– Что происходит? – спросил Миха. – Он просто взял деньги или же он собирается сделать, что обещал?
– Не знаю, – ответил Иосиф. – Я не уверен…
Они ждали. По предположениям Иосифа, стражник, похоже, собирался дать Иешуа питье, поскольку он взял деньги, но, с другой стороны, он также в любой момент мог подать сигнал другим стражникам, чтобы те подошли и прогнали Иосифа с Михой. Они дожидались своей участи точно так же, как Иешуа дожидался своей.
Стражник, сначала направившийся в сторону Иешуа, остановился и поговорил с двумя другими людьми, на которых не было формы. Они рассмеялись, и, поскольку время шло, делалось все ясней и ясней, что Иешуа лишился своего последнего шанса по прихоти тупого, кичливого и неотесанного мужлана.
Стражник похлопал себя по ляжкам, заходясь смехом, затем двинулся туда, где в отдалении Иешуа уже, возможно, цеплялся за последние крохи отмеренной ему жизни. Иосиф и Миха напряглись, чтобы лучше видеть. Им показалось, что стражник взобрался на столб и влил эликсир в рот тому, кто висел там, но на таком большом расстоянии нельзя было утверждать что-то с уверенностью. Медленно, сделав остановку, чтобы передохнуть у подножия одного из крестов, стражник вернулся.
– Дело сделано, – заявил он. – Теперь по-быстрому забирайте его. Если вы скажете об этом кому-нибудь, я буду все отрицать, а затем найду способ заставить вас замолчать навсегда.
Иосиф и Миха кивнули в знак согласия, а затем поспешили туда, откуда пришел стражник.
– Подождите, – скомандовал стражник.
Они затаили дыхание. Стражник вытянул руку и покачал на ладони несуществующий мешочек с деньгами, чтобы показать, что он ждет.
Иосиф заколебался. Если заплатить стражнику сейчас, эта свинья может легко забрать деньги и отказать им. С другой стороны, если ему не довериться, можно все потерять. Молча попросив помощи у Господа, Иосиф залез в свой рукав и бросил тяжелый мешочек в жадную руку, которая дожидалась добычи. Казалось, произошло чудо, стражник сделал шаг в сторону и позволил им пройти.
Огромное количество крестов открылось их взорам. Лица, застывшие от боли, покрытые кровью, походили одно на другое. Не было никакой возможности опознать их возлюбленного Иешуа. Тем не менее они направились туда, откуда пришел стражник, и оба, не сговариваясь, остановились под одним и тем же крестом, потому что почувствовали, в чьей тени оказались.
О, если бы они могли принять на себя его боль. Они, насколько могли, осторожно сняли Иешуа с креста и пронесли мимо небольшой группки стражников, которые посчитали его мертвым и потребовали несколько монет, прежде чем позволили им пройти.
План работал!
Теперь они спрячут его в гробнице, которую приготовил Иосиф. Апостолы дадут ему противоядие, и Иешуа очнется. О, как он будет смеяться, когда они подробно расскажут ему о своей хитрости и о той победе, которую они одержали над римлянами. И Миха примет их в своей пещере, где они все и отпразднуют.
Однако не все шло так гладко, как мыслилось. Быть может, римский стражник не был таким уж покладистым, как они надеялись, или же остальные стражники что-то заподозрили. А может, Пилата встревожили слухи, или же – и эта мысль больше всего тревожила Миху – один из апостолов рассказал об их плане. Как бы там ни было, но возле гробницы, в которую уложили Иешуа, Миха с Иосифом обнаружили римских стражников, присланных ее охранять.
– Что нам делать? – в отчаянии спросил Миха Иосифа. – Он не очнется без противоядия, а его нельзя вводить, пока не подействует эликсир. Если дать противоядие слишком рано или слишком поздно, он никогда не очнется.
– Не волнуйся, – заверил его Иосиф. – Стражники позволят мне ходить туда-сюда, ибо Иешуа надо подготовить к погребению. Завтра на закате солнца я отправлюсь в гробницу, заберу тело и отнесу его к апостолам. Туда, где они смогут дать ему противоядие, а дальше все пойдет так, как ты задумал.
– Но как ты вынесешь тело из гробницы, если стражники следят за каждым твоим действием? – спросил Миха.
