«Нет, насколько я знаю». А отнюдь не «Насколько я знаю, нет». Вы сказали: «Нет, насколько я знаю».
– Ну ведь так говорят, обычно «нет» говорят в начале предложения, а потом уже «насколько я знаю», но это нельзя понимать как абсолютное отрицание, разве что намеренно.
– Что значит намеренно? Вы что, обвиняете власти Германской Демократической Республики в злонамеренности?
– Да нет же.
– Тогда о какой намеренности вы говорите?
– Я имел в виду жизнь вообще.
– Господин Леман!
– Да?
– Что за чушь вы несете?
– Вы же понимаете, в непривычной обстановке можно и растеряться, я тут не каждый день бываю, кто ж тут не начнет чушь нести?
– В вашем положении никому не следовало бы нести чушь, это не соответствует серьезности момента.
– Можно и так сказать.
– Вы прибыли один?
– Да, разумеется.
– Разумеется? А с вами не было друзей или подруги?
– Нет.
– Значит, никаких сообщников?
– Ну, знаете, это неправильный вывод из ваших вопросов и моих ответов. Даже если бы я был не один, а с друзьями или с подругой, если бы я ехал с ними в столицу ГДР, это вовсе не означало бы, что они сообщники. Наоборот, это было бы совершенно исключено. Потому что я нарушил ваши законы не сознательно, а по неведению, я хочу это подчеркнуть, это очень важно для меня, а раз уж я сам не нарушал умышленно никаких законов, то, значит, у меня просто не может быть никаких сообщников, это была бы бессмыслица.
– Значит, никаких спутников?
– Насколько я знаю, нет.
– Вы снова за свое?
– За что?
Чиновник вздохнул.
– Ну что ж, – сказал он, – давайте-ка лучше составим протокол.
Он пододвинул к себе пишущую машинку и вставил в нее лист бумаги. Затем он начал медленно печатать. Двумя пальцами, как заметил господин Леман. Иногда клавиши заедали, и ему приходилось ковыряться в недрах аппарата. Но это ему, судя по всему, не доставляло особых неудобств. Он уже привык, подумал господин Леман, это надолго.
– Так. Протокол допроса Франка Лемана, гражданина самостоятельного политического образования Западный Берлин, – зачитал чиновник. – Дата?
– Пятого одиннадцатого, – подсказал господин Леман.
– Точно. Имя, фамилия?
– Вы же только что сами сказали.
– Франк Леман, – невозмутимо сказал чиновник и продолжил печатать.
Потом начался собственно протокол. Чиновник и господин Леман бились за каждое предложение. Окончательный текст, выданный господину Леману на подпись, был весьма короток и сводился в основном к тому, что господин Леман признавал, что нарушил Таможенные правила и Валютный регламент Германской Демократической Республики, но особенно настаивал на том, что сделал это неумышленно.
– Незнание законов не освобождает от ответственности, – не преминул заметить чиновник, после того как господин Леман поставил свою подпись.
– Это понятно.
– Подождите здесь, – сказал чиновник и ушел.
Через полчаса, по оценке господина Лемана, он вернулся, но был уже не один. С ним пришел таможенник постарше и с более увесистыми погонами и принес с собой ледяное дыхание закона.
– Встаньте, – сказал он.
Господин Леман встал. Новопришедший таможенник держал в руке лист бумаги, с которого он начал зачитывать:
– В отношении Франка Лемана, гражданина самостоятельного политического образования Западный Берлин, родившегося девятого ноября тысяча девятьсот пятьдесят девятого года в Бремене, ФРГ, принимается следующее решение: за нарушение Таможенного и Валютного регламента Германской Демократической Республики, в особенности параграфов…
Он отчеканил ряд параграфов, а затем зачитал решение, смысл которого частично ускользнул от господина Лемана, уж очень своеобразно все было сформулировано.
– Вам все понятно? – спросил таможенник, закончив.
Другой, тот, который допрашивал господина Лемана, неподвижно стоял рядом и смотрел на стену мимо господина Лемана.
– Кажется, – сказал господин Леман, – пропали мои пятьсот марок.
– Деньги, которые вы пытались нелегально ввезти в столицу ГДР, изымаются, – подтвердил таможенник. – И столица ГДР сегодня обойдется без вашего визита.
– Понятно.
– Вот вам копия. Вы имеете право опротестовать данное решение в соответствующем суде ГДР, здесь все написано. Мой коллега проводит вас к поездам метро, идущим в Западный Берлин. Ваши марки ГДР будут обменяны снова. Многократная виза у вас изымается. При необходимости вам придется ходатайствовать снова.
