Ну что ты молчишь? Начни с плохой, Ричик, только не молчи!
— Плохая новость: тебе нельзя падать в обморок. Хорошая новость: мы сегодня приглашены на вечеринку к Чилли Чейну, лично им. Там будут Крис Коста, Ванда Вэй, Нина Хаг… Что с тоб… Ч-ч-ерт! Она же обещала не терять сознания!
Так-с, интересно, есть ли в нашей «моторной» аптечке нашатырь?
Глава двенадцатая
В которой главный герой на себе убеждается, что оргия — очень активный отдых.
— Сдаешься, Рик? Сдавайся, не высиживай цыплят, у меня ладья и пешка перевес, чего тебе еще надобно?
— Слил. Садитесь, Ян, ваша очередь.
Объем и плоскость, двухмерность и трехмерность… Эти проклятые вопросы моего «подпольного» увлечения компьютерной живописью самым неожиданным образом всплыли в самом неожиданном месте: в логове-жилище моего отца! Он, кстати, и жилье поменял, такие хоромы себе отгрохал, что… Я только задним числом, задолго после событий, связанных с покушением на прежнего Президента и последующим кризисом, узнал от отца и Яблонски, в какую глубокую они тогда провалились яму… Мне даже не по себе от этого становится, как вспомню: встречались со мною, шутили, в шахматы играли, а сами — банкроты… Слава Зевсу, Маммоне и Шиве, старики не сдались и выплыли, и даже преуспели гораздо против прежнего! Но об этом в другой раз… Трехмерность и двухмерность. В шахматы со стариками я игрываю эпизодически, а они — регулярно между собой, причем почти всегда выигрывает отец; у меня он выигрывает и у Яблонски. На втором месте я: чищу Яблонски как хочу, но против папаши — никак.
Однажды сидели мы вдвоем с отцом, у него дома, Яблонски поехал к себе, а я остался, потому что спешить мне было ровным счетом некуда: Шонна откомандирована редакцией в Иневию, за каким-то важным материалом о дамском(!) жевательном табаке, типа, новомодном элементе высокой моды, а детки — на часть каникул пристроены в специальный спортивно-оздоровительный лагерь, весьма дорогой и престижный…
Вдруг отец возьми и спроси: как, мол, ты ходы обдумываешь?..
Что значит — как? Тоже мне, спросил… Я даже и не задумывался никогда над этим. Наверное, обдумываю как-то… если я конем похожу сюда — он может ферзя двинуть, а если туда — съест коня. Если рокируюсь — короля отведу от двух атак, а если…
— Не знаю, пап, если не в блице, то стараюсь думать на два-три-четыре хода вперед, за себя и за противника.
— Ну, а поле как ты видишь?
— Не понял?..
— Поле. Вот квадратное игровое поле, шестьдесят четыре клеточки, размером восемь на восемь…
— Тридцать две клеточки черных, столько же белых, шестнадцать фигур белых, столько же… ну и что, пап? Все это видят.
— Я понимаю, что все, и что шестнадцать. Ты… только плоское поле видишь?
Тут я поусерднее задумался, в попытке сориентироваться, что именно отец хочет выковырнуть из меня своим вопросом?.. Но слово «плоское» — тотчас же затронуло некую струнку в глубинах моего сознания.
— Н-ну… иногда я способен представить объемные фигуры, идущие, прыгающие скачущие по здоровенному квадрату, расчерченному, в свою очередь…
— Не то. Понимаешь… Только, сын!.. Чур, не смеяться и никому ни гу-гу, даже Яблонски. Договорились?
— Аск.
— Что?
— Договорились, конечно, мы же оба трезвые люди. — Сказал и — кусь себя за язык! Все в моем словарном запасе, хоть как-то связанное с алкоголем, я стараюсь при отце не применять, — в доме повешенного, как говорится… Но отец — ноль внимания на мою оплошность. Зато наивно поинтересовался другим:
— А что такое ты сказал сейчас?.. ас…к? — А я и рад отбежать в другую тему.
— От детей нахватался жаргону: аск — вульгарный синоним слову «спрашиваешь!», «еще бы!».
