Тогда выбирать не приходиться.
Да, я взял на себя функции Господа нашего, и меня оправдывает лишь то, что я не привык уходить от проблем текущего дня по чужой воли. А поскольку эти проблемы бесконечны, то, думаю, я вечен.
... Дождь закончился, но начиналась война. О чем я и сообщил своим друзьям по возвращению в дом родной. Вместе с новым бойцом в лице Костьки Славича, который ничего не понимал и думал, что я шучу. Как всегда. Пришлось признаться о выстреле на ночном балконе, так удачно совпавшем с ударом грома. Мой приятель схватился за голову: этого не может быть?! Его успокоили - ещё как может быть.
- Ваня, - в ужасе вопросил Костька. - Ты убил человека? Как мог?
- А ты хотел оказаться на его месте? - удивился я. - Тогда прости, что твоя мечта...
- Как это? - возмутился зануда. - Я никому плохого не сделал, чтобы меня... И вообще, в чем дело, товарищи?
Я попросил Александру, чтобы она взяла шефство над несчастным простофилей, ибо он начинает действовать мне на нервы. Как лазутчик на балконе. И я за себя не отвечаю. Девушка заметив, что нервы надо лечить водными процедурами, пригласила нового друга в свою обитель - послушать классическую музыку. А мы остались, чтобы выработать единую тактику будущих своих действий.
Не возникало никаких сомнений, что наша чрезмерная активность заставила противника предпринять ответные меры. Следовательно, мы находимся на верном пути. Дело остается за малым - открыв Театр военных действий, принять в нем посильное участие. И не в качестве статистов, но одних из заглавных героев. Хотя возникало впечатление, что несколько самонадеянных лилипутиков мечтают столкнуть лбами двух титанов, не понимая чудовищных последствий этой сшибки. Для всех участников сценической постановки.
- А если Берековский пойдет на попятную? - предположил дальновидный Мойша.
- В каком смысле?
- Вдруг передумает идти войной?
Мы порассуждали на эту тему и пришли к выводу, что запись, которую мы сладили с помощью "жучков", очень даже может нам пригодиться. В крайнем случае. В качестве компрометирующего материала. Для господина Лиськина тот будет рад услышать объявление войны открытым текстом.
- Ох, вляпаемся мы, как братец-лис в смолу, - вспомнил английскую сказку господин Могилевский.
Мы его успокоили: чему быть, тому не миновать. Главное, чтобы не в говно. На этом полуночное совещание закончилось - Сосо взял на руки прикорнувшую на тахте Софочку и удалился в её комнату; я же отправился к любителям классического музона и своим мужланским появлением нарушил гармонию филиала концертного зала имени П.И.Чайковского. Мне тоже нравится музыкальная классика: молчание - золото, а слово - серебро, моя любовь бесценное добро, слова любви нам нелегко сберечь, так сохраним молчание наших встреч. То есть сиди с умным видом и делай вид, что наслаждаешься адажио Генделя, и никаких проблем. С любимой.
- "Уж полночь близится, а Германа все нет", - ляпнул. - Я вместо него, господа!
- Да, Лопухин, вы не граф, - фыркнула Александра и, кажется, по этой уважительной причине выпроводила крестьянского сына из своей светелке; вместе с другим дворовым - Костькой Славичем.
Последний, бредущий по кишечному тракту коридора, уже ничего не понимал - почему он здесь и как так могут жить люди? В конце просвещенного ХХ века. Могут, успокоил я товарища, и даже счастливо.
По возвращению в комнату мы обнаружили таких счастливчиков: человека и кота, почивающих на тахте. Хорошо, что у меня нет бегемота, сказал я, плюхаясь на пружины. А я куда, задумался Костька Славич, не привыкший к таким простым и надежным удобствам.
- Подвинь кота, - посоветовал я, - или накройся им, как ковриком.
И на этом трудный день закончился - маленько попинав друг друга, люди и звери притихли, как бойцы в окопах перед смертельно-опасной атакой.
Я спал без сновидений и только под утро из-за кактуса выплыл призрак бабки Ефросинии. Он был озабочен и грозил мне пальцем: ох, милок, с огнем играшь. На что я отмахнулся, мол, ничего, бабулька, рыли могилку на совесть, чай, не себе...
