В ней прозвучит убийственная критика по поводу высокомерия и грубости Сазерленда. К тому же она продемонстрирует, что именно думают о нем люди. «Я не просто ходячий график рабочих часов, – скажу я в заключение, и в голосе моем зазвучит волнение. – Я – личность, имеющая такое же право на чувство собственного достоинства, на уважение и свободное время по вечерам, как вы. Личность, которая способна любить не только свой степлер.
Личность… – и тут мой голос станет еле слышным от изнеможения. – Личность, которая просто хочет быть свободной».
Это все, что я хотел сказать компаньону, не прибегая к ругательствам, которые заставили бы покраснеть наемного убийцу мафии.
Я вихрем пронесся мимо изумленной секретарши и ворвался в кабинет. Сазерленд сидел, положив ноги на стол, и что-то писал в своем блокноте. Закончив фразу, он поднял на меня глаза.
– Я могу вам чем-нибудь помочь, мистер Фортьюн?
– Это касается квартиры Ханны Кляйн, – начал я воинственно.
Он бросил блокнот на стол.
– Она поступила на рынок всего десять минут тому назад. Ну и темпы у вас, Фортьюн! Я поражен. Вот это предприимчивость! Если вы займете квартиру сейчас, это будет тысяча фунтов в месяц, а если вы подождете один день – тысяча сто.
Я собрался было произнести свою речь, но вдруг заметил его ручку. Эта ручка была столь великолепна, она просто сияла и искрилась (неужели перо золотое? Вполне возможно), – и она поведала мне абсолютно все о том, что значит быть компаньоном в «Баббингтон Боттс».
Я прилагал все усилия, чтобы не быть пустым и ограниченным. И, собственно, не был таковым. Меня интересовали не только деньги, положение и власть. Но если сложить их вместе… Да, я хотел писать такой ручкой! Презирал себя за это – и отчаянно надеялся, что это все же не я, а то, чем сделал меня «Баббингтон». И все-таки в тот момент все было именно так.
Если я произнесу свою великолепную речь, то лишусь работы, дома, перспектив на будущее. Легенды о моем героическом конце будут передаваться от одного поколения сотрудников «Баббингтона» к другому – в этом я не сомневался, – и тем не менее это будет конец.
Сазерленд нетерпеливо постучал ручкой по большому пальцу левой руки.
– Знаете ли, цена подскакивает каждую минуту, пока мы здесь ждем, – сказал он.
Но моего друга вышвырнули, и за нее некому заступиться, некому сказать Ублюдку Кену Сазерленду, какой он ублюдок. Я собрался с духом, чтобы впервые в истории нашей фирмы предпочесть принципы доходам.
– Мне не нужна эта квартира, – начал я. Он бросил на стол ручку.
– Почему же вы сразу не сказали? Вы отнимаете у меня время, Фортьюн.
Слова вертелись у меня на кончике языка, но тут ручка скатилась со стола и упала на пол возле меня. Наклонившись, я поднял ее. У меня было ощущение, что она запросто может выписать тысячу чеков на грандиозные суммы.
– Но я знаю человека, которого она может заинтересовать, – спокойно произнес я, ненавидя и одновременно поздравляя себя.
Сазерленд неожиданно вновь сделался моим лучшим другом.
– Что же вы молчали? Присылайте их поскорее. Думаю, эта квартира уйдет очень быстро.
Пробормотав слова благодарности, я ретировался. И о чем только я думал? Кто выиграет от моего героического самопожертвования, кроме моих соперников, тоже рвущихся в компаньоны? Меня уволят, и вдобавок мне придется искать новую «берлогу». Я всего лишь хотел помочь Ханне, но лучший способ это сделать – постараться не последовать за ней на улицу.
Я вернулся к лифту, с облегчением размышляя о том, как вовремя остановился. Но в то же время я бы все отдал за то, чтобы у меня хватило мужества довести дело до конца.
ГЛАВА 25
Следующие несколько дней были тяжелыми: во-первых, на нас навалилось невероятное количество работы; во-вторых, Ханне пришлось покинуть «Баббингтон».
Хотя и считалось, что она уволена с предуведомлением, ее очень грубо выставили из офиса. С ней поступили с рафинированным хамством, отстранив от всего и позволив зайти к себе в кабинет лишь затем, чтобы забрать свои вещи.
В следующее воскресенье днем мы четверо прервали работу, чтобы помочь Ханне с переездом. Кое-что из ее вещей нужно было доставить в мою квартиру – за это были ответственны Элли, Люси и Эш. Но большая часть габаритных предметов – включая мою любимую кушетку – должна была отправиться в гараж родителей Ханны, и она наняла маленький фургон, попросив меня помочь.