— Угу… — Сидит папахен мой, пыхтит сигаретой, колени в пепле, лоб наморщен, а у меня, при его словах «плоское поле», и моих, связанных с объемом, как сердце застучало в полтора раза быстрее обычного, так и стучит, не желает успокаиваться… И ладони зачесались. Наконец он заговорил, вместе с дымом выпуская из себя очень странные фразы и мысли, интересные, хотя и в разрез с моими ожиданиями насчет трехмерности. Во всяком случае, разочарован я не был. Оказывается, в шахматной игре он «изоморфирует» игровое поле, вместе с находящимися в нем фигурами. То есть, в зависимости от игровой ситуации, представляет его шестидесятичетырехзвенной лентой, кубом 4х4х4, параллелепипедом с прямыми гранями… Соответственно, все фигурки продолжают оставаться на своих клеточках, но для игрока приобретают необычные зрительные сочетания, и они, и траектории доступных им ходов. Скажем, если распустить всю доску на одну узкую ленточку, от a1 до н8, то ход конем, либо рокировка, либо еще какое шахматное движение, на глаз будет восприниматься по-разному, и каждый раз — совсем иначе, нежели на плоской доске 8х8. Но для человека, который играет вслепую, никакой разницы не будет в том, как выглядит доска, — змеей она вытянута, или в беспорядочный ком сбита.
— Погоди, — говорю, — папа, но если компьютеру и играющему вслепую нет никакой разницы во внешнем виде доски, — а ее нет, и я это понимаю, не сомневайся, — то как извлечь из твоего видения бонусы тому, кто зряч и не компьютер? Я могу сбоку поглядеть на доску, а могу сверху — тоже ведь что-то изменится? Кроме ситуации на доске. Как это может помочь в поиске нужного хода, вот во что я не въезжаю? Если я чайник, слабый игрок, то — да, не увижу коня за пешкой, зевну фигуру или мат. А если я опытный и умелый мастер, имеющий время, чтобы подумать, записывающий все ходы…
— Хм… Нет, я не о зевках веду речь. Сейчас покажу на примитивнейшем примере, что я имею в виду.
Отец выгораживает в углу доски квадрат из девяти клеточек и по угловым клеточкам этого квадрата расставляет коней. Ставится задача: поменять местами черных и белых коней за минимальное количество ходов… да, и убедить оппонента, что это число минимальное.
Ну… Задачка не из самых трудных… и я ее решил. Труднее было убедить отца, выступающего за оппонента, что мое решение оптимально. Минут пять-семь он терпел мое косноязычие, а потом взял листок бумаги и карандаш, начеркал быстренько и показал мне ленту из восьми клеток и коней на этой ленте…
— А почему восемь, а не девять? Наш квадрат из девяти клеток? — брякнул я не подумав. Но отец так горько взглянул на меня, что я тотчас спохватился:
— С-с-с… Извини, пап, сморозил. Средняя-то клетка, которая g7, — не игровая в нашем случае, ее все равно что нет.
— Угу. Смотри: клетки на листке бумаги я изоморфно расположил и пронумеровал в очередности хода коня, любого коня, это не имеет значения… Видишь? 1 — это h-6, 2 — это f-7, 3 — это h-8… Понимаешь?
— Пока да.
— Начинай показывать ходы на листке, куда какого коня тебе нужно переместить по ленте… Сверяйся, если хочешь, с квадратным полем, дублируй там ходы.
И тут ко мне приходит озарение и понимание! Да, при таком роспуске поля в ленточку задача становится не то что простой, а до предела простой, проще не бывает. Глянул — и уже доказывать ничего не надо, все очевидно!
— Гениально, пап! Сам придумал?
— Нет, — головой трясет, а весь такой довольный. — Наоборот: сия «изоморфная» задачка мне в голову чуть ли ни с детства запала, хотя и не помню откуда, но она вновь и вновь заставляла меня задумываться об этом «фокусе-покусе», пока однажды, во время простуды, а может, и гриппа — я очень сильно болел, думал даже, что умру — эта идея пришла ко мне в виде бреда и не отпускала… долго, в общем, вероятно, несколько суток…
— Ни фига себе простуда! А когда это было, и почему я не знал?
— Давно было, да уже и прошло. Я выздоровел и на время забыл об этой дурацкой идее, но однажды попалась мне на глаза шахматная задачка и я ее, забавы для, решал. И решение увидел «объемное»! Составил из клеток куб четыре на четыре, сначала поле сложил поперек, по горизонталям, потом по вертикалям — а решение вдруг само и вывалилось: «Как не поставить противнику мат в один ход» — до сих пор помню. Дальше — больше.
— То есть, ты доску в куб складываешь? А в какой последовательности, всегда сначала поперек, а потом вдоль, или это безразлично?