И проснулся от ора - моя рука гуляла по лицу Костьки Славича, который спросонья принял её за костлявую ладошку своей смертушки. Перебудив весь дом, мы совершили веселый подъем: кот летал меж нас, как белка-летяга, и душераздирающе матерился на своем зоологическом слогане. Потом утренний туалет и зарядка. Насчет физических упражнений, конечно, шутка, а все остальное правда. За чаем мы окончательно распределили роли в новой театральной постановке, обещавшей быть занимательной для публики, которая мечтала увидеть энергичное эстрадно-кровопролитное представление.
Я и Александра отправлялись на дежурство под стены банка "Дельта", князь Сосо и княгиня София - отслеживать передвижения шоумена, у господина Могилевского была задача (с помощью друзей) проникнуть с познавательной целью в Министерство финансов, чтобы пронюхать хотя бы что-нибудь о программе "'S", коллега Костька Славич оставался за дежурного, отвечающего за материальную часть комнаты и кота. Наш друг попытался было протестовать, да мы некстати начали вооружаться, и его желание принять участие в акциях устрашения противника исчезло само собой.
Утренний город после дождя был приятен для глаза. Прохожие прыгали через лужи и казалось, что они гоняют между собой солнечные мячи. В набухших деревьях ещё путалась ночь.
Такое впечатление, что её не было, этой ночи. Следовательно, и нет трупа, плюхнушего мешком с костями на капот машины. Авто обиженно взвыло охранительной сиреной - и вокруг него замелькали тени. Я не стал разбираться кому принадлежат эти тени... Живым или мертвым?..
Как призрачна граница между жизнью и смертью... между светом и тенью... Кажется, вот ты: наполнен жизненной энергий, ты весел и полифоничен, ты вечен в этом миру, и вдруг - плюм-ц. Или кирпич, или пуля, или слово. И все, бренная жизнь твоя, как освещенный океанский лайнер, удаляется от тебя, неудачника, бултыхающегося во мраке мироздания. Брр!
- Ты что, Ванечка? - прервала мои чудные видения Александра. - Гуляли ночью?
- Мать, - обиделся я, - на работе не пьем. Только в исключительных случаях.
- А поскольку вся наша жизнь - исключительный случай, - засмеялась моя спутница.
Пьешь - плохо, не пьешь - никто не верит, такая вот наша национальная заковыка. И что остается? Правильно - пить под подушкой, как это уже не раз наблюдалось в нашей многострадальной истории. И все будут довольны: и мировое сообщество, и ты сам, вершитель судеб человеческих.
Пока я рассуждал на темы отвлеченные, наше "Вольво", напичканное шпионским спецоборудованием, прибыло на стоянку Бизнес-центра. Над огромным монстровидным зданием восходило, скажем так, Солнце первичного накопления капитала: сновали бронированные автомобильчики, перевозящие холщовые мешки, набитые денежным мусором, телохранители старательно охраняли хозяев, выбирающихся из лимузинов, торопились в святилище золотого тельца клерки...
- Ограбить бы броневичок, - высказал я вслух мысль миллионов своих обнищавших соотечественников, - но без жертв.
- Так не бывает, Ванечка, - заметила Александра. - За все надо платить. Или собой, или другими.
- Какая ты умненькая-разумненькая, - и попытался чмокнуть девичью щеку.
- Мы на работе, Лопухин, - увернулась. - Займись, пожалуйста, делом.
Делать нечего - когда женщина употребляет волшебное словцо, то лучше выполнить её настоятельную просьбу. И я занялся хитропопой аппаратурой, способной вырвать из бетонных недр необходимую нам информацию. Такие времена: кто владеет информацией, тот владеет миром. Я натянул на уши наушники и сделал вид, что получаю усладу от симфонического оркестра под управлением товарища Гинзбурга. И что же? В наушниках - тишина, как в родовитом склепе глубокой ночью. Что за чертовщина? Почему нет связи с лавочниками, поклоняющимся глистному значку $?
Надо сказать, что с техникой у меня сложные отношения и поэтому, прежде чем пинать ногами устройство, напоминающее изнеженный механизм из страны Восходящего солнца, попытался найти с ним общий язык. Склонив голову, предпринял попытку обнаружить причину его, прошу прощения, пассивности. И очень неудачно - странная, как будто искрящаяся боль прожгла мой становой хребет, и последнее, что помню - это удивление: что с тобой, родной? И все - вселенская мга...
Если говорить красиво, то неизвестно сколько по времени мой телесный астероид плавал во всесветной топи небытия. Наконец я плюхнулся на грешную твердь и, видимо, от удара мои мозговые извилины снова принялись функционировать по старой программе, заложенной природой.