– Посмотрим, – сказал господин Леман, который в данный момент не ощущал в этом особой необходимости.
– Вы можете идти.
– Пойдемте, – сказал второй таможенник и открыл перед ним дверь.
Господин Леман прошел с ним тем же путем, который он уже проделал, по его ощущениям, несколько часов назад, и все немного напоминало кино задом наперед. Ему пришлось поменять восточные марки на западные, хотя с учетом потерянных только что пятисот марок на них можно было и наплевать, и таможенник провел его против предписанного направления через пункты паспортного контроля. В какой-то момент он остановился, господин Леман тоже.
– Идите вперед, – сказал таможенник и показал рукой, – вон та лестница вниз ведет к поездам в Западный Берлин.
– Ясно, – ответил господин Леман. – Ну, пока. – Он пошел дальше, а таможенник остался стоять, не произнеся ни слова. Когда господин Леман обернулся, он все еще стоял и смотрел ему вслед. Господин Леман помахал на прощание рукой, но тот не реагировал. Он просто стоял и смотрел ему вслед. Бедняга, подумал господин Леман, и начал спускаться по лестнице в метро.
16. Ясные слова
После экскурсии на Восток господина Лемана ожидала смена в «Обвале», он специально договорился о ней, на тот случай, если бы восточная родственница вздумала пригласить его на ужин, – тогда у него была бы отличная отговорка. Но все пошло не по плану, и он вернулся домой уже в три часа. Он решил, что лучше всего потратить освободившееся время на сон, и уже разделся, когда зазвонил телефон. Он подумал, что это Катрин, которая вернулась с Востока и разыскивает его, но это был всего лишь Эрвин, который позвонил из «Обвала», чтобы спросить, не сможет ли господин Леман выйти на работу пораньше.
– Вообще-то я еще на Востоке, – сказал господин Леман, которому не хотелось работать, к тому же он должен был оставаться досягаемым для Катрин. Она наверняка беспокоится за меня, подумал он, она может в любой момент вернуться с Востока и позвонить.
– Ты мне срочно нужен, – сказал Эрвин, – мне тут одному приходится работать. Я не понимаю, что происходит, Хайко заболел, даже Руди не может прийти.
– Кто такой Руди?
– Не важно, – сказал Эрвин, – прийти он не может. Все заболели, вечером хотя бы Верена придет.
– Как Верена? Я думал, сегодня Карл работает.
– Забудь об этом, – сказал Эрвин. – Он больше никогда не будет работать.
– Как так?
– Это долгая история.
– Карл больше не будет работать?
– Это не телефонный разговор.
– Хорошо, оставайся там, – сказал господин Леман, – я сейчас подойду.
Он снова оделся, оставил на двери записку для Катрин и отправился в «Обвал». Там за стойкой стоял Эрвин и вспенивал молоко для кофе по-венски нескольким матерям-одиночкам, которые любили собираться днем в «Обвале». Их дети оглушительно визжали, пока мамаши для успокоения пили кофе с коньяком.
– Что с Карлом? – спросил господин Леман.
– Хороший вопрос, – ответил Эрвин. – Хороший вопрос. Он сегодня днем приходил в «Базар». Я тоже был там, обедал. И тут он подходит ко мне, вот тип, и начинает наезжать. Не знаю, пьяный он был или как, эх, парни, парни! – Он вытер со лба несуществующий пот. – Таким я его еще никогда не видел. Нес какую-то чушь насчет того, что я ему якобы должен денег, подсчитывал ли я, сколько на нем заработал и так далее. Я вообще не понял, чего ему было надо.
– Ну, по пьяни всякое бывает, чего уж.
– Пьяный он был или нет, какая разница. А потом начал буянить.
– Карл?
– Ну да. Начал приставать к людям.
– А потом?
– Потом? – Эрвин на секунду отвлекся от вспенивания молока и посмотрел господину Леману в глаза. У него было очень усталое лицо. – Потом он меня ударил.
– Нет.
– Да-да! Вот! – Эрвин показал на свою скулу, но там ничего не было видно.
– Да ладно! Он начал драться?
– Да я же тебе говорю! А потом смылся.
– Не могу поверить.
– Спроси Хайди, она была при этом, если мне не веришь. Послушай, Франк, – когда дело плохо, они называют меня Франком, подумал господин Леман, – по-моему, у него не все в порядке с головой, у него просто крыша едет.
– Нет, у Карла – нет. У него просто небольшой кризис. Из-за выставки и тому подобного.
