Иван уже держал в обеих руках по пистолету и готов был начать ответный огонь, как выстрелы в его сторону прекратились, хотя стрельба и продолжалась. Оттолкнув от себя изрешеченное пулями тело Второго, Иван увидел, как неподалеку от него оседает вниз парень с автоматом в руках, как безжизненно повисла правая рука у продавца книжного лотка и он пытается поднять с пола пистолет левой. Около касс один из пассажиров очень технично проведенным приемом ломал руку, держащую пистолет еще одному охотнику.
Все это происходило как в театре, в неподвижных декорациях. Среагировать успели лишь профессионалы, остальные пассажиры успели лишь рты пораскрывать – кто для крика, кто от удивления. Впрочем, седьмой зацепил несколько человек из пассажиров автоматной очередью.
Зато через мгновение все пришло в движение и начался самый настоящий сумасшедший бразильский карнавал в его российском варианте. Не только русский бунт может быть бессмысленным и беспощадным, как заметил знаменитый русский живописатель национальных нравов. Не менее бессмысленна и беспощадна и русская паника.
Весь Казанский вокзал взорвался воплем. В кассовом зале он достигал предела, который может выдерживать человеческое ухо. Женские визги доходили до ультразвука и барабанные перепонки начинали вибрировать с такой частотой, пытаясь догнать этот визг, что разрывали сами себя, не в силах находиться одновременно в двух фазах акустического колебания. Мужчины отличались не высотою тона, а децибелами. То ли от срикошетивших пуль, то ли от акустической силы звука, лопнули и обвалились дождем осколков стекла в двух кассах, увеличивая и без того предельную панику.
Дальше от кассового зала сила криков ослабевала, но и там вопили так, что услышать самого себя было трудно. Каждый, с кем рядом не было его спутников, – членов семьи, знакомых, друзей, провожающих – был уверен, что они находятся в кассовом зале, из которого донеслась беспорядочная и интенсивная стрельба, и вопил, что было мочи, от страха, что так оно и есть.
На улице Непрерывного крика не стояло, но беспорядочный шум возникал то там, то тут, волнами прокатываясь вокруг вокзала.
Первая двигательная реакция людей, находящихся в кассовом зале была – бежать прочь, наружу, туда, где не стреляют. Хотя стрелять уже перестали, но на это никто не обращал внимание. Руководствуясь элементарной логикой: раз только что стреляли, значит сейчас опять начнут. И Именно там, где стреляли только что.
У тех, кто был вне зала, и предполагал, что их близкие находятся в кассовом зале, первая реакция была – бежать к ним, спасать. Хотя как и кого они могли спасать? Но человек обычно не думает об этом. Он сначала прибегает на место происшествия, а потом уже начинает думать, что делать. И никогда не задумывается – а зачем он сюда вообще прибежал? Потому, что никто и никогда в таких ситуациях не признается даже самому себе, что на девяносто процентов их действиями руководило любопытство.
Итак, одна толпа ринулась из зала, другая – в зал. В узких проходах они столкнулись. барьерчики, поставленные никитинскими оперативниками были отброшены и толпы начали выдавливать друг друга в свободное пространство, не пуская друг друга к цели. Те из оперативников, кто после первых выстрелов успел выскочить из своего закоулка и попасть в эпицентр ситуации, могли продолжать активные действия. Остальные оказались плотно придавленными напирающей толпой пассажиров к стенам, которые они «ремонтировали» весь этот нудный день.
Народ с улицы тоже ломанулся внутрь, окончательно запирая выходы из вокзала. Четвертый, мотавшийся на перроне, одним из первых устремился вовнутрь, и один из первых столкнулся с пассажирами, бегущими обратно. Троих или четверых ему удалось отшвырнуть со своего пути, но потом народ повалил сплошным потоком и запер его в одном из небольших промежуточных зальчиков, сжав настолько, что не было возможности пошевелить руками. Но пробовал было брыкаться, но прижатый к нему толстый украинский дядька так врезал ему лбом в висок, что он потерял сознание и предпочел больше не рыпаться.
Торчащего на проходе и парализованного Иваном Одиннадцатого свалили первые же выбегающие из зала обезумевшие пассажиры, и он, не в силах подняться, был просто затоптан теми, кому пришлось идти по нему и стоять на нем, потому, что больше идти и стоять им было негде.