Ну и слава Богу, решил я, открывая глаза, если ты, Мудак Иваныч, ещё не угодил под сталепрокатный пресс и, если тебя не закатали в асфальт нового МКАД, то существует великолепный шанс начать жизнь с чистого листа.
Карликовое солнце тускнело под пористым небесным куполом; потом пришло понимание, что это бетонный потолок и под ним лампочка Ильича в двадцать пять ватт. Было впечатление, что через меня пропустили электрический разряд в шесть тысяч этих лампочек. И, как после выяснилось, я был абсолютно прав в своих горьких предположениях: без сомнений, человек хороший проводник, но необязательно при этом, господа, делать из него древесный уголь. Проявив редкую силу воли, я заставил непослушное тело подтянуться к стене. Она была приятно холодна. Уфф! Переведя дух, вспомнил об Александре. Проклятье! Где она и что с ней? Бесславие на мою лоховскую голову. Так лопухнуться? Полностью оправдываешь свою многозначительную фамилию, Ёхан Палыч! Что же делать? Не пора ли принимать решительные контрмеры? Осмотревшись, понял, что слишком горяч в желании победить врага на его территории. Потому что находился в бетонном мешке. Без окон, но с цельнометаллической дверью, способной выдержать прямое попадание кумулятивного снаряда. А что у меня? Лоб, конечно, тренированный, но не до такой степени надежности, как того хотелось.
Мои размышления о хлипкости человеческой плоти были прерваны скрежетом металлических запоров. Я обрадовался: ба, свобода встретит меня у входа! А вместо неё - две малопривлекательные персоны, по сравнению с которыми моему Йехуа можно было давать Нобелевскую премию за самостоятельное интеллектуальное развитие. Без лишних слов они подняли меня, не буду оригинальным, как пушинку, и переместили в пространстве. Что было совсем неплохо. Если бы мне хотели свернуть шею, то проблем у этаких горилл не возникло.
Судя по всему мое бездыханное тело переправили в небольшой спортивный комплекс, где удобно проводить соревнования по тяжелой атлетики и вышибать мозги из строптивых дурней. Боюсь, что состязания по подъему тяжести уже закончились. Остается второе. И все потому, что я за сладкие годы жизни на "гражданке" полностью утерял навыки выживания, кои приобрел во время армейских будней. Вот что значит жить в удовольствие: пить, курить и не предохраняться во время совокуплений с нашим опасным бытием. Имеем то, что имеем. Тупиковую ветвь развития цивилизации. Это я про себя, её яркого представителя. И двух питекантропов, сопящих за моей спиной и не подозревающих, как им повезло.
Меня учили убивать и этот навык, знаю, сохранен в моей генетической памяти, он в моей плоти и крови. Отцы-командиры хорошо знали свое дело. Есть специальные приемы умерщвления физического объекта, основанные на восточных единоборствах. А если к этому прибавить нашу лютую ненависть к врагу и азиатскую страсть к изуверствам, то выходит такая гремучая смесь боевого искусства современного бойца, что в сравнении с ним бессмертное учение Шаолинь - это ветхий завет в руках смиренного послушника.
Например, "кошачьим" движением руки я мог бы запустить пальцы в глазницы первого питекантропа и вырвать оттуда упругие глазные яблоки, а второго навсегда нейтрализовать ударом указательного в область слухового гнезда... Нет проблем. Вопрос в другом. Зачем? Не надо торопиться. Подожди и узнаешь истинного врага и его намерения. И тогда действуй.
Наконец наше путешествие по бетонным казематам закончилось. Меня завели в комнату, где раньше воспитывали олимпийские резервы: в шкафу и на полках стояли спортивные кубки, смахивающие на урны в колумбарии. На стене замечались вымпелы прошлого физкультурного признания. За окном бродили ультрамариновые сумерки. День, как говорится, прошел незаметно. Надеюсь, мои друзья, заметив потери в своих рядах, не начали обстреливать банковскую цитадель ракетными установками.
Я сел на стул, на который мне предупредительно указали. Бейсбольной битой. Радовало, что стул не был электрическим. Обыкновенный, скрипучий друг в четыре ножки, удобный для обороны и нападения. Потом наступили минуты томительного, как утверждают романисты-дантисты, ожидания. Я заскучал, чувствуя, что где-то там, в соседнем параллельном мире, плетутся нити хитрой интриги, где мне тоже отводят роль. Какую? Если слуги со словами "Кушать подано, господа" и блюдом, где в качестве яств тротиловые шашечки, то простите-простите...
