она нам - две таблетки of Russia, а мы ей - две купюры с мордатеньким президентом of Americа.
- Ничего себе цены, - заметил на это Сосо Мамиашвили. - А нельзя ли...
- Нельзя, - оборвал товарища. - Хотя, конечно, если тебе не нужен миллион долларов.
- Миллион долларов? Ты чего, Ёхан Палыч? - И емким народным словцом определил мое состояние - на голову.
Мой друг был прав - вложить в дело двести баксов, чтобы получить миллион? Где это видано, где это слыхано? Ан нет - удивительна и прекрасная наша родная сторонка, только на ней могут происходить такие магические и диковинные глупило и чудило. А все потому, что извилины проходят через известное место, которым большинство самобытного нашего населения думает, когда на нем не сидит.
Через несколько минут к обоюдному удовольствию сторон сделка совершилась, и я стал обладателем двух чудодейственных пилюль. Как заметил один из философов: "Царство науки не знает предела: всюду следы её вечных побед." В этом я должен был скоро убедиться сам.
На прощание доктор Айболит пожелал нам душевного равновесия и физического здоровья, что выглядело с его стороны милой шуткой:
- Молодые люди, побольше употребляйте петрушки!.. В петрушке - сила вашего корня! Надеюсь, понятно, о каком корне речь, хи-хи!
Решив не злоупотреблять гостеприимством, мы поспешили убраться восвояси из этого специфического медицинского учреждения, похожего на лепрозорий, где чесоточные больные выращивают петрушку.
Свободно перевели дух на скоростной трассе, когда убедились, что за нами не организована погоня из "чумавозок" для любителей мыслить чересчур автономно.
- Фу, - сказал Сосо. - Больше я сюда не ездок. Даже за миллион "зеленых".
- Вот именно: будем искать миллион, - задумался я, извлекая из кармашка рубахи две пилюли.
- Одна моя, - запротестовал князь. - Кто платил?
- Ты за рулем, - отмел все притязания. - Крепче за шоферку держись, баран, - повторил я шутку, однажды услышанную по радио.
Мой друг шутку не принял и начал было возмущаться тем, что его обозначили животным, я же, не обращая внимания на его страдания, размышлял, когда лучше заглотить эту кремлевскую отраву: сейчас, в пути, или после, в родном клоповнике? Какая разница тебя, Ванечка, сказал себе, когда скапутишься? В полете, овеваемый летним ветерком, или в душной комодной клетушке? Все равно от судьбы не уйдешь. Так что, кто не рискует...
- А что у нас выпить, кацо?
- Вах, он ещё и пить будет, хам, - окончательно обиделся Сосо. Тридцать три удовольствия...
- Думаю, мне хватит времени, - не слушал товарища, вытаскивая из бардачка плоскую фляжку коньяка, - чтобы улететь к звездам и вернуться...
- Вах! Космонавт, мать тебя так! - матерился Сосо. - Улететь? А я останусь, да?
- Мир вашему дому! - поднял тост и залил в глотку, куда уже были закинуты две пилюли, коньячную бурду. - Эх, душа моя! Лети птичкой-невеличкой!..
И после этих слов - ослепительный взрыв, разметывающий мою телесную плоть в клочья... в радиационные частицы... в космическую пыль...
... Пыль медленно оседала в огромную мутную воронку небытия. Моя субстанция, превратившись в легкое облачко, проплыла мимо пульсирующего основания воронки, затем, ускоряясь, помчалась по туннельному пространству. Наконец вдали блёкнул свет... Ослепительный, как атомный взрыв, свет пылал в беспредельном пространстве; потом угас и я увидел себя в качестве жалкого и беспомощного человека, жмущегося в кресле, похожего на зубоврачебное. Бог мой, больше всего на свете я боялся именно подобных кресел. Куда это меня нелегкая занесла? Где я? И что со мной?
- Туда, куда вы желали-с, - раздался любезный голос, мне знакомый. Чувствуйте себя, как дома.
- Да? Дома? - возмутился. - Какой там на хрен дом? Это не дом? Это черт знает что?!. Где это я?.. А ну отвечайте, когда спрашивают?! - И не получил конкретного ответа, а услышал мелодичный гонг и увидел сквозь сырую пелену трудно различимые старческие неземные лика. Не выдержав всей этой потусторонней фантасмагории, снова завопил в крайнем неудовольствии. - Что это все значит? Может, хватит издеваться над человеком!
- Царем природы, - хохотнул голос; и был мне тоже знаком: старческий, желчный голос, который, помнится, хотел всадить мне кол по самую душистую мою макушку.