— Когда как. И не обязательно в куб, иногда вполне достаточно в «брусок»: 4х2х8. Но чаще всего — куб, либо лента. Для ленты надо больше напрягаться головой, чтобы представить, но и ходы случаются оригинальные… Вся штука в том, чтобы в приемлемое время успеть «повертеть» в пространстве клеточки доски, пустые вместе с занятыми, в различных сочетаниях. Но тут на помощь приходит опыт и эти… приемчики… похожие на мнемонические. Далее… только ты не сбивай меня пока с мысли, потом спросишь… Далее, в логике этих сворачиваний и расплетаний существуют темные пятна, которые часто все замутняют, но поскольку я не профессионал-шахматист, они мне особо не мешают, мне вполне достаточно того, что есть, чтобы чесать насухо тебя и Яблонски.
— Разве насухо??? Последний счет: три с половиной на полтора, одну ты продул.
— Это бывает, я же сказал, что не профи. Кроме того, в трехминутках не больно-то ленты поплетешь, хотя я обвыкся постепенно, Яблонски в этом смысле идеальный спарринг-партнер, днем и ночью готов играть. А в безлимитке — похоже, всякого уделаю, кто не гроссмейстер.
— А гроссмейстера?
— Не пробовал.
— А… «скверичей»? Знаешь, есть такой сквер в центре города…
— Знаю. Два раза был.
— И?..
— Они не гроссмейстеры против меня. Двести талеров выиграл на пятиминутках. Ездил проверяться, но чтобы на постоянной основе катать — нет, у меня свой бизнес. Двоих аборигенов сделал, один, вроде бы, из серьезных местных, помню, зазывал на «дуэль». Но проверка моей методики прошла, я удалился, по уши доволен, а остальное — уже баловство. Фигурки же на время ставить с места на место — это я могу и с Яблонски отдыхать.
Забавный у меня папахен, кто бы мог подумать…
— А что за темные пятна такие, в чем они?
— Пятна-то? Они в правилах. Они связаны с отступлениями от… не от правил, а от логики правил. Скажем, эффект «битого поля», или первый ход пешки через клеточку, или превращение пешки на восьмом поле — все это вне обычной логики шахмат, и мне темно увидеть, с помощью трехмерного и одномерного пространства, их влияние в игре.
— Это только с пешками связано, как я понял? Тогда да, не очень несущественно, не в каждой позиции эти особенности влияют.
— Пешки, да. И рокировка в любую сторону, либо невозможность ее проводить через битое поле. Вот, а все остальное — достаточно легко различается и подчиняется «изоморфизму». Попробуй, у тебя тоже получится…
Что сказать… сели мы, и я битый час пробовал, и фиг что у меня вышло… Хотя… были, вроде, некие проблески… Но трудно утверждать что-либо определенное: может я увидел нечто с помощью папашиной методики, а может, просто внимательнее оценивал ситуацию…
— Пап, а ты четвертое измерение не пробовал увидеть?
— Как это?
— Ты, когда сворачиваешь доску в куб, двухмерное пространство превращаешь в трехмерное. Ученые говорят, что и четвертое измерение есть. А ты уже натренировал извилины на изоморфические подобия, тебе должно быть легче, раз ты подготовлен к пространственному мышлению…
— А-а… Видишь ли, я не ученый… Но — да.
— Что да? Четвертое измерение нашел?
— Нет, для этого я умом не вышел. Но проекция четвертого шахматного измерения на трехмерное, двухмерное и одномерное — существует. Это последовательный набор всех позиций конкретной шахматной игры, складывающихся после каждого хода, сиречь шахматная партия. Мы так и сяк вертим предмет четвертого измерения, способные видеть только его тени и отражения в объеме, на плоскости, и чем больше всяких его проекций увидим, тем четче представим себе сам предмет.
Мудрено папаша объясняет и мутновато для меня, хотя общий абрис рассуждений (двухмерную проекцию его трехмерных мыслей на мое плоское сознание — ха-ха-ха!) я просек. И такой это был вечер душевный… Размяк я, окна в себе раскрыл-растворил… Если и не окна — то форточку… Детям — и то не показываю своей живописи, Шонна — тоже очень давно не интересовалась моими «изобразительными» достижениями, так, подбодрит заочно дежурными словами, а чтобы — вместе, плечиками прижавшись, в обнимку, перед моим монитором — ой, давно этого не было, почему-то… Твои рисовальческие опыты симпатичны и милы, но оторваны от жизни, — говорит, — от реалий, от прогресса, от нужд человеческих.
— Папа, — решаюсь я, — ты не очень устал? — За окном дождь и холод с мраком, оба заблудились, видать, во чужом времени года, серый вечер уже вплотную к темной ночи прижался, а рабочая неделя — едва початая, до выходных не близко. Не поедет, наверное… Я бы точно не поехал.
— Средне, а что?