– Стражники сменяются дважды в сутки. Те, что сейчас несут караул, не вернутся сюда раньше следующей полуночи, – пояснил Иосиф. – Я намекну им, что, когда они вернутся, в благодарность за их предупредительность и за дозволение подготовить Иешуа к погребению пришлю им в подарок вина. Римские караульные падки на мзду, поэтому ничего не заподозрят. Я хорошо знаю этих двоих, что расположились у входа. Они наверняка мертвецки напьются и сами. Однако я все же кое-что добавлю в вино, чтобы помочь им в этом. Кроме всего прочего, ты не единственный, кто разбирается в эликсирах, – посмеиваясь, пошутил Иосиф, затем он продолжил: – Когда они заснут, я отнесу Иешуа к апостолам, чтобы он смог получить противоядие, а уж те доставят его к тебе. Я присоединюсь к вам ко всем позже в соседствующей с Кумраном пещере, где ты будешь ждать.
Иосиф еще больше понизил голос и продолжил:
– Доставив Иешуа к апостолам, я поспешу к гробнице и, пока стражники не проснулись, завалю вход большим камнем, который станет свидетельством того, что никто больше не может войти туда, чтобы повредить или осквернить тело. Проспавшиеся стражники никогда не признаются, что напились и не видели, как я ставил камень на место. Поскольку у меня никаких жалоб на них не будет, кто станет задавать вопросы, ревностно ли они несли службу, если им самим не захочется нарываться на неприятности?
Миха не разделял уверенности Иосифа. Существовало слишком много препятствий, на его взгляд.
Я должен был предусмотреть, что рядом с телом поставят охрану. А что же еще я не предусмотрел?
Иосиф по-отечески положил руку на плечо Михи и кивнул головой, без слов понимая, почему он переживает. Порядочный человек прежде всего винит в неудачах себя.
– А теперь, Миха, ты должен идти! – заявил он. – Противоядие ведь еще не готово. Но Варфоломей, вероятно, уже вернулся в лачугу с особой едкой миррой, которая требовалась, чтобы ты все закончил.
Миха колебался.
– Ступай, – приказал Иосиф. – Апостолы ждут тебя. Через два дня вы с Иешуа снова будете вместе.
ГЛАВА 48
День десятый, поздний вечер
Отель «Карлтон-Бей», Лондон
Гил включил горячую воду и принялся смывать с себя дневную грязь. Он слышал, как Сабби принимает душ в соседнем снятом ею номере. К тому времени, как он закончил, она уже вернулась, очевидно, с одной мыслью в голове. Теплая, приглашающая и обнаженная, она дожидалась его, вытянувшись на прохладных простынях. Мечта стала явью, и его тело откликнулось без малейшего колебания.
– Нам обоим надо немного снять напряжение, – просто заметила Сабби.
– Что?
– Это поможет нам заснуть, – продолжила она успокаивающе.
Комок застрял у него в горле. Гил скользнул под покрывало и повернулся к Сабби спиной.
– Спасибо, не надо, – кинул он через плечо.
– Что? Ты отвергаешь меня? – удивленно спросила она.
Он и сам был удивлен, однако в нем с новой силой вспыхнула ревность, царапнувшая его еще в мастерской Сарками. Тогда, правда, он сумел с ней справиться, уговаривая себя, что этика делового партнерства не позволяет ему культивировать в себе что-то личное, но раз они ни с того ни с сего собрались вступить в близкие отношения, то это автоматически разбудило обиду. Как она вчера смотрела на Сарками! Гил отдал бы все, чтобы она хоть разок посмотрела на него так же, как на этого старого хищника. Взамен ему предложили снимающий напряжение секс. Гил повернулся и сел.
– Ты понимаешь, что я ничего о тебе не знаю? – спросил он обвиняющим тоном. – Проклятье, совсем ничего. То ты со мной сама деловитость, то сама теплота, ну а с другими так вообще просто чудо.
– С другими? С кем это? – оскорбилась Сабби.
– С Сарками, с Ладлоу.
– С Ладлоу! Боже, да он был мне как родной. Как дед. Они с Сарой пригрели меня, когда я не знала, куда мне податься. А Сарками?! Ты ведь видел его. Он самый мудрый и самый честный даже в своих помыслах человек, какие когда-либо появлялись на свет. Он отдаст все, даже жизнь, за то, что ему представляется справедливым. Я знаю не очень-то много людей, схожих с ним. Сомневаюсь, что и ты знаешь многих. Что ты вообразил? – спросила она, помолчав. – Что мы с ним любовники? Что я предпочитаю мужчин постарше?