- Ага, - обрадовался я. - Старые знакомые! Уже легче... Не покажите-таки свои конспиративные рожи? Плохо что-то я их вижу?
- Я тебе, моральный, урод, сейчас такое покажу, - взвился скрипучий голос.
- Спокойно, братья, - раздался интеллигентный голос. - Будем терпимы.
- Ага, - поддержал я. - Бог терпел и нам велел... Чувствую, вы опять за свое? По душу мою? Сразу скажу: ничего у вас, братья, не выйдет. Душа не продается, как бананы на углу.
- А документик кто подписал? - выступил интеллигентный голос. Собственной кровью.
- Что? - возмутился. - Не знаю никаких документов. И подписываюсь я только чернилами, - последний аргумент, вероятно, сразил моих оппонентов, они на время смолкли, словно совещались. Потом из ниоткуда приплыл бумажный клочок и упал на мое срамное место. - Что это?.. Только не говорите, что эта подтирка имеет юридическую силу?
Вокруг меня завьюжило наждачной пылью. Что-что, а разговаривать на повышенных тонах я умею. Потом страсти улеглись, и я увидел перед собой пластмассовый столик, как в палате у Лб-66. На столике стояли две деревянные миски, наполненные до краев икристой массой. Рядом лежала расписная хохломская ложка. Я принюхался:
- Ба! Это что? Икра? Черная? Красная? Хорошо живете, братья?
- Кушайте на здоровье, - посоветовал льстивый голос.
Я цапнул ложку, зачерпнул ею подгноенного дерьма и... грешен!.. выпульнул, как из катапульты, многотысячные, склизкие дробинки в трудно различимые, повторю, лики.
Что тут началось. Светопреставление. Было такое впечатление, что я вместе с креслом угодил в эпицентр космогонического смерча. Меня мотало, как магноливидную орбитальную станцию в проруби космической бесконечности. От страха я вопил: "Да будет мир и любовь между всеми! И да будут бессильны козни врагов внутренних и внешних, сеятелей плевел на ниве Твоей, писанием словом или делом вносящих шаткость в умы, горечь в сердца, соблазн, раздор и всякую скверну в жизнь!"...
Быть может, это и спасло мою грешную душу. Упала благодать, прекратилась отвратительная круговерть, я сглотнул тошнотворную слюну и назидательно проговорил:
- Не покупаюсь, господа! Тем более на вашу дармовую икру. Она, между прочим, в большом количестве употребленная, действует, как слабительное. Поблагодарите лучше меня, а то бы кто другой надристал на вашу первозданную чистоту!
- Заткнись, тварь земная, - взревели голоса. - Осточертел ты нам; Господи, прости нас грешных!.. Ты!.. Да, мы тебя... из тебя...
Я снова возмутился: мол, что орете на меня, как на привозе? Кто такие, собственно говоря? Второй раз, понимаешь, меня выдергивают из моей же жизни. И, думают, это приятно? Кто такие, признавайтесь, как на духу, черт бы вас?!
- Сейчас ты, родной, узнаешь, кто мы такие?! - пообещал желчный голос.
- А ты, старый хер в небесах, не пугай! - заорал. - Вас много, а я один... пуганый-перепуганный!.. Кто такие? Отвечайте, когда человек спрашивает?
Ниспала многообещающая зловещая тишина. Я понял, что сейчас мне будет худо. Будут бить? Кто и чем? И куда бежать? Я беспомощно огляделся блеклый, бесперспективный свет... пустота... Во всякие я попадал переделки, но чтобы в такую, бесполую?..
- Пусть будет по твоему, человек, - возник велеречивый голос. - Мы ответим на твой вопрос, но ты должен покаяться.
- В чем?!
- Позабыл? Как ты умаял навсегда старушку.
- Какую старушку? - ахнул. - Не знаю никаких старушек? Клянусь.
- Верю, - задумчиво проговорил Некто, пронзив, очевидно, всевидящим оком мой затылок. - С памятью у тебя, человек, плохо. Напоминаю: ты гулял с дочерью у памятника...
- О! Помню-помню! - радостно вскричал: однажды действительно выгуливал Марию в местном, полузаброшенном, неряшливо-весенне-осеннем парке. И прятался в кустах, кинутый на произвол судьбы, памятник, гипсовый уродец, изображавший второго пролетарского дуче в натуральную величину (и по росточку, и по объемам ляжек). Стоял этот неодушевленный урод во френче и ручкой, поврежденной несознательными элементами, указывал в сторону сортира, мол, наша цель - коммунизм. А на грязной стене общественной уборной гашенной известью было неровно выжжено: СССР.