— Приглашаю ко мне, хочу кое-что показать. — А сам смотрю на папахена и весь я в колебаниях от своих слов, и вижу — кривится он. Ну, у меня и гора с плеч, не хочет, значит, не хочет, я и сам уже передумал…
— Я готов, — говорит, — если тебе это удобно? — И я, как всегда в последнее время, с запозданием понял, чего он гримасничал: домочадцев моих шугается.
— Удобно, — говорю, — все в отъезде, никого не побеспокоим и не разбудим. Даже покурить сможешь на кухне: у меня там такая вентиляция над плитой — кошку всосет. В кабинете-то не хотелось бы, в нем запах не скоро выветрится: дома, видишь ли, не в гостях, дома дым табачный мне категорически неприятен, да и работать мешает.
— Без вопросов. Поехали, сын, покажи то, что собираешься показать, мне это в любое время дня и ночи интересно, хотя и не представляю о чем речь… видимо, что-то компьютерное. Совсем не курить — тяжко, но я постараюсь обойтись минимумом. На твоем моторе путешествуем?
Угу, уж этот-то вопрос вполне понятен, в силу своей практичности. Свой мотор отцу лень заводить, а возвращаться через весь город как-то надо, — у меня ведь ни за что не заночует, несмотря на благоприятные возможности…
— Да, пап, не беспокойся, я тебя и обратно завезу, всех дел — полчаса.
— Полчаса — туда, полчаса обратно, а тебе с утра на работу. Нет, сделаем так: к тебе на твоем моторе, а оттуда я такси вызову.
— Такси? Гм… Все-таки это ночной Бабилон…
— Не джунгли же. Не осторожничай, Рик, не усердствуй лишнего, я вызову не простое, а «виповское», для важных персон. Ваша лавочка не промышляет этим бизнесом?
— Нет.
— Нишу упускаете, легкий хлеб. Иногда можно «по-виповски» пошиковать, денег у меня на это хватит. Не смотри так на меня, сынок, отринь сомнения: раз я говорю — хватит, значит хватит. Да я каждый день могу на таком кататься, на трех сразу: в переднем шляпа, в среднем я, а в арьергарде — зонтик.
— Я не сомневаюсь в твоих возможностях, папа, просто мне интересно, как ты про компьютер догадался? — Ха, шиковщик нашелся! На трех такси, со шляпой и зонтиком, и я могу некоторое время кататься, тут большой мошны не надо, но… Зачем я буду спорить там, где это бесполезно: хочется ему выглядеть богатым — имеет полное римское право, я дольше посплю.
— Сущий пустяк. Ты довольно часто о нем говоришь, но никогда в связи с работой в «Сове». Видеокарта то, монитор это, процессор слабоват… Более мудреные термины я не помню. Стало быть, у тебя в нем твой большой и личный домашний интерес.
— Ха-ха, — говорю, — дорогой папа! Это не мне, а тебе надо детективом трудиться, распутывать преступные замыслы и умыслы.
— Нет, — отвечает скромно папахен, — в этом тонком бизнесе мне до тебя очень далеко, а просто — угадал. Угадал?
— Так точно. Да кури в салоне, меньше дому достанется.
— Спасибо, дорогой. Великодушие — преимущественно мужское качество, я рад, что ты им наделен в полной мере.
— Иронизируешь?
— Нет.
Постепенно, в течение обещанного мною получаса, однако «на всех скоростях», мы домчались «до места», то есть, прибыли ко мне домой, где отец бывает редко и делать этого не любит. Сейчас нам проще — дома-то никого. Жан и Элли относятся к редким дедушкиным визитам довольно лояльно, хотя и без бурных проявлений любви, а сам он — вообще сдержан, всегда или почти всегда, по нему трудно определить разницу между его отношением ко внукам и к снохе, но, увы, она есть и не в пользу Ши. Это у них с Шонной взаимно, и, наверное, временем не лечится… Такова жизнь, иногда ее приходится принимать с неприятными довесками.
— Кофейку?
— Хорошо бы, но сердце ропщет. Слабенького чаю бы… В пакетиках есть?
— Найдется, разумеется, черный, красный, желтый и зеленый, в пакетиках и заварной. Что предпочитаешь?
— В пакетиках, я же сказал. Черный, Рик, брось один и довольно. Попьем без сопроводительной еды, но с сахаром.
— Да, сэр. Проходи, проходи, я прямо в кабинет принесу. Точно печенья не хочешь?
— Точнее не бывает.
