– Вот чего я хочу.
Рот Джорджины сам собой приоткрылся ему навстречу. Она судорожно выдохнула и прикрыла глаза. Ее губы оказались нежными и сладкими, а помада имела привкус вишни. Джон безумно захотел ее. Ему захотелось снова гореть в огне желания. Запустив пальцы Джорджине в волосы, он запрокинул ее голову и впился в ее губы жадным, безжалостным поцелуем. Он терзал ее рот, подпитывая общую страсть, ее и свою. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Джорджина положила руки ему на плечи, а потом обхватила его голову и втянула его язык в рот. Желание Джона вспыхнуло с новой силой. Ему захотелось большего, и он, резко дернув, распахнул ее блузку. Оторвавшись от влажных губ Джорджины, он посмотрел на ее грудь, прикрытую белым кружевом, на такую соблазнительную ложбинку. Джон знал, что находится в опасной близости от точки невозвращения. Чувствовал, что этот момент близок, но у него еще было поле для маневра.
Обхватив ладонями ее груди, Джон зарылся лицом в ложбинку и услышал, как Джорджина тихо ахнула. Ее кожа была теплой и пахла чем-то сладковатым. Прикрыв глаза, он с наслаждением втягивал в себя этот запах и думал о том, что ему хочется сделать с ней. О том, что он уже делал с ней. Он провел кончиком языка по ложбинке, дав себе слово остановиться, когда ему не станет хватать воздуха.
– Джон, нам надо остановиться, – задыхаясь, проговорила Джорджина, но не отстранилась, не убрала руки с его затылка.
Джон знал, что она права. Даже если бы за стеной не было их общего ребенка.
На мгновение он прижался губами к ее груди над кружевной отделкой бюстгальтера и отстранился, хотя все его тело требовало продолжения и настойчиво подталкивало его к тому, чтобы повалить ее на пол и вставить в нее свой набухший член. И он едва не поддался на эти требования, когда заглянул ей в глаза. Потому что увидел в них желание провести остаток вечера обнаженной.
– Чтоб мне провалиться, – прошептала Джорджина, поправляя блузку.
Ее тягучий южный акцент напомнил Джону о той девушке, которую он подсадил к себе в машину семь лет назад. А еще он вспомнил, как она лежала в ворохе сбитых простыней.
– Кажется, это не очень-то похоже на неприязнь, – усмехнулся он.
– Надо проведать Лекси, – проговорила Джорджина и буквально выбежала из кухни.
Джон посмотрел ей вслед. Его тело горело, а член был таким твердым, что им можно было бы заколачивать гвозди. Дикое желание отзывалось у него в паху мучительными судорогами и требовало утоления. У него было три варианта. Подстеречь Джорджину в каком-нибудь углу и сорвать с нее одежду. Облегчить страдания собственными силами. Или измотать себя в тренажерном зале. Джон выбрал третий вариант как наиболее полезный для здоровья.
После получаса утомительных занятий на беговой дорожке в голове у него прояснилось, а из памяти улетучился вкус кожи Джорджины и ощущение тяжести ее груди на ладони. Еще полчаса он крутил педали велотренажера и только после этого решил, что нагрузки достаточно.
Джону было тридцать пять, и он знал, что еще год-два, и ему придется покинуть профессиональный хоккей. Ему хотелось, чтобы эти два года стали лучшими в его карьере, но он понимал, что работать надо больше, чем когда-либо.
По меркам хоккея он уже был стар. Он стал ветераном, а это означает, что сейчас ему нужно играть лучше, чем в двадцать пять, или выслушивать заявления о том, что он слишком стар и слишком медлителен для современной игры. Спортивные журналисты и клубное руководство проявляли повышенный интерес к ветеранам. Они следили за Гретцки, и за Месье, и за Гуллем. Следили они и за Ковальским. Если он плохо высыпался и его удары были слишком мягкими или плохо нацеленными, спортивные комментаторы тут же принимались обсуждать вопрос, а достоин ли он такого значительного контракта.
Наверное, в чем-то они правы. Возможно, он действительно где-то запаздывал на пару секунд, но он компенсировал это запаздывание чисто физической силой. Много лет назад Джон понял, что, если хочешь выжить, нужно уметь адаптироваться и приспосабливаться. Он все еще продолжал применять в игре силу, но теперь он применял ее умнее, используя при этом свое мастерство.
Прошлый сезон он преодолел без серьезных травм. Сейчас, за несколько недель до отъезда в тренировочный лагерь, он находился в своей лучшей физической форме. Он был здоров, полон энергии и готовности резать коньками лед.