Я и моя дочь внимания бы не обратили на столь пропагандистское, нелицеприятное зрелище. Да брела на свою беду старушка, божий одуванчик. В резиновых ботах. Остановилась, отдыхая, у кустиков; заметила осрамленного временем и потомками Творца новой жизни, перекрестилась. Зачем это сделала? Сама перекрестилась, да ещё этого гипсошлакобетонного монстра перекрестила. Тут меня черт и дернул за язык, спросил, невинно округлив зенки:
- Бабуль? А это кто? На нужник кажет?
К сожалению, я и подумать не мог, что ещё сохранились боевые и революционные старушки. Бедняжка сморщилась от ненависти и прошипела:
- Развинтились все! Всех вас, христопродавцев!.. - и удалилась в сторону, куда указывал её бог: СССР.
А что же я? Я взял дочь за холодную ладошку и увел родного человечка подальше от греха.
Мог ли я даже в страшном сне предположить, что буду находиться в какой-то загадочной, общегалактической дыре и вспоминать одичавшую, в резиновых ботах, бабульку?
- Неужели бабуля... того?.. - удивился я.
- Да-с, - последовал ответ. - Она в расстроенных чувствах поскользнулась в клозете... и утонула.
- Печально, - вздохнул я. - Я, конечно, виноват, но и невиноват. Под ноги надо смотреть.
- Человек, - прервали меня. - Вы каетесь?
- Частично, так сказать, признаю: пошутил неудачно... однако так можно любого обвинить черт знает в чем?
- Не чертыхайся, землянин, - сделали замечание. - Чай, не на привозе.
Я хекнул, хлопнул себя по колену - братья, к которым я угодил, определенно начинались мне нравиться: учились на ходу, братья по разуму.
- Каюсь. Частично, - отмахнулся. - И жду ответа на поставленный мною вопрос: кто такие?
- Отвечаем, частично, - саркастически ответил желчный голос. - Мы из МВФ.
- Откель?
- Из МВФ, человек, - проговорил интеллигентный голос. - Не слышали?
- Знакомая аббревиатура, - задумался.
- Мировой Вспомогательный Фонд, - объяснил велеречивый голос. Запомни!
- Уже запомнил, - поспешил с уверениями. - А чем вы занимаетесь? Если помощью, то кому?
- В данном спектральном времени мы занимаемся вашей планетой, именуемой Земля, - проговорил интеллигентный голос.
- И совершенно зря, - каркнул желчный голос. - Попомните меня: потом будет поздно. Болезнь необходимо уничтожить в зародыше, братья!
- В чем дело? - возмутился я. - Кого вы там собираетесь уничтожать? Нас? Это ещё неизвестно: кто кого?..
- Вот именно. Если мы не уничтожим их, они уничтожат весь Всемировой Организм. Братья, я обращаюсь к вашему разуму!..
- Ничего не понимаю, - взъярился я. - Толком объясните мне, олуху!
И мне объяснили, что планета, именуемая Земля, больна. Являясь клеткой в Мировом Организме, она заражена вирусом под медицинским названием ДЕНЧ, что соответствует онкологическому заболеванию человека, когда одна из его клеток выходит из-под контроля организма. Чтобы остановить разрушительные процессы на Земле, создана экспедиция от Мирового Вспомогательного Фонда. Работа находится в начальной стадии: ведется поиск людей, способных остановить прогрессирующую болезнь.
Я весь этот веселенький, в цветочках, бред внимательно выслушал, а что мне оставалось делать; когда вокруг одни сумасшедшие, делай вид, что ты тоже из МВФ - из медицинско-ветеринарного филиала. Однако после минутного замешательства я решил, что человеку негоже бояться каких-то мифических доброжелателей:
- А где гарантии, что это не вы сами хотите нашу планету в сырьевой придаток?
- Уууааа! - плаксиво взревел желчный голос. - Братья, он из нас делает идиотов.
- Я хочу понять, - обиделся. - И потом: слишком все похоже на душевнобольные фантазии?
- Ваша быстротекущая болезнь в вас самих, - спокойно объяснил велеречивый голос. - Вы, проживающие на одной шестой части суши планеты, своим феерическим... эээ... затрудняюсь назвать этот феномен.
- Расп... йство? - догадался.
- Хм. Вот именно. Этим явлением вы поставили под угрозу существование всей жизни на Земле. И мы здесь только в качестве тех, кто способен остановить разрушительные последствия вашей хаотичной, безумной, нервнобольной деятельности.
- Допустим, все так, - сдавался я, - но зачем вам моя душа. Вы её из меня буквально выковыриваете, как изюм из булочки?.. Сомнительными угрозами. И это меня смущает.