Сели к монитору. Он у меня весьма подрос за эти годы: двадцать один дюйм по диагонали, плоский, дорогущий! Сначала я ему, отцу, с пятого на десятое пояснил про город и трехмерную живопись, он кивает в ответ, ждет показа…
Я ему даже святая святых достал, результат полугода работы, от которой надорвался бы сам Сизиф:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Плохая новость: тебе нельзя падать в обморок. Хорошая новость: мы сегодня приглашены на вечеринку к Чилли Чейну, лично им. Там будут Крис Коста, Ванда Вэй, Нина Хаг… Что с тоб… Ч-ч-ерт! Она же обещала не терять сознания!
Так-с, интересно, есть ли в нашей «моторной» аптечке нашатырь?
Глава двенадцатая
В которой главный герой на себе убеждается, что оргия — очень активный отдых.
— Сдаешься, Рик? Сдавайся, не высиживай цыплят, у меня ладья и пешка перевес, чего тебе еще надобно?
— Слил. Садитесь, Ян, ваша очередь.
Объем и плоскость, двухмерность и трехмерность… Эти проклятые вопросы моего «подпольного» увлечения компьютерной живописью самым неожиданным образом всплыли в самом неожиданном месте: в логове-жилище моего отца! Он, кстати, и жилье поменял, такие хоромы себе отгрохал, что… Я только задним числом, задолго после событий, связанных с покушением на прежнего Президента и последующим кризисом, узнал от отца и Яблонски, в какую глубокую они тогда провалились яму… Мне даже не по себе от этого становится, как вспомню: встречались со мною, шутили, в шахматы играли, а сами — банкроты… Слава Зевсу, Маммоне и Шиве, старики не сдались и выплыли, и даже преуспели гораздо против прежнего! Но об этом в другой раз… Трехмерность и двухмерность. В шахматы со стариками я игрываю эпизодически, а они — регулярно между собой, причем почти всегда выигрывает отец; у меня он выигрывает и у Яблонски. На втором месте я: чищу Яблонски как хочу, но против папаши — никак.
Однажды сидели мы вдвоем с отцом, у него дома, Яблонски поехал к себе, а я остался, потому что спешить мне было ровным счетом некуда: Шонна откомандирована редакцией в Иневию, за каким-то важным материалом о дамском(!) жевательном табаке, типа, новомодном элементе высокой моды, а детки — на часть каникул пристроены в специальный спортивно-оздоровительный лагерь, весьма дорогой и престижный…
Вдруг отец возьми и спроси: как, мол, ты ходы обдумываешь?..
Что значит — как? Тоже мне, спросил… Я даже и не задумывался никогда над этим. Наверное, обдумываю как-то… если я конем похожу сюда — он может ферзя двинуть, а если туда — съест коня. Если рокируюсь — короля отведу от двух атак, а если…
— Не знаю, пап, если не в блице, то стараюсь думать на два-три-четыре хода вперед, за себя и за противника.
— Ну, а поле как ты видишь?
— Не понял?..
— Поле. Вот квадратное игровое поле, шестьдесят четыре клеточки, размером восемь на восемь…
— Тридцать две клеточки черных, столько же белых, шестнадцать фигур белых, столько же… ну и что, пап? Все это видят.
— Я понимаю, что все, и что шестнадцать. Ты… только плоское поле видишь?
Тут я поусерднее задумался, в попытке сориентироваться, что именно отец хочет выковырнуть из меня своим вопросом?.. Но слово «плоское» — тотчас же затронуло некую струнку в глубинах моего сознания.
— Н-ну… иногда я способен представить объемные фигуры, идущие, прыгающие скачущие по здоровенному квадрату, расчерченному, в свою очередь…
— Не то. Понимаешь… Только, сын!.. Чур, не смеяться и никому ни гу-гу, даже Яблонски. Договорились?
— Аск.
— Что?
— Договорились, конечно, мы же оба трезвые люди. — Сказал и — кусь себя за язык! Все в моем словарном запасе, хоть как-то связанное с алкоголем, я стараюсь при отце не применять, — в доме повешенного, как говорится… Но отец — ноль внимания на мою оплошность. Зато наивно поинтересовался другим:
— А что такое ты сказал сейчас?.. ас…к? — А я и рад отбежать в другую тему.
— От детей нахватался жаргону: аск — вульгарный синоним слову «спрашиваешь!», «еще бы!».