Он был готов к Кубку Стэнли.
Джон тренировал ноги, пока в мышцах не появилось жжение, затем двести пятьдесят раз покачал брюшной пресс и встал под душ. Надев джинсы и белую футболку, он поднялся наверх.
Выйдя на террасу, он обнаружил, что Джорджина и Лекси сидят в шезлонге и любуются приливом. Пока Джон разжигал гриль, ни он, ни Джорджина не сказали ни слова, предоставив Лекси заполнять напряженную тишину. Во время ужина Джорджина почти не смотрела в сторону Джона. После ужина она принялась поспешно убирать со стола, явно стараясь держаться от него подальше. Джон не мешал ей в этом.
– Джон, а у тебя есть какие-нибудь игры? – спросила Лекси, опершись подбородком на руки. – Например, «Сладкая страна» или что-нибудь такое?
– Нет.
– А карты?
– Карты, может, и есть. – Джон встал и отправился на поиски колоды, но так и не смог ее найти. – Вероятно, и карт у меня нет, – сообщил он разочарованной девочке.
– Э-эх. Тогда давай поиграем в Барби?
Джон дал бы обрить себя наголо, лишь бы не играть в Барби.
– Лекси, – сказала Джорджина, появляясь в дверях кухни и вытирая руки полотенцем. – Сомневаюсь, что Джону хочется играть в Барби.
– Ну пожалуйста, – взмолилась девочка. – Я отдам тебе лучшие наряды.
Он взглянул на ее личико, на котором выделялись огромные голубые глаза и румяные щечки, и вдруг услышал собственный голос:
– Ладно, но я буду Кеном.
Лекси спрыгнула со стула и побежала в свою комнату.
– Кена у меня нет, потому что у него отвалилась нога, – бросила она через плечо.
Джон посмотрел на Джорджину, которая все еще стояла в дверях и сочувственно смотрела на него. Сейчас она уже не пыталась избежать его общества.
– А ты будешь играть? – спросил Джон, прикинув, что, если Джорджина тоже сядет играть, он сможет через некоторое время тихонько сбежать.
Она негромко засмеялась и направилась к дивану.
– Ни за что. Ведь ты первым отберешь лучшие наряды.
– Можешь отбирать первой, – предложил он.
– Извини, дружище. – Джорджина взяла журнал и села. – Выкручивайся сам.
Лекси вернулась в комнату с целым ворохом игрушек, и у Джона возникло нехорошее предчувствие, что освободится он нескоро.
Джон впервые в жизни играл в куклы. У него никогда не было ни сестры, ни подружек его возраста. Если он и играл с куклами, то это были знаменитые герои боевиков и мультиков, своего рода солдатики. А вообще он все детство играл в хоккей. Сейчас, одевая Барби, он понял следующее. Во-первых, натянуть леггинсы на резиновые ноги – чертовски сложная задача. Во-вторых, если бы Барби была настоящей, у него бы никогда не возникло желания ни одеть, ни раздеть ее. Она была костлявой и твердой, а ноги у нее были прямые как палки. Понял он и еще кое-что.
– Эй, Джорджина?
– М-м?..
Джон поднял голову и посмотрел на нее.
– Только никому об этом не рассказывай, ладно?
Джорджина чуть-чуть опустила журнал и поверх него устремила на Джона взгляд своих зеленых глаз.
– О чем?
– Об этом, – пояснил он, указывая на кукольный салон красоты. – Вот это уж точно серьезно повредит моей репутации и даже может превратить мою жизнь в ад.
Заливистый смех Джорджины разнесся по комнате, и Джон рассмеялся в ответ. Он представил, как глупо выглядит, когда сидит на полу и натягивает на куклу леопардовые сапоги. Смех Джорджины оборвался. Она отложила журнал.
– Пойду в душ, – сообщила она и встала.
Джон посмотрел вслед Джорджине и снова вернулся к игре.
Лекси продержалась до десяти часов. Уставшая, она настояла на том, чтобы Джон отнес ее в кровать. Согласившись играть в «Большой салон красоты для Барби», он заработал немало очков в глазах дочери.
В какой-нибудь другой ситуации Джорджина, вероятно, обиделась бы на отступничество Лекси, но сегодня ее голова была занята другими проблемами. Причем серьезными. После того поцелуя в кухне Джон заметно вырос в ее глазах. А потом, как будто этого оказалось мало, он уселся на пол и стал играть в куклы со своей шестилетней дочерью. Сначала это выглядело забавным. Но потом вдруг все перестало казаться забавным. Джон стал выглядеть абсолютно естественно, и не было ничего странного в том, что он сидит на полу и надевает на Барби леггинсы. Он был отцом, а она была матерью. Они вдруг стали похожи на семью. Только на самом деле они не были семьей. И когда они с Джоном переглянулись и рассмеялись, Джорджина ощутила болезненный укол в сердце.