Она поплакала, прощаясь с квартирой. С каждой комнатой были связаны хорошие воспоминания, и она рассказала мне о них, в последний раз проходя по этим комнатам. Когда мы заглянули в сушильный шкаф, Ханна лишь хихикнула.
– Я отказываюсь в это верить, – сказал я. – Здесь же даже кошка не поместиться.
– Ну, не знаю, – ответила она. – Когда мы здесь были, нам было как-то не до кошек.
Я не стал спрашивать, затем они втиснулись в сушильный шкаф, когда кругом было полно более просторных и уютных мест. Это бывает: вам кажется, что идея блестящая, пока вы в пароксизме страсти не дернете рукой, и вам на голову свалится груда полотенец.
– Это не похоже на нормальных ХЕБов, с которыми ты обычно встречаешься, – сурово заметил я. – Ты мне о нем не рассказывала. Значит, этот не бухгалтер?
– Бухгалтер. Но я его напоила, – печально ответила Ханна. – Это был единственный способ заставить его заткнуться: он говорил только о двойной бухгалтерии.
Мы зашли в пустую гостиную.
– Тут все и началось, – вздохнула она.
– Да?
– Я имею в виду, у тебя с Элли.
Я пожал плечами.
– Ты помнишь, как я вас застукала? Мне было так неловко.
– А ты бы побыла в моей шкуре!
Повернувшись ко мне, Ханна снова заключила меня в объятия – последнее время она стала ужасно чувствительной, и я должен был все время ее уверять, что не отвернусь от нее.
– И все-таки я рада за тебя, Чарли. Для меня важно, чтобы ты был счастлив. Теперь все мои надежды на компаньонство сосредоточились на тебе. Я в самом деле надеюсь, что ты обойдешь Эша и Люси.
Я несколько отвлекся, вспомнив, как боролся с Элли на полу, но при этих словах Ханны меня сразу же охватила паника.
– Эш и Люси?
– Мне бы не следовало ничего говорить, но теперь мне все равно. Их выдвинули в компаньоны. Я видела на столе у Люси меморандум насчет того, что ей нужно пройти собеседование с аттестационной комиссией. А Эш болтал об этом с девицей из другой фирмы – я училась с ней в юридическом колледже. Он сказал ей, что собирается стать компаньоном.
Мое сердце забилось еще сильнее.
– Их выдвинули? О нет!
– Я прошла собеседование с комиссией несколько недель тому назад.
– Правда?
– Да. И вот ведь ирония судьбы – у меня все прошло очень хорошо. Действительно, смешно. После того, как Галливер меня уволил, я спросила: «Аттестационная комиссия зачтет мне это в минус?» Он так хохотал, что чуть не устроил себе грыжу. «Приятно видеть, что вы относитесь к этому спортивно? – сказал он. – Ханна улыбнулась. – После этого он стал очень дружелюбным.
Сказал, что я правильно смотрю на вещи и ему в самом деле жаль, что он вынужден это сделать. Сказал, что из меня бы вышел чудесный компаньон. Это было мило с его стороны.
Мы помолчали, предавшись печальным размышлениям о том, как резко оборвалась ее успешная карьера.
– А как насчет тебя, Чарли?
Могу ли я ей довериться? Ведь она так легко выдала остальных.
Ханна словно прочитала мои мысли.
– Я никому не скажу. Обещаю. Ты один был мне настоящим другом, когда все это случилось.
– Ну что же, ладно. Меня выдвинули. И Элли тоже. Обещай, что не скажешь.
Ханна приложила руку к сердцу и торжественным тоном произнесла:
– Обещаю.
– Правда, это неважно. Люси обязательно станет компаньоном. И Элли – теперь, когда она так отличилась – гм-м… Ну, ты знаешь, – неуклюже закончил я.
– Ты можешь об этом говорить, Чарли. Я не собираюсь больше плакать.
– Точно?
Ханна печально взглянула на меня.
– По крайней мере, я постараюсь.
– Так вот, поскольку она обнаружила твою накладку с Конкурсной комиссией, то стала просто звездой, и практически каждый компаньон подходит, чтобы сказать ей комплимент.
– Не расстраивайся. Ты обязательно пройдешь.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я собираюсь тебе помочь. Это самое меньшее, чем я могу тебя отблагодарить за то, что ты бесплатно поселил меня у себя. Твое обаяние плюс мой юридический ум – и мы непобедимы.
