А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Соколов Борис Николаевич
В плену
Соколов Борис Николаевич
В плену
1Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Аннотация издательства: Для Бориса Николаевича Соколова Великая Отечественная война - это три с половиной года скитаний по лагерям для военнопленных. Был он и батраком в Прибалтике, и "доходил" в немецкой шахте. Об этом его правдивые и подчас жесткие воспоминания.
С о д е р ж а н и е
Была и такая Россия
Предисловие автора
Глава 1. Гатчина
Глава 2. В Европу
Глава 3. Nebenlager-41
Глава 4. Исход
Глава 5. Бланкенбург
Глава 6. Спире
Глава 7. Лагерь-43
Глава 8. Иван
Глава 9. Иван - продолжение
Глава 10. Дорога в Германию
Глава 11. Под землей
Глава 12. Перед рассветом
Глава 13. Три дня
Глава 14. Вольная воля
Глава 15. На распутье
Глава 16. Дорога назад
Глава 17. Прощание с армией
Примечания
Была и такая Россия...
Эту книгу надо обязательно прочитать. Прочитать каждому, кто хотел бы узнать правду о нашей стране, о том, что пережил советский народ в годы Великой Отечественной войны.
Эти мемуары очень не похожи на все то, что нам доводилось читать о той войне. Это не означает, что все написанное прежде было неправдой. Но в мемуарах Б. Н. Соколова неожиданно для читателя обнаруживаются новые грани боевых событий 1941-1945 годов.
Вольно или невольно в сознании нескольких поколений россиян уже сложился устойчивый стереотип представления о воине Красной Армии, воевавшем против германского фашизма. Сознание рисует честного и стойкого, переносящего все тяготы войны солдата, который негромко, но беззаветно любит свою страну и готов в любую минуту отдать за нее жизнь. Думаю, что это во многом верное, но очень уж схематичное представление о фронтовике тех лет. Десятилетия год за годом деформировали наше представление о правде той войны. Так морские волны столетиями сглаживают острые углы на камнях, превращая их в гладко отшлифованные и приятные глазу и сердцу произведения природы.
На войне против фашистов сражались очень разные люди. Было бы глубоким заблуждением видеть в них некий монолит, некую однородную массу. Одинаковыми их делала только смерть, независимо от того, была ли она геройской или предательской. Да и природа геройства и предательства по своей сути, по своей глубинной структуре настолько сложна, что требует не огульного порицания или легковесного возвеличивания. Обо всем этом надо серьезно думать. Все это следует глубоко изучать.
Мемуары Б. Н. Соколова дают нам удивительную возможность окунуться в сложный водоворот человеческих переживаний. Возможно, впервые в отечественной литературе перед нами обнажается совершенно незнакомый пласт человеческих мироощущений. Это мироощущение честного и образованного человека, попавшего в эпицентр страшных событий начала Великой Отечественной войны.
Нет и никогда не будет объективных мемуаров. Все они освещают те или иные события с позиций воспитания, характера, темперамента, социального статуса их автора. Воспоминания Б. Н. Соколова - не исключение. Особенностью является, может быть, лишь то, что их автор - не полководец, не политик, не кавалер высоких правительственных наград. Автор воспоминаний и не обычный боец Красной армии, каких были миллионы. Он - довольно редкое явление. Это человек, выросший уже при советской власти, воспитанный на идеях социализма, ставший одним из тех, кто являл собой первое поколение советских интеллигентов. Его отличительные черты - это исключительная честность перед самим собой, отсутствие даже малого стремления к приукрашиванию или, наоборот, к очернению происходивших событий. У него великолепная память, ясный ум и прекрасное умение излагать как происходившие события, так и собственные мысли.
В июне 1941 года в Красной Армии было не так уж много добровольцев, имевших за плечами не только высшее учебное заведение, но и богатый опыт руководящей работы на производстве. Тридцатилетний младший лейтенант Б. Н. Соколов был именно таким. Прежде чем уйти добровольцем на фронт, он долгое время проработал инженером, главным технологом одного из ленинградских заводов. На протяжении 30-х годов он едва ли не ежегодно по 2-3 месяца проходил военные сборы, так что с обязанностями командира артиллерийского взвода (помощника командира батареи) мог справляться вполне успешно. Это был не кадровый военный, но в то же время тертый жизнью человек, испытавший на себе, что такое ответственность за порученное дело. Все в своей жизни он привык делать основательно, на совесть.