– Франк, он ударил меня! Меня!
– Да, Эрвин, – сказал господин Леман, – это, конечно, никуда не годится.
– Да перестань ты юродствовать. Я не за себя беспокоюсь. У него уже шарики за ролики зашли.
– Эрвин, это же абсолютно идиотское выражение.
– Какое?
– Шарики за ролики. Откуда вообще это взялось?
Эрвин пожал плечами.
– Ну ладно, мне-то все равно, – сказал он. – Так или иначе, у меня он больше не работает. Если тебя беспокоит только то, как я выражаюсь, пожалуйста, нет проблем, мне все равно, это же твой друг, но у меня он больше не работает.
– Эрвин, не нагнетай обстановку.
– Хорошо, хорошо, мне все равно. Но я же не один такой. Можешь и других спросить, да хоть этих хмырей из «Свалки», все тебе скажут. С ним что-то не так.
– Слушай, Эрвин, ладно, – сказал господин Леман. – Тогда я в любом случае не могу сейчас работать, мне нужно сначала найти Карла. Моя смена начинается в восемь. Ты пока справишься с этими мамашами?
– Не знаю, – разочарованно протянул Эрвин. – У меня сейчас… – он замолк и начал считать, загибая пальцы, – восемь баров. Три в Кройцберге, два в Шёнеберге, теперь еще один в Шарлоттенбурге, это шесть, потом еще, постой, четыре в Кройцберге, «Ведро» ведь тоже в Кройцберге, нет, пять, ладно, все равно, я хочу сказать, что проблемы у меня только здесь. Только здесь. Если что-то случается, то обязательно здесь. В «Обвале» и в «Базаре». Может мне кто-нибудь это объяснить?
– Возможно, проблемы по-настоящему разрастаются только там, где наиболее сильно твое миротворческое воздействие.
– Не понимаю.
– Ты же чаще всего бываешь именно здесь, Эрвин. В других барах у тебя есть люди, которые сами разбираются с разным дерьмом, а тут нет.
– Да уж, – сказал Эрвин, – здесь ведь все начиналось.
– Да, – сказал господин Леман, – здесь все начиналось. А мне сейчас пора позаботиться о Карле, ладно?
– А ты разве не собирался сегодня на Восток?
– Да я уже вернулся.
– Ну и как там?
– Нормально.
– Там опять демонстрации?
– Я не видел.
– Там жуть что творится.
– Я пошел, Эрвин. Вернусь в восемь. Держись.
– Ладно, – сказал Эрвин. – Позаботься о бедняге. А я-то кто такой… Не обращай на меня внимания.
– Выпей лучше мятного чая, Эрвин. С молоком.
– Давай вали.
Господин Леман вышел на улицу и пошел через Гёрлитцкий парк к Кювриштрассе. Лавка Карла была закрыта, и жалюзи были тоже, как всегда, опущены. Звонок не работал. Франк поколотил кулаком в дверь, хотя и не верил, что его лучший друг дома. Бродит где-то, подумал он. Если он такое вытворяет, значит, он сейчас шатается где-то, подумал он, в таком состоянии никто не отправляется на боковую и не пилит напильником железки. Господин Леман попытался вспомнить, когда открывается выставка его лучшего друга, десятого или одиннадцатого, что-то вроде того, надеюсь, подумал господин Леман, переходя через Шлезишештрассе и собираясь начать обход кабаков, что у него уже все готово, потому что в таком состоянии, подумал он, Карл уже вряд ли что-то успеет доделать.
Сначала господин Леман проверил «Золотой якорь», гопницкий кабак, куда Карл заходил иногда, когда у него случалось особенно плохое или особенно хорошее настроение; он остановился перед большим окном и попытался разглядеть, кто там сейчас «отдыхает» и нет ли там Карла. Но это оказалось бесполезным занятием, ничего не было видно, хотя единственным достоинством «Золотого якоря», по мнению господина Лемана, было отсутствие белых гардин на окнах, по идее они должны были бы тут иметься, в подобных кабаках всегда висят белые гардины, – так господин Леман думал всякий раз, когда видел «Золотой якорь», – а вот в «Золотом якоре» их не было. Может быть, потому, что в «Золотом якоре» всегда до того мрачно, подумал теперь господин Леман, что им даже не нужно белых гардин, чтобы скрыться от глаз людских. В общем, ему пришлось зайти в «Золотой якорь». Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел лишь несколько унылых персонажей, пенсионеров и прочих бездельников, которые сидели в разных углах большого зала и таращились в свои бутылки с пивом «Шультхайс», которое стоило здесь всего две марки за бутылку, своего рода демпинг, с которым можно было мириться только благодаря бесконечному убожеству «Золотого якоря», как считал господин Леман. Карла здесь не было, и господин Леман был не в том настроении, чтобы расспрашивать насчет него толстую тетку за стойкой. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке, это был не его мир, к тому же тогда ему пришлось бы ради приличия выпить здесь пива, а это, подумал господин Леман, было бы уже слишком.