– А как насчет моего юридического ума?
– Как я уже сказала, твое обаяние и мой юридический ум. – И она впервые за все эти дни по-настоящему мне улыбнулась.
Вот пять вещей, которые не следует делать, когда тебе приходится жить в одной квартире с другом женского пола:
1. Не приставай в постели к своей любимой девушке, когда за стеной, в другой спальне шумно передвигается твоя новая соседка.
– Ты шутишь, что ли? – прошипела Элли.
– А в чем дело?
Я почувствовал как напряглась ее спина.
– Ханна за стеной. Мы не можем.
– Мы можем очень тихонько, – сказал я таким льстивым тоном, что даже сам отказался бы заниматься со мной сексом. А ведь себя я люблю со всей страстью.
– Тут не о чем спорить. Нет значит нет. После дождичка через много-много четвергов.
– Но она же может прожить тут очень долго!
– А кто в этом виноват? – Элли очень старалась спокойно относиться к ситуации «Ханна в свободной комнате Чарли», но порой раздражение прорывалось. – Похоже, ты сам себе устроил проблему, не правда ли?
Я сел в постели и предложил недовольным тоном:
– Мы просто пойдем к тебе.
– И оставим Ханну в таком состоянии? – Элли передразнила словами, сказанными мною час назад. – Разве друг может так поступить?
– Ты не очень-то сочувствуешь.
– Сочувствую Ханне? Да. Сочувствую твоим сексуальным проблемам? Нет. Кажется, у меня вдруг иссяк запас сочувствия.
2. Ни в коем случае не говорите, что отправитесь в соседнюю комнату за любовными утехами, в которых вам отказали.
– Успокойся, – уговаривал я. – Это шутка.
– Это не смешно, Чарли. – Элли повернулась ко мне лицом, во взгляде ее была ярость. – Тут нехорошее место. – Она добавила к своему американскому чтиву книги об отношениях с тех пор, как ко мне въехала Ханна: Элли пыталась разобраться, не стоит ли за всем этим нечто более серьезное.
– Ничего подобного, – ответил я сварливым тоном. – Эта кровать всегда была великолепным местом, когда в ней находилась ты.
– Просто все идет не так, как надо, – серьезно ответила она. – Я хочу поддержать Ханну, но мы с тобой проводим так мало времени вместе, и это разрушает то, что у нас есть. А ты еще по-идиотски шутишь насчет Ханны, и это меня только злит. И расстраивает.
Я крепко обнял Элли.
– Не говори глупости. Если между нами что-нибудь могло быть, это произошло бы восемь лет тому назад.
– Ты так говоришь, но на самом деле она сейчас уязвима. Я же вижу, как она на тебя смотрит.
Я был удивлен.
– А как? – Тут проявляется различие между женщинами и мужчинами: женщины видят то, чего нет в действительности, а мужчины не видят ничего, но надеются, что что-нибудь да есть.
– Я понимаю, что тебе хочется быть хорошим другом и все такое, но так долго не может продолжаться. Это плохо и для тебя, и для меня, Чарли.
– Но ведь прошла всего неделя или около того.
– Десять дней.
– Правда?
Элли снова повернулась ко мне спиной, потянув за собой семь восьмых одеяла.
– Какая разница?
Я, встревожившись, как следует пихнул ее, поскольку она употребила одну из самых опасных фраз в женском словаре. Слова говорят, что ей все равно, а тон утверждает обратное. Нет, нет и нет! Что значит: «Какая разница?»! Элли была непреклонна.
– Сейчас я собираюсь спать.
И на нее не подействовали ни мои тихие стенания, ни другие признаки отчаяния. Причем она не спала – кто бы мог уснуть, когда от раздражения даже мускулы свело? Что до меня, то я так вымотался от эмоций, что через пару минут задремал.
3. Не смущайтесь, если случайно увидели друг друга в нижнем белье.
Удивительно одно: почему это случилось лишь на тринадцатый день? День был очень долгим, и Элли поехала к себе домой, чтобы, как она заявила язвительным тоном, «я мог немного отдохнуть в тишине и покое». Почистив зубы, я направлялся к себе в комнату. И вдруг столкнулся с Ханной, которая приближалась ко мне. На ней была короткая ночнушка. Задрав ее, она почесывала живот. На мне были майка и трусы.
Она много раз видела меня в трусах, когда я с похмелья тяжело поднимался с ее кушетки, а вот меня занимал вопрос о ее нижнем белье.
