– И наша особая благодарность достопочтенному Николасу Элбету. Ура!Она удивилась, как могло быть ей так плохо полчаса назад и так великолепно сейчас.– Хорошо сказано, моя дорогая, – без всяких объяснений Ник ловко переставил тарелку Джорджины и свою на поднос и сунул подмышку бутылку вина – Думаю, мы можем исчезнуть и оставить юных леди устраиваться. Пойдем, дорогая.Ничего не понимая, Джорджина уставилась на него. Что он вытворяет на сей раз?– Иди за мной, Джорджина!Американки смотрели на них широко раскрытыми глазами.– Всем спокойной ночи! – мило улыбнулся Ник.– Доброй ночи! – хором ответили девушки.– Бедняжки! – вздохнула Джорджина, закрыв дверь спальни.– Почему «бедняжки»? Глупые вертихвостки, они имеют денег больше, чем ты и я.– Думаю, им хотелось поболтать. Может, девушки смущены…– Смущены? Чем?– Ты понимаешь – смущены! Они ужасно молоды, ты ведь знаешь.Он начал раздевать ее.– Смущены, что мы любовники и не можем сдержать чувств до более подходящего момента?– О, Ник…, – ее шея и грудь покрылись красными пятнами. – Возможно, это смущает меня.– Джорджина, если ты, действительно, так стесняешься, я уйду. Очень просто.– Нет, пожалуйста.Он усадил ее себе на колени и дал выпить глоток вина.– Послушай, что я хочу сказать. Это твой дом. Ты сдаешь им две комнаты и позволяешь пользоваться гостиной, кухней, ванной, разрешаешь бродить по всему дому, кроме этой спальни, она – запретная зона.– Я знаю, дорогой, но…Он положил ей в рот кусочек ветчины и предложил еще вина.– Ты боишься, что они услышат нас? Она кивнула.– Подумай сама, Джорджина. Представь, как полезно для их образования слышать, чем мы занимаемся, и как возбуждающе для нас знать, что они слышат.Возбуждающе? Да, возбуждающе, но нет, она не может забыть выражение лиц Моны и Эми. Ей слишком хорошо известно сиротское чувство тех, кого бросили. Заниматься любовью сейчас, все равно, что есть роскошный обед, когда изможденные бедняки прижимаются носами к твоему окну.– Извини, Ник, я не могу.Мгновение он задумчиво смотрел на нее, потом начал одеваться. Не в силах вынести его уход, Джорджина бросилась в кровать и накрылась одеялом с головой.– Не будь такой дурой, – его тон был нежным, в противоположность жестким словам, – ты идешь со мной.Молча, они быстро оделись.– Куда мы пойдем?Было уже поздно. В такое время пабы закрываются. Он взял бутылку вина.– Знаешь, что спросила меня сегодня одна из моих туристок? Она флиртовала со мной. Уверен, ее муж в Кливленде считает женушку чертовски привлекательной. Я привел их к Альберт Мемориалу и пытался увлечь захватывающим любовным романом королевы Виктории и принца Альберта. И в этот момент она заявила, что ей плевать на историю и что единственный англичанин, который ее интересует – это твой покорный слуга, помилуй меня Господь!– Она была пьяна?– Только от вожделения. Когда я доставил их на вокзал, она сунула мне в руку записку. Написала, что хочет заняться со мной любовью на ступенях Альберт Мемориала.Не удивительно, что он ненавидит свою работу.– Хорошенькая идея.Он заглянул глубоко в ее глаза, словно обдумывая брошенное вскользь замечание и подыскивая ответ.– И я так полагаю. ГЛАВА 3МОНА Господь наказывает ее. Она неподвижно лежала на узкой кровати, глядя в потолок, и безнадежно мечтала очутиться в Нью-Йорке. Голова трещала, желудок взбунтовался против непривычной пищи, поданной Ником. Она не хотела шотландской ветчины, плавающей в оливковом масле, с крошечными кусочками черного хлеба. Если уж есть копченую лососину, она бы заказала горбушу на поджаренной хрустящей булочке с плавленым сыром, сладким бермудским луком и пластиком лимона. Вот чего бы она хотела.Совсем не понравились и крабы, при одной мысли о них затошнило. Ей хотелось гамбургер. Жареного мяса с морем кетчупа. Сэндвич с беконом, помидорами и майонезом. Ей хотелось банановый коктейль с фисташковым мороженым. И еще Теда, одноглазого медвежонка, которого она оставила в прошлом, как жертву на алтаре ее новой взрослой жизни актрисы. Тогда Мона смело распрощалась с детством. А теперь ей хотелось к маме.