Он сам отвечает на вопрос, почему ушел добровольцем на фронт, и его мотивация несколько обескураживает. Вместо ожидаемого чувства ненависти к фашизму, негодования по поводу прихода иноземцев на родную землю он выдвигает совершенно другие причины. Толчком к уходу добровольцем на фронт он считает свое внутреннее законопослушание, незнание жизни "вне привычного круга", отсутствие навыков самостоятельного мышления. То есть на фронт его позвали не столько патриотические чувства, сколько сила инерции, сложившийся стереотип взглядов и поступков. Для читателя это может показаться странным, но не верить этому трудно.
Летние дни 1941 года застали Б. Н. Соколова под Ленинградом, в районе Гатчины. Обстановка, которую он рисует как очевидец, одновременно знакома и незнакома. Автор воспоминаний не делает акцента на творившемся вокруг хаосе, как это стало привычным видеть в произведениях последних лет о войне. Не было паники. Скорее было какое-то странное сочетание растерянности и детского любопытства: а кто же такие фашисты, а как это они оказались здесь? Все прожитое Б. Н. Соколовым в те дни не покрыто поволокой страха перед смертью. Он пишет, что парализующего страха не было, но не потому, что все были героями. Скорее это напоминало срабатывание каких-то защитных функций организма, а порой было и простым непониманием опасности того, что происходило вокруг.
Многое из того, что описывает автор, кажется совершенно странным. Например, его утверждение о том, что на войне все начальники кричат и грозят подчиненным расстрелом. Но и в этом случае, и во многих других читатель хочет непременно верить ему. А верить хочется потому, что ни в одной своей строчке Б. Н. Соколов не злобствует, не лицемерит, не охаивает огульно свою страну, ее руководителей и обычных жителей. Точно так же он относится и к врагу.
Ему довелось убить противника - молодого немецкого парня с автоматом, но было это словно в тумане, без высоких мыслей о безопасности Родины. Как это похоже на сюжеты, описанные Ремарком в романе "На Западном фронте без перемен"! Но когда он сам был ранен и его взял в плен немецкий солдат, все происходившее было обыденным и словно увиденным со стороны в замедленном кино. Немецкие солдаты не били, не истязали раненного красноармейца, а относились к нему скорее безразлично, как к траве на поляне в лесу, где грелись у костра.
Немного удивленно, но без раболепства и низкопоклонства Б. Н. Соколов описывает, как немецкий врач оказывал ему и другим советским раненым медицинскую помощь в деревне Кипени; как четко и грамотно действовали немецкие санитары. Все эти события не были проникнуты привычным для нас по книгам и кинофильмам духом взаимной ненависти. Скорее это походило на некий производственный процесс, где вместо металлических деталей были люди.
Одним из наиболее ярких эпизодов мемуаров стало описание той морально-психологической обстановки, которая царила среди военнопленных, когда их везли в товарном вагоне в Псков: думали не о высоком и вечном. Устраивали свой быт, покупали (у кого были деньги) воду у спекулянта из числа своих же. Но когда Б. Н. Соколов вдруг заявил во всеуслышание, что фашисты никогда не смогут захватить Ленинград, на него обрушился поток ругани и угроз, и только счастливая случайность уберегла его от самосуда. Как это не вяжется с нашим представлением о советском патриотизме! Но как это похоже на правду. Это еще одно подтверждение тому, что не все так просто на войне, что на войне воюют люди разные и очень часто друг на друга непохожие.
Автор подробно описывает свое многолетнее пребывание в плену. Оно не походило на череду однообразно бредущих друг за другом дней. Было много ужасов, к которым военнопленные как-то притирались. Ценность всего описанного Б. Н. Соколовым не только в изложении фактов, мелких деталей быта военнопленных, но и в правдивой передаче атмосферы той жизни. И главная ее правда состоит в том, что жизнь военнопленных была очень разной. Это разнообразие зависело от места в лагерной иерархии, от национальной принадлежности, жизненного опыта, твердости духа. Мы узнаем о том, что военнопленные в первую очередь умирали не от жестокого содержания, плохого питания и других бытовых тягот, а оттого, что "тосковали", то есть от душевного надлома.