- Спасение в вас самих: вы отдаете нам свои души, а мы помогаем, иначе вынуждены будем принять меры по уничтожению всей злокачественной клетки.
- Крепко-крепко, - сказал я. - А вы знаете, братья, что такое человек без души?
- Или труп, или ничто. На данный период развития человечества ничто составляет 26, 66 %.
- Многовато чего-то, - покачал головой. - Не ошибаетесь, господа?
- Мы никогда не ошибаемся в том, что касается цифр, но с человеком, несколько расстроенно проговорил интеллигентный голос. - Человек для нас пока остается непредсказуемым. Жить во вред себе?.. Ненавидеть себе подобных?.. Уничтожать себе подобных?
- Человек прост как обезьяна! Пожрать да нагадить там, где пожрал, нервничал я. - Боюсь, что ваша миссия будет неудачна.
- Но есть же вы, - раздался хитроватый голос. - Есть вы. Вас мало, но вы способны...
- Нет! - вскричал я. - Вы хотите, чтобы я был ничто ?! Почему я должен жертвовать во имя очередной безумной идеи?.. Надеюсь, знаете нашу многократно операбельную историю?.. Миллионы, миллионы, миллионы жертвовали собой?.. Во имя чего?.. Что мы имеем? Пустоту, такую же, как и у вас здесь!
- А ради дочери? - спросил велеречивый голос. - Неужели ради будущего своей дочери?
- А вот это удар ниже пояса! - завопил нечеловеческим голосом. - Дряни вы галактические! Шантажисты! Это мы тоже проходили: ради ваших детей, ради ваших детей!.. Да, я ради нее, краснобаи вы небесные!.. - Был зол и вне себя: разве можно так поступать - мелко, гадко, корыстно; а ещё из высших, утверждают, сфер?
- Значит, вы не хотите? - с угрозой поинтересовался интеллигентный голос, он же хитроватый, он же желчный, он же велеречивый.
- Нет! - завизжал, пытаясь вырваться из кресла. Тщетно, невидимые путы держали меня. - То есть мне надо подумать! - Бился в истерике. - Что, рожи лукавые, силой хотите душу взять! Не сметь! - Однако какая-то невидимая сила, раздирая грудь, проникла в мой сопротивляющийся организм. Я беспомощно корчился на костыледерном кресле и прощался с самим собой. И казалось, спасения нет, как вдруг мои непотребные вопли превратились в осмысленные, молитвенные слова. - "Да будет мир и любовь между всеми, и да будет бессильны козни врагов, внутренних и внешних, злых сеятелей плевел на ниве Твой!"... - и, слыша торжествующий собственный голос, увидел облачную субстанцию, летящую с невероятной скоростью (скорость света?) по мглистому, пульсирующему туннелю... прочь... прочь от опасной пустоты... И то, что мчалось со скоростью света, очевидно, было мною. Потому, что уж больно оно забористо материлось. - ...!.. ... ..., ...!..
... Кто-то ужасно матерился последними словами и хлесткими оплеухами оздоровлял меня. Что за чертовщина? Матовый и мокрый мир качался перед больными глазами. Разлепив веки, понял, качается лампочкой родное солнышко, сам я валюсь на бережку очередной речушки Вонючки с фекальными проплешинами, и Сосо Мамиашвили поливает бездыханного товарища из ведерка, будто садовый участок.
- Эй, свинтился совсем, что ли? - отплевывался я. - В чем дело, генацвале?
- Слава Богу, - вскричал тот. - Я думал: п... ц!
- К-к-кому?
- Тебе, идиот!.. Тебе!
По его уверениям, я брыкнулся в беспамятство мгновенно, как только заглотил пилюли и коньячок. Через четверть часа начал покрываться веселеньким синюшным цветом трупа, а ещё через несколько минут - забился, хрипя, в конвульсиях. Пришлось тормозить авто и обновлять Вано живой водицей.
- Уф, - сказал я, оглядываясь по сторонам: природа млела под куполом небесного храма. - Хорошо жить на свете, господа, - пошатываясь, вставал на ноги. - Чтобы все так жили, как я летал, блядь.
- А где летал-то, диво лопухинское?
Что мог ответить на этот вопрос. Было ощущение, что я был мертвым. До полета. Я жил мертвым долгое время. И только сейчас начинаю просыпаться. И таких, как я, миллионы. И миллионы. Мы жили во мраке, но теперь, очнувшись от гнетущего кошмарного сна, выходим на улицы, чтобы зажечь лампы на столбах. И когда это случится, куски нашей славы будут парить во всепрощающем ярком свете, и тогда жизнь наша...
