Солнце клонилось к Гавайям. Бриз был силен и корпус потрескивал, как поджаривающаяся лепешка. Я растянулся на верхней палубе. Надломленная линия пеликанов двигалась вдоль берега в сторону родного птичьего базара. То, что мне удалось пока узнать от Артура, выглядело малообещающим. Но я успокаивал себя мыслью о том, что пока мы будет приводить его в форму, можно позволить себе кое-что из запланированного и полезного. Я питался сыром, мясом и салатом. Никакой выпивки. Никаких сигарет. Только одна старая добрая трубка, набитая «Черным взглядом», в часы заката. Уж без этого — никак.
Каждый мускул был растянут и болел так, словно все тело было в синяках и язвах. Мы стали на якорь сегодня утром. Пару часов я провел в маске и ластах, сбивая и соскабливая зеленые подтеки и ржавчину с корпуса. После обеда я улегся на верхней палубе, зацепившись большими пальцами за перила и сделал серий десять упражнений, приседая и снова опускаясь на палубу. Чуки поймала меня за этим занятием и уговорила начать уроки гимнастики, которые она разработала для своих танцовщиц. Одно из упражнений было просто пыткой. Она-то его выполняла без малейших усилий. Нужно поднять левую ногу, взяться правой рукой за колено и попрыгать вот так на одной ноге через веревочку, вперед-назад; поменяв руку и колено, проделать все то же на другой ноге. Потом мы плавали. Я мог бы выиграть заплыв. Но при плавании наперегонки у нее была отвратительная привычка медленно опускать голову в воду, а потом медленно выныривать, и еще более гнусная привычка одаривать меня, хрипящего и пыхтящего, безмятежной улыбкой.
Услышав шум, я обернулся и увидел, как Чуки поднимается по лестнице ко мне на верхнюю палубу. Вид у нее был озабоченный. Она села рядом, положив ногу на ногу. В старом, вылинявшем розовом купальнике, со спутанными солеными волосами, ненакрашенная, Чуки выглядела божественно.
— Он чувствует некоторую слабость и головокружение, — сказала она. — По-моему, я его на солнце передержала. Оно все силы вытягивает. Я ему дала соляную таблетку, а его от нее тошнит.
— Хочешь, чтобы я пошел на него взглянуть?
— Не сейчас. Он пытается заснуть. Макги, он бывает так чертовски благодарен за каждую мелочь. И у меня просто сердце разрывалось, когда я увидела его в плавках — он был такой жалкий и костлявый.
— Если Артур будет съедать по несколько обедов в день, как сегодня, такое состояние долго не продлится.
Она рассматривала розовую царапину на округлой коричневой голени.
— Тревис, с чего ты собираешься начать? Что нужно делать?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Мы долго тут простоим?
— До тех пор, пока он не созреет для того, чтобы захотеть вернуться.
— Но почему Артур должен возвращаться? По-моему, он так этого боится.
— Потому что, милая моя девочка, Артур — это собрание моих справочных данных. Он не знает, что одна крохотная мелочь может оказаться неизмеримо важной, поэтому и не станет над ней задумываться и забудет упомянуть. А потом, когда я готов буду поднести запал, он сможет подсказать мне, где бикфордов шнур, а это то, что нельзя сделать, находясь в сотне километров от места будущего взрыва.
Она задумчиво поглядела на меня.
— Артур хочет бросить все это дело.
— Хорошо. Ради Бога.
— Черт тебя побери!
— Сладенькая моя, ты можешь взять хорошую, ласковую лошадку и пообрабатывать ее цепью. Может, ты и превратишь ее в убийцу. А может быть, окончательно сломаешь ее, чтобы она стала грудой дрожащего мяса. А вот удастся ли тебе потом превратить ее обратно в лошадь? Это от породы зависит. Иногда у тебя пропадет желание держать при себе жертву. Иногда, как теперь, у тебя возникает такое чувство, словно он тебе нужен. Без него я в это дело не сунусь. Так что ему придется позабыть про цепь. Ты должна сделать так, чтобы он снова выпрямился. И в этом деле больше ничего мне от тебя не надо.
— А почему бы и нет?
— Дальше это дело, похоже, становится, слишком грязным.
— А я только что вышла в белом передничке из ворот монастыря. Продолжай, Трев.