Гил внезапно осознал всю неуместность своей дурацкой ревности. Что он мог сказать? Что длительное воздержание малость завело ему ум за разум? Что он совсем одурел, пожелав узнать ее чуть получше, прежде чем кинуться на нее?
Он потряс головой, раздраженный тем, что у него совершенно нет слов, чтобы поправить неловкую ситуацию и притом не выглядеть полным ослом.
Слова пришли, но не те. Не успели они сорваться с его языка, как он уже понял, что их неправильно истолкуют… как и взятый им тон.
– Ты никогда и ничем со мной не делишься, – произнес он брюзгливо. – Ты то горячая, то холодная. То у тебя на уме лишь дело, то ты вдруг предлагаешь заняться любовью. Я чувствую себя сбитым с толку.
– Чего же ты хочешь? Одну из простушек, которые думают, что занудное перечисление всех тех несправедливостей, которым они когда-то подверглись, является подходящей прелюдией к сексу?
Сабби была права. Сам факт, что ей вообще не присуще стремление с бухты-барахты выкладывать всю подноготную о себе, уже нес в себе немалую ценность. Однако ведь нужно придерживаться какой-то золотой середины, а не упрятываться в бронированный панцирь.
– Послушай, – заговорил он опять, – когда, например, ты упоминаешь о пережитом тобой изнасиловании, то ведешь себя так, словно это…
– Об изнасиловании? – скептически спросила она. Ее лицо запылало от гнева. – Вот, значит, чего тебе хочется? Чтобы я рассказала, каково это, когда тебя берут силой? Да? Ты считаешь, что это весьма сексуально? Хорошо, я расскажу. Представь себе нож у своего горла и четверых мужчин, терзающих тебя по очереди и хохочущих над твоими мучениями. Представь перерезанное горло твоей лучшей подруги, поскольку она защищалась, представь, как на нее взгромождаются, хотя из нее уже вытекла последняя кровь. Представь себе теплую струю мочи на своем лице, потому что твои насильники еще не пресытились.
Гил уставился на нее, не в силах двинуться или сказать хоть слово. Этим образам суждено теперь было век пылать у него в голове, а самого его жег стыд за свое идиотское высокомерие.
Сабби слепо смотрела в его лицо, очевидно пытаясь вновь взять под контроль свои чувства. Раньше ей это хорошо удавалось, удалось и сейчас. Взгляд ее стал осмысленным, и она вдруг кивнула, почти незаметно, словно бы соглашаясь с внутренним голосом, который подсказывал, что рядом с ней тот, кому можно довериться, кто поймет ее боль.
Было и еще кое-что, объяснила она. Второе, моральное изнасилование. Гораздо более изощренное и жестокое. Оно было совершено теми, с кем она вместе жила и сражалась. Политическая ситуация того времени, как оказалось, неофициально предписывала воздерживаться от огласки «происшествий» подобного рода. Старшие офицеры Алефа решили спустить на тормозах расследование столь сенсационного преступления, способного дискредитировать весь отряд спецназа.
– Мне было сказано, что, к сожалению, обстановка для разбирательства подобного «казуса» менее чем подходящая. Менее чем подходящая, – повторила она. – Бюджет Алефа подвергался детальной проверке, а общественность в который раз поднимала вопрос, стоит ли привлекать женщин к опасной работе. Короче, военный совет пришел к выводу, что чем меньше шума, тем лучше.
– Но то, что произошло с тобой, не имело никакого отношения к военным вопросам, – удивился Гил.
Это никого не волновало, сказала она.
– Они не хотели проблем. Я была проблемой. Алана была проблемой поменьше. Ибо была мертва. Я требовала правосудия для нас обеих, и они сделали все, что могли, чтобы заткнуть мне рот.
Сабби настояла на разбирательстве. Алеф вынужден был согласиться. Ее боевые товарищи, как рядовые, так и офицеры, присутствовали на нем. Но те из них, что владели фактами, доказывавшими ее правоту, вдруг принялись обвинять ее в беспорядочных половых связях и в отсутствии здравомыслия. Подруги, с которыми она воевала бок о бок и за которых готова была отдать жизнь, приписывали ей неуравновешенность и безнравственность. Друзья, которые некогда тщетно жаждали пригласить ее на свидание, свидетельствовали, что она проблемная молодая особа, регулярно занимающаяся экстремальным сексом с многочисленными партнерами.
Записи в ее личном деле также подвергли сомнению. Незначительные порицания, о некоторых она вообще не могла вспомнить, непомерно раздувались, а поощрения умалялись, подрывая доверие к разумности и ответственности их получательницы.