Поэтому он отправился дальше, по Шлезишештрассе до станции «Шлезишес-Тор», проверил греческий ресторан, в котором Карл иногда поглощал огромные порции гироса, потом итальянскую забегаловку по соседству и бар автономистов, названия которого он не знал и не хотел знать. Затем он зашел в «Проект», подвальное заведение с плюшевыми занавесками, которое ему в общем нравилось, и поговорил с официанткой, девушкой по имени Сабина, но она не вспомнила Карла и не видела его сегодня, и, так как все его усилия оказались бесплодными, он пошел в «Базар» и поговорил с Хади. Она подтвердила слова Эрвина.
– Да что же с ним случилось, в чем было дело? – спросил господин Леман, после того как она принесла ему чашку кофе и рюмку узо, которого господин Леман вообще-то никогда не пил, хотя бы потому, что это был тоже шнапс, но сегодня необычный день, и греческий ресторан напомнил ему о существовании такого напитка, как узо. – Что же ему такое в голову взбрендило?
– Откуда я знаю. Он был в странном состоянии, это было просто ужасно, – сказала Хайди и села на табурет, который она всегда ставила за стойку. – Как будто другой человек. А вы с Катрин разве не собирались сегодня на Восток? – вдруг сменила она тему.
– Я уже вернулся, – ответил господин Леман. – А ты не знаешь, куда он мог отсюда пойти?
– Понятия не имею. А какие у тебя сейчас отношения с Катрин?
Господин Леман испытующе посмотрел ей в лицо:
– А что?
– Вы сейчас вместе?
– А ты Катрин тоже спрашивала?
– Ах, она… – Хайди махнула рукой, – она со мной и разговаривать не желает. Я не знаю…
– Я тоже, – сказал господин Леман. – Мне нужно позвонить.
Он пошел к туалетам, рядом с которыми находился телефон, и позвонил Катрин. Никто не брал трубку. Он наговорил на автоответчик, что с ним приключилось на Востоке, сказал, что сейчас с ним все в порядке и что он надеется, что с ней тоже, и вернулся к стойке. Хайди с задумчивым видом сидела на своем табурете и глядела в окно на серый день.
– Зимой я уеду отсюда, – сказала она, не глядя на него. – Я этого больше не вынесу. На Бали.
– Одна?
– Нет, с двумя знакомыми. Это недорого, главное – добраться туда. Они берут меня с собой, они продают здесь всякие шмотки с Бали и часто туда ездят. Может статься, что я тоже буду с ними работать, посмотрим.
– Это дело хорошее, – сказал господин Леман. – Бали и все такое.
– Да. Совершенно не хочется провести тут еще одну зиму. Когда-нибудь это меня доконает.
– Ну да, – сказал господин Леман. – Так насчет Карла: у тебя нет никаких мыслей, где он мог бы быть сейчас?
– Никаких. Я его уже давно не понимаю.
– Значит, он уже давно кажется тебе странным? Эрвин считает, что у него что-то с головой.
– Да ну его. Мало ли что скажет Эрвин. Карл – это Карл. Но сегодня он был действительно странным. И то, что он ударил Эрвина…
– Кулаком?
– Нет, дал затрещину, довольно звонко получилось.
– А чем ему вдруг не понравился Эрвин?
– Понятия не имею, честно. Было довольно трудно разобраться в том, что он говорил. К тому же он был такой пьяный, от него так разило…
– Хм…
– Но если я не ошибаюсь, у Карла где-то есть подружка. Не знаю, как ее зовут, но она владелица бара в Кройцберге – шестьдесят один.
Господин Леман вспомнил тот вечер, когда они все вместе заходили в «Савой», и женщину, которая погладила Карла по голове. Как же я сразу не догадался, подумал он. Он допил узо и встряхнулся.
– И давно ты пьешь такое? – спросила Хайди.
– Просто вдруг захотелось. – Господин Леман опрокинул остатки кофе вслед за узо и встал. – Запишешь?
– Нет, больше не могу, – сказала Хайди.
– Почему не можешь?