Однако для этого нам, живым и мертвым, надо научиться хотя бы не предавать самих себя; о родине уж умолчу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
- Ничего себе цены, - заметил на это Сосо Мамиашвили. - А нельзя ли...
- Нельзя, - оборвал товарища. - Хотя, конечно, если тебе не нужен миллион долларов.
- Миллион долларов? Ты чего, Ёхан Палыч? - И емким народным словцом определил мое состояние - на голову.
Мой друг был прав - вложить в дело двести баксов, чтобы получить миллион? Где это видано, где это слыхано? Ан нет - удивительна и прекрасная наша родная сторонка, только на ней могут происходить такие магические и диковинные глупило и чудило. А все потому, что извилины проходят через известное место, которым большинство самобытного нашего населения думает, когда на нем не сидит.
Через несколько минут к обоюдному удовольствию сторон сделка совершилась, и я стал обладателем двух чудодейственных пилюль. Как заметил один из философов: "Царство науки не знает предела: всюду следы её вечных побед." В этом я должен был скоро убедиться сам.
На прощание доктор Айболит пожелал нам душевного равновесия и физического здоровья, что выглядело с его стороны милой шуткой:
- Молодые люди, побольше употребляйте петрушки!.. В петрушке - сила вашего корня! Надеюсь, понятно, о каком корне речь, хи-хи!
Решив не злоупотреблять гостеприимством, мы поспешили убраться восвояси из этого специфического медицинского учреждения, похожего на лепрозорий, где чесоточные больные выращивают петрушку.
Свободно перевели дух на скоростной трассе, когда убедились, что за нами не организована погоня из "чумавозок" для любителей мыслить чересчур автономно.
- Фу, - сказал Сосо. - Больше я сюда не ездок. Даже за миллион "зеленых".
- Вот именно: будем искать миллион, - задумался я, извлекая из кармашка рубахи две пилюли.
- Одна моя, - запротестовал князь. - Кто платил?
- Ты за рулем, - отмел все притязания. - Крепче за шоферку держись, баран, - повторил я шутку, однажды услышанную по радио.
Мой друг шутку не принял и начал было возмущаться тем, что его обозначили животным, я же, не обращая внимания на его страдания, размышлял, когда лучше заглотить эту кремлевскую отраву: сейчас, в пути, или после, в родном клоповнике? Какая разница тебя, Ванечка, сказал себе, когда скапутишься? В полете, овеваемый летним ветерком, или в душной комодной клетушке? Все равно от судьбы не уйдешь. Так что, кто не рискует...
- А что у нас выпить, кацо?
- Вах, он ещё и пить будет, хам, - окончательно обиделся Сосо. Тридцать три удовольствия...
- Думаю, мне хватит времени, - не слушал товарища, вытаскивая из бардачка плоскую фляжку коньяка, - чтобы улететь к звездам и вернуться...
- Вах! Космонавт, мать тебя так! - матерился Сосо. - Улететь? А я останусь, да?
- Мир вашему дому! - поднял тост и залил в глотку, куда уже были закинуты две пилюли, коньячную бурду. - Эх, душа моя! Лети птичкой-невеличкой!..
И после этих слов - ослепительный взрыв, разметывающий мою телесную плоть в клочья... в радиационные частицы... в космическую пыль...
... Пыль медленно оседала в огромную мутную воронку небытия. Моя субстанция, превратившись в легкое облачко, проплыла мимо пульсирующего основания воронки, затем, ускоряясь, помчалась по туннельному пространству. Наконец вдали блёкнул свет... Ослепительный, как атомный взрыв, свет пылал в беспредельном пространстве; потом угас и я увидел себя в качестве жалкого и беспомощного человека, жмущегося в кресле, похожего на зубоврачебное. Бог мой, больше всего на свете я боялся именно подобных кресел. Куда это меня нелегкая занесла? Где я? И что со мной?
- Туда, куда вы желали-с, - раздался любезный голос, мне знакомый. Чувствуйте себя, как дома.
- Да? Дома? - возмутился. - Какой там на хрен дом? Это не дом? Это черт знает что?!. Где это я?.. А ну отвечайте, когда спрашивают?! - И не получил конкретного ответа, а услышал мелодичный гонг и увидел сквозь сырую пелену трудно различимые старческие неземные лика. Не выдержав всей этой потусторонней фантасмагории, снова завопил в крайнем неудовольствии. - Что это все значит? Может, хватит издеваться над человеком!
- Царем природы, - хохотнул голос; и был мне тоже знаком: старческий, желчный голос, который, помнится, хотел всадить мне кол по самую душистую мою макушку.
- Ага, - обрадовался я. - Старые знакомые! Уже легче... Не покажите-таки свои конспиративные рожи? Плохо что-то я их вижу?