– Я тебе говорю – «танга», – настаивал Эш во время наших дискуссий по этому поводу. Он придерживался мнения, что о женщине можно узнать почти все, что вам нужно, основываясь на том, какое белье она выбирает: «Минимум материи, а говорит о многом». – У Ханны тайное пристрастие к «танге» – этой узенькой полоске. Она пикантнее, чем тебе кажется.
Мне приятно было убедиться, что я оказался прав: она носила обычные трусики, правда, очень коротенькие.
Ханна опустила подол ночнушки, покраснев.
– Пожалуй, нам придется к этому привыкнуть.
– Я не знал, что ты еще не была в ванной. Как раз наполнил раковину.
– Чарли, я никак не пойму: зачем ты замачиваешь свои трусы в раковине? Разве стиральная машина не в порядке?
– А ты знаешь, сколько стоит белье от Келвина Кляйна? К нему нужно относиться с нежностью, а не крутить его в машине.
Ханна несказанно удивилась. Мне даже показалось, что она пятится от меня, озираясь в поисках пути к бегству.
– Честно говоря, Чарли, иногда ты говоришь и делаешь очень странные вещи.
– По крайней мере я их стираю каждый день, – заметил я с гордостью. – Ты должна это признать.
– Тут особенно нечем гордиться. Это тебе понятно?
Я надулся.
– Впервые на моей памяти женщина критикует меня за то, что я слишком чистоплотен.
Ханна проскользнула мимо меня, потом сказала:
– Это не критика. Мне просто интересно. Я впервые живу вместе с парнем, и это интересно примерно так же, как и передачи Дэвида Аттенборо.
– Миленькие трусики, – пробурчал я в спину удалявшейся Ханны.
4. Не играйте в дурацкие пьяные игры.
Не придумав способа получше, дабы помочь Ханне покончить с хандрой, я прибег к большой бутылке водки, своему заветному запасу виски, наполовину опорожненной бутылке текилы – словом, в ход пошло все, что нашлось в доме.
Был субботний вечер, и Том Галливер, в котором внезапно проснулась совесть, объявил воскресенье выходным днем. Мы быстренько смылись, пока он не передумал. Элли поехала домой повидаться с родителями. Что касается моих, то, к счастью, они уехали на уикенд, чтобы принять участие в занятиях по керамике. Дело в том, что моя мама была на повторном показе «Привидения» и подумала, что это может быть занятно. Я не осмелился спросить, она имеет в виду гончарное ремесло или секс, но надеялся, что получу от нее в подарок новую вазу для цветов.
Элли высказала мысль, что нам обоим будет легче, если я с ней не поеду, и я не собирался с ней спорить.
Мы с Ханной уселись в гостиной перед столиком, половину которого занимали бутылки и рюмки. Кругом были разбросаны пакетики с солеными орешками и чипсами, а огромную пиццу пришлось поместить на пол. Наша импровизированная игра была основана на детских телепередачах.
Первую штрафную рюмку водки Ханне пришлось выпить за, что она не смогла вспомнить имена членов пожарной бригады Трамптона. Этот легкий вопрос я задал ей для начала.
– Это нечестно, – ворчала она, имея в виду братьев Фью. – Я всегда считала, что «фью, фью» – это свисток. Я же назвала Барни Макгру, Катберта, Диббла и Грабба. – И тогда я заставил ее выпить еще одну рюмку, потому что она забыла два имени, – а еще за то, что считала, будто пожарная команда может состоять всего из четырех человек.
Потом я подловил ее на «Докторе Кто».
– Какой еще Колин Бейкер? – возмутилась Ханна. – Это был Том Бейкер – все это знают.
Я точно знал имя каждого Доктора, а также был уверен, что в фильме снимались оба Бейкера. Когда-то в юности я был активным членом Общества Доктора. Кто и гордился этим – до тех пор, пока меня не высмеяли за это в одной юридической фирме, куда я собирался поступить. Мне ответили по телефону, что они смеялись до слез, когда увидели эти сведения в моей анкете, и немедленно выбросили мое заявление в корзину. «Позвоните нам снова, если проникнете в четвертое измерение», – хихикнула в трубку бессердечная особа, которая тем не менее была хорошо осведомлена о фильме.
Я рассказал эту историю Ханне, и она так хохотала, что свалилась с дивана. Я последовал за ней на пол, и мы, усевшись по обе стороны столика, начали передавать друг другу бутылки. Я получил штрафную рюмку текилы за то, что забыл Чу Чу – члена банды Большого Кота.
– Это два имени! – закричала Ханна в восторге. – Так что две штрафных.