И все это очень грустно, подумала Джорджина, выходя на террасу. Океана видно не было, зато шум волн был слышен отлично. Сильно похолодало, и она порадовалась, что надела свитер и джинсовую юбку. Ноги у нее замерзли, так как она была босой. Обхватив себя руками, Джорджина подняла глаза к ночному небу. Она плохо разбиралась в астрономии, но на звезды смотреть любила.
Джорджина услышала, как позади нее открылась и закрылась дверь, и почувствовала, как ей на плечи лег плед.
– Спасибо, – поблагодарила она и запахнула плед поплотнее.
– Не за что. Знаешь, по-моему, Лекси заснула еще до того, как я уложил ее в кровать. – Джон остановился рядом с ней у перил.
– Она всегда быстро засыпала. Для меня это было спасением. Я люблю Лекси, но больше всего я люблю ее спящей. – Джорджина покачала головой: – Звучит ужасно.
Джон тихо хмыкнул.
– Нет, ничего ужасного. Теперь я знаю, что она может вымотать человека до предела, и буду по-другому относиться к родителям – с уважением.
Джорджина покосилась на его профиль – Джон смотрел на океан.
– А каким ты был в детстве? – неожиданно спросила она.
– Я был во всем слишком. Думаю, я укоротил жизнь деда лет на десять, если не на больше.
Джорджина повернулась к нему:
– Об Эрни и своей матери ты говоришь. А где твой отец?
Джон пожал плечами:
– Я его не помню. Он погиб в автомобильной аварии, когда мне было пять. Мама работала на двух работах, поэтому меня воспитывали главным образом дед и бабушка. Бабушка Дороти умерла, когда мне было двадцать три.
– Получается, что у нас с тобой много общего. Нас обоих воспитывали бабушки.
Джон посмотрел на нее, и свет из дома упал на его профиль.
– А твоя мать?
Несколько лет назад Джорджина наврала ему про свое прошлое, выдумала его. Джон наверняка уже забыл, что она рассказывала. Но сейчас Джорджина была довольна тем, какой она стала, и теперь надобность во лжи отпала.
– Я не нужна своей матери.
– Не нужна? – нахмурился Джон. – Почему?
Джорджина пожала плечами и устремила взгляд в ночь, на темнеющий во мраке слабо различимый силуэт скалы Хейстэк.
– Она не была замужем, и, видимо… – Помолчав, она проговорила: – Дело в том, что я даже не знаю почему. В прошлом году я случайно узнала от своей тетки, что мать хотела сделать аборт, но бабушка удержала ее. Когда я родилась, из роддома меня забрала бабушка. Сомневаюсь, что мать хоть раз взглянула на меня, прежде чем уехать из города.
– Неужели это правда? – В голосе Джона звучало недоверие.
– Да. – Джорджина подобрала свисающие концы пледа. – Я всегда верила, что она вернется, и старалась хорошо вести себя, чтобы ей захотелось взять меня к себе. Но она так и не вернулась. Даже ни разу не позвонила. – Джорджина снова пожала плечами и потерла замерзшие руки. – Бабушка изо всех сил старалась заменить мне ее. Кларисса Джун любила меня и заботилась обо мне. То есть должным образом готовила меня к тому, что я стану чьей-то женой. Она хотела, чтобы я вышла замуж, пока она жива, поэтому незадолго до смерти принялась усердно подыскивать мне мужа. Дошло до того, что я даже отказывалась ходить с ней по магазинам за продуктами. – Джорджина улыбнулась своим воспоминаниям. – Она буквально пыталась всучить меня всем и каждому, от кассиров до менеджеров. – Джорджина ожидала, что Джон рассмеется, но он даже не улыбнулся.
– А твой отец?
– Я не знаю, кто мой отец.
– И никто никогда тебе не рассказывал о нем?
– Никто, кроме матери, не знал, кто он такой, а она не хотела говорить. Когда я была маленькой, я иногда думала… – Она замолчала и смущенно покачала головой. – Ну, это глупости, – сказала она, пряча нос в плед.
– Что ты думала? – спросил Джон.
Джорджина внимательно посмотрела на него и решилась, тронутая нежностью, прозвучавшей в его голосе.
– Мне казалось, что если бы он знал обо мне, то обязательно полюбил бы меня, потому что я всегда старалась быть хорошей девочкой.