- Я тебе, моральный, урод, сейчас такое покажу, - взвился скрипучий голос.
- Спокойно, братья, - раздался интеллигентный голос. - Будем терпимы.
- Ага, - поддержал я. - Бог терпел и нам велел... Чувствую, вы опять за свое? По душу мою? Сразу скажу: ничего у вас, братья, не выйдет. Душа не продается, как бананы на углу.
- А документик кто подписал? - выступил интеллигентный голос. Собственной кровью.
- Что? - возмутился. - Не знаю никаких документов. И подписываюсь я только чернилами, - последний аргумент, вероятно, сразил моих оппонентов, они на время смолкли, словно совещались. Потом из ниоткуда приплыл бумажный клочок и упал на мое срамное место. - Что это?.. Только не говорите, что эта подтирка имеет юридическую силу?
Вокруг меня завьюжило наждачной пылью. Что-что, а разговаривать на повышенных тонах я умею. Потом страсти улеглись, и я увидел перед собой пластмассовый столик, как в палате у Лб-66. На столике стояли две деревянные миски, наполненные до краев икристой массой. Рядом лежала расписная хохломская ложка. Я принюхался:
- Ба! Это что? Икра? Черная? Красная? Хорошо живете, братья?
- Кушайте на здоровье, - посоветовал льстивый голос.
Я цапнул ложку, зачерпнул ею подгноенного дерьма и... грешен!.. выпульнул, как из катапульты, многотысячные, склизкие дробинки в трудно различимые, повторю, лики.
Что тут началось. Светопреставление. Было такое впечатление, что я вместе с креслом угодил в эпицентр космогонического смерча. Меня мотало, как магноливидную орбитальную станцию в проруби космической бесконечности. От страха я вопил: "Да будет мир и любовь между всеми! И да будут бессильны козни врагов внутренних и внешних, сеятелей плевел на ниве Твоей, писанием словом или делом вносящих шаткость в умы, горечь в сердца, соблазн, раздор и всякую скверну в жизнь!"...
Быть может, это и спасло мою грешную душу. Упала благодать, прекратилась отвратительная круговерть, я сглотнул тошнотворную слюну и назидательно проговорил:
- Не покупаюсь, господа! Тем более на вашу дармовую икру. Она, между прочим, в большом количестве употребленная, действует, как слабительное. Поблагодарите лучше меня, а то бы кто другой надристал на вашу первозданную чистоту!
- Заткнись, тварь земная, - взревели голоса. - Осточертел ты нам; Господи, прости нас грешных!.. Ты!.. Да, мы тебя... из тебя...
Я снова возмутился: мол, что орете на меня, как на привозе? Кто такие, собственно говоря? Второй раз, понимаешь, меня выдергивают из моей же жизни. И, думают, это приятно? Кто такие, признавайтесь, как на духу, черт бы вас?!
- Сейчас ты, родной, узнаешь, кто мы такие?! - пообещал желчный голос.
- А ты, старый хер в небесах, не пугай! - заорал. - Вас много, а я один... пуганый-перепуганный!.. Кто такие? Отвечайте, когда человек спрашивает?
Ниспала многообещающая зловещая тишина. Я понял, что сейчас мне будет худо. Будут бить? Кто и чем? И куда бежать? Я беспомощно огляделся блеклый, бесперспективный свет... пустота... Во всякие я попадал переделки, но чтобы в такую, бесполую?..
- Пусть будет по твоему, человек, - возник велеречивый голос. - Мы ответим на твой вопрос, но ты должен покаяться.
- В чем?!
- Позабыл? Как ты умаял навсегда старушку.
- Какую старушку? - ахнул. - Не знаю никаких старушек? Клянусь.
- Верю, - задумчиво проговорил Некто, пронзив, очевидно, всевидящим оком мой затылок. - С памятью у тебя, человек, плохо. Напоминаю: ты гулял с дочерью у памятника...
- О! Помню-помню! - радостно вскричал: однажды действительно выгуливал Марию в местном, полузаброшенном, неряшливо-весенне-осеннем парке. И прятался в кустах, кинутый на произвол судьбы, памятник, гипсовый уродец, изображавший второго пролетарского дуче в натуральную величину (и по росточку, и по объемам ляжек). Стоял этот неодушевленный урод во френче и ручкой, поврежденной несознательными элементами, указывал в сторону сортира, мол, наша цель - коммунизм. А на грязной стене общественной уборной гашенной известью было неровно выжжено: СССР.