От Ярославского и Ленинградского по подземному переходу бежали к Казанскому многочисленные любопытные и обеспокоенные, и им тоже пришлось столкнуться с теми, кто стремился покинуть Казанский вокзал. Все они, и те, и другие, застряли под землей.
Больше всего повезло тем, кто бежал через площадь поверху. Они сохранили оперативный простор для своих действий и свободу передвижений. Из них составилась внушительная толпа любопытных, кружащаяся вокруг вокзала и уже сообразившая, что соваться внутрь не стоит.
Внутри вокзала в двух местах никитинские бойцы, стремясь остановить напирающих на них людей, успели выстрелить их пневмопушек, стреляющих ловчими сетями. Запутавшиеся в них люди – человек по десять в каждой – свалились на пол и послужили новому повороту ситуации. Люди как доминошки валились друг на друга и увлекали стоящих рядом с ними на пол. Паника переходила в партер.
Иван сумел оценить ситуацию и ее возможные последствия, нежелательные для себя, очень быстро. После паники милиция начнет свои разборки, а выбраться будет уже чрезвычайно трудно. Поэтому Иван накрыл голову своим форменным кителем и ломанулся прямо в высокое окно, у которого стояли столики кафешки. Вместе с осколками стекла и только еще начинающимся воплем в кассовом зале, он выкатился на улицу, показав дорогу многим другим. За ним устремилась часть толпы, и Иван немедленно с нею смешался.
Не выбираясь из толпы, он переложил свои пистолеты, теперь уже три вместе с двумя трофейными, в небольшую кожаную сумочку, которая у него была приготовлена специально для этого, стянул с себя форменный китель и «потерял» его на бегу.
Покинув толпу, он прошел под железнодорожным мостом на Каланчевскую и в первом же попавшемся киоске купил на оставшиеся у него заработанные у высокого толстяка монетки бинт и расческу. Прямо в скверике у железной дороги перебинтовал себе ногу, став объектом внимания прохожих – двух девушек, мужчины с дипломатом и старушки с объемистым пакетом, набитом продуктами.
Девушки, увидев Ивана, стягивающего джинсы, подумали невесть что и ускорили шаг. Мужчина остановился, поскольку заметил, что голая нога Ивана в крови и, отчего-то засомневавшись, спросил:
– С вами все в порядке? Вам нужна помощь?
Иван покачал головой и ответил:
– Нет. Спасибо. Справлюсь сам.
Мужчина пожал плечами и пошел дальше, правда, все время оглядывался.
От бабульки, как выяснилось, так просто оказалось не отвязаться.
– Ох, милок, – всплеснула она руками, поставив свой пакет на асфальт, – где ж тебя так?
Иван сразу понял, что прогнать ее не удастся, поскольку она намеривалась отдохнуть от своего тяжеленного пакета, а свойственная всем московским бабкам любознательность давала ей к этому железный повод.
Поэтому он, продолжая бинтовать ногу, ответил срывающимся голосом.
– На Казанском сейчас кучу народа постреляли. Я еще легко отделался. Там трупы – десятками. Народу – толпа. С автоматов били...
Последние слова он договаривал уже вслед устремившейся к вокзалу старухе, которая подхватив свой тяжелый пакет, развила рекордную для себя скорость.
Иван усмехнулся. Он закончил с ногой, натянул окровавленные джинсы, причесался и захромал вверх по Каланчевской. Дойдя до первого коммерческого ларька, купил джинсы, зашел за ларек и морщась от боли в простреленной ноге переоделся. Свернув свои джинсы, он сунул их в какую-то щель под ларьком и пошел потихоньку дальше. Теперь он мог привлечь внимание только тем, что немного хромал на левую ногу, да на локте у него была свежая царапина – задел осколком стекла, когда вылетал через окно.
Через двадцать минут он добрался до Красных ворот и спустился в метро. Доехав до Кировской, перешел на Тургеневскую, сел в вагон и вздохнул с облегчением. Теперь можно было отдохнуть до самой Октябрьской.

Глава VIII.

Илья был на площади, когда увидел, что от Казанского люди рванули, как тараканы от дихлофоса.