На этом мое гордое уединение закончилось - появился тот, кто должен был явиться. По замыслу мелкотравчатого режиссера. Господин Фирсов собственной охранительной персоной. В летней сетчатой майке и тренировочных шароварах. Сев за стол, сочувственно улыбнулся мне, как тренер ученику, выпустившему штангу на головы требовательным судьям:
- Как дела, Иван Палыч?
- Ху... вые, Игорь Петрович, - признался. - Я вам что, лампочка Ильича, чтобы меня электричеством бить?
- Похоже на то.
- А почему, понимаешь?
- Потому, что мы сами не хотим быть лампочками, - и кинул на стол "жучки". - Вопросы имеются?
- Имеются, - сознался. - Вы хотите, чтобы я написал репортаж о ваших героических буднях?
Мой невинный вопрос вызвал приступ смеха у секьюрити. С чувством юмора у него было в порядке, что несколько обнадеживало. Меня. Отсмеявшись, телохранитель со стуком плюхнул на стол "Стечкин" и "Nikon", повторив: имеются ещё вопросы?
- Имеются, - снова признался я. - Где девушка?
- Она - девушка? - усмехнулся господин Фирсов и сделал неприличный жест рукой. - Прелестно-прелестно...
- Слушай ты, говнюк в штопанном гондоне, - не выдержал я, - если с ней что-то... - и не успел договорить: боль и ослепительная вспышка вырвали меня из этого пасмурного мирка.
Неведомо, сколько по времени продолжался мой новый насильственный полет в болотной топи мглистого небытия... пренеприятнейшее, надо сказать, ощущение... наконец я увидел рассеивающий свет и услышал знакомый голос:
- Ну-с, вот только не надо притворяться, Иван Палыч. Эй, бодрее-бодрее.
Кажется, кто-то из питекантропов, дежуривших позади меня, спутал мою же голову с бейсбольной дыней и огрел её битой. Обидно и неприятно. Неприятно, что беседа складывается таким немилосердным образом. По-моему, я неправильно понят. Боюсь, прийдется переходить на древнеславянский слоган, чтобы сохранить котелок с поврежденными мозгами.
- Ну-с, продолжим?
- Не будете ли вы так любезны, - сказал я, выплевывая на пол желчную слюну боли, - воды, пожалуйста, мать вашу так, козлов!
- Да, вы, Иван Палыч, сама любезность, - сказали мне и сделали знак. А за козлов ответишь.
Получив премиальный стакан с хлорированной водой, я попытался привести мысли, ха-ха, в порядок. Тебя, Ванек, пытаются приручить. Зачем? Получив на этот вопрос ответ, можно будет предпринимать дальнейшие шаги.
- Как самочувствие? - поинтересовался господин Фирсов, когда убедился, что я способен выдержать новый удар.
- Лучше всех, - ответил я, - как у космонавта. После приземления.
- Нет, товарищ, наш полет продолжается, - проговорил телохранитель. И чтобы он закончился для всех нас удачно, прошу вас, Иван Палыч, быть откровенным, как на исповеди.
- Да, вы, Игорь Петрович, сама любезность, - и поспешил с требованием. - Только не надо профилактики, а то я сам за себя не отвечаю.
- Ой, как страшно, щелкопер, - засмеялся господин Фирсов. - Хотя отдаю должное: бойца мы потеряли из-за тебя, сучок. Ну да ладно: Бог дал, Бог взял.
- О каком бойце речь?
- Все о том же, - и указал на "Стечкина" и "Nikon". - Не надо валять дурака, Ваня. Мы профессионалы и работаем на совесть.
- И чем могу вам помочь?
- Поскольку ты человек Лиськина, то есть предложение. Очень доверительное...
- Я весь внимания.
- Ох, сукин сын, - покачал головой секьюрити. - Мало тебя били в жизни.
- Били-били, - признался я. - Но мы отвлеклись.
- Итак, повторяю, поскольку ты человек Лиськина, то убеди его, чтобы он поделился информацией о программе "S".
- О программе "S", - повторил я.
- Вот именно. А мы вам девушку. В полной её сохранности. И будем мир во всем мире.
- Не понимаю о какой программе речь?
