниками Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР с участием работников вузов нашей страны.
Русская литература X — первой четверти XVIII века
Введение Своеобразие исторического пути русской литературы X — первой четверти XVIII века
Древняя русская литература принадлежит к особому типу литератур — литератур средневековых. Есть нечто общее между бытованием древнерусских произведений и фольклорных.
Произведения древней русской литературы по большей части не имели устойчивого, авторского текста. Новые редакции и новые виды произведений появлялись в ответ на новые требования, постоянно выдвигавшиеся жизнью, или обусловливались изменениями литературных вкусов. В этом особая «живучесть» древнерусских литературных произведений. Некоторые из них читались и переписывались в течение нескольких веков. Другие быстро исчезали, но понравившиеся части включались в состав других произведений, так как чувство авторской собственности еще не развилось настолько, чтобы охранять авторский текст от изменений или от заимствований из него в состав других произведений.
Общность с фольклором сказывается и в другом. Как и в фольклоре, в древнерусской литературе особое место занимают «общие места». Литературное произведение не стремится поразить читателя новизной, а, напротив, успокоить и «заворожить» его привычностью. Составляя свое литературное произведение, автор как бы совершает некий обряд, участвует в ритуале. Он обо всем рассказывает в подобающих, приличествующих рассказываемому церемониальных формах. Он восхваляет или порицает то, что принято восхвалять и порицать, и всему своему славословию или хуле он придает приличествующие случаю этикетные формы. Поэтому текст литературных произведений — это текст, по большей части лишенный неожиданностей. Эти неожиданности так же нежелательны, как нежелательны они в любых церемониях, в любых обрядах.
Литература — обряд. Она обряжает тему в соответствующий ей литературный наряд. И это не только сближает ее с фольклором, но приводит, как и в фольклоре, к особой импровизационности древнерусского литературного творчества, к его коллективности и к его традиционности.
Чем строже следует автор традициям литературного этикета, тем легче ему творить в рамках этой традиционности новые и новые произведения. В результате литературные произведения Древней Руси не ограждены друг от друга строгими границами, не закреплены точными представлениями о литературной собственности, в известной мере повторяют привычные формы и поэтому как бы обладают некоторой «текучестью», отражающейся в общем литературном процессе не только «размытостью» хронологических границ, но и некоторой трудностью наблюдения над изменениями в литературе. Литературный процесс XI–XVII вв. трудно уловим и определим.
Но в историко-литературном процессе есть и такие стороны, которые не только затрудняют его наблюдения, но и облегчают. Облегчает наше наблюдение за развитием русской литературы прежде всего связь литературы с историческим процессом — своеобразный и очень резко выраженный средневековый историзм древнерусской литературы.
В чем же заключается этот «средневековый историзм»? Прежде всего — в том, что художественное обобщение в Древней Руси совершается в подавляющем большинстве случаев на основе того или иного исторического факта. Новые произведения литературы Древней Руси всегда прикреплены к конкретному историческому событию, к конкретному историческому лицу. Это повести о битвах (о победах и поражениях), о княжеских преступлениях, о хождениях в святую землю (в Палестину), в Константинополь и о людях — по преимуществу о святых и князьях-полководцах. Есть повести об иконах и о построении церквей, о чудесах, в которые верят, о явлениях, которые якобы совершились. Но мало новых произведений на явно вымышленные сюжеты. Вымысел — ложь, а любая ложь со средневековой точки зрения недопустима. Вымышленные сюжеты (например, сюжеты притч) на русской почве приобретают историческую окраску, имеют тенденцию прикрепляться к тем или иным историческим лицам или событиям. Даже проповедники по большей части избегают иносказаний и баснословий.
Литература огромным потоком сопровождает историю, следует за ней по пятам. Разрыв между событием и первым литературным произведением о нем редко бывает велик. Последующие произведения изменяют и комбинируют первые, но редко создают совершенно новое освещение событий. Боясь лжи, писатели основывают свои произведения на документах и как документ воспринимают всю предшествующую письменность.
Литература — свидетельство жизни. Вот почему сама история до известной степени устанавливает периодизацию литературы, а главный из документов о действительности — летопись — служит для исследователей главной же опорой для датировки памятников.
Даты летописных сводов — важные вехи в истории литературы. С тех пор как история летописания стала включаться в историю русской литературы XI–XVI вв.,[1] стало возможным и историческое рассмотрение литературных памятников, во всяком случае тех из них, которые в прямой или косвенной форме были связаны с летописанием.
* * *
«Средневековый историзм» русской литературы XI–XVII вв. находится в связи с другой важной ее чертой, сохранившейся в русской литературе вплоть до наших дней, — ее гражданственностью.
Призванный рассматривать действительность, следовать этой действительности и ее оценивать, русский писатель уже в XI в. воспринимал свой труд как служение родной стране. Русская литература всегда отличалась особой серьезностью, пыталась отвечать на основные вопросы жизни, звала к ее преобразованиям, обладала разнообразными, но всегда высокими идеалами. В своей критике действительности русские писатели нередко шли по торному пути мученичества. Подвигом была литературная деятельность для летописца XI в. Никона, вынужденного бежать от гнева князя Изяслава в далекую Тмуторокань. Подвигом она была и для Нестора. Сам князь Владимир Мономах наставляет русских князей не только в своей непосредственной политической деятельности, но и в своем литературном труде — знаменитом «Поучении к детям» и письме к князю Олегу Святославичу. Он покровительствует летописанию и агиографии. Большим общественным делом была литература и для некоего Василия в начале XII в., составившего обличительную повесть об ослеплении князьями Василька Теребовльского. В течение всего XII и XIII вв. идет длинный ряд произведений, то обличающих усобицы князей, то призывающих князей к крепкой обороне Русской земли, то оплакивающих поражения и осуждающих княжеские преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122