До нынешнего дня во многих странах люди верят, что душа спящего вылетает из тела и странствует – и иногда навещает умерших, – пока телесная оболочка погружена в сон. Поэтому не рекомендуется будить человека внезапно, из опасения, что душа не успеет вовремя вернуться назад, в тело.
– А чему верите вы сами?
– Я верю, что некоторые наши сны, как и наши детские страхи, остаются с нами на всю жизнь.
Лукас надел пальто и вышел прогуляться. «Шанс, впрочем, весьма ничтожен», – думал он, огибая квартал. Но терять ему было нечего, а выигрывал он многое. Прежде всего надо позаботиться, чтобы Иоланда не услышала, как он будет разговаривать с девушкой. И он должен быть уверен, что не проснется, когда снова увидит Зефиру.
Следующим утром он посетил своего домашнего врача и попросил у него снотворное. Как и Джуди Иамада, доктор пристально взглянул на него и отметил, что впервые за все годы его знакомства с Лукасом тот выглядит полностью на свой возраст.
В аптеке, ожидая, когда фармацевт выполнит заказ, Лукас решил, что проведет ночь в гостинице, где некому будет слушать, как он разговаривает во сне. Но что он скажет жене? Особенно после того, как она слышала, как он бормочет женское имя? Терзания его были мучительны, и все же он решил повременить еще дня два. В будущий понедельник – как всегда в первый понедельник каждого месяца – он играл в покер с друзьями. В эти ночи Иоланда никогда не дожидалась его возвращения.
Лукас любил покер и принял бы любое приглашение, которое могло помочь ему забыться на несколько часов. Но в понедельник он отказался от игры, чувствуя себя слишком усталым и слабым от недосыпания и будучи совсем не в настроении вести праздные разговоры. Но из ресторана он ушел довольно рано, как делал всегда накануне игры, а остаток дня провел в кафе, где выпил три бокала вина, чтобы заглушить внутреннее беспокойство. Когда он вернулся наконец домой, твердо убежденный, что не узнает больше радости, пока не найдет Зефиру и не помирится с ней, то увидел, что свет во всем доме потушен, кроме лампочки над воротами гаража.
Ночь была холодная, воздух морозный, небо ясное. Ветер сильно раскачивал верхушки деревьев. В окнах хасидской библиотеки, помещавшейся в доме напротив, видны были черные силуэты людей, склонившихся над священными книгами. Лукас тоже помолился – чтобы снова вернулась к нему способность радоваться, и он смог любить и баловать будущего внука, как любила и баловала его самого бабушка. Он поставил машину в гараж, оставив свет над входом включенным. Если Иоланда вдруг проснется, не стоит ей знать, что он дома. Если завтра она встанет прежде него, он скажет, что устал так, что не смог добраться до постели.
Довольный своей предусмотрительностью, он поудобнее устроился на сиденье, застегнул пальто, чтобы не замерзнуть, и проглотил таблетку снотворного – первую в жизни. Потом, уткнув подбородок в поднятый воротник пальто, он стал ждать, когда сон перенесет его к девушке его мечты.
В гараже было холодно до дрожи. Лукаса сильно клонило в сон, но совсем отключиться он не мог. И все же не сдавался. Его мозг занимала одна-единственная мысль, и он был намерен воплотить ее. Зубы у него стучали, сильная дрожь сотрясала тело, глаза смотрели в одну точку, а лицо ничего не выражало, как бывает у человека, решившегося на опасное, но неизбежное путешествие, которое, возможно, окажется гибельным. Он протянул руку и включил мотор, чтобы заработала система отопления, а затуманенный снотворным мозг уже не мог подсказать ему, насколько опасным было это действие.
8
Когда муж поставил машину в гараж, Иоланда уже лежала в постели. Но она не спала, а читала. Но как ни старалась она сосредоточиться на чтении, все равно не понимала ни слова. Выпитое накануне вечером вино уносило ее мысли к мужчине, с которым она сегодня обедала, и к предложению, которое он ей сделал.
За двадцать девять лет преподавательской работы перед Иоландой прошло множество учеников. Большинство из них она забыла. Многих помнила только в лицо. Но были такие, о которых она помнила все, а особенно выражение их глаз, когда они слушали ее в классе. Даниель Бушар был одним из них. Он обожал историю, как ребенок обожает мороженое.