Я и моя дочь внимания бы не обратили на столь пропагандистское, нелицеприятное зрелище. Да брела на свою беду старушка, божий одуванчик. В резиновых ботах. Остановилась, отдыхая, у кустиков; заметила осрамленного временем и потомками Творца новой жизни, перекрестилась. Зачем это сделала? Сама перекрестилась, да ещё этого гипсошлакобетонного монстра перекрестила. Тут меня черт и дернул за язык, спросил, невинно округлив зенки:
- Бабуль? А это кто? На нужник кажет?
К сожалению, я и подумать не мог, что ещё сохранились боевые и революционные старушки. Бедняжка сморщилась от ненависти и прошипела:
- Развинтились все! Всех вас, христопродавцев!.. - и удалилась в сторону, куда указывал её бог: СССР.
А что же я? Я взял дочь за холодную ладошку и увел родного человечка подальше от греха.
Мог ли я даже в страшном сне предположить, что буду находиться в какой-то загадочной, общегалактической дыре и вспоминать одичавшую, в резиновых ботах, бабульку?
- Неужели бабуля... того?.. - удивился я.
- Да-с, - последовал ответ. - Она в расстроенных чувствах поскользнулась в клозете... и утонула.
- Печально, - вздохнул я. - Я, конечно, виноват, но и невиноват. Под ноги надо смотреть.
- Человек, - прервали меня. - Вы каетесь?
- Частично, так сказать, признаю: пошутил неудачно... однако так можно любого обвинить черт знает в чем?
- Не чертыхайся, землянин, - сделали замечание. - Чай, не на привозе.
Я хекнул, хлопнул себя по колену - братья, к которым я угодил, определенно начинались мне нравиться: учились на ходу, братья по разуму.
- Каюсь. Частично, - отмахнулся. - И жду ответа на поставленный мною вопрос: кто такие?
- Отвечаем, частично, - саркастически ответил желчный голос. - Мы из МВФ.
- Откель?
- Из МВФ, человек, - проговорил интеллигентный голос. - Не слышали?
- Знакомая аббревиатура, - задумался.
- Мировой Вспомогательный Фонд, - объяснил велеречивый голос. Запомни!
- Уже запомнил, - поспешил с уверениями. - А чем вы занимаетесь? Если помощью, то кому?
- В данном спектральном времени мы занимаемся вашей планетой, именуемой Земля, - проговорил интеллигентный голос.
- И совершенно зря, - каркнул желчный голос. - Попомните меня: потом будет поздно. Болезнь необходимо уничтожить в зародыше, братья!
- В чем дело? - возмутился я. - Кого вы там собираетесь уничтожать? Нас? Это ещё неизвестно: кто кого?..
- Вот именно. Если мы не уничтожим их, они уничтожат весь Всемировой Организм. Братья, я обращаюсь к вашему разуму!..
- Ничего не понимаю, - взъярился я. - Толком объясните мне, олуху!
И мне объяснили, что планета, именуемая Земля, больна. Являясь клеткой в Мировом Организме, она заражена вирусом под медицинским названием ДЕНЧ, что соответствует онкологическому заболеванию человека, когда одна из его клеток выходит из-под контроля организма. Чтобы остановить разрушительные процессы на Земле, создана экспедиция от Мирового Вспомогательного Фонда. Работа находится в начальной стадии: ведется поиск людей, способных остановить прогрессирующую болезнь.
Я весь этот веселенький, в цветочках, бред внимательно выслушал, а что мне оставалось делать; когда вокруг одни сумасшедшие, делай вид, что ты тоже из МВФ - из медицинско-ветеринарного филиала. Однако после минутного замешательства я решил, что человеку негоже бояться каких-то мифических доброжелателей:
- А где гарантии, что это не вы сами хотите нашу планету в сырьевой придаток?
- Уууааа! - плаксиво взревел желчный голос. - Братья, он из нас делает идиотов.
- Я хочу понять, - обиделся. - И потом: слишком все похоже на душевнобольные фантазии?
- Ваша быстротекущая болезнь в вас самих, - спокойно объяснил велеречивый голос. - Вы, проживающие на одной шестой части суши планеты, своим феерическим... эээ... затрудняюсь назвать этот феномен.
- Расп... йство? - догадался.
- Хм. Вот именно. Этим явлением вы поставили под угрозу существование всей жизни на Земле. И мы здесь только в качестве тех, кто способен остановить разрушительные последствия вашей хаотичной, безумной, нервнобольной деятельности.
- Допустим, все так, - сдавался я, - но зачем вам моя душа. Вы её из меня буквально выковыриваете, как изюм из булочки?.. Сомнительными угрозами. И это меня смущает.
- Спасение в вас самих: вы отдаете нам свои души, а мы помогаем, иначе вынуждены будем принять меры по уничтожению всей злокачественной клетки.