У моего собеседника появилось желание подать знак, чтобы вновь огрели строптивца дубинкой, однако сдержал своим чувства и принялся подробно излагать суть проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Да, я взял на себя функции Господа нашего, и меня оправдывает лишь то, что я не привык уходить от проблем текущего дня по чужой воли. А поскольку эти проблемы бесконечны, то, думаю, я вечен.
... Дождь закончился, но начиналась война. О чем я и сообщил своим друзьям по возвращению в дом родной. Вместе с новым бойцом в лице Костьки Славича, который ничего не понимал и думал, что я шучу. Как всегда. Пришлось признаться о выстреле на ночном балконе, так удачно совпавшем с ударом грома. Мой приятель схватился за голову: этого не может быть?! Его успокоили - ещё как может быть.
- Ваня, - в ужасе вопросил Костька. - Ты убил человека? Как мог?
- А ты хотел оказаться на его месте? - удивился я. - Тогда прости, что твоя мечта...
- Как это? - возмутился зануда. - Я никому плохого не сделал, чтобы меня... И вообще, в чем дело, товарищи?
Я попросил Александру, чтобы она взяла шефство над несчастным простофилей, ибо он начинает действовать мне на нервы. Как лазутчик на балконе. И я за себя не отвечаю. Девушка заметив, что нервы надо лечить водными процедурами, пригласила нового друга в свою обитель - послушать классическую музыку. А мы остались, чтобы выработать единую тактику будущих своих действий.
Не возникало никаких сомнений, что наша чрезмерная активность заставила противника предпринять ответные меры. Следовательно, мы находимся на верном пути. Дело остается за малым - открыв Театр военных действий, принять в нем посильное участие. И не в качестве статистов, но одних из заглавных героев. Хотя возникало впечатление, что несколько самонадеянных лилипутиков мечтают столкнуть лбами двух титанов, не понимая чудовищных последствий этой сшибки. Для всех участников сценической постановки.
- А если Берековский пойдет на попятную? - предположил дальновидный Мойша.
- В каком смысле?
- Вдруг передумает идти войной?
Мы порассуждали на эту тему и пришли к выводу, что запись, которую мы сладили с помощью "жучков", очень даже может нам пригодиться. В крайнем случае. В качестве компрометирующего материала. Для господина Лиськина тот будет рад услышать объявление войны открытым текстом.
- Ох, вляпаемся мы, как братец-лис в смолу, - вспомнил английскую сказку господин Могилевский.
Мы его успокоили: чему быть, тому не миновать. Главное, чтобы не в говно. На этом полуночное совещание закончилось - Сосо взял на руки прикорнувшую на тахте Софочку и удалился в её комнату; я же отправился к любителям классического музона и своим мужланским появлением нарушил гармонию филиала концертного зала имени П.И.Чайковского. Мне тоже нравится музыкальная классика: молчание - золото, а слово - серебро, моя любовь бесценное добро, слова любви нам нелегко сберечь, так сохраним молчание наших встреч. То есть сиди с умным видом и делай вид, что наслаждаешься адажио Генделя, и никаких проблем. С любимой.
- "Уж полночь близится, а Германа все нет", - ляпнул. - Я вместо него, господа!
- Да, Лопухин, вы не граф, - фыркнула Александра и, кажется, по этой уважительной причине выпроводила крестьянского сына из своей светелке; вместе с другим дворовым - Костькой Славичем.
Последний, бредущий по кишечному тракту коридора, уже ничего не понимал - почему он здесь и как так могут жить люди? В конце просвещенного ХХ века. Могут, успокоил я товарища, и даже счастливо.
По возвращению в комнату мы обнаружили таких счастливчиков: человека и кота, почивающих на тахте. Хорошо, что у меня нет бегемота, сказал я, плюхаясь на пружины. А я куда, задумался Костька Славич, не привыкший к таким простым и надежным удобствам.
- Подвинь кота, - посоветовал я, - или накройся им, как ковриком.
И на этом трудный день закончился - маленько попинав друг друга, люди и звери притихли, как бойцы в окопах перед смертельно-опасной атакой.
Я спал без сновидений и только под утро из-за кактуса выплыл призрак бабки Ефросинии. Он был озабочен и грозил мне пальцем: ох, милок, с огнем играшь. На что я отмахнулся, мол, ничего, бабулька, рыли могилку на совесть, чай, не себе...