— Мисс Макколл, самый страшный в мире зверь — это не профессиональный убийца. Это любитель. Вот когда они чувствуют, что кто-то отбирает у них то, что они с таким трудом добыли, тогда они и прибегают к самому жестокому насилию. Глубоко нечестный человек способен выразить свое негодование самым что ни на есть убийственным способом. В данном случае, эта сука почувствует, что за ней следят, активизируется и будет жаждать крови. Не думаю, что проигрыш ее привлекает.
Она смотрела на меня изучающе, и я почувствовал, что надвигается гроза.
— Любой стоящий мужчина найдет такое расследование возбуждающим.
— Да, черт возьми, весьма возбуждающее чувство охватит тебя, когда маячит перспектива быть вышвырнутым в окно. Или почувствовать, как тебя переедет машина.
— Милый, и ты не ощутил даже самого слабого позыва? А ведь эта дама, между прочим, одно время глаз на тебя положила.
Высокая коричневая девушка всего лишь с крохотным розовым лоскутком на теле, сидящая по-турецки на моей виниловой имитации тика. Внизу, на кормовой палубе, настлан настоящий тик, что отчасти оправдывает такую подделку. Глядя на меня с сомнением, она продолжила:
— Мужики с такими, как она, ведут себя расковано.
— Артур так не действовал.
— А что же тебя-то уберегло? Радар?
— Сигнализация. Холостяцкие изобретения для определения ядовитых видов. Один неплохой способ состоит в том, чтобы понаблюдать за реакцией других женщин. И ты, и другие девушки, чуть появлялась Вильма Фернер, тут же разом поджимали губки и обращались с ней почтительно-вежливо. И никогда не вели при ней своих женских разговорчиков. Не обсуждали одежду. Не судачили о ее свиданиях. Не водили на массаж. Не поверяли девичьих секретов. Точно также, солнышко, и женщине следует быть осторожной с мужчиной, с которым не имеют дел другие мужчины.
Это было сказано чуть неосторожно, уж слишком прямой камешек в ее огород. Фрэнк вызывает у большинства мужчин горячее и сладостное желание как следует вмазать ему по роже. В темных глазах Чуки появилось отсутствующее выражение.
— Если бриз стихнет, сюда куча мошкары налетит.
— Согласно долгосрочному прогнозу, слабый ветер сменится более сильным.
Я героически встал. Будь я один, то, наверное, со стонами дополз бы до перил верхней палубы и перевалился через них. Тщеславие — это чудодейственное лекарство. Я мог рассчитывать еще на три-четыре дня пыток, прежде чем к телу, как я надеялся, вернется его былая гибкость, в сочетании со стальным прессом, сброшенным весом и нерасстроенной нервной системой.
Когда я выпрямился и зевнул, Чуки сказала:
— Эй!
Она подошла поближе и очень робко, одними лишь кончиками пальцев, потрогала розовую вмятину у меня под левым локтем.
— А, просто царапина.
— Ножом?
— Угу.
Она проглотила слюну и сникла.
— Сама мысль о ножах приводит меня к тому, что все внутри переворачивается. И заставляет вспомнить про Мэри Ло Кинг.
Пока я отсутствовал, занимаясь тем последним делом, что обеспечило мне финансовую сторону летнего отдыха, какой-то зверюга порезал Мэри Ло. В марте, когда двойняшки работали на Майами-Бич. Его поймали за пару часов, перебрав всех замешанных в малых преступлениях на сексуальной почве. Этого считали безопасным. Несколько раз его сажали на небольшой срок. Подглядывал, появлялся на людях в неприличном виде. По профессии он был поваром. И все время накручивал себя на то, чтобы стать по-настоящему крутым парнем, а Мэри Ло просто оказалась в неудачном месте и в неудачное время. Он был малоразборчив. Напал на первую встречную. Полицейские не сосчитали, сколько ран она получила. Просто сказали: «более пятидесяти».
Психиатры называют это болезнью. Полицейские считают страшной проблемой. Социологи — продуктом нашей культуры, нашим пуританским стремлением считать секс наиприятнейшей гадостью.
Некоторые из этих маньяков доходят до настоящего насилия. Другие довольствуются малым, подглядывая в окна спален. Нельзя вынести за это пожизненный приговор и даже оказать эффективную психиатрическую помощь в течение короткого срока заключения. Насильник подстригает кусты вокруг здания окружной тюрьмы, слушает издевательства других узников и все глубже погружается в свое сумасшествие. А потом выходит и убивает Мэри Ло, и уж тут, как по команде, все становятся экспертами по вопросу о том, что должны были сделать с ним власти после первого же нарушения общественного порядка в парке. От суровых предложений вплоть до кастрации просто отбоя нет.