Я затеял юридический диспут, доказывая, что должен выпить лишь одну рюмку, ибо это один кот с двумя одинаковыми именами; согласно второму варианту, поскольку оба имени одинаковы, то их следует засчитывать как одно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Личность… – и тут мой голос станет еле слышным от изнеможения. – Личность, которая просто хочет быть свободной».
Это все, что я хотел сказать компаньону, не прибегая к ругательствам, которые заставили бы покраснеть наемного убийцу мафии.
Я вихрем пронесся мимо изумленной секретарши и ворвался в кабинет. Сазерленд сидел, положив ноги на стол, и что-то писал в своем блокноте. Закончив фразу, он поднял на меня глаза.
– Я могу вам чем-нибудь помочь, мистер Фортьюн?
– Это касается квартиры Ханны Кляйн, – начал я воинственно.
Он бросил блокнот на стол.
– Она поступила на рынок всего десять минут тому назад. Ну и темпы у вас, Фортьюн! Я поражен. Вот это предприимчивость! Если вы займете квартиру сейчас, это будет тысяча фунтов в месяц, а если вы подождете один день – тысяча сто.
Я собрался было произнести свою речь, но вдруг заметил его ручку. Эта ручка была столь великолепна, она просто сияла и искрилась (неужели перо золотое? Вполне возможно), – и она поведала мне абсолютно все о том, что значит быть компаньоном в «Баббингтон Боттс».
Я прилагал все усилия, чтобы не быть пустым и ограниченным. И, собственно, не был таковым. Меня интересовали не только деньги, положение и власть. Но если сложить их вместе… Да, я хотел писать такой ручкой! Презирал себя за это – и отчаянно надеялся, что это все же не я, а то, чем сделал меня «Баббингтон». И все-таки в тот момент все было именно так.
Если я произнесу свою великолепную речь, то лишусь работы, дома, перспектив на будущее. Легенды о моем героическом конце будут передаваться от одного поколения сотрудников «Баббингтона» к другому – в этом я не сомневался, – и тем не менее это будет конец.
Сазерленд нетерпеливо постучал ручкой по большому пальцу левой руки.
– Знаете ли, цена подскакивает каждую минуту, пока мы здесь ждем, – сказал он.
Но моего друга вышвырнули, и за нее некому заступиться, некому сказать Ублюдку Кену Сазерленду, какой он ублюдок. Я собрался с духом, чтобы впервые в истории нашей фирмы предпочесть принципы доходам.
– Мне не нужна эта квартира, – начал я. Он бросил на стол ручку.
– Почему же вы сразу не сказали? Вы отнимаете у меня время, Фортьюн.
Слова вертелись у меня на кончике языка, но тут ручка скатилась со стола и упала на пол возле меня. Наклонившись, я поднял ее. У меня было ощущение, что она запросто может выписать тысячу чеков на грандиозные суммы.
– Но я знаю человека, которого она может заинтересовать, – спокойно произнес я, ненавидя и одновременно поздравляя себя.
Сазерленд неожиданно вновь сделался моим лучшим другом.
– Что же вы молчали? Присылайте их поскорее. Думаю, эта квартира уйдет очень быстро.
Пробормотав слова благодарности, я ретировался. И о чем только я думал? Кто выиграет от моего героического самопожертвования, кроме моих соперников, тоже рвущихся в компаньоны? Меня уволят, и вдобавок мне придется искать новую «берлогу». Я всего лишь хотел помочь Ханне, но лучший способ это сделать – постараться не последовать за ней на улицу.
Я вернулся к лифту, с облегчением размышляя о том, как вовремя остановился. Но в то же время я бы все отдал за то, чтобы у меня хватило мужества довести дело до конца.
ГЛАВА 25
Следующие несколько дней были тяжелыми: во-первых, на нас навалилось невероятное количество работы; во-вторых, Ханне пришлось покинуть «Баббингтон».
Хотя и считалось, что она уволена с предуведомлением, ее очень грубо выставили из офиса. С ней поступили с рафинированным хамством, отстранив от всего и позволив зайти к себе в кабинет лишь затем, чтобы забрать свои вещи.
В следующее воскресенье днем мы четверо прервали работу, чтобы помочь Ханне с переездом. Кое-что из ее вещей нужно было доставить в мою квартиру – за это были ответственны Элли, Люси и Эш. Но большая часть габаритных предметов – включая мою любимую кушетку – должна была отправиться в гараж родителей Ханны, и она наняла маленький фургон, попросив меня помочь.