После школы он пошел в колледж, потом в университет и часто звонил ей, чтобы обсудить задание, преподавателя или очередную девушку, в которую влюблялся. Со временем он стал доктором наук, опубликовал свою диссертацию, посвятив книгу «Учительнице и Наставнице, которая открыла для меня мое призвание».
Иоланду это так растрогало, что она пригласила Даниеля на обед в ресторан мужа. Даниель пришел вместе с молодой гречанкой. За обедом он шепнул Иоланде, что зайдет к ней завтра – узнать ее мнение об этой девушке, потому что всерьез подумывает о женитьбе. Он собирался ехать в Чикотими, городок в семистах километрах севернее Монреаля, чтобы преподавать в местном университете.
После того как молодые люди ушли, Лукас спросил жену:
– Ты заметила, что его подружка очень похожа на тебя?
– Пожалуй. Только она не так болтлива. За весь вечер едва сказала несколько слов.
– Просто она поняла, что Даниель не любит ее так, как любит тебя.
– Я гожусь ему в матери!
– У него есть собственная мать.
На другой день Даниель не заехал к ней, чтобы узнать ее мнение о невесте. И не позвонил, чтобы пригласить ее на свадьбу, и не попрощался перед отъездом в Чикотими. Позвонил он только два года спустя и сказал, что не может дольше выносить Чикотими – слишком сонный, спокойный и однообразный – и возвращается в Монреаль. И добавил: «Вы завтра свободны? Я сейчас работаю над новой книгой и хотел бы поговорить о ней с вами».
Она предложила встретиться в ресторане. Но Даниель сказал: «Эти два года я питался исключительно греческими блюдами. Как насчет суши?»
Она решила, что он женился-таки на той гречанке, и, когда он в семь часов заехал за ней, она с удивлением узнала, что он порвал с невестой на следующий же день после того обеда в «Талассе».
Сейчас Даниелю Бушару было тридцать пять, но, когда он смотрел на нее, в глазах его по-прежнему появлялось подростковое выражение. От этого взгляда Иоланде делалось неловко, потому что он возбуждал в ней чувства, которые не имели ничего общего с чувствами учительницы к бывшему ученику. К счастью, вчера говорил в основном Даниель.
– Я много размышлял в Чикотими, – сказал он. – вечерами там нечем больше заняться. Я думал в основном о росте религиозности и воинствующей позиции церкви и о том, как это проявляется в наше время – я называю это террором ханжества. Может быть, виновато в этом мое одиночество, но у меня появилось ощущение, что мы скатываемся назад, к временам Ипатии. С тех пор, как вы впервые упомянули в классе ее имя, я едва ли о ней вспоминал. Это было двадцать лет назад, и вы тогда говорили о значении книг. Но теперь, когда я смотрю шестичасовые новости, мне кажется иногда, что мы снова перенеслись в 415 год. Тогда Ипатия пыталась спасти Александрийскую библиотеку с ее четырьмястами тысячами книг от толпы монахов, которые вознамерились сжечь книгохранилище ради того, чтобы умами отныне владела одна-единственная книга. Я все думал – как такое было возможно? Сожжение всех книг ради утверждения одной повлекло за собой десять или больше темных веков невежества. Почему люди хотят вернуть пускай даже десять таких лет? Если они ищут духовности в нашем материальном мире, Бог – это свет, а не тьма, и никакая религия не оправдывает систематическое убийство, насилие и разрушения, которые сегодня распространены повсеместно. Что на самом деле заставляет людей совершать поступки, которые противоречат вере, защиту которой они себе приписывают?
Я перечитал массу книг о фундаментализме на Востоке и на Западе. Просмотрел километры кинохроники мировых событий, снятой за последние двадцать лет. И вот однажды я увидел в новостях два сюжета, один за другим. Первый – это было интервью с папой. Когда его спросили, что он думает об имевших место случаях изнасилования монахинь священниками, он ответил: «Вы не думаете, что именно женщина толкает мужчину на безответственные поступки?»
Второй сюжет был о том, как восемь вооруженных людей напали на начальную школу в Алжире. Они велели всем выйти во двор, взяли одну девочку, перерезали ей горло на глазах у остальных детей и заявили: «Теперь ступайте по домам и скажите вашим родителям, что с их дочерьми случится то же самое, если они снова отправят их в школу».