«Наконец-то», – процедил он сквозь зубы и по верху побежал к Казанскому вокзалу, навстречу выскакивавшим из него пассажирам. За ним бежали еще какие-то люди. Кажется, в милицейской форме.
Когда он пересек площадь, вокзал был уже заперт толпой народа. Внутрь проникнуть было невозможно. Илья влился в группу, которая моталась вокруг вокзала, руководимая острым любопытством. Илья вполне разделял их стремление проникнуть в суть происходящего внутри вокзала. Его, прежде всего, интересовали два вопроса – убит ли Иван и кто из его людей остался жив.
Честно говоря, он совсем бы не так спланировал встречу с Иваном. Но разве он мог что-нибудь сделать! Во-первых, менты, того гляди, Ивана перехватят. А живым им его давать нельзя. Кто его знает, насколько он разговорчив окажется. Волей-неволей приходится вставать рядом с ними, следить за ситуацией. Нам-то он и мертвый подойдет.
А кроме того, разве с этим разбродом в первой десятке, кого-нибудь что-нибудь можно заставить сделать так, как ты хочешь? Их легче начать расстреливать за невыполнение приказа Председателя СК в боевой обстановке. Но Илья знал, что расстрелять он успеет одного, – того, кто первый попадется. А дальше начнут расстреливать его. Чтобы потом вновь устроить выборы Председателя...
«В результате, лезут сами, – ворчал про себя Илья. – Кто во что горазд, тот так свой огород и городит, а все, что я могу – следить, что б только друг с другом не связывались.»
Вокзал начал потихоньку освобождаться от толпы. Люди выбирались из здания вокзала и попадали, как тут же отметил Илья, в кольцо милиционеров, которых неожиданно появилось около сотни. Они перекрыли все немногочисленные выходы из здания и, выпуская народ, обыскивали его на предмет оружия, проверяли документы и задерживали всех, у кого документов не оказывалось.
Илья видел, как проверяли Четвертого, но мало за него беспокоился. Не дурак же тот в конце концов, чтобы лезть в руки милиции с пистолетом! Как ни дорого личное оружие во время игры, но жизнь дороже...
Четвертого милиционеры проверили и отпустили, как и всех остальных. Пистолета у него не оказалось, а документы с московской пропиской были в порядке.
Четвертый присоединился к толпе зевак. Илья тут же подошел к нему, дернул за руку, вопросительно посмотрел. Тот молча пожал плечами. Илья сплюнул, выматерился. Стали ждать дальше, уже вдвоем.
Примчались машины скорой помощи, целой стаей. Приехало двенадцать машин, их подогнали вплотную к выбитому Иваном окну в кассовый зал и через него стали выносить на носилках тела и грузить в машины неотложки. Когда двенадцать носилок вынесли, окно вновь перекрыли омоновцы. Насколько Илье удалось рассмотреть издалека, ни Ивана, ни кого-либо из своих, он среди раненых не увидел. Илья приказал Четвертому подогнать поближе свои жигули-девятку, завести и ждать его наготове.
Где-то через час вокзал был очищен от переполнявшего его народа. Никто из киллерской первой десятки больше из него не вышел.
Милиция принялась за толпу, скопившуюся около вокзала, расчищая место для проезда милицейских машин, в которые погрузили тех, у кого документов не оказалось. Таких оказалось больше сотни. Но их погрузили и увезли очень быстро. Милиция, видно, уже вошла в ритм, и действовала быстро и эффективно.
Подошли еще пять машин медицинской спецпомощи. В них погрузили еще четырнадцать носилок с телами накрытыми брезентом. Илья не знал, сколько среди них его людей, но был уверен, они там есть.
Наконец, Илья дождался того, из-за чего торчал перед вокзалом, рискуя привлечь к себе внимание. Через плотный коридор милиционеров из дверей вокзала вывели человека в наручниках.
Это был не Иван. Это был Десятый. Следом за ним показался еще один. На этот раз – Шестой. Больше Илья дожидаться не стал.