– Это не глупости. Уверен, что, если бы отец знал о твоем существовании, он действительно любил бы тебя.
– Вряд ли. – Она по собственному опыту знала, что мужчины, о чьей любви она мечтала, так и не смогли полюбить ее. И Джон – живой пример тому. – Думаю, я была бы ему безразлична, но все равно спасибо за добрые слова.
– Нет, это не добрые слова. Я уверен, что было бы именно так.
Джорджина считала, что Джон ошибается, но теперь это не имело значения. Она уже давно перестала мечтать.
Ветер трепал им волосы. Они молчали и смотрели, как на берег набегают серебристо-черные волны. А потом Джон заговорил, но так тихо, что его голос был едва слышен в шуме ветра:
– Ты здорово расстроила меня. – Он сунул руки в карманы джинсов и повернулся к Джорджине. – И знаешь, нам надо обсудить то, что сегодня произошло в кухне.
Джорджину тронуло его сочувствие, а вот обсуждать их поцелуй ей не хотелось. Она не знала, почему он поцеловал ее, почему она ответила на его поцелуй и почему у нее не было сил сказать «нет». У нее замерзли ноги, и сейчас ей хотелось поскорее лечь в кровать и разобраться в своих ощущениях.
– Совершенно ясно, что меня тянет к тебе.
Услышав эти слова, Джорджина решила немного задержаться и выслушать Джона.
– Помнишь, я говорил, что у меня на тебя иммунитет? В общем, я лгал. Ты красивая и нежная, и если бы между нами сложились другие отношения, я бы отдал легкое за то, чтобы заняться с тобой любовью. Но отношения у нас сложные, поэтому, если ты заметишь, что я смотрю на тебя так, будто вот-вот наброшусь, знай: тебе ничего не грозит. Мне тридцать пять, и я умею владеть собой.
Никто никогда не предлагал Джорджине пожертвовать жизненно важным органом за то, чтобы быть с ней.
– Обещаю, что я больше не поцелую тебя, не прикоснусь к тебе и не буду к тебе приставать. Думаю, мы оба понимаем, что секс между нами был бы ошибкой.
Хотя Джорджина и была согласна с ним, ее все же немного разочаровало умение Джона владеть собой.
– Ты, конечно, прав.
– Это разрушило бы все, о чем мы с таким трудом договорились.
– Верно.
Джон повернулся к ней:
– И тогда через какое-то время меня перестанет тянуть к тебе. – Его взгляд стал пристальным.
– Ты так думаешь?
Между его бровей залегла складка, и он покачал головой:
– Нет. Какой же я идиот. – Джон вынул руки из карманов и, взяв лицо Джорджины в ладони, погладил ее по щекам, а потом прижался лбом к ее лбу. – Я страшный эгоист, и я хочу тебя, – хрипло проговорил он. – Я хочу целовать тебя, прикасаться к тебе и… – Он замолчал, и Джорджина увидела задорные искорки в его глазах. – … и приставать к тебе. И хотя мне уже тридцать пять, я не в состоянии контролировать себя, когда ты рядом. Желание просто сводит меня с ума, я постоянно думаю о том, чтобы завалить тебя в постель. Ты понимаешь это?
Джон обнял ее с такой силой, что она едва не задохнулась. Это объятие истощило запас ее благоразумия. Джорджина не нашла в себе сил ответить и лишь помотала головой.
– Вчера ночью ты мне приснилась в ужасно неприличном сне. Я творил нечто дикое. Я делал такое, о чем нельзя говорить, и я не буду, потому что, если я расскажу тебе, у меня возникнут проблемы.
«Я снилась ему?» Джорджина тщетно пыталась придумать какой-нибудь умный и дерзкий ответ. Здравомыслие покинуло ее именно в то мгновение, когда Джон заговорил о приставаниях.
– Поэтому я жду твоей помощи. Я рассчитываю, что ты скажешь «нет». – Он потерся губами о ее губы. – Скажи мне «нет», и я оставлю тебя в покое.
Он был слишком близко, он был слишком красив, и она слишком хотела его, чтобы проявлять благоразумие. Ей хотелось раствориться в нем, и вероятность отрицательного ответа она даже не рассматривала. Ее руки выпустили плед, и тот, соскользнув с ее плеч, упал на пол.
Джорджина схватила Джона за полы куртки и притянула к себе. Кончиком языка она провела по его губам и приоткрыла его рот. Предыдущий поцелуй был стремительным, он достиг накала за секунды. Сейчас они пользовались тем, что впереди у них вся ночь и спешить некуда.