Бог наказывает ее за грехи: ложь и зависть. Вранье – это первое. Она рассказывала всякие небылицы сколько себя помнит, маленькие выдумки, остроумные истории, над которыми смеялись взрослые. Но такое! Вся ее поездка в Лондон – обман. Началось это довольно невинно, как раз перед весенними каникулами. Все девчонки собрались поехать в какие-нибудь замечательные места. Эстер – к бабушке и дедушке на Ямайку, на остров Ямайку, а не Ямайку в районе Квинс, где у тети Этель был магазин сладостей. Сильвия – в Голливуд, к кузену Джоэлу, который стал агентом и устроил ей приглашение на кинопробы. Лоис – в Вейл, на горнолыжный курорт, и так далее, у каждой – восхитительные перспективы, в то время, как она… Она провела каникулы с родственниками в Бредли Бич на побережье Джерси.Это несправедливо. Когда занятия возобновились, и пошли разговоры о планах на лето, Мона небрежно объявила, что собирается в Лондон, на летние курсы Драматической Академии. Вранье, конечно, глупая ложь, рожденная завистью и ужасной потребностью быть особенной. Мона не собиралась обманывать – просто сорвалось с языка. Она даже не писала в Академию узнать, как можно поступить на курсы и сколько это стоит. Если бы девчонки не вытаращили глаза от зависти, она бы быстренько все забыла и послала запрос на летнюю работу в кемпинге на побережье.Проблема оказалась в том, что представление было слишком хорошо разыграно. Одноклассницы не только поверили, они сбросились, чтобы купить ей подарок – портативный магнитофон. Разве не обалденно? Мона собирается в Лондон! Учиться в Королевской Академии Драматического Искусства! Скоро она сама начнет верить в это, или в возможность как-нибудь добиться такого чуда. Мифы о знаменитостях изобилуют историями об их очаровательных хитростях. Восходящая звезда, приглашенная на роль в вестерне, всегда врет и говорит, что, конечно, умеет ездить верхом. Дебютантка, которая не смогла пробиться на прием к продюсеру, переодевается официанткой на очередной вечеринке, добивается его внимания, получает роль и выигрывает приз Академии киноискусства.На самом деле Мона не планировала попасть в Лондон. К началу занятий в сентябре она придумает какое-нибудь драматическое объяснение отмены поездки. Но тут Господь решил преподать ей урок. Одна из подружек позвонила к ним домой, подошла мать, и та поздравила Рахиль с удачей Моны. В результате – материнский восторг, предсказание колоссального успеха, билеты на самолет и тысяча долларов на расходы от них с бабушкой.Вот тогда и надо было признаться. У нее нет причины ехать в Лондон. Страшно подумать, что случится, когда выяснится правда. Ее мать? Бабушка? Девочки, которые сбрасывались на магнитофон и просили передать их восторженные поздравления Ванессе Редгрейв и Джулии Кристи? Она, конечно, попытается поступить в Академию, это понятно, но что они скажут, если ее не примут, и чем ей заниматься два летних месяца? А сейчас, сверх того, возник Ник Элбет. Она чувствовала себя так, словно ее сбил грузовик. Мона никогда не встречала подобного мужчины. Парни, которых она знала, были либо милыми еврейскими мальчиками с соответствующими именами типа Сеймур, Мюрей, Эд, либо американскими парнями со Среднего Запада, обычно, Сонни, Скотти или Бады. Ни один из них не выглядел, не говорил и не произвел на нее такого впечатления, как Ник Элбет.С первого взгляда на него ее грудь затрепетала. Простые прикосновения на лестнице или когда он помогал ей сесть в машину, возбудили Мону настолько, что она боялась – все заметят ее горящие щеки. Последний удар по нервной системе произошел несколько минут назад: после пожеланий спокойной ночи и счастливых снов Ник и Джорджина, прихватив поднос, скрылись в спальне хозяйки. Перед уходом Ник протянул руку и прижал пальцы к уголкам ее рта.– Крошки, – объяснил он.Это походило на электрошок, она почувствовала себя Эльзой Ланчестер, невестой Франкенштейна. Казалось, волосы шевелятся на голове.Невозможно расслабиться. Она пытается спланировать стратегию поступления в Академию, но не может мыслить логически. В Челси Мьюз слишком тихо. Она не привыкла к такому спокойствию. Ей нужен шум, музыка, телевидение, вой сирен полиции и скорой помощи, громыхание грузовиков, телефонные разговоры, хлопанье дверей, громкие крики, споры, смех, детский плач. Разбитая физически и морально, она пыталась вспомнить разницу во времени между Лондоном и Нью-Йорком, чтобы хоть немного отрегулировать свои внутренние биологические часы. Шесть часов вперед или наоборот? Сейчас дома полдень или полночь?