Я еще раз просмотрел пленку. Иранцы, занявшие посольство США в 1979 году, хотели главным образом утвердить теократию, защитить своих от американского империализма и западного «разложения». Впрочем, большинство из них носят майки и джинсы. Правда, только мужчины. В проамериканских странах, таких как Саудовская Аравия, мужчинам доступны все плоды западной цивилизации, тогда как женщинам не позволяется даже водить машину. Я не стал бы над этим столько размышлять, если бы в стремлении защитить свою веру и свою культуру мужчины тоже ограничивали бы себя. Если бы они воздерживались от пользования Интернетом, например, что запрещается в Израиле хасидским женщинам. Но всегда выходит так, что ограничивают именно женщин. Почему? Потому ли, что женщины оказываются скорее подвержены дурному влиянию и легче сбиваются с истинного пути, увлекая за собой и мужчин? Даже в Штатах всплеск увлечения основами морали направлен главным образом на область секса, в частности на поведение женщины. Возможно, я слишком далеко захожу, но меня так и подмывает сказать, что на глубинном, подсознательном уровне именно страх перед женщиной и ее раскрепощением заставил мужчин направить самолет в башни-близнецы. Я знаю, что женщины сами всегда помогали утвердиться идеям, законам и требованиям, которые их порабощают. Но ведь их так долго держали во тьме, что они забыли про свет. Даже когда слабый лучик света озаряет их души, они отказываются в него поверить, потому что неожиданный свет всегда пугает.
Очень может быть, Иоланда, что я глубоко заблуждаюсь. Вот почему мне так нужна ваша помощь. Взяться за решение этой проблемы одному – это все равно как есть рис одной палочкой. Мне требуется точка зрения женщины.
Его слова застали ее врасплох.
– Но почему именно моя?
Она напрашивалась на комплимент? Но, еще не успев услышать его, уже покраснела. А когда услышала, то растерялась, не зная, как его истолковать.
– Вы – единственная женщина, с которой я в состоянии часами обсуждать волнующие меня проблемы, – сказал Даниель. – Мне нужны не просто тщательно отобранные сухие научные факты и аргументы. Мне необходимо видеть в лице партнера, видите ли, признаки жизни, следы неподдельного интереса. – Он протянул ей четыре листа бумаги с отпечатанным текстом. – Сперва прочтите вот это. И поразмышляйте. А потом позвоните мне. Вот мой новый телефонный номер. Надеюсь, вы позвоните скоро. Я годами мечтал о нашем сотрудничестве, только не мог найти достойной вас темы. Надеюсь, вы согласитесь. Я был бы чрезвычайно счастлив.
Четыре часа спустя, когда Лукас завел машину в гараж, Иоланда как раз пыталась вникнуть в содержимое заметок Даниеля. Но мысли ее гораздо больше занимал мотив, скрытый за предложением Даниеля, чем его сущность. Он нуждался в ее помощи и содействии только потому, что она историк? Иоланда без конца прокручивала в голове его слова. В свое время она посмеялась над словами Лукаса, что Даниель любит ее сильнее, чем собственную невесту, но что-то такое все-таки она чувствовала, и ей льстило, что в ее годы она все еще может быть желанной. Но теперь, когда она лежала одна в своей кровати, это чувство переросло в панику. Она с радостью взялась бы за работу над книгой. Она устала учить истории деток, которых больше волновали ее голливудские версии. Этот проект повысил бы ее самооценку. Но что, если Даниель руководствуется не только деловыми мотивами?
Иоланда протяжно вздохнула и велела себе сохранять спокойствие. Предложение Даниеля абсолютно невинно. «И не позволяй, ради всего святого, гормонам сбить себя с толку», – сказала она себе твердо.
Но когда она услышала, как открывается дверь гаража, то погасила ночник, словно испугавшись, что гормоны и мысли, ими возбуждаемые, ясно отразились на ее лице. И только когда услышала, как дверь гаража закрывается снова, то удивилась, почему Лукас вернулся сегодня домой так рано. Что-то случилось? Она закрыла глаза, чтобы лучше слышать его шаги. По звуку его шагов она сразу поймет, чего ждать.
Пока она ждала, когда муж поднимется в спальню, в ее мозг тихо проникли разные другие ночные звуки, и она медленно погрузилась в сон.