– Эрвин сказал, что теперь его сотрудники должны тоже всё сразу оплачивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Ну ведь так говорят, обычно «нет» говорят в начале предложения, а потом уже «насколько я знаю», но это нельзя понимать как абсолютное отрицание, разве что намеренно.
– Что значит намеренно? Вы что, обвиняете власти Германской Демократической Республики в злонамеренности?
– Да нет же.
– Тогда о какой намеренности вы говорите?
– Я имел в виду жизнь вообще.
– Господин Леман!
– Да?
– Что за чушь вы несете?
– Вы же понимаете, в непривычной обстановке можно и растеряться, я тут не каждый день бываю, кто ж тут не начнет чушь нести?
– В вашем положении никому не следовало бы нести чушь, это не соответствует серьезности момента.
– Можно и так сказать.
– Вы прибыли один?
– Да, разумеется.
– Разумеется? А с вами не было друзей или подруги?
– Нет.
– Значит, никаких сообщников?
– Ну, знаете, это неправильный вывод из ваших вопросов и моих ответов. Даже если бы я был не один, а с друзьями или с подругой, если бы я ехал с ними в столицу ГДР, это вовсе не означало бы, что они сообщники. Наоборот, это было бы совершенно исключено. Потому что я нарушил ваши законы не сознательно, а по неведению, я хочу это подчеркнуть, это очень важно для меня, а раз уж я сам не нарушал умышленно никаких законов, то, значит, у меня просто не может быть никаких сообщников, это была бы бессмыслица.
– Значит, никаких спутников?
– Насколько я знаю, нет.
– Вы снова за свое?
– За что?
Чиновник вздохнул.
– Ну что ж, – сказал он, – давайте-ка лучше составим протокол.
Он пододвинул к себе пишущую машинку и вставил в нее лист бумаги. Затем он начал медленно печатать. Двумя пальцами, как заметил господин Леман. Иногда клавиши заедали, и ему приходилось ковыряться в недрах аппарата. Но это ему, судя по всему, не доставляло особых неудобств. Он уже привык, подумал господин Леман, это надолго.
– Так. Протокол допроса Франка Лемана, гражданина самостоятельного политического образования Западный Берлин, – зачитал чиновник. – Дата?
– Пятого одиннадцатого, – подсказал господин Леман.
– Точно. Имя, фамилия?
– Вы же только что сами сказали.
– Франк Леман, – невозмутимо сказал чиновник и продолжил печатать.
Потом начался собственно протокол. Чиновник и господин Леман бились за каждое предложение. Окончательный текст, выданный господину Леману на подпись, был весьма короток и сводился в основном к тому, что господин Леман признавал, что нарушил Таможенные правила и Валютный регламент Германской Демократической Республики, но особенно настаивал на том, что сделал это неумышленно.
– Незнание законов не освобождает от ответственности, – не преминул заметить чиновник, после того как господин Леман поставил свою подпись.
– Это понятно.
– Подождите здесь, – сказал чиновник и ушел.
Через полчаса, по оценке господина Лемана, он вернулся, но был уже не один. С ним пришел таможенник постарше и с более увесистыми погонами и принес с собой ледяное дыхание закона.
– Встаньте, – сказал он.
Господин Леман встал. Новопришедший таможенник держал в руке лист бумаги, с которого он начал зачитывать:
– В отношении Франка Лемана, гражданина самостоятельного политического образования Западный Берлин, родившегося девятого ноября тысяча девятьсот пятьдесят девятого года в Бремене, ФРГ, принимается следующее решение: за нарушение Таможенного и Валютного регламента Германской Демократической Республики, в особенности параграфов…
Он отчеканил ряд параграфов, а затем зачитал решение, смысл которого частично ускользнул от господина Лемана, уж очень своеобразно все было сформулировано.
– Вам все понятно? – спросил таможенник, закончив.
Другой, тот, который допрашивал господина Лемана, неподвижно стоял рядом и смотрел на стену мимо господина Лемана.
– Кажется, – сказал господин Леман, – пропали мои пятьсот марок.
– Деньги, которые вы пытались нелегально ввезти в столицу ГДР, изымаются, – подтвердил таможенник. – И столица ГДР сегодня обойдется без вашего визита.
– Понятно.
– Вот вам копия. Вы имеете право опротестовать данное решение в соответствующем суде ГДР, здесь все написано. Мой коллега проводит вас к поездам метро, идущим в Западный Берлин. Ваши марки ГДР будут обменяны снова. Многократная виза у вас изымается. При необходимости вам придется ходатайствовать снова.