Эми заперлась в своей комнате. Джорджина и Ник тоже были за закрытой дверью спальни всего в нескольких футах от Моны. Она напрягала слух, хотя ей было стыдно, надеясь уловить звуки их любви, которые только усилят чувство одиночества и заброшенности. Она не ждала такого поворота событий. Перед глазами возникло лицо Бобби Кеннеди. Бедный Бобби. Он тоже не ожидал такого поворота.Словно ей недостаточно вины за собственное вранье, Мона начала мучиться угрызениями совести еще и за равнодушие к смерти Бобби, за то, что ни одна мысль о нем, ребятах или тете Этель не пришла ей в голову с тех пор, как Ник Элбет вошел в гостиную леди Джорджины. Зависть – вот ее проблема. Она прекрасно знала это. Пыталась бороться, но зависть всегда была рядом. Она не испытывала ненависти к людям, которым завидовала. Но желала им смерти от заразной болезни или пули убийцы. Она просто хотела иметь то же, что они. То же самое, не меньше.Логика говорила, что завидовать – саморазрушительно. Но это не помогало ее честолюбию. Она завидовала Файе Данауэй, выбранной Уореном Битти на роль в фильме «Бонни и Клайд», или Оливии Хассей, игравшей Джульетту у Дзефирелли, или племяннице Кэтрин Хэпберн, приглашенной на постановку нового фильма со знаменитой тетушкой.Скрип двери спальни Джорджины заставил Мону выключить настольную лампу. Ее дверь была открыта. Пусть думают, что все спят. В темноте она слышала, как любовники проскользнули мимо ее спальни, потом вниз по лестнице. Каждый звук невероятно усиливался среди абсолютной тишины дома. Хлопнула входная дверь. Открылась и закрылась дверца машины Ника. Мотор заурчал, заглох и, наконец-то, завелся. Колеса зашуршали по гравию. Они уехали. Теперь она завидовала Джорджине, леди Джорджине с ее голубой кровью и аристократичным фарфоровым личиком. Почему не она, Мона, в той машине, вместе с Ником? Почему не она мчится в романтическую неизвестность этой прохладной летней ночью?– Эми…, – робко позвала Мона. Ей нужно поговорить с кем-нибудь. Эми не ответила. В Нью-Йорке это не остановило бы Мону. В Нью-Йорке она бы колотила в дверь и требовала составить ей компанию. Вместо этого она пробралась в темноте в гостиную. Телефон стоял на столике у камина. Маленькая, испуганная, тоскующая по дому девочка хотела к маме. Телефонистка сказала, что в Нью-Йорке на шесть часов меньше. Отлично. Мама умирает от беспокойства и оживет, услышав дочь. Мона покается в своих грехах и будет молить о мамином прощении. Они обе заплачут, и Мона пообещает вернуться домой ближайшим самолетом.– Извините. Номер не отвечает.Не отвечает? Где она, черт побери? Что это за мать? Ходит неизвестно где, когда должна сидеть у телефона, в тревоге ожидая звонка единственной дочери из Лондона, Англии! Невиданно, неслыханно! Никого не волнует, что с ней происходит, верно? Никого не интересует, жива она или мертва.Мягкая коричневая диванная подушка напомнила о покинутом плюшевом медвежонке. Она обхватила ее руками и понесла в спальню, где, не раздеваясь, упала на кровать и крепко заснула.– Просыпайся, Золушка!Она уловила запах Ника, еще не открыв глаза, аромат крепкого дорогого одеколона прочистил туман в голове. Яркий солнечный луч заставил сощуриться.– Я принес тебе чашку прекрасного чая.Ник Элбет стоял у ее кровати с маленьким деревянным подносом, его улыбка увяла от испуга при виде попыток Моны подняться.– Эй, с тобой все в порядке?– Сколько времени?– Двенадцатый час. Мы начали беспокоиться. Эми пробовала разбудить тебя перед уходом. Она тоже волновалась. Сказала, что ты уснула в одежде.Мона не могла сдержать зевоту. Ясное дело, она выглядела, как бегемот. Легла не раздеваясь, не вымыла лицо и не почистила зубы. И вот Ник Элбет видит ее в таком отвратительном состоянии. Это кара господня. А Ник уже не был сексуальным обольстителем из вчерашнего вечера. Он стал почти добродушным и очень заботливым.– Эми сказала, что ты собираешься сегодня в Академию. Я еду в ту сторону, могу доставить тебя до дверей, если хочешь.