Она поплакала, прощаясь с квартирой. С каждой комнатой были связаны хорошие воспоминания, и она рассказала мне о них, в последний раз проходя по этим комнатам. Когда мы заглянули в сушильный шкаф, Ханна лишь хихикнула.
– Я отказываюсь в это верить, – сказал я. – Здесь же даже кошка не поместиться.
– Ну, не знаю, – ответила она. – Когда мы здесь были, нам было как-то не до кошек.
Я не стал спрашивать, затем они втиснулись в сушильный шкаф, когда кругом было полно более просторных и уютных мест. Это бывает: вам кажется, что идея блестящая, пока вы в пароксизме страсти не дернете рукой, и вам на голову свалится груда полотенец.
– Это не похоже на нормальных ХЕБов, с которыми ты обычно встречаешься, – сурово заметил я. – Ты мне о нем не рассказывала. Значит, этот не бухгалтер?
– Бухгалтер. Но я его напоила, – печально ответила Ханна. – Это был единственный способ заставить его заткнуться: он говорил только о двойной бухгалтерии.
Мы зашли в пустую гостиную.
– Тут все и началось, – вздохнула она.
– Да?
– Я имею в виду, у тебя с Элли.
Я пожал плечами.
– Ты помнишь, как я вас застукала? Мне было так неловко.
– А ты бы побыла в моей шкуре!
Повернувшись ко мне, Ханна снова заключила меня в объятия – последнее время она стала ужасно чувствительной, и я должен был все время ее уверять, что не отвернусь от нее.
– И все-таки я рада за тебя, Чарли. Для меня важно, чтобы ты был счастлив. Теперь все мои надежды на компаньонство сосредоточились на тебе. Я в самом деле надеюсь, что ты обойдешь Эша и Люси.
Я несколько отвлекся, вспомнив, как боролся с Элли на полу, но при этих словах Ханны меня сразу же охватила паника.
– Эш и Люси?
– Мне бы не следовало ничего говорить, но теперь мне все равно. Их выдвинули в компаньоны. Я видела на столе у Люси меморандум насчет того, что ей нужно пройти собеседование с аттестационной комиссией. А Эш болтал об этом с девицей из другой фирмы – я училась с ней в юридическом колледже. Он сказал ей, что собирается стать компаньоном.
Мое сердце забилось еще сильнее.
– Их выдвинули? О нет!
– Я прошла собеседование с комиссией несколько недель тому назад.
– Правда?
– Да. И вот ведь ирония судьбы – у меня все прошло очень хорошо. Действительно, смешно. После того, как Галливер меня уволил, я спросила: «Аттестационная комиссия зачтет мне это в минус?» Он так хохотал, что чуть не устроил себе грыжу. «Приятно видеть, что вы относитесь к этому спортивно? – сказал он. – Ханна улыбнулась. – После этого он стал очень дружелюбным.
Сказал, что я правильно смотрю на вещи и ему в самом деле жаль, что он вынужден это сделать. Сказал, что из меня бы вышел чудесный компаньон. Это было мило с его стороны.
Мы помолчали, предавшись печальным размышлениям о том, как резко оборвалась ее успешная карьера.
– А как насчет тебя, Чарли?
Могу ли я ей довериться? Ведь она так легко выдала остальных.
Ханна словно прочитала мои мысли.
– Я никому не скажу. Обещаю. Ты один был мне настоящим другом, когда все это случилось.
– Ну что же, ладно. Меня выдвинули. И Элли тоже. Обещай, что не скажешь.
Ханна приложила руку к сердцу и торжественным тоном произнесла:
– Обещаю.
– Правда, это неважно. Люси обязательно станет компаньоном. И Элли – теперь, когда она так отличилась – гм-м… Ну, ты знаешь, – неуклюже закончил я.
– Ты можешь об этом говорить, Чарли. Я не собираюсь больше плакать.
– Точно?
Ханна печально взглянула на меня.
– По крайней мере, я постараюсь.
– Так вот, поскольку она обнаружила твою накладку с Конкурсной комиссией, то стала просто звездой, и практически каждый компаньон подходит, чтобы сказать ей комплимент.
– Не расстраивайся. Ты обязательно пройдешь.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я собираюсь тебе помочь. Это самое меньшее, чем я могу тебя отблагодарить за то, что ты бесплатно поселил меня у себя. Твое обаяние плюс мой юридический ум – и мы непобедимы.
– А как насчет моего юридического ума?
– Как я уже сказала, твое обаяние и мой юридический ум. – И она впервые за все эти дни по-настоящему мне улыбнулась.