— Никто ничего не знает о Мэри Ло? — спросил я.
— Только то, что она оклемалась и вернулась на Гавайи.
Чуки отступила на шаг и оглядела меня с ног до головы, словно изучая металлическую скульптуру в парке Музея современного искусства. Печально покачав головой, она проговорила:
— Макги, клянусь, я действительно никогда раньше не замечала, как много раз тебя калечили.
— Ну, эта-то отметина появилась, когда мне три года было. Мой старший брат зашвырнул на дерево молоток, чтобы сбить яблоки. Он-то и упал на меня вместе с ними.
— И тебе нравится это сумасшедшее занятие, при котором ты сплошь и рядом оказываешься на волосок от гибели?
— Ну, разумеется, ушибаться я не люблю. Каждая насечка заставляет становиться осторожнее. Может, со временем, я и стану настолько осторожным, что придется подыскать какую-нибудь другую профессию.
— Ты серьезно?
— Серьезно. Шахтеры зарабатывают силикоз. Врачи — стенокардию. Банкиры — язву. Политики — удар. Помнишь, как в анекдоте про аллигаторов? Радость моя, если бы с людьми ничего не случалось, мы бы все, как в дерьме погрязли.
— А мне следовало бы присмотреться, что с другими парнями происходит. Ладно, ты не можешь ни о чем серьезно говорить.
Она пошла к лестнице и спустилась вниз, как... как могла только танцовщица.
Как раз в данном случае я мог говорить серьезно, но не в том смысле, какой в это вкладывала она. На мне швов не меньше, чем на стеганном одеяле, и, ей Богу, ни единый из них не доставил мне ни малейшего удовольствия. И у самых младших сестер есть синдром старшего сержанта. Я спустился вниз и достал долгожданную трубку. Чуки гремела кастрюлями на обитом нержавейкой камбузе. Я прошел в комнату для гостей, где поселился сам. Это решение приняла Чуки, когда мы снаряжали яхту в плавание, запасаясь провизией, а она переносила на борт свои шмотки. Ровным голосом она объявила, что не собирается ходить вокруг да около. Все нам троим известно, что она спала с Артуром до его женитьбы, а огромная кровать в моей каюте — она уже стояла там, когда я выиграл яхту — давала ей гораздо большую возможность присматривать за ним. А если он захочет этим как-то воспользоваться, то она готова пожалеть его или в лечебных целях, или из хорошего отношения, или в память о старых временах, или из соображений морали — в общем, сказала она, «называй это, как тебе угодно, Макги, черт побери».
Я ответил, что вообще стараюсь избегать разговоров на эту тему, перенес свои вещи и вернулся к грязной и жаркой работе, занявшись смазкой левого двигателя, который после слишком долгого простоя работал с перебоями.
К вечеру Артуру Уилкинсону стало лучше. Была тихая ночь. Мы сидели в шезлонгах на кормовой палубе, глядя на длинную серебристую дорожку лунного света на черной поверхности воды.
Я не без труда заставил его заново рассказать мне кое-что из того, о чем он уже говорил. Время от времени я перебивал его речь своими вопросами, пытаясь понять, не удастся ли разблокировать то, что было глубоко запрятано в тайниках его памяти.
— Как я тебе уже объяснил, Трев, я считал, что мы поедем еще дальше, может, на юго-восток, но после того, как переночевали в Неаполе, Вильма заявила, что, наверно, будет лучше, если мы на некоторое время снимем дом на побережье. Так как стоял апрель, то она надеялась, что нам удастся найти что-нибудь приличное. Домик, который Вильма выбрала, был очень симпатичным, то, что надо. Отстоящий от других строений, с большим участком земли вдоль берега и бассейном. Семьсот в месяц плюс плата за электричество и телефонные разговоры. В эту же сумму входили услуги садовника, который дважды в неделю приходил ухаживать за участком, да еще двести пятьдесят надо было платить женщине, появляющейся в полдень, ежедневно, кроме воскресенья.
— Как ее звали?