И проснулся от ора - моя рука гуляла по лицу Костьки Славича, который спросонья принял её за костлявую ладошку своей смертушки. Перебудив весь дом, мы совершили веселый подъем: кот летал меж нас, как белка-летяга, и душераздирающе матерился на своем зоологическом слогане. Потом утренний туалет и зарядка. Насчет физических упражнений, конечно, шутка, а все остальное правда. За чаем мы окончательно распределили роли в новой театральной постановке, обещавшей быть занимательной для публики, которая мечтала увидеть энергичное эстрадно-кровопролитное представление.
Я и Александра отправлялись на дежурство под стены банка "Дельта", князь Сосо и княгиня София - отслеживать передвижения шоумена, у господина Могилевского была задача (с помощью друзей) проникнуть с познавательной целью в Министерство финансов, чтобы пронюхать хотя бы что-нибудь о программе "'S", коллега Костька Славич оставался за дежурного, отвечающего за материальную часть комнаты и кота. Наш друг попытался было протестовать, да мы некстати начали вооружаться, и его желание принять участие в акциях устрашения противника исчезло само собой.
Утренний город после дождя был приятен для глаза. Прохожие прыгали через лужи и казалось, что они гоняют между собой солнечные мячи. В набухших деревьях ещё путалась ночь.
Такое впечатление, что её не было, этой ночи. Следовательно, и нет трупа, плюхнушего мешком с костями на капот машины. Авто обиженно взвыло охранительной сиреной - и вокруг него замелькали тени. Я не стал разбираться кому принадлежат эти тени... Живым или мертвым?..
Как призрачна граница между жизнью и смертью... между светом и тенью... Кажется, вот ты: наполнен жизненной энергий, ты весел и полифоничен, ты вечен в этом миру, и вдруг - плюм-ц. Или кирпич, или пуля, или слово. И все, бренная жизнь твоя, как освещенный океанский лайнер, удаляется от тебя, неудачника, бултыхающегося во мраке мироздания. Брр!
- Ты что, Ванечка? - прервала мои чудные видения Александра. - Гуляли ночью?
- Мать, - обиделся я, - на работе не пьем. Только в исключительных случаях.
- А поскольку вся наша жизнь - исключительный случай, - засмеялась моя спутница.
Пьешь - плохо, не пьешь - никто не верит, такая вот наша национальная заковыка. И что остается? Правильно - пить под подушкой, как это уже не раз наблюдалось в нашей многострадальной истории. И все будут довольны: и мировое сообщество, и ты сам, вершитель судеб человеческих.
Пока я рассуждал на темы отвлеченные, наше "Вольво", напичканное шпионским спецоборудованием, прибыло на стоянку Бизнес-центра. Над огромным монстровидным зданием восходило, скажем так, Солнце первичного накопления капитала: сновали бронированные автомобильчики, перевозящие холщовые мешки, набитые денежным мусором, телохранители старательно охраняли хозяев, выбирающихся из лимузинов, торопились в святилище золотого тельца клерки...
- Ограбить бы броневичок, - высказал я вслух мысль миллионов своих обнищавших соотечественников, - но без жертв.
- Так не бывает, Ванечка, - заметила Александра. - За все надо платить. Или собой, или другими.
- Какая ты умненькая-разумненькая, - и попытался чмокнуть девичью щеку.
- Мы на работе, Лопухин, - увернулась. - Займись, пожалуйста, делом.
Делать нечего - когда женщина употребляет волшебное словцо, то лучше выполнить её настоятельную просьбу. И я занялся хитропопой аппаратурой, способной вырвать из бетонных недр необходимую нам информацию. Такие времена: кто владеет информацией, тот владеет миром. Я натянул на уши наушники и сделал вид, что получаю усладу от симфонического оркестра под управлением товарища Гинзбурга. И что же? В наушниках - тишина, как в родовитом склепе глубокой ночью. Что за чертовщина? Почему нет связи с лавочниками, поклоняющимся глистному значку $?
Надо сказать, что с техникой у меня сложные отношения и поэтому, прежде чем пинать ногами устройство, напоминающее изнеженный механизм из страны Восходящего солнца, попытался найти с ним общий язык. Склонив голову, предпринял попытку обнаружить причину его, прошу прощения, пассивности. И очень неудачно - странная, как будто искрящаяся боль прожгла мой становой хребет, и последнее, что помню - это удивление: что с тобой, родной? И все - вселенская мга...
Если говорить красиво, то неизвестно сколько по времени мой телесный астероид плавал во всесветной топи небытия. Наконец я плюхнулся на грешную твердь и, видимо, от удара мои мозговые извилины снова принялись функционировать по старой программе, заложенной природой.