Когда-то Джорджина хорошо знала, как доставить удовольствие мужчине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Рот Джорджины сам собой приоткрылся ему навстречу. Она судорожно выдохнула и прикрыла глаза. Ее губы оказались нежными и сладкими, а помада имела привкус вишни. Джон безумно захотел ее. Ему захотелось снова гореть в огне желания. Запустив пальцы Джорджине в волосы, он запрокинул ее голову и впился в ее губы жадным, безжалостным поцелуем. Он терзал ее рот, подпитывая общую страсть, ее и свою. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Джорджина положила руки ему на плечи, а потом обхватила его голову и втянула его язык в рот. Желание Джона вспыхнуло с новой силой. Ему захотелось большего, и он, резко дернув, распахнул ее блузку. Оторвавшись от влажных губ Джорджины, он посмотрел на ее грудь, прикрытую белым кружевом, на такую соблазнительную ложбинку. Джон знал, что находится в опасной близости от точки невозвращения. Чувствовал, что этот момент близок, но у него еще было поле для маневра.
Обхватив ладонями ее груди, Джон зарылся лицом в ложбинку и услышал, как Джорджина тихо ахнула. Ее кожа была теплой и пахла чем-то сладковатым. Прикрыв глаза, он с наслаждением втягивал в себя этот запах и думал о том, что ему хочется сделать с ней. О том, что он уже делал с ней. Он провел кончиком языка по ложбинке, дав себе слово остановиться, когда ему не станет хватать воздуха.
– Джон, нам надо остановиться, – задыхаясь, проговорила Джорджина, но не отстранилась, не убрала руки с его затылка.
Джон знал, что она права. Даже если бы за стеной не было их общего ребенка.
На мгновение он прижался губами к ее груди над кружевной отделкой бюстгальтера и отстранился, хотя все его тело требовало продолжения и настойчиво подталкивало его к тому, чтобы повалить ее на пол и вставить в нее свой набухший член. И он едва не поддался на эти требования, когда заглянул ей в глаза. Потому что увидел в них желание провести остаток вечера обнаженной.
– Чтоб мне провалиться, – прошептала Джорджина, поправляя блузку.
Ее тягучий южный акцент напомнил Джону о той девушке, которую он подсадил к себе в машину семь лет назад. А еще он вспомнил, как она лежала в ворохе сбитых простыней.
– Кажется, это не очень-то похоже на неприязнь, – усмехнулся он.
– Надо проведать Лекси, – проговорила Джорджина и буквально выбежала из кухни.
Джон посмотрел ей вслед. Его тело горело, а член был таким твердым, что им можно было бы заколачивать гвозди. Дикое желание отзывалось у него в паху мучительными судорогами и требовало утоления. У него было три варианта. Подстеречь Джорджину в каком-нибудь углу и сорвать с нее одежду. Облегчить страдания собственными силами. Или измотать себя в тренажерном зале. Джон выбрал третий вариант как наиболее полезный для здоровья.
После получаса утомительных занятий на беговой дорожке в голове у него прояснилось, а из памяти улетучился вкус кожи Джорджины и ощущение тяжести ее груди на ладони. Еще полчаса он крутил педали велотренажера и только после этого решил, что нагрузки достаточно.
Джону было тридцать пять, и он знал, что еще год-два, и ему придется покинуть профессиональный хоккей. Ему хотелось, чтобы эти два года стали лучшими в его карьере, но он понимал, что работать надо больше, чем когда-либо.
По меркам хоккея он уже был стар. Он стал ветераном, а это означает, что сейчас ему нужно играть лучше, чем в двадцать пять, или выслушивать заявления о том, что он слишком стар и слишком медлителен для современной игры. Спортивные журналисты и клубное руководство проявляли повышенный интерес к ветеранам. Они следили за Гретцки, и за Месье, и за Гуллем. Следили они и за Ковальским. Если он плохо высыпался и его удары были слишком мягкими или плохо нацеленными, спортивные комментаторы тут же принимались обсуждать вопрос, а достоин ли он такого значительного контракта.
Наверное, в чем-то они правы. Возможно, он действительно где-то запаздывал на пару секунд, но он компенсировал это запаздывание чисто физической силой. Много лет назад Джон понял, что, если хочешь выжить, нужно уметь адаптироваться и приспосабливаться. Он все еще продолжал применять в игре силу, но теперь он применял ее умнее, используя при этом свое мастерство.
Прошлый сезон он преодолел без серьезных травм. Сейчас, за несколько недель до отъезда в тренировочный лагерь, он находился в своей лучшей физической форме. Он был здоров, полон энергии и готовности резать коньками лед.
Он был готов к Кубку Стэнли.