— Угу… — Сидит папахен мой, пыхтит сигаретой, колени в пепле, лоб наморщен, а у меня, при его словах «плоское поле», и моих, связанных с объемом, как сердце застучало в полтора раза быстрее обычного, так и стучит, не желает успокаиваться… И ладони зачесались. Наконец он заговорил, вместе с дымом выпуская из себя очень странные фразы и мысли, интересные, хотя и в разрез с моими ожиданиями насчет трехмерности. Во всяком случае, разочарован я не был. Оказывается, в шахматной игре он «изоморфирует» игровое поле, вместе с находящимися в нем фигурами. То есть, в зависимости от игровой ситуации, представляет его шестидесятичетырехзвенной лентой, кубом 4х4х4, параллелепипедом с прямыми гранями… Соответственно, все фигурки продолжают оставаться на своих клеточках, но для игрока приобретают необычные зрительные сочетания, и они, и траектории доступных им ходов. Скажем, если распустить всю доску на одну узкую ленточку, от a1 до н8, то ход конем, либо рокировка, либо еще какое шахматное движение, на глаз будет восприниматься по-разному, и каждый раз — совсем иначе, нежели на плоской доске 8х8. Но для человека, который играет вслепую, никакой разницы не будет в том, как выглядит доска, — змеей она вытянута, или в беспорядочный ком сбита.
— Погоди, — говорю, — папа, но если компьютеру и играющему вслепую нет никакой разницы во внешнем виде доски, — а ее нет, и я это понимаю, не сомневайся, — то как извлечь из твоего видения бонусы тому, кто зряч и не компьютер? Я могу сбоку поглядеть на доску, а могу сверху — тоже ведь что-то изменится? Кроме ситуации на доске. Как это может помочь в поиске нужного хода, вот во что я не въезжаю? Если я чайник, слабый игрок, то — да, не увижу коня за пешкой, зевну фигуру или мат. А если я опытный и умелый мастер, имеющий время, чтобы подумать, записывающий все ходы…
— Хм… Нет, я не о зевках веду речь. Сейчас покажу на примитивнейшем примере, что я имею в виду.
Отец выгораживает в углу доски квадрат из девяти клеточек и по угловым клеточкам этого квадрата расставляет коней. Ставится задача: поменять местами черных и белых коней за минимальное количество ходов… да, и убедить оппонента, что это число минимальное.
Ну… Задачка не из самых трудных… и я ее решил. Труднее было убедить отца, выступающего за оппонента, что мое решение оптимально. Минут пять-семь он терпел мое косноязычие, а потом взял листок бумаги и карандаш, начеркал быстренько и показал мне ленту из восьми клеток и коней на этой ленте…
— А почему восемь, а не девять? Наш квадрат из девяти клеток? — брякнул я не подумав. Но отец так горько взглянул на меня, что я тотчас спохватился:
— С-с-с… Извини, пап, сморозил. Средняя-то клетка, которая g7, — не игровая в нашем случае, ее все равно что нет.
— Угу. Смотри: клетки на листке бумаги я изоморфно расположил и пронумеровал в очередности хода коня, любого коня, это не имеет значения… Видишь? 1 — это h-6, 2 — это f-7, 3 — это h-8… Понимаешь?
— Пока да.
— Начинай показывать ходы на листке, куда какого коня тебе нужно переместить по ленте… Сверяйся, если хочешь, с квадратным полем, дублируй там ходы.
И тут ко мне приходит озарение и понимание! Да, при таком роспуске поля в ленточку задача становится не то что простой, а до предела простой, проще не бывает. Глянул — и уже доказывать ничего не надо, все очевидно!
— Гениально, пап! Сам придумал?
— Нет, — головой трясет, а весь такой довольный. — Наоборот: сия «изоморфная» задачка мне в голову чуть ли ни с детства запала, хотя и не помню откуда, но она вновь и вновь заставляла меня задумываться об этом «фокусе-покусе», пока однажды, во время простуды, а может, и гриппа — я очень сильно болел, думал даже, что умру — эта идея пришла ко мне в виде бреда и не отпускала… долго, в общем, вероятно, несколько суток…
— Ни фига себе простуда! А когда это было, и почему я не знал?
— Давно было, да уже и прошло. Я выздоровел и на время забыл об этой дурацкой идее, но однажды попалась мне на глаза шахматная задачка и я ее, забавы для, решал. И решение увидел «объемное»! Составил из клеток куб четыре на четыре, сначала поле сложил поперек, по горизонталям, потом по вертикалям — а решение вдруг само и вывалилось: «Как не поставить противнику мат в один ход» — до сих пор помню. Дальше — больше.
— То есть, ты доску в куб складываешь? А в какой последовательности, всегда сначала поперек, а потом вдоль, или это безразлично?
— Когда как. И не обязательно в куб, иногда вполне достаточно в «брусок»: 4х2х8. Но чаще всего — куб, либо лента. Для ленты надо больше напрягаться головой, чтобы представить, но и ходы случаются оригинальные… Вся штука в том, чтобы в приемлемое время успеть «повертеть» в пространстве клеточки доски, пустые вместе с занятыми, в различных сочетаниях. Но тут на помощь приходит опыт и эти… приемчики… похожие на мнемонические. Далее… только ты не сбивай меня пока с мысли, потом спросишь… Далее, в логике этих сворачиваний и расплетаний существуют темные пятна, которые часто все замутняют, но поскольку я не профессионал-шахматист, они мне особо не мешают, мне вполне достаточно того, что есть, чтобы чесать насухо тебя и Яблонски.