Ну и слава Богу, решил я, открывая глаза, если ты, Мудак Иваныч, ещё не угодил под сталепрокатный пресс и, если тебя не закатали в асфальт нового МКАД, то существует великолепный шанс начать жизнь с чистого листа.
Карликовое солнце тускнело под пористым небесным куполом; потом пришло понимание, что это бетонный потолок и под ним лампочка Ильича в двадцать пять ватт. Было впечатление, что через меня пропустили электрический разряд в шесть тысяч этих лампочек. И, как после выяснилось, я был абсолютно прав в своих горьких предположениях: без сомнений, человек хороший проводник, но необязательно при этом, господа, делать из него древесный уголь. Проявив редкую силу воли, я заставил непослушное тело подтянуться к стене. Она была приятно холодна. Уфф! Переведя дух, вспомнил об Александре. Проклятье! Где она и что с ней? Бесславие на мою лоховскую голову. Так лопухнуться? Полностью оправдываешь свою многозначительную фамилию, Ёхан Палыч! Что же делать? Не пора ли принимать решительные контрмеры? Осмотревшись, понял, что слишком горяч в желании победить врага на его территории. Потому что находился в бетонном мешке. Без окон, но с цельнометаллической дверью, способной выдержать прямое попадание кумулятивного снаряда. А что у меня? Лоб, конечно, тренированный, но не до такой степени надежности, как того хотелось.
Мои размышления о хлипкости человеческой плоти были прерваны скрежетом металлических запоров. Я обрадовался: ба, свобода встретит меня у входа! А вместо неё - две малопривлекательные персоны, по сравнению с которыми моему Йехуа можно было давать Нобелевскую премию за самостоятельное интеллектуальное развитие. Без лишних слов они подняли меня, не буду оригинальным, как пушинку, и переместили в пространстве. Что было совсем неплохо. Если бы мне хотели свернуть шею, то проблем у этаких горилл не возникло.
Судя по всему мое бездыханное тело переправили в небольшой спортивный комплекс, где удобно проводить соревнования по тяжелой атлетики и вышибать мозги из строптивых дурней. Боюсь, что состязания по подъему тяжести уже закончились. Остается второе. И все потому, что я за сладкие годы жизни на "гражданке" полностью утерял навыки выживания, кои приобрел во время армейских будней. Вот что значит жить в удовольствие: пить, курить и не предохраняться во время совокуплений с нашим опасным бытием. Имеем то, что имеем. Тупиковую ветвь развития цивилизации. Это я про себя, её яркого представителя. И двух питекантропов, сопящих за моей спиной и не подозревающих, как им повезло.
Меня учили убивать и этот навык, знаю, сохранен в моей генетической памяти, он в моей плоти и крови. Отцы-командиры хорошо знали свое дело. Есть специальные приемы умерщвления физического объекта, основанные на восточных единоборствах. А если к этому прибавить нашу лютую ненависть к врагу и азиатскую страсть к изуверствам, то выходит такая гремучая смесь боевого искусства современного бойца, что в сравнении с ним бессмертное учение Шаолинь - это ветхий завет в руках смиренного послушника.
Например, "кошачьим" движением руки я мог бы запустить пальцы в глазницы первого питекантропа и вырвать оттуда упругие глазные яблоки, а второго навсегда нейтрализовать ударом указательного в область слухового гнезда... Нет проблем. Вопрос в другом. Зачем? Не надо торопиться. Подожди и узнаешь истинного врага и его намерения. И тогда действуй.
Наконец наше путешествие по бетонным казематам закончилось. Меня завели в комнату, где раньше воспитывали олимпийские резервы: в шкафу и на полках стояли спортивные кубки, смахивающие на урны в колумбарии. На стене замечались вымпелы прошлого физкультурного признания. За окном бродили ультрамариновые сумерки. День, как говорится, прошел незаметно. Надеюсь, мои друзья, заметив потери в своих рядах, не начали обстреливать банковскую цитадель ракетными установками.
Я сел на стул, на который мне предупредительно указали. Бейсбольной битой. Радовало, что стул не был электрическим. Обыкновенный, скрипучий друг в четыре ножки, удобный для обороны и нападения. Потом наступили минуты томительного, как утверждают романисты-дантисты, ожидания. Я заскучал, чувствуя, что где-то там, в соседнем параллельном мире, плетутся нити хитрой интриги, где мне тоже отводят роль. Какую? Если слуги со словами "Кушать подано, господа" и блюдом, где в качестве яств тротиловые шашечки, то простите-простите...