Джон тренировал ноги, пока в мышцах не появилось жжение, затем двести пятьдесят раз покачал брюшной пресс и встал под душ. Надев джинсы и белую футболку, он поднялся наверх.
Выйдя на террасу, он обнаружил, что Джорджина и Лекси сидят в шезлонге и любуются приливом. Пока Джон разжигал гриль, ни он, ни Джорджина не сказали ни слова, предоставив Лекси заполнять напряженную тишину. Во время ужина Джорджина почти не смотрела в сторону Джона. После ужина она принялась поспешно убирать со стола, явно стараясь держаться от него подальше. Джон не мешал ей в этом.
– Джон, а у тебя есть какие-нибудь игры? – спросила Лекси, опершись подбородком на руки. – Например, «Сладкая страна» или что-нибудь такое?
– Нет.
– А карты?
– Карты, может, и есть. – Джон встал и отправился на поиски колоды, но так и не смог ее найти. – Вероятно, и карт у меня нет, – сообщил он разочарованной девочке.
– Э-эх. Тогда давай поиграем в Барби?
Джон дал бы обрить себя наголо, лишь бы не играть в Барби.
– Лекси, – сказала Джорджина, появляясь в дверях кухни и вытирая руки полотенцем. – Сомневаюсь, что Джону хочется играть в Барби.
– Ну пожалуйста, – взмолилась девочка. – Я отдам тебе лучшие наряды.
Он взглянул на ее личико, на котором выделялись огромные голубые глаза и румяные щечки, и вдруг услышал собственный голос:
– Ладно, но я буду Кеном.
Лекси спрыгнула со стула и побежала в свою комнату.
– Кена у меня нет, потому что у него отвалилась нога, – бросила она через плечо.
Джон посмотрел на Джорджину, которая все еще стояла в дверях и сочувственно смотрела на него. Сейчас она уже не пыталась избежать его общества.
– А ты будешь играть? – спросил Джон, прикинув, что, если Джорджина тоже сядет играть, он сможет через некоторое время тихонько сбежать.
Она негромко засмеялась и направилась к дивану.
– Ни за что. Ведь ты первым отберешь лучшие наряды.
– Можешь отбирать первой, – предложил он.
– Извини, дружище. – Джорджина взяла журнал и села. – Выкручивайся сам.
Лекси вернулась в комнату с целым ворохом игрушек, и у Джона возникло нехорошее предчувствие, что освободится он нескоро.
Джон впервые в жизни играл в куклы. У него никогда не было ни сестры, ни подружек его возраста. Если он и играл с куклами, то это были знаменитые герои боевиков и мультиков, своего рода солдатики. А вообще он все детство играл в хоккей. Сейчас, одевая Барби, он понял следующее. Во-первых, натянуть леггинсы на резиновые ноги – чертовски сложная задача. Во-вторых, если бы Барби была настоящей, у него бы никогда не возникло желания ни одеть, ни раздеть ее. Она была костлявой и твердой, а ноги у нее были прямые как палки. Понял он и еще кое-что.
– Эй, Джорджина?
– М-м?..
Джон поднял голову и посмотрел на нее.
– Только никому об этом не рассказывай, ладно?
Джорджина чуть-чуть опустила журнал и поверх него устремила на Джона взгляд своих зеленых глаз.
– О чем?
– Об этом, – пояснил он, указывая на кукольный салон красоты. – Вот это уж точно серьезно повредит моей репутации и даже может превратить мою жизнь в ад.
Заливистый смех Джорджины разнесся по комнате, и Джон рассмеялся в ответ. Он представил, как глупо выглядит, когда сидит на полу и натягивает на куклу леопардовые сапоги. Смех Джорджины оборвался. Она отложила журнал.
– Пойду в душ, – сообщила она и встала.
Джон посмотрел вслед Джорджине и снова вернулся к игре.
Лекси продержалась до десяти часов. Уставшая, она настояла на том, чтобы Джон отнес ее в кровать. Согласившись играть в «Большой салон красоты для Барби», он заработал немало очков в глазах дочери.
В какой-нибудь другой ситуации Джорджина, вероятно, обиделась бы на отступничество Лекси, но сегодня ее голова была занята другими проблемами. Причем серьезными. После того поцелуя в кухне Джон заметно вырос в ее глазах. А потом, как будто этого оказалось мало, он уселся на пол и стал играть в куклы со своей шестилетней дочерью. Сначала это выглядело забавным. Но потом вдруг все перестало казаться забавным. Джон стал выглядеть абсолютно естественно, и не было ничего странного в том, что он сидит на полу и надевает на Барби леггинсы. Он был отцом, а она была матерью. Они вдруг стали похожи на семью. Только на самом деле они не были семьей. И когда они с Джоном переглянулись и рассмеялись, Джорджина ощутила болезненный укол в сердце.