- Крепко-крепко, - сказал я. - А вы знаете, братья, что такое человек без души?
- Или труп, или ничто. На данный период развития человечества ничто составляет 26, 66 %.
- Многовато чего-то, - покачал головой. - Не ошибаетесь, господа?
- Мы никогда не ошибаемся в том, что касается цифр, но с человеком, несколько расстроенно проговорил интеллигентный голос. - Человек для нас пока остается непредсказуемым. Жить во вред себе?.. Ненавидеть себе подобных?.. Уничтожать себе подобных?
- Человек прост как обезьяна! Пожрать да нагадить там, где пожрал, нервничал я. - Боюсь, что ваша миссия будет неудачна.
- Но есть же вы, - раздался хитроватый голос. - Есть вы. Вас мало, но вы способны...
- Нет! - вскричал я. - Вы хотите, чтобы я был ничто ?! Почему я должен жертвовать во имя очередной безумной идеи?.. Надеюсь, знаете нашу многократно операбельную историю?.. Миллионы, миллионы, миллионы жертвовали собой?.. Во имя чего?.. Что мы имеем? Пустоту, такую же, как и у вас здесь!
- А ради дочери? - спросил велеречивый голос. - Неужели ради будущего своей дочери?
- А вот это удар ниже пояса! - завопил нечеловеческим голосом. - Дряни вы галактические! Шантажисты! Это мы тоже проходили: ради ваших детей, ради ваших детей!.. Да, я ради нее, краснобаи вы небесные!.. - Был зол и вне себя: разве можно так поступать - мелко, гадко, корыстно; а ещё из высших, утверждают, сфер?
- Значит, вы не хотите? - с угрозой поинтересовался интеллигентный голос, он же хитроватый, он же желчный, он же велеречивый.
- Нет! - завизжал, пытаясь вырваться из кресла. Тщетно, невидимые путы держали меня. - То есть мне надо подумать! - Бился в истерике. - Что, рожи лукавые, силой хотите душу взять! Не сметь! - Однако какая-то невидимая сила, раздирая грудь, проникла в мой сопротивляющийся организм. Я беспомощно корчился на костыледерном кресле и прощался с самим собой. И казалось, спасения нет, как вдруг мои непотребные вопли превратились в осмысленные, молитвенные слова. - "Да будет мир и любовь между всеми, и да будет бессильны козни врагов, внутренних и внешних, злых сеятелей плевел на ниве Твой!"... - и, слыша торжествующий собственный голос, увидел облачную субстанцию, летящую с невероятной скоростью (скорость света?) по мглистому, пульсирующему туннелю... прочь... прочь от опасной пустоты... И то, что мчалось со скоростью света, очевидно, было мною. Потому, что уж больно оно забористо материлось. - ...!.. ... ..., ...!..
... Кто-то ужасно матерился последними словами и хлесткими оплеухами оздоровлял меня. Что за чертовщина? Матовый и мокрый мир качался перед больными глазами. Разлепив веки, понял, качается лампочкой родное солнышко, сам я валюсь на бережку очередной речушки Вонючки с фекальными проплешинами, и Сосо Мамиашвили поливает бездыханного товарища из ведерка, будто садовый участок.
- Эй, свинтился совсем, что ли? - отплевывался я. - В чем дело, генацвале?
- Слава Богу, - вскричал тот. - Я думал: п... ц!
- К-к-кому?
- Тебе, идиот!.. Тебе!
По его уверениям, я брыкнулся в беспамятство мгновенно, как только заглотил пилюли и коньячок. Через четверть часа начал покрываться веселеньким синюшным цветом трупа, а ещё через несколько минут - забился, хрипя, в конвульсиях. Пришлось тормозить авто и обновлять Вано живой водицей.
- Уф, - сказал я, оглядываясь по сторонам: природа млела под куполом небесного храма. - Хорошо жить на свете, господа, - пошатываясь, вставал на ноги. - Чтобы все так жили, как я летал, блядь.
- А где летал-то, диво лопухинское?
Что мог ответить на этот вопрос. Было ощущение, что я был мертвым. До полета. Я жил мертвым долгое время. И только сейчас начинаю просыпаться. И таких, как я, миллионы. И миллионы. Мы жили во мраке, но теперь, очнувшись от гнетущего кошмарного сна, выходим на улицы, чтобы зажечь лампы на столбах. И когда это случится, куски нашей славы будут парить во всепрощающем ярком свете, и тогда жизнь наша...
Однако для этого нам, живым и мертвым, надо научиться хотя бы не предавать самих себя; о родине уж умолчу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51