— Разве насухо??? Последний счет: три с половиной на полтора, одну ты продул.
— Это бывает, я же сказал, что не профи. Кроме того, в трехминутках не больно-то ленты поплетешь, хотя я обвыкся постепенно, Яблонски в этом смысле идеальный спарринг-партнер, днем и ночью готов играть. А в безлимитке — похоже, всякого уделаю, кто не гроссмейстер.
— А гроссмейстера?
— Не пробовал.
— А… «скверичей»? Знаешь, есть такой сквер в центре города…
— Знаю. Два раза был.
— И?..
— Они не гроссмейстеры против меня. Двести талеров выиграл на пятиминутках. Ездил проверяться, но чтобы на постоянной основе катать — нет, у меня свой бизнес. Двоих аборигенов сделал, один, вроде бы, из серьезных местных, помню, зазывал на «дуэль». Но проверка моей методики прошла, я удалился, по уши доволен, а остальное — уже баловство. Фигурки же на время ставить с места на место — это я могу и с Яблонски отдыхать.
Забавный у меня папахен, кто бы мог подумать…
— А что за темные пятна такие, в чем они?
— Пятна-то? Они в правилах. Они связаны с отступлениями от… не от правил, а от логики правил. Скажем, эффект «битого поля», или первый ход пешки через клеточку, или превращение пешки на восьмом поле — все это вне обычной логики шахмат, и мне темно увидеть, с помощью трехмерного и одномерного пространства, их влияние в игре.
— Это только с пешками связано, как я понял? Тогда да, не очень несущественно, не в каждой позиции эти особенности влияют.
— Пешки, да. И рокировка в любую сторону, либо невозможность ее проводить через битое поле. Вот, а все остальное — достаточно легко различается и подчиняется «изоморфизму». Попробуй, у тебя тоже получится…
Что сказать… сели мы, и я битый час пробовал, и фиг что у меня вышло… Хотя… были, вроде, некие проблески… Но трудно утверждать что-либо определенное: может я увидел нечто с помощью папашиной методики, а может, просто внимательнее оценивал ситуацию…
— Пап, а ты четвертое измерение не пробовал увидеть?
— Как это?
— Ты, когда сворачиваешь доску в куб, двухмерное пространство превращаешь в трехмерное. Ученые говорят, что и четвертое измерение есть. А ты уже натренировал извилины на изоморфические подобия, тебе должно быть легче, раз ты подготовлен к пространственному мышлению…
— А-а… Видишь ли, я не ученый… Но — да.
— Что да? Четвертое измерение нашел?
— Нет, для этого я умом не вышел. Но проекция четвертого шахматного измерения на трехмерное, двухмерное и одномерное — существует. Это последовательный набор всех позиций конкретной шахматной игры, складывающихся после каждого хода, сиречь шахматная партия. Мы так и сяк вертим предмет четвертого измерения, способные видеть только его тени и отражения в объеме, на плоскости, и чем больше всяких его проекций увидим, тем четче представим себе сам предмет.
Мудрено папаша объясняет и мутновато для меня, хотя общий абрис рассуждений (двухмерную проекцию его трехмерных мыслей на мое плоское сознание — ха-ха-ха!) я просек. И такой это был вечер душевный… Размяк я, окна в себе раскрыл-растворил… Если и не окна — то форточку… Детям — и то не показываю своей живописи, Шонна — тоже очень давно не интересовалась моими «изобразительными» достижениями, так, подбодрит заочно дежурными словами, а чтобы — вместе, плечиками прижавшись, в обнимку, перед моим монитором — ой, давно этого не было, почему-то… Твои рисовальческие опыты симпатичны и милы, но оторваны от жизни, — говорит, — от реалий, от прогресса, от нужд человеческих.
— Папа, — решаюсь я, — ты не очень устал? — За окном дождь и холод с мраком, оба заблудились, видать, во чужом времени года, серый вечер уже вплотную к темной ночи прижался, а рабочая неделя — едва початая, до выходных не близко. Не поедет, наверное… Я бы точно не поехал.
— Средне, а что?