И все это очень грустно, подумала Джорджина, выходя на террасу. Океана видно не было, зато шум волн был слышен отлично. Сильно похолодало, и она порадовалась, что надела свитер и джинсовую юбку. Ноги у нее замерзли, так как она была босой. Обхватив себя руками, Джорджина подняла глаза к ночному небу. Она плохо разбиралась в астрономии, но на звезды смотреть любила.
Джорджина услышала, как позади нее открылась и закрылась дверь, и почувствовала, как ей на плечи лег плед.
– Спасибо, – поблагодарила она и запахнула плед поплотнее.
– Не за что. Знаешь, по-моему, Лекси заснула еще до того, как я уложил ее в кровать. – Джон остановился рядом с ней у перил.
– Она всегда быстро засыпала. Для меня это было спасением. Я люблю Лекси, но больше всего я люблю ее спящей. – Джорджина покачала головой: – Звучит ужасно.
Джон тихо хмыкнул.
– Нет, ничего ужасного. Теперь я знаю, что она может вымотать человека до предела, и буду по-другому относиться к родителям – с уважением.
Джорджина покосилась на его профиль – Джон смотрел на океан.
– А каким ты был в детстве? – неожиданно спросила она.
– Я был во всем слишком. Думаю, я укоротил жизнь деда лет на десять, если не на больше.
Джорджина повернулась к нему:
– Об Эрни и своей матери ты говоришь. А где твой отец?
Джон пожал плечами:
– Я его не помню. Он погиб в автомобильной аварии, когда мне было пять. Мама работала на двух работах, поэтому меня воспитывали главным образом дед и бабушка. Бабушка Дороти умерла, когда мне было двадцать три.
– Получается, что у нас с тобой много общего. Нас обоих воспитывали бабушки.
Джон посмотрел на нее, и свет из дома упал на его профиль.
– А твоя мать?
Несколько лет назад Джорджина наврала ему про свое прошлое, выдумала его. Джон наверняка уже забыл, что она рассказывала. Но сейчас Джорджина была довольна тем, какой она стала, и теперь надобность во лжи отпала.
– Я не нужна своей матери.
– Не нужна? – нахмурился Джон. – Почему?
Джорджина пожала плечами и устремила взгляд в ночь, на темнеющий во мраке слабо различимый силуэт скалы Хейстэк.
– Она не была замужем, и, видимо… – Помолчав, она проговорила: – Дело в том, что я даже не знаю почему. В прошлом году я случайно узнала от своей тетки, что мать хотела сделать аборт, но бабушка удержала ее. Когда я родилась, из роддома меня забрала бабушка. Сомневаюсь, что мать хоть раз взглянула на меня, прежде чем уехать из города.
– Неужели это правда? – В голосе Джона звучало недоверие.
– Да. – Джорджина подобрала свисающие концы пледа. – Я всегда верила, что она вернется, и старалась хорошо вести себя, чтобы ей захотелось взять меня к себе. Но она так и не вернулась. Даже ни разу не позвонила. – Джорджина снова пожала плечами и потерла замерзшие руки. – Бабушка изо всех сил старалась заменить мне ее. Кларисса Джун любила меня и заботилась обо мне. То есть должным образом готовила меня к тому, что я стану чьей-то женой. Она хотела, чтобы я вышла замуж, пока она жива, поэтому незадолго до смерти принялась усердно подыскивать мне мужа. Дошло до того, что я даже отказывалась ходить с ней по магазинам за продуктами. – Джорджина улыбнулась своим воспоминаниям. – Она буквально пыталась всучить меня всем и каждому, от кассиров до менеджеров. – Джорджина ожидала, что Джон рассмеется, но он даже не улыбнулся.
– А твой отец?
– Я не знаю, кто мой отец.
– И никто никогда тебе не рассказывал о нем?
– Никто, кроме матери, не знал, кто он такой, а она не хотела говорить. Когда я была маленькой, я иногда думала… – Она замолчала и смущенно покачала головой. – Ну, это глупости, – сказала она, пряча нос в плед.
– Что ты думала? – спросил Джон.
Джорджина внимательно посмотрела на него и решилась, тронутая нежностью, прозвучавшей в его голосе.
– Мне казалось, что если бы он знал обо мне, то обязательно полюбил бы меня, потому что я всегда старалась быть хорошей девочкой.