Она так убедительно врала об Академии, что до вчерашнего приступа паники сама почти верила в успех. Слава Богу, что матери не было, когда она позвонила. Мона не могла бы признаться в этом последнем и наихудшем примере собственной подлости единственному человеку, который безоговорочно любил ее. Сегодня утром она ощутила себя прежней Моной с тех пор, как у нее появился неоспоримый талант хитрить, он используется в положительных целях. Она просто покажет в Академии подготовленные сценки и будет настаивать, чтобы ее приняли на летние курсы. Что плохого ей могут сделать? Отправят в Тауэр, отрубят голову?Она скажет, что звонила из Нью-Йорка, и кто-то разрешил ей приехать, что истратила деньги, заработанные тяжелым трудом официантки и сиделки. Это проймет их.– Пойдем, – упорствовал Ник.– Если ты настаиваешь. Мне бы не хотелось отвлекать тебя от дел.Все, что ей было нужно – это хороший сон. Сегодня она справится со всем. С Ником Элбетом, Академией, с чем угодно! Ночные слезы и депрессия были результатом смешения вина и джина. Она не привыкла к вину. Надо воздерживаться от выпивки, раз это приводит к такому безобразию. У нее идиотский порок, это правда, евреи не умеют пить. Подумать только, до чего ее довело вино! Она разболелась, нафантазировала Бог знает чего о Нике Элбете, превратилась в глупую маленькую плаксу.Господь наказал ее, простил, а потом дал шанс. Ник не распутник, как она воображала. Нет вопросов, он, конечно, сказочный принц, но, совершенно очевидно – принц Джорджины. Ник просто любезен с ней и Эми ради Джорджины. Он как старший брат, на которого можно положиться.– Мне зайти с тобой? – предложил Ник, когда «Даймлер» свернул на Говер-стрит. Он что, читает мысли? Почувствовал поднимающуюся в ней панику и внезапный безумный план войти, притвориться заблудившейся туристкой и быстренько смотаться?– Ты кто, мой отец?Он поцеловал ее указательный палец и ткнул им в похолодевший нос Моны.– Невоспитанный ребенок. Веди себя примерно. А теперь иди, пока я не умыкнул тебя в какой-нибудь дешевый отель и не изнасиловал!Здание оказалось совсем не таким, как она ожидала. Без грандиозных колонн и классического подъезда, украшенного барельефами на шекспировские темы. Дверь была узкой. Еле заметная табличка на ней гласила: Королевская Академия Драматических Искусств. Слева и справа от входа – одинаково непримечательные скульптуры мужчины и женщины, которые, казалось, умирают от скуки. «Британская сдержанность», – решила Мона, сжимая свою папку в потных руках и надеясь, что выглядит, как Джулия Кристи.В папке лежал текст двух сценок для показа: монолог Молли Блюм и финальная речь Кэт из «Укрощения строптивой». Она вошла, самоуверенно улыбаясь. Маленький холл был пуст, если не считать женщины за высокой конторкой, которая раздраженно закатила глаза при виде Моны и продолжила телефонный разговор на смеси французского и немецкого.Разница между вызывающей позой Моны и выражением сомнения в глазах показала ее способность играть. Несколько минут женщина продолжала говорить, не реагируя на посетительницу, возможно, надеясь, что та уйдет. В конце концов, она жеманно вздохнула и сказала.– Не вешайте трубку, кажется, здесь кто-то пришел, – она прикрыла ладонью микрофон и взглянула на Мону, как на назойливую муху.– Итак?Выяснилось, что ситуация намного хуже, чем можно было бы предположить. Не играет роли, во что она одета, как выглядит или что умеет. Будь она хоть Сарой Бернар. Факты таковы: сейчас нет летних курсов, а если бы и были, она, как американка, должна за несколько месяцев прислать запрос, а затем пройти прослушивание и собеседование в Нью-Йорке. Совсем немного американцев допускались даже до просмотра, заверила Мону женщина. Еще меньше принимались на учебу. Она швырнула девушке информационную брошюру и анкету, чтобы тут же отвернуться и продолжить разговор по телефону. Приподнятые плечи демонстрировали явное раздражение из-за прерванного разговора.Мона была так взволнована, что уронила папку.– Разрешите! – перед ней, словно из-под земли, появился молодой человек. – Не обращайте на нее внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36