– Посмотрим, – сказал господин Леман, который в данный момент не ощущал в этом особой необходимости.
– Вы можете идти.
– Пойдемте, – сказал второй таможенник и открыл перед ним дверь.
Господин Леман прошел с ним тем же путем, который он уже проделал, по его ощущениям, несколько часов назад, и все немного напоминало кино задом наперед. Ему пришлось поменять восточные марки на западные, хотя с учетом потерянных только что пятисот марок на них можно было и наплевать, и таможенник провел его против предписанного направления через пункты паспортного контроля. В какой-то момент он остановился, господин Леман тоже.
– Идите вперед, – сказал таможенник и показал рукой, – вон та лестница вниз ведет к поездам в Западный Берлин.
– Ясно, – ответил господин Леман. – Ну, пока. – Он пошел дальше, а таможенник остался стоять, не произнеся ни слова. Когда господин Леман обернулся, он все еще стоял и смотрел ему вслед. Господин Леман помахал на прощание рукой, но тот не реагировал. Он просто стоял и смотрел ему вслед. Бедняга, подумал господин Леман, и начал спускаться по лестнице в метро.
16. Ясные слова
После экскурсии на Восток господина Лемана ожидала смена в «Обвале», он специально договорился о ней, на тот случай, если бы восточная родственница вздумала пригласить его на ужин, – тогда у него была бы отличная отговорка. Но все пошло не по плану, и он вернулся домой уже в три часа. Он решил, что лучше всего потратить освободившееся время на сон, и уже разделся, когда зазвонил телефон. Он подумал, что это Катрин, которая вернулась с Востока и разыскивает его, но это был всего лишь Эрвин, который позвонил из «Обвала», чтобы спросить, не сможет ли господин Леман выйти на работу пораньше.
– Вообще-то я еще на Востоке, – сказал господин Леман, которому не хотелось работать, к тому же он должен был оставаться досягаемым для Катрин. Она наверняка беспокоится за меня, подумал он, она может в любой момент вернуться с Востока и позвонить.
– Ты мне срочно нужен, – сказал Эрвин, – мне тут одному приходится работать. Я не понимаю, что происходит, Хайко заболел, даже Руди не может прийти.
– Кто такой Руди?
– Не важно, – сказал Эрвин, – прийти он не может. Все заболели, вечером хотя бы Верена придет.
– Как Верена? Я думал, сегодня Карл работает.
– Забудь об этом, – сказал Эрвин. – Он больше никогда не будет работать.
– Как так?
– Это долгая история.
– Карл больше не будет работать?
– Это не телефонный разговор.
– Хорошо, оставайся там, – сказал господин Леман, – я сейчас подойду.
Он снова оделся, оставил на двери записку для Катрин и отправился в «Обвал». Там за стойкой стоял Эрвин и вспенивал молоко для кофе по-венски нескольким матерям-одиночкам, которые любили собираться днем в «Обвале». Их дети оглушительно визжали, пока мамаши для успокоения пили кофе с коньяком.
– Что с Карлом? – спросил господин Леман.
– Хороший вопрос, – ответил Эрвин. – Хороший вопрос. Он сегодня днем приходил в «Базар». Я тоже был там, обедал. И тут он подходит ко мне, вот тип, и начинает наезжать. Не знаю, пьяный он был или как, эх, парни, парни! – Он вытер со лба несуществующий пот. – Таким я его еще никогда не видел. Нес какую-то чушь насчет того, что я ему якобы должен денег, подсчитывал ли я, сколько на нем заработал и так далее. Я вообще не понял, чего ему было надо.
– Ну, по пьяни всякое бывает, чего уж.
– Пьяный он был или нет, какая разница. А потом начал буянить.
– Карл?
– Ну да. Начал приставать к людям.
– А потом?
– Потом? – Эрвин на секунду отвлекся от вспенивания молока и посмотрел господину Леману в глаза. У него было очень усталое лицо. – Потом он меня ударил.
– Нет.
– Да-да! Вот! – Эрвин показал на свою скулу, но там ничего не было видно.
– Да ладно! Он начал драться?
– Да я же тебе говорю! А потом смылся.
– Не могу поверить.
– Спроси Хайди, она была при этом, если мне не веришь. Послушай, Франк, – когда дело плохо, они называют меня Франком, подумал господин Леман, – по-моему, у него не все в порядке с головой, у него просто крыша едет.
– Нет, у Карла – нет. У него просто небольшой кризис. Из-за выставки и тому подобного.
– Франк, он ударил меня! Меня!