Вот пять вещей, которые не следует делать, когда тебе приходится жить в одной квартире с другом женского пола:
1. Не приставай в постели к своей любимой девушке, когда за стеной, в другой спальне шумно передвигается твоя новая соседка.
– Ты шутишь, что ли? – прошипела Элли.
– А в чем дело?
Я почувствовал как напряглась ее спина.
– Ханна за стеной. Мы не можем.
– Мы можем очень тихонько, – сказал я таким льстивым тоном, что даже сам отказался бы заниматься со мной сексом. А ведь себя я люблю со всей страстью.
– Тут не о чем спорить. Нет значит нет. После дождичка через много-много четвергов.
– Но она же может прожить тут очень долго!
– А кто в этом виноват? – Элли очень старалась спокойно относиться к ситуации «Ханна в свободной комнате Чарли», но порой раздражение прорывалось. – Похоже, ты сам себе устроил проблему, не правда ли?
Я сел в постели и предложил недовольным тоном:
– Мы просто пойдем к тебе.
– И оставим Ханну в таком состоянии? – Элли передразнила словами, сказанными мною час назад. – Разве друг может так поступить?
– Ты не очень-то сочувствуешь.
– Сочувствую Ханне? Да. Сочувствую твоим сексуальным проблемам? Нет. Кажется, у меня вдруг иссяк запас сочувствия.
2. Ни в коем случае не говорите, что отправитесь в соседнюю комнату за любовными утехами, в которых вам отказали.
– Успокойся, – уговаривал я. – Это шутка.
– Это не смешно, Чарли. – Элли повернулась ко мне лицом, во взгляде ее была ярость. – Тут нехорошее место. – Она добавила к своему американскому чтиву книги об отношениях с тех пор, как ко мне въехала Ханна: Элли пыталась разобраться, не стоит ли за всем этим нечто более серьезное.
– Ничего подобного, – ответил я сварливым тоном. – Эта кровать всегда была великолепным местом, когда в ней находилась ты.
– Просто все идет не так, как надо, – серьезно ответила она. – Я хочу поддержать Ханну, но мы с тобой проводим так мало времени вместе, и это разрушает то, что у нас есть. А ты еще по-идиотски шутишь насчет Ханны, и это меня только злит. И расстраивает.
Я крепко обнял Элли.
– Не говори глупости. Если между нами что-нибудь могло быть, это произошло бы восемь лет тому назад.
– Ты так говоришь, но на самом деле она сейчас уязвима. Я же вижу, как она на тебя смотрит.
Я был удивлен.
– А как? – Тут проявляется различие между женщинами и мужчинами: женщины видят то, чего нет в действительности, а мужчины не видят ничего, но надеются, что что-нибудь да есть.
– Я понимаю, что тебе хочется быть хорошим другом и все такое, но так долго не может продолжаться. Это плохо и для тебя, и для меня, Чарли.
– Но ведь прошла всего неделя или около того.
– Десять дней.
– Правда?
Элли снова повернулась ко мне спиной, потянув за собой семь восьмых одеяла.
– Какая разница?
Я, встревожившись, как следует пихнул ее, поскольку она употребила одну из самых опасных фраз в женском словаре. Слова говорят, что ей все равно, а тон утверждает обратное. Нет, нет и нет! Что значит: «Какая разница?»! Элли была непреклонна.
– Сейчас я собираюсь спать.
И на нее не подействовали ни мои тихие стенания, ни другие признаки отчаяния. Причем она не спала – кто бы мог уснуть, когда от раздражения даже мускулы свело? Что до меня, то я так вымотался от эмоций, что через пару минут задремал.
3. Не смущайтесь, если случайно увидели друг друга в нижнем белье.
Удивительно одно: почему это случилось лишь на тринадцатый день? День был очень долгим, и Элли поехала к себе домой, чтобы, как она заявила язвительным тоном, «я мог немного отдохнуть в тишине и покое». Почистив зубы, я направлялся к себе в комнату. И вдруг столкнулся с Ханной, которая приближалась ко мне. На ней была короткая ночнушка. Задрав ее, она почесывала живот. На мне были майка и трусы.
Она много раз видела меня в трусах, когда я с похмелья тяжело поднимался с ее кушетки, а вот меня занимал вопрос о ее нижнем белье.
– Я тебе говорю – «танга», – настаивал Эш во время наших дискуссий по этому поводу. Он придерживался мнения, что о женщине можно узнать почти все, что вам нужно, основываясь на том, какое белье она выбирает: «Минимум материи, а говорит о многом». – У Ханны тайное пристрастие к «танге» – этой узенькой полоске. Она пикантнее, чем тебе кажется.