Б. Н. Соколов честно описывал, как фашисты устраивали массовые расстрелы евреев. Но на фоне этой маниакальной жестокости, свойственной в первую очередь тем, кто служил в тылу, он рисовал и образы совершенно разных, очень непохожих друг на друга других германских солдат и офицеров. Он пишет об удивительной доверчивости немцев, о том, что они всегда сдерживали данное кому бы то ни было - даже военнопленному - слово. Он отмечает, что русский человек никогда не упустит шанса обмануть иностранца. И все эти парадоксы сплетаются воедино, создавая сложную, но очень правдивую картину о войне.
Многие мысли, высказанные Б. Н. Соколовым, вызывают внутренний протест. Им не хочется верить. Например, он отмечал, что во власовскую армию чаще обычного вступали кадровые военнослужащие, что латыши никогда не симпатизировали русским... А о том, что военнопленные часто после ужина пели русские, украинские народные песни, причем пели "хорошо и много", почему-то читать очень страшно.
Крупномасштабные события Второй мировой войны мемуарист рассматривает на основе своего жизненного опыта. В этом есть свой резон. Но в этом одновременно проявляются и самые, на мой взгляд, слабые фрагменты книги. В частности, оригинальна, но далека от действительности точка зрения Б. Н. Соколова на причины поставок Советскому Союзу оружия и боевой техники по ленд-лизу. Он считает, что толчком к этому послужило массовое уничтожение гитлеровцами евреев. После этого, дескать, еврейский капитал, игравший заметную роль в экономике США, повлиял на развитие дальнейшего хода событий. С этим можно было бы согласиться, если бы автор не видел в этом факте главного и единственного мотива в действиях руководства Соединенных Штатов.
В работе немало и фактических ошибок, неточностей. Автор, например, рассуждает о 200-летии российского анархизма, хотя тот едва перешагнул 150-летний рубеж. Пишет о том, что Н. С. Хрущев командовал войсками под Харьковом, хотя тот на протяжении всего своего участия в боевых действиях никогда не командовал ни одним соединением, поскольку был членом Военного совета формирований разного уровня. Пишет, что И. В. Сталин в мае 1945 года был генералиссимусом, тогда как это звание ему было присвоено лишь в сентябре.
Но подобные огрехи не могут повлиять на то сильное впечатление, которое производит книга. Ее правдивость и честность, компетентность автора, прошедшего через кошмар войны, не вызывают сомнения.
Особая ценность этих мемуаров состоит в том, что они написаны не в привычном для читателя ключе "героя-победителя". Их писал "чернорабочий" той войны. Их писал человек, разделивший со своей страной не столько славу победителя, сколько боль страданий и утрат.
С. Н. Полторак,
доктор исторических наук, профессор,
академик Академии гуманитарных наук
и Академии военно-исторических наук
Предисловие автора
Эту повесть я писал о себе и для себя, но так как в те трудные годы я жил вместе с народом, вместе с ним ел, пил, спал, делил невзгоды и радости, то привык жить его интересами и смотреть его глазами. Поэтому повесть эта отчасти и о русском народе. Одновременно я касаюсь и некоторых происходивших тогда крупнейших мировых событий, стремясь разглядеть их истинные цели и причины. И хотя многие из них были скрыты туманом секретности и лжи, но, видно, таков уж закон жизни - тайное всегда становится явным.
В этой повести для себя я старался держаться истины. Поэтому как о народе, так и о себе я говорю не только хорошее. Это не так просто. Насколько мне известно, так обычно не пишут. В оценке исторических событий я из-за недостаточности информации, может быть, кое-где ошибался.
Глава 1.
Гатчина
"Время войне и время миру".