– Да, Эрвин, – сказал господин Леман, – это, конечно, никуда не годится.
– Да перестань ты юродствовать. Я не за себя беспокоюсь. У него уже шарики за ролики зашли.
– Эрвин, это же абсолютно идиотское выражение.
– Какое?
– Шарики за ролики. Откуда вообще это взялось?
Эрвин пожал плечами.
– Ну ладно, мне-то все равно, – сказал он. – Так или иначе, у меня он больше не работает. Если тебя беспокоит только то, как я выражаюсь, пожалуйста, нет проблем, мне все равно, это же твой друг, но у меня он больше не работает.
– Эрвин, не нагнетай обстановку.
– Хорошо, хорошо, мне все равно. Но я же не один такой. Можешь и других спросить, да хоть этих хмырей из «Свалки», все тебе скажут. С ним что-то не так.
– Слушай, Эрвин, ладно, – сказал господин Леман. – Тогда я в любом случае не могу сейчас работать, мне нужно сначала найти Карла. Моя смена начинается в восемь. Ты пока справишься с этими мамашами?
– Не знаю, – разочарованно протянул Эрвин. – У меня сейчас… – он замолк и начал считать, загибая пальцы, – восемь баров. Три в Кройцберге, два в Шёнеберге, теперь еще один в Шарлоттенбурге, это шесть, потом еще, постой, четыре в Кройцберге, «Ведро» ведь тоже в Кройцберге, нет, пять, ладно, все равно, я хочу сказать, что проблемы у меня только здесь. Только здесь. Если что-то случается, то обязательно здесь. В «Обвале» и в «Базаре». Может мне кто-нибудь это объяснить?
– Возможно, проблемы по-настоящему разрастаются только там, где наиболее сильно твое миротворческое воздействие.
– Не понимаю.
– Ты же чаще всего бываешь именно здесь, Эрвин. В других барах у тебя есть люди, которые сами разбираются с разным дерьмом, а тут нет.
– Да уж, – сказал Эрвин, – здесь ведь все начиналось.
– Да, – сказал господин Леман, – здесь все начиналось. А мне сейчас пора позаботиться о Карле, ладно?
– А ты разве не собирался сегодня на Восток?
– Да я уже вернулся.
– Ну и как там?
– Нормально.
– Там опять демонстрации?
– Я не видел.
– Там жуть что творится.
– Я пошел, Эрвин. Вернусь в восемь. Держись.
– Ладно, – сказал Эрвин. – Позаботься о бедняге. А я-то кто такой… Не обращай на меня внимания.
– Выпей лучше мятного чая, Эрвин. С молоком.
– Давай вали.
Господин Леман вышел на улицу и пошел через Гёрлитцкий парк к Кювриштрассе. Лавка Карла была закрыта, и жалюзи были тоже, как всегда, опущены. Звонок не работал. Франк поколотил кулаком в дверь, хотя и не верил, что его лучший друг дома. Бродит где-то, подумал он. Если он такое вытворяет, значит, он сейчас шатается где-то, подумал он, в таком состоянии никто не отправляется на боковую и не пилит напильником железки. Господин Леман попытался вспомнить, когда открывается выставка его лучшего друга, десятого или одиннадцатого, что-то вроде того, надеюсь, подумал господин Леман, переходя через Шлезишештрассе и собираясь начать обход кабаков, что у него уже все готово, потому что в таком состоянии, подумал он, Карл уже вряд ли что-то успеет доделать.
Сначала господин Леман проверил «Золотой якорь», гопницкий кабак, куда Карл заходил иногда, когда у него случалось особенно плохое или особенно хорошее настроение; он остановился перед большим окном и попытался разглядеть, кто там сейчас «отдыхает» и нет ли там Карла. Но это оказалось бесполезным занятием, ничего не было видно, хотя единственным достоинством «Золотого якоря», по мнению господина Лемана, было отсутствие белых гардин на окнах, по идее они должны были бы тут иметься, в подобных кабаках всегда висят белые гардины, – так господин Леман думал всякий раз, когда видел «Золотой якорь», – а вот в «Золотом якоре» их не было. Может быть, потому, что в «Золотом якоре» всегда до того мрачно, подумал теперь господин Леман, что им даже не нужно белых гардин, чтобы скрыться от глаз людских. В общем, ему пришлось зайти в «Золотой якорь». Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел лишь несколько унылых персонажей, пенсионеров и прочих бездельников, которые сидели в разных углах большого зала и таращились в свои бутылки с пивом «Шультхайс», которое стоило здесь всего две марки за бутылку, своего рода демпинг, с которым можно было мириться только благодаря бесконечному убожеству «Золотого якоря», как считал господин Леман. Карла здесь не было, и господин Леман был не в том настроении, чтобы расспрашивать насчет него толстую тетку за стойкой. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке, это был не его мир, к тому же тогда ему пришлось бы ради приличия выпить здесь пива, а это, подумал господин Леман, было бы уже слишком.