– Это не глупости. Уверен, что, если бы отец знал о твоем существовании, он действительно любил бы тебя.
– Вряд ли. – Она по собственному опыту знала, что мужчины, о чьей любви она мечтала, так и не смогли полюбить ее. И Джон – живой пример тому. – Думаю, я была бы ему безразлична, но все равно спасибо за добрые слова.
– Нет, это не добрые слова. Я уверен, что было бы именно так.
Джорджина считала, что Джон ошибается, но теперь это не имело значения. Она уже давно перестала мечтать.
Ветер трепал им волосы. Они молчали и смотрели, как на берег набегают серебристо-черные волны. А потом Джон заговорил, но так тихо, что его голос был едва слышен в шуме ветра:
– Ты здорово расстроила меня. – Он сунул руки в карманы джинсов и повернулся к Джорджине. – И знаешь, нам надо обсудить то, что сегодня произошло в кухне.
Джорджину тронуло его сочувствие, а вот обсуждать их поцелуй ей не хотелось. Она не знала, почему он поцеловал ее, почему она ответила на его поцелуй и почему у нее не было сил сказать «нет». У нее замерзли ноги, и сейчас ей хотелось поскорее лечь в кровать и разобраться в своих ощущениях.
– Совершенно ясно, что меня тянет к тебе.
Услышав эти слова, Джорджина решила немного задержаться и выслушать Джона.
– Помнишь, я говорил, что у меня на тебя иммунитет? В общем, я лгал. Ты красивая и нежная, и если бы между нами сложились другие отношения, я бы отдал легкое за то, чтобы заняться с тобой любовью. Но отношения у нас сложные, поэтому, если ты заметишь, что я смотрю на тебя так, будто вот-вот наброшусь, знай: тебе ничего не грозит. Мне тридцать пять, и я умею владеть собой.
Никто никогда не предлагал Джорджине пожертвовать жизненно важным органом за то, чтобы быть с ней.
– Обещаю, что я больше не поцелую тебя, не прикоснусь к тебе и не буду к тебе приставать. Думаю, мы оба понимаем, что секс между нами был бы ошибкой.
Хотя Джорджина и была согласна с ним, ее все же немного разочаровало умение Джона владеть собой.
– Ты, конечно, прав.
– Это разрушило бы все, о чем мы с таким трудом договорились.
– Верно.
Джон повернулся к ней:
– И тогда через какое-то время меня перестанет тянуть к тебе. – Его взгляд стал пристальным.
– Ты так думаешь?
Между его бровей залегла складка, и он покачал головой:
– Нет. Какой же я идиот. – Джон вынул руки из карманов и, взяв лицо Джорджины в ладони, погладил ее по щекам, а потом прижался лбом к ее лбу. – Я страшный эгоист, и я хочу тебя, – хрипло проговорил он. – Я хочу целовать тебя, прикасаться к тебе и… – Он замолчал, и Джорджина увидела задорные искорки в его глазах. – … и приставать к тебе. И хотя мне уже тридцать пять, я не в состоянии контролировать себя, когда ты рядом. Желание просто сводит меня с ума, я постоянно думаю о том, чтобы завалить тебя в постель. Ты понимаешь это?
Джон обнял ее с такой силой, что она едва не задохнулась. Это объятие истощило запас ее благоразумия. Джорджина не нашла в себе сил ответить и лишь помотала головой.
– Вчера ночью ты мне приснилась в ужасно неприличном сне. Я творил нечто дикое. Я делал такое, о чем нельзя говорить, и я не буду, потому что, если я расскажу тебе, у меня возникнут проблемы.
«Я снилась ему?» Джорджина тщетно пыталась придумать какой-нибудь умный и дерзкий ответ. Здравомыслие покинуло ее именно в то мгновение, когда Джон заговорил о приставаниях.
– Поэтому я жду твоей помощи. Я рассчитываю, что ты скажешь «нет». – Он потерся губами о ее губы. – Скажи мне «нет», и я оставлю тебя в покое.
Он был слишком близко, он был слишком красив, и она слишком хотела его, чтобы проявлять благоразумие. Ей хотелось раствориться в нем, и вероятность отрицательного ответа она даже не рассматривала. Ее руки выпустили плед, и тот, соскользнув с ее плеч, упал на пол.
Джорджина схватила Джона за полы куртки и притянула к себе. Кончиком языка она провела по его губам и приоткрыла его рот. Предыдущий поцелуй был стремительным, он достиг накала за секунды. Сейчас они пользовались тем, что впереди у них вся ночь и спешить некуда.
Когда-то Джорджина хорошо знала, как доставить удовольствие мужчине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34