Мне приятно было убедиться, что я оказался прав: она носила обычные трусики, правда, очень коротенькие.
Ханна опустила подол ночнушки, покраснев.
– Пожалуй, нам придется к этому привыкнуть.
– Я не знал, что ты еще не была в ванной. Как раз наполнил раковину.
– Чарли, я никак не пойму: зачем ты замачиваешь свои трусы в раковине? Разве стиральная машина не в порядке?
– А ты знаешь, сколько стоит белье от Келвина Кляйна? К нему нужно относиться с нежностью, а не крутить его в машине.
Ханна несказанно удивилась. Мне даже показалось, что она пятится от меня, озираясь в поисках пути к бегству.
– Честно говоря, Чарли, иногда ты говоришь и делаешь очень странные вещи.
– По крайней мере я их стираю каждый день, – заметил я с гордостью. – Ты должна это признать.
– Тут особенно нечем гордиться. Это тебе понятно?
Я надулся.
– Впервые на моей памяти женщина критикует меня за то, что я слишком чистоплотен.
Ханна проскользнула мимо меня, потом сказала:
– Это не критика. Мне просто интересно. Я впервые живу вместе с парнем, и это интересно примерно так же, как и передачи Дэвида Аттенборо.
– Миленькие трусики, – пробурчал я в спину удалявшейся Ханны.
4. Не играйте в дурацкие пьяные игры.
Не придумав способа получше, дабы помочь Ханне покончить с хандрой, я прибег к большой бутылке водки, своему заветному запасу виски, наполовину опорожненной бутылке текилы – словом, в ход пошло все, что нашлось в доме.
Был субботний вечер, и Том Галливер, в котором внезапно проснулась совесть, объявил воскресенье выходным днем. Мы быстренько смылись, пока он не передумал. Элли поехала домой повидаться с родителями. Что касается моих, то, к счастью, они уехали на уикенд, чтобы принять участие в занятиях по керамике. Дело в том, что моя мама была на повторном показе «Привидения» и подумала, что это может быть занятно. Я не осмелился спросить, она имеет в виду гончарное ремесло или секс, но надеялся, что получу от нее в подарок новую вазу для цветов.
Элли высказала мысль, что нам обоим будет легче, если я с ней не поеду, и я не собирался с ней спорить.
Мы с Ханной уселись в гостиной перед столиком, половину которого занимали бутылки и рюмки. Кругом были разбросаны пакетики с солеными орешками и чипсами, а огромную пиццу пришлось поместить на пол. Наша импровизированная игра была основана на детских телепередачах.
Первую штрафную рюмку водки Ханне пришлось выпить за, что она не смогла вспомнить имена членов пожарной бригады Трамптона. Этот легкий вопрос я задал ей для начала.
– Это нечестно, – ворчала она, имея в виду братьев Фью. – Я всегда считала, что «фью, фью» – это свисток. Я же назвала Барни Макгру, Катберта, Диббла и Грабба. – И тогда я заставил ее выпить еще одну рюмку, потому что она забыла два имени, – а еще за то, что считала, будто пожарная команда может состоять всего из четырех человек.
Потом я подловил ее на «Докторе Кто».
– Какой еще Колин Бейкер? – возмутилась Ханна. – Это был Том Бейкер – все это знают.
Я точно знал имя каждого Доктора, а также был уверен, что в фильме снимались оба Бейкера. Когда-то в юности я был активным членом Общества Доктора. Кто и гордился этим – до тех пор, пока меня не высмеяли за это в одной юридической фирме, куда я собирался поступить. Мне ответили по телефону, что они смеялись до слез, когда увидели эти сведения в моей анкете, и немедленно выбросили мое заявление в корзину. «Позвоните нам снова, если проникнете в четвертое измерение», – хихикнула в трубку бессердечная особа, которая тем не менее была хорошо осведомлена о фильме.
Я рассказал эту историю Ханне, и она так хохотала, что свалилась с дивана. Я последовал за ней на пол, и мы, усевшись по обе стороны столика, начали передавать друг другу бутылки. Я получил штрафную рюмку текилы за то, что забыл Чу Чу – члена банды Большого Кота.
– Это два имени! – закричала Ханна в восторге. – Так что две штрафных.
Я затеял юридический диспут, доказывая, что должен выпить лишь одну рюмку, ибо это один кот с двумя одинаковыми именами; согласно второму варианту, поскольку оба имени одинаковы, то их следует засчитывать как одно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41