— Приглашаю ко мне, хочу кое-что показать. — А сам смотрю на папахена и весь я в колебаниях от своих слов, и вижу — кривится он. Ну, у меня и гора с плеч, не хочет, значит, не хочет, я и сам уже передумал…
— Я готов, — говорит, — если тебе это удобно? — И я, как всегда в последнее время, с запозданием понял, чего он гримасничал: домочадцев моих шугается.
— Удобно, — говорю, — все в отъезде, никого не побеспокоим и не разбудим. Даже покурить сможешь на кухне: у меня там такая вентиляция над плитой — кошку всосет. В кабинете-то не хотелось бы, в нем запах не скоро выветрится: дома, видишь ли, не в гостях, дома дым табачный мне категорически неприятен, да и работать мешает.
— Без вопросов. Поехали, сын, покажи то, что собираешься показать, мне это в любое время дня и ночи интересно, хотя и не представляю о чем речь… видимо, что-то компьютерное. Совсем не курить — тяжко, но я постараюсь обойтись минимумом. На твоем моторе путешествуем?
Угу, уж этот-то вопрос вполне понятен, в силу своей практичности. Свой мотор отцу лень заводить, а возвращаться через весь город как-то надо, — у меня ведь ни за что не заночует, несмотря на благоприятные возможности…
— Да, пап, не беспокойся, я тебя и обратно завезу, всех дел — полчаса.
— Полчаса — туда, полчаса обратно, а тебе с утра на работу. Нет, сделаем так: к тебе на твоем моторе, а оттуда я такси вызову.
— Такси? Гм… Все-таки это ночной Бабилон…
— Не джунгли же. Не осторожничай, Рик, не усердствуй лишнего, я вызову не простое, а «виповское», для важных персон. Ваша лавочка не промышляет этим бизнесом?
— Нет.
— Нишу упускаете, легкий хлеб. Иногда можно «по-виповски» пошиковать, денег у меня на это хватит. Не смотри так на меня, сынок, отринь сомнения: раз я говорю — хватит, значит хватит. Да я каждый день могу на таком кататься, на трех сразу: в переднем шляпа, в среднем я, а в арьергарде — зонтик.
— Я не сомневаюсь в твоих возможностях, папа, просто мне интересно, как ты про компьютер догадался? — Ха, шиковщик нашелся! На трех такси, со шляпой и зонтиком, и я могу некоторое время кататься, тут большой мошны не надо, но… Зачем я буду спорить там, где это бесполезно: хочется ему выглядеть богатым — имеет полное римское право, я дольше посплю.
— Сущий пустяк. Ты довольно часто о нем говоришь, но никогда в связи с работой в «Сове». Видеокарта то, монитор это, процессор слабоват… Более мудреные термины я не помню. Стало быть, у тебя в нем твой большой и личный домашний интерес.
— Ха-ха, — говорю, — дорогой папа! Это не мне, а тебе надо детективом трудиться, распутывать преступные замыслы и умыслы.
— Нет, — отвечает скромно папахен, — в этом тонком бизнесе мне до тебя очень далеко, а просто — угадал. Угадал?
— Так точно. Да кури в салоне, меньше дому достанется.
— Спасибо, дорогой. Великодушие — преимущественно мужское качество, я рад, что ты им наделен в полной мере.
— Иронизируешь?
— Нет.
Постепенно, в течение обещанного мною получаса, однако «на всех скоростях», мы домчались «до места», то есть, прибыли ко мне домой, где отец бывает редко и делать этого не любит. Сейчас нам проще — дома-то никого. Жан и Элли относятся к редким дедушкиным визитам довольно лояльно, хотя и без бурных проявлений любви, а сам он — вообще сдержан, всегда или почти всегда, по нему трудно определить разницу между его отношением ко внукам и к снохе, но, увы, она есть и не в пользу Ши. Это у них с Шонной взаимно, и, наверное, временем не лечится… Такова жизнь, иногда ее приходится принимать с неприятными довесками.
— Кофейку?
— Хорошо бы, но сердце ропщет. Слабенького чаю бы… В пакетиках есть?
— Найдется, разумеется, черный, красный, желтый и зеленый, в пакетиках и заварной. Что предпочитаешь?
— В пакетиках, я же сказал. Черный, Рик, брось один и довольно. Попьем без сопроводительной еды, но с сахаром.
— Да, сэр. Проходи, проходи, я прямо в кабинет принесу. Точно печенья не хочешь?
— Точнее не бывает.
Сели к монитору. Он у меня весьма подрос за эти годы: двадцать один дюйм по диагонали, плоский, дорогущий! Сначала я ему, отцу, с пятого на десятое пояснил про город и трехмерную живопись, он кивает в ответ, ждет показа…
Я ему даже святая святых достал, результат полугода работы, от которой надорвался бы сам Сизиф:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44