– Любого можно изобразить так, как кому-то требуется, – подытожила Сабби, пожимая плечами. – Осталось нерасследованным то, что касалось смерти Аланы, – продолжила она. – Отдельное слушание по этому поводу было назначено на следующую неделю. Позднее оно было отменено, разумеется, по просьбе родителей Аланы. В конце концов я сделала то, что должна была сделать.
Сабби отказалась от почетного увольнения, которое предложил Алеф. Без каких-либо объяснений она подала в отставку и занялась поисками людей, которые отняли у нее все, кроме жизни, и жизнь у Аланы. Воспользовавшись опытом, о котором Гил боялся и думать, Сабби вытянула из первого насильника имена остальных.
– И если бы не Сарками, – сказала Сабби, – я бы продолжила убивать их одного за другим в надежде воздать им за то, чему нет достойной кары.
Гил удивленно выпрямился.
– Сарками? Проклятье, он-то что мог?
– Все, – ответила она.
Не успела она выпустить в голову своего истязателя последнюю пулю, как неожиданно появился сириец.
– Я направила на него оружие, – продолжала Сабби свою исповедь, – хотя и не хотела его убивать. Он ведь ничего мне не сделал, – пояснила она. – Прикончить кого-то за надругательство над тобой и над твоей уже мертвой и ни в чем не повинной подругой – это одно. Убить же случайного свидетеля твоей мести – совершенно другое. Так мы и стояли, лицом к лицу… с мертвецом у моих ног. Не знаю, чего я от него ожидала. Что он ужаснется. Или испугается, по крайней мере.
Ни того ни другого. Вместо этого Сарками совершенно спокойно спросил, как она собирается избавиться от тела и нельзя ли достойно предать его земле? Или соблюсти другой похоронный обряд? Этими словами, объяснила Сабби, он сделал акт возмездия завершившимся и превратил жертву в человеческое существо.
Она рассказала Сарками свою историю. С начала и до конца. Почти так же, как только что Гилу, сочла она нужным добавить.
– Затем он сделал совершенно немыслимое, – сказала Сабби. – Он спросил меня, чем он может помочь.
Своим предложением Сарками вернул Сабби жизнь. Она больше не была животным, защищающим себя в этом мире, где все стремятся заживо его уничтожить. Она опять стала человеком, способным вызвать сочувствие у другого человека. И сострадание.
Она сказала все, что должна была сказать, и теперь ждала, что ей ответят. Гил отчаянно пытался отыскать хоть какие-то слова, отличные от обычных слов утешения.
В итоге он прошептал только одну фразу, очень простую, но которая шла от самого сердца.
– Мне жаль, что тебе довелось пройти через это, – сказал он.
Сабби взглянула на него с сомнением, но кривая усмешка понемногу сходила с ее лица. И вдруг все исчезло. Барьер между ними. Ее гнев. Отчуждение. Страшная боль. И даже то, что Гил считал в ней рационализмом.
Все вмиг ушло, и она зарыдала, всхлипывая, как девчонка. Молоденькая и несчастная, ужасно несчастная. Гил знал, что она так не плакала с того дня, когда ей все показалось потерянным.
Когда плач утих, он обнял ее, так и не произнося ни слова. Он гладил ее волосы, целовал в лоб, ходил в туалет за бумажными полотенцами, чтобы она могла высморкаться. В конце, когда она вроде бы все выплакала, он нежно укрыл ее и принес стакан воды.
Она потянулась к нему, обняла обеими руками за шею и притянула к себе. Только тут они все-таки занялись любовью. Нежно, сильно, честно. Они не отрывали глаз друг от друга, вдыхая, впитывая и обоняя все то, чем им было дано обменяться, от физического наслаждения до острой радости жить и любить.
ГЛАВА 49
День одиннадцатый, раннее утро
Отель «Карлтон-Бей», Лондон
Это было весьма сексуальное сновидение. Их тела сливались в одно, избрав верный ритм. Она изгибалась, ловя его выпады. Ее возбуждение наполняло его предвкушением, превосходящим по силе все, что ему доводилось испытывать раньше, и они вместе достигли оргазма.
Гил проснулся и выругался. Луч рассветного солнца внезапно пронзил его, извлекая из сна. О, какая боль! Ну зачем же? С пробуждением можно было бы повременить. Чтобы еще раз вдохнуть ее запах, коснуться ее и поверить, что она настоящая. Затем вместе с теплой волной наслаждения реальность вернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33