На этом мое гордое уединение закончилось - появился тот, кто должен был явиться. По замыслу мелкотравчатого режиссера. Господин Фирсов собственной охранительной персоной. В летней сетчатой майке и тренировочных шароварах. Сев за стол, сочувственно улыбнулся мне, как тренер ученику, выпустившему штангу на головы требовательным судьям:
- Как дела, Иван Палыч?
- Ху... вые, Игорь Петрович, - признался. - Я вам что, лампочка Ильича, чтобы меня электричеством бить?
- Похоже на то.
- А почему, понимаешь?
- Потому, что мы сами не хотим быть лампочками, - и кинул на стол "жучки". - Вопросы имеются?
- Имеются, - сознался. - Вы хотите, чтобы я написал репортаж о ваших героических буднях?
Мой невинный вопрос вызвал приступ смеха у секьюрити. С чувством юмора у него было в порядке, что несколько обнадеживало. Меня. Отсмеявшись, телохранитель со стуком плюхнул на стол "Стечкин" и "Nikon", повторив: имеются ещё вопросы?
- Имеются, - снова признался я. - Где девушка?
- Она - девушка? - усмехнулся господин Фирсов и сделал неприличный жест рукой. - Прелестно-прелестно...
- Слушай ты, говнюк в штопанном гондоне, - не выдержал я, - если с ней что-то... - и не успел договорить: боль и ослепительная вспышка вырвали меня из этого пасмурного мирка.
Неведомо, сколько по времени продолжался мой новый насильственный полет в болотной топи мглистого небытия... пренеприятнейшее, надо сказать, ощущение... наконец я увидел рассеивающий свет и услышал знакомый голос:
- Ну-с, вот только не надо притворяться, Иван Палыч. Эй, бодрее-бодрее.
Кажется, кто-то из питекантропов, дежуривших позади меня, спутал мою же голову с бейсбольной дыней и огрел её битой. Обидно и неприятно. Неприятно, что беседа складывается таким немилосердным образом. По-моему, я неправильно понят. Боюсь, прийдется переходить на древнеславянский слоган, чтобы сохранить котелок с поврежденными мозгами.
- Ну-с, продолжим?
- Не будете ли вы так любезны, - сказал я, выплевывая на пол желчную слюну боли, - воды, пожалуйста, мать вашу так, козлов!
- Да, вы, Иван Палыч, сама любезность, - сказали мне и сделали знак. А за козлов ответишь.
Получив премиальный стакан с хлорированной водой, я попытался привести мысли, ха-ха, в порядок. Тебя, Ванек, пытаются приручить. Зачем? Получив на этот вопрос ответ, можно будет предпринимать дальнейшие шаги.
- Как самочувствие? - поинтересовался господин Фирсов, когда убедился, что я способен выдержать новый удар.
- Лучше всех, - ответил я, - как у космонавта. После приземления.
- Нет, товарищ, наш полет продолжается, - проговорил телохранитель. И чтобы он закончился для всех нас удачно, прошу вас, Иван Палыч, быть откровенным, как на исповеди.
- Да, вы, Игорь Петрович, сама любезность, - и поспешил с требованием. - Только не надо профилактики, а то я сам за себя не отвечаю.
- Ой, как страшно, щелкопер, - засмеялся господин Фирсов. - Хотя отдаю должное: бойца мы потеряли из-за тебя, сучок. Ну да ладно: Бог дал, Бог взял.
- О каком бойце речь?
- Все о том же, - и указал на "Стечкина" и "Nikon". - Не надо валять дурака, Ваня. Мы профессионалы и работаем на совесть.
- И чем могу вам помочь?
- Поскольку ты человек Лиськина, то есть предложение. Очень доверительное...
- Я весь внимания.
- Ох, сукин сын, - покачал головой секьюрити. - Мало тебя били в жизни.
- Били-били, - признался я. - Но мы отвлеклись.
- Итак, повторяю, поскольку ты человек Лиськина, то убеди его, чтобы он поделился информацией о программе "S".
- О программе "S", - повторил я.
- Вот именно. А мы вам девушку. В полной её сохранности. И будем мир во всем мире.
- Не понимаю о какой программе речь?
У моего собеседника появилось желание подать знак, чтобы вновь огрели строптивца дубинкой, однако сдержал своим чувства и принялся подробно излагать суть проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51