— Что? А... Милдред. Милдред Муни. Я думаю, ей около пятидесяти. Грузная. У нее была своя машина, она ездила за продуктами, готовила и выполняла всю домашнюю работу. Накрыв к ужину, она уходила, а посуду мыла уже на следующий день. Так что в месяц выходило где-то около тысячи двести за проживание. И примерно столько же на саму Вильму. Парикмахер и портниха, косметика, заказы по почте из «Сакса», «Бонвитс» и тому подобных мест. Массажистка, особое вино, которое она любила. И туфли. Боже, эти туфли! Так выходило две с половиной тысячи в месяц, что означало тридцать тысяч в год, в три раза больше моего дохода. После свадебных расходов и покупки машины у меня оставалось пять тысяч наличными, помимо ценных бумаг, но они таяли так быстро, что я просто испугался. По моим оценкам, их не хватило бы даже до конца июня.
— А ты не пытался заставить ее понять это?
— Конечно пытался. Но Вильма смотрела на меня так, словно я говорил на языке урду. Казалось, она просто не могла этого понять. Я начинал чувствовать себя тупой дешевкой. Она говорила, что не такая уж это великая проблема деньги. Вскоре я принялся искать пути что-то заработать. Я волновался, беспокоился, но все это казалось чем-то нереальным. Единственное, что имело значение тогда... ну, чтобы она оставалась со мной. В самом начале это было чертовски... здорово.
— Но все изменилось?
— Да. Но я не хочу говорить об этом.
— А позже?
— Может быть. Не знаю. Это все стало чем-то... совсем другим. Я не хочу даже пытаться вам объяснять.
— А если я уйду? — сказала Чук.
— Нет. Спасибо, но это ничего не изменит.
— Тогда поехали дальше. Когда ты впервые столкнулся с людьми из земельного синдиката?
— В конце мая. Как-то во второй половине дня Вильма ушла гулять по набережной и вернулась с Кэлвином Стеббером. Там какой-то паренек подцепил на крючок акулу, и пока он с ней боролся, вытягивая на берег, собралась толпа. Вот так она случайно с ним и заговорила, а когда выяснилось, что у них полным-полно знакомых, то она привела Кэлвина к нам выпить. Как он выглядел? Такой грузный, приземистый и очень загорелый. Казался... очень важным. Они трещали наперебой про людей, которых я знал только из газет. Про Онасиса и ему подобных. Он очень смутно определил то, чем они занимались. Сказал лишь, что приехал поработать над одним небольшим проектом, но все затянулось на гораздо более долгий срок, чем он предполагал. По-моему ему... нравилась Вильма. Он пожелал нам счастья.
Когда Кэлвин ушел, Вильма так вся и загорелась. Сказала мне, что он несметно богат и всегда осуществлял очень успешные инвестиции в самых различных областях. Сказала, что если мы правильно все разыграем, то, может быть, он и позволит нам принять участие в его делах. И тогда, наверняка, самое меньшее, чего мы можем ожидать, это получить в четыре раза больше, чем вложили, потому что малые прибыли его никогда не интересовали. Честно говоря, мне это показалось прекрасным выходом из положения. Увеличив капитал в четыре раза, я смог бы получать достаточный доход, чтобы обеспечить ей ту жизнь, которую она предпочитала. Стеббер жил у себя на яхте, на стоянке в «Катласс-яхт-клубе» и, уходя, пригласил нас заглянуть к нему на рюмочку на следующий день.
— Название яхты и порт приписки?
— "Пират", Тампа, штат Флорида. Сказал, что одолжил яхту у друзей. Вот тогда-то я и повстречал тех его трех людей из синдиката.
Пришлось попросить Артура рассказывать помедленнее, чтобы я мог разобраться с этими тремя, представив себе каждого в отдельности.
Дж. Гаррисон Гизик. Старый. Больной. Высокий, хилый, и тихий. С нездоровым цветом лица. Передвигается медленно, с заметным трудом. Из Монреаля.
Как и Стеббер, Дж. Гаррисон Гизик приехал один. Двое остальных, местных, были с женщинами.
Крейн Уаттс. Адвокат. Темноволосый, симпатичный, дружелюбный. И неприметный. Приехал с супругой, Виви-ан или Ви, как они ее называли. Темноволосая, сильная, хорошенькая, отмеченная солнцем и ветром. Атлетичная. Теннис, парусный спорт, гольф, верховая езда. По мнению Артура, настоящая леди.
Бун Уаксвелл. Возможно происходил из местного болота. Заметный. Грубый, громкий и напористый. Корни его акцента затерялись где-то вдали, в зарослях ризосферы. Черные, вьющиеся волосы. Бледно-бледно-голубые глаза. Лицо желтоватое. Буна Уаксвелла все называли Бу. И он тоже приехал не один, но не с супругой, а с рыжей Дилли Старр, девушкой с исключительно развитыми молочными железами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28