Екклезиаст
В литературе, написанной о прошлой войне, она изображается деятельной, романтической, радостной успехами и победой и всегда осмысленной. Это не так. Война - она серенькая. И деятельного в ней, то есть чистой войны, для каждого, прошедшего ее всю, ничтожно мало. Сегодня ты подстрелил немца, завтра он подстрелил тебя. Разменялись шахматными пешками. Все. А прошедших с боями от Бреста до Сталинграда и от Сталинграда до Берлина не было. Это область фантазии военных писателей.
Остальные 99% времени - это формирования, переезды, жизнь на спокойных участках фронтов, лагеря, лазареты и прочие будни войны. В общем, серое существование, и для большинства еще более бедное, чем обычная наша жизнь. Но все же бесцветными все эти годы назвать нельзя. И именно поэтому о них и сохранилась память.
Я - младший лейтенант запаса, помкомбат, а попросту - взводный, так как командую огневым взводом трехдюймовой батареи народного ополчения г. Ленинграда.
Мне тридцать лет. Инженер, главный технолог завода. На войну пошел, можно сказать, добровольно, то есть не уклонился и не отказался, как поступали многие, твердо знавшие, что на войну лучше не ходить. В этом сказался и законопослушный характер, и незнание жизни вне привычного круга, и просто непривычка думать. Как понял потом, большинство армии и состояло из таких "добровольцев", то есть людей неинициативных, слабохарактерных, равнодушных, не умеющих думать и управлять своей судьбой. Люди с твердым знанием своих интересов и умением их отстоять на войну не шли, и государство ничего не могло с ними поделать.
Не касаясь здесь поступления в народное ополчение и всяких сумбурных перебросок в начале войны, начну с прибытия в августе 1941 года на фронт, то есть на ту последнюю линию, дальше которой идти нельзя - там немцы. Это четвертый километр шоссе Гатчина - Луга. Я командую огневым взводом полубатареи. У меня две трехдюймовые пушки, изготовленные, как написано на медной табличке, на "Казенных Путиловских заводах" в 1902 году. К ним 16 снарядов - по 8 снарядов на орудие. На боку у меня планшет с картой и какими-то бумажками и пистолет ТТ, но без патронов, выдать их мне никто не удосужился. Для обслуживания этих пушек в моем распоряжении человек тридцать солдат, главным образом, студентов первого курса Механического института. Только ездовые, так как батарея на конной тяге - это пожилые солдаты-мужички. Их прислали по моей настойчивой просьбе, так как студенты не только запрягать и править не умели, но боялись крупных жеребцов не меньше, чем немцев. Студенты совсем мальчики и ничему военному не обучены. Правда, перед отправкой их учили маршировке, отданию чести и другим премудростям гарнизонной службы.
Я считаюсь старым воякой, хотя опыта у меня нет. Военные знания, пожалуй, есть, но как их применить, я не знаю. Лет десять меня почти ежегодно на два-три месяца призывали на военные сборы. На этих сборах с завидным постоянством всегда учили одному и тому же, а именно, стрельбе с закрытых позиций, так называемой пятой задаче. Задача состояла в том, что с наблюдательного пункта, сделав тригонометрические вычисления и глядя в бинокль или в стереотрубу, я корректирую огонь батареи, сообщая данные по телефону. Но сейчас у меня нет бинокля, нет телефона, нет ни с кем связи, нет обученных солдат, а главное, там, куда я должен стрелять, - в деревне Пижма - одновременно появляется множество разрывов. Совсем не как на полигоне, где, кроме разрыва от моего выстрела, нет ничего. Да к тому же я не знаю, кто в ту деревню стреляет: мы или немцы.
В один из тихих дней появляется начальство: майор Лещенко - командир дивизиона, крикун и ругатель, а также низенький худощавый политрук батареи Смирнов. Последний побывал на недавно закончившейся финской войне и набрался там опыта. Кстати, с прибытием начальства подвезли и немного снарядов. Походили, посмотрели. Майор для порядка покричал, погрозился и пообещал меня расстрелять. Как я вообще заметил, на войне все кричат, ругаются и грозятся, вероятно, считая, что в этом и состоят организованность и порядок, а может быть, иногда и пряча таким образом свой страх. Политрук, воспользовавшись тем, что майор чем-то отвлекся, тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39