9
Всякий раз, вернувшись домой, Лукас принимал душ, чтобы избавиться от запаха рыбы, которым за день успевали пропитаться его волосы и одежда. Так что когда сон наконец пришел к нему и он ступил на землю, которой нет ни на одной географической карте, он поймал себя на том, что ищет душ, чтобы принять его, прежде чем встретится с Зефирой.
Город спал, укрытый снежным одеялом, улицы были пустынны, как всегда зимними ночами, когда столбик термометра опускается до предельных отметок. Сугробы тускло отражали свет фонарей, дул свирепый ветер, бросал в лицо острые, словно маленькие ножички, снежинки.
На другой стороне улицы, напротив ресторана, где он провел лучшие годы своей взрослой жизни, приумножая скромное состояние, которое теперь полностью обесценилось в его глазах, на автобусной остановке припарковался серебристый «боинг». На посадку выстроилась длинная очередь, люди притопывали от холода ногами. Он крикнул им – где здесь душ? Но никто его не услышал. Он помахал им рукой, но его не замечали.
Тут из-за сугробов возник его домашний врач. Он пожал Лукасу руку и пожелал счастливого путешествия. Лукас сказал:
– Прежде мне бы надо избавиться от запаха рыбы.
Где я тут могу принять душ?
– У вас не остается времени на душ, – возразил доктор. – Просто снимите пальто.
Лукас взглянул на свое пальто – на нем были оборваны все пуговицы, кроме одной, и его сверху донизу покрывала рыбья чешуя. Но все-таки он содрогнулся при мысли о том, что придется снять пальто в такую морозную и метельную ночь. Очередь на остановке стала быстро укорачиваться, а двигатели самолета мощно взревели. Он крикнул: «Подождите меня!» И схватился за оставшуюся на пальто пуговицу, но пальцы застыли на холоде, и расстегнуть пуговицу не удавалось. В бессильной ярости он принялся рвать полы пальто, но оно было все клейкое и скользкое. А самолет тем временем начал разбег. «Подождите!» – снова крикнул он, бросаясь через улицу. Но тут на светофоре вспыхнул зеленый свет, «боинг» взлетел и быстро исчез в темноте ночи.
Когда Лукас опустил взгляд, то увидел, что автобусная остановка исчезла тоже. Исчез и его ресторан. И вся улица. Куда бы он ни поворачивался, он не видел ничего, кроме бесконечных сугробов. Нигде не было ни проблеска света, ни малейшего признака жизни.
Проклятая пуговица!
Он начал карабкаться через сугробы, окликая Зефиру по имени.
– Ты имеешь полное право сердиться и не отзываться, – бормотал он. – Я уже три раза тебя подвел. Я сам к тебе приду. Только подай мне знак. А я сделаю все остальное.
И он прислушался, ожидая ответа. Но его окружала зловещая ночная тишина.
Лукас уже решил, что ему суждено умереть медленной смертью в этой безлюдной ледяной пустыне. Но тут увидел, что по снегу, ныряя в сугробах, движется цепочка открытых спортивных автомобильчиков, словно на «американских горках». В машинах определенно сидели люди.
Не знак ли это, на который он надеялся? Неужели кефира решила все-таки дать ему еще один шанс?
Когда караван поравнялся с ним, он вскочил в первый автомобиль и обнаружил, что сидит рядом с Элен Дюваль, одной из давних посетительниц «Талассы».
– Бедняжка, – сказала она. – Да у вас зуб на зуб не попадает. – И она осторожно подула ему в лицо, чтобы его согреть.
– Не слишком усердствуй, – раздались голоса сзади. – Мы тоже хотим подышать ему в лицо.
Лукас бросил взгляд назад через плечо. Во всех автомобилях сидели сплошь одни дамы. Но в темноте он различил черты только одной из них, сидевшей непосредственно за ним на заднем сиденье, – Моны Дэвис, престарелой актрисы, непомерно увлекавшейся узо и китайской философией.
– Истинное в пустоте, а пустота истинна, – сказала она, откровенно кокетничая.
Тем временем цепочка машин начала взбираться, словно гигантская гусеница, вверх по фасаду непонятно откуда появившегося здания. Достигнув верха, прогрохотала вдоль низкой перекладины, ограждавшей крышу, резко поворачивая на углах, затем исполнила великолепный маневр, устремившись вниз по отвесной стене небоскреба. И в этот момент Лукас углядел вдали море! Он привстал с сиденья. Последние два раза, когда он видел Зефиру, она всегда была рядом с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17