Поэтому он отправился дальше, по Шлезишештрассе до станции «Шлезишес-Тор», проверил греческий ресторан, в котором Карл иногда поглощал огромные порции гироса, потом итальянскую забегаловку по соседству и бар автономистов, названия которого он не знал и не хотел знать. Затем он зашел в «Проект», подвальное заведение с плюшевыми занавесками, которое ему в общем нравилось, и поговорил с официанткой, девушкой по имени Сабина, но она не вспомнила Карла и не видела его сегодня, и, так как все его усилия оказались бесплодными, он пошел в «Базар» и поговорил с Хади. Она подтвердила слова Эрвина.
– Да что же с ним случилось, в чем было дело? – спросил господин Леман, после того как она принесла ему чашку кофе и рюмку узо, которого господин Леман вообще-то никогда не пил, хотя бы потому, что это был тоже шнапс, но сегодня необычный день, и греческий ресторан напомнил ему о существовании такого напитка, как узо. – Что же ему такое в голову взбрендило?
– Откуда я знаю. Он был в странном состоянии, это было просто ужасно, – сказала Хайди и села на табурет, который она всегда ставила за стойку. – Как будто другой человек. А вы с Катрин разве не собирались сегодня на Восток? – вдруг сменила она тему.
– Я уже вернулся, – ответил господин Леман. – А ты не знаешь, куда он мог отсюда пойти?
– Понятия не имею. А какие у тебя сейчас отношения с Катрин?
Господин Леман испытующе посмотрел ей в лицо:
– А что?
– Вы сейчас вместе?
– А ты Катрин тоже спрашивала?
– Ах, она… – Хайди махнула рукой, – она со мной и разговаривать не желает. Я не знаю…
– Я тоже, – сказал господин Леман. – Мне нужно позвонить.
Он пошел к туалетам, рядом с которыми находился телефон, и позвонил Катрин. Никто не брал трубку. Он наговорил на автоответчик, что с ним приключилось на Востоке, сказал, что сейчас с ним все в порядке и что он надеется, что с ней тоже, и вернулся к стойке. Хайди с задумчивым видом сидела на своем табурете и глядела в окно на серый день.
– Зимой я уеду отсюда, – сказала она, не глядя на него. – Я этого больше не вынесу. На Бали.
– Одна?
– Нет, с двумя знакомыми. Это недорого, главное – добраться туда. Они берут меня с собой, они продают здесь всякие шмотки с Бали и часто туда ездят. Может статься, что я тоже буду с ними работать, посмотрим.
– Это дело хорошее, – сказал господин Леман. – Бали и все такое.
– Да. Совершенно не хочется провести тут еще одну зиму. Когда-нибудь это меня доконает.
– Ну да, – сказал господин Леман. – Так насчет Карла: у тебя нет никаких мыслей, где он мог бы быть сейчас?
– Никаких. Я его уже давно не понимаю.
– Значит, он уже давно кажется тебе странным? Эрвин считает, что у него что-то с головой.
– Да ну его. Мало ли что скажет Эрвин. Карл – это Карл. Но сегодня он был действительно странным. И то, что он ударил Эрвина…
– Кулаком?
– Нет, дал затрещину, довольно звонко получилось.
– А чем ему вдруг не понравился Эрвин?
– Понятия не имею, честно. Было довольно трудно разобраться в том, что он говорил. К тому же он был такой пьяный, от него так разило…
– Хм…
– Но если я не ошибаюсь, у Карла где-то есть подружка. Не знаю, как ее зовут, но она владелица бара в Кройцберге – шестьдесят один.
Господин Леман вспомнил тот вечер, когда они все вместе заходили в «Савой», и женщину, которая погладила Карла по голове. Как же я сразу не догадался, подумал он. Он допил узо и встряхнулся.
– И давно ты пьешь такое? – спросила Хайди.
– Просто вдруг захотелось. – Господин Леман опрокинул остатки кофе вслед за узо и встал. – Запишешь?
– Нет, больше не могу, – сказала Хайди.
– Почему не можешь?
– Эрвин сказал, что теперь его сотрудники должны тоже всё сразу оплачивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25