Мент у машины что-то замешкался с дверцей и Шестой с Десятым «застряли» перед нею, как мишени в тире. Снять две цели с угловой разницей в прицеле в двадцать секунд для Ильи труда не составляло. Он два раза нажал курок, с удовлетворением отметил, как завалился на спину Десятый и осел на колени Шестой, как вслед за этим попадали и раскатились в разные стороны милиционеры. Что будет дальше, он дожидаться не стал, бросился к машине, стоявшей метрах в пяти от него, прыгнул на сидение рядом с Четвертым и их девятка резво взяла с места восемьдесят. Они вылетели на Новокировский и через двадцать секунд, свернув направо в скверик, быстро пересели в «ауди», по Южному переулку добрались до Каланчевской и вновь спустились на Комсомольскую площадь.
Дорогу им преградила милицейская «канерейка». «Ауди» резко затормозила, Четвертый открыл дверку, высунулся наружу.
– В чем дело, начальник?
Милиционер без объяснений помахал им палкой – поворачивай, мол, обратно. Четвертый не стал спорить, развернул машину, по Каланчевской они выбрались на Садовое кольцо и растворились в потоке машин.
Два часа, в течении которых Казанский вокзал оставался парализованным, отняли у Никитина столько сил, что хватило бы на два года.
Когда началась стрельба в кассовом зале, единственное, что его интересовало, – обнаружен ли Иван? Никитин знал, что его люди стрелять, практически, не имеют права – в многолюдном вокзале это было просто невозможно. Стрелять они будут только в исключительном случае и лишь для того, чтобы подавить огонь преступников. По крайней мере, так оно будет выглядеть в сводке, как бы оно не случилось там на самом деле.
Если же кто-то из его людей и срежет пару-другую ни в чем не повинных россиян, Никитин не будет наказывать его слишком строго, если, конечно, кроме них он замочит и Ивана. Издержки производства! Всегда можно списать на беспредел бандитов. Но вот если Ивана среди убитых не окажется... Чего ради он тогда рискует своим местом, чего ради допустил проведение массового терракта? Именно такая формулировка появится в сегодняшних полночных сводках.
Поэтому, когда раздались выстрелы, Никитин и Герасимов не рванулись в кассовый зал, чтобы присутствовать на месте лично. Они прекрасно знали, что сейчас же начнется паника, люди будут натыкаться друг на друга и блокируют все проходы. У них и без того было достаточно людей, расположенных почти на каждом квадратном метре площади вокзала.
Никитин тут же схватил рацию и забыв все позывные, с которыми они работали в эфире, закричал:
– Ивана! Ивана делайте! Серега, Ивана!
Герасимов вырвал у него рацию.
– Ты че орешь, идиот! Думаешь, нас никто не слушает? Будешь потом за стрельбу в зале отвечать...
– Ну, что там у них? Не могу я здесь сидеть!
– Там кончится все за минуту-две. Потерпи...
– Давай, Гена, вызывай Коробова, пусть доложит, что там.
– Доставай свою «Приму», товарищ генерал, закури пока, успокойся.
Вместо сигарет Никитин достал свою фляжку с коньяком и крепко приложился.
– Стрелец! Стрелец! Ответь Зодиаку! Что у вас там происходит? – кричал тем временем Герасимов в рацию. – Доложи обстановку.
– Зодиак, я Стрелец! – раздался из рации сильно искаженный взволнованный голос Коробова. – Срочно перекройте снаружи разбитое окно в кассовом зале. Через него из вокзала вырвалась группа людей. Возможно, Иван среди них. Как поняли меня?
– Пошел ты! Поняли! Хуй ты теперь кого из них возьмешь! А окошко мы тебе перекроем, это враз... Ярославль! Ярославль! Вызывает Зодиак. Срочно десять человек к разбитому окну на Казанском вокзале.. Перекрыть все выходы на Казанском. Берите людей из резерва, сколько нужно. Искать оружие, проверять личности. Всех подозрительных – на Лубянку. Фигурант Марьев, он же Отмороженный, не задержан. Ориентируйтесь на фоторобот. Как поняли?
Услышав слова Коробова про Ивана, Никитин только махнул рукой и вновь приложился к фляжке.
– Стрелец! Стрелец! Ответь Зодиаку! Кто стрелял? Есть ли жертвы?
– Я Стрелец. Докладываю, – ответил Коробов.
– Стреляли с трех точек. Шесть или семь пистолетных выстрелов. Автоматная очередь в скопление людей.
При этих словах Никитин закатил глаза и простонал: «Ох, еб твою мать...»
– Минимум пять убитых, – продолжал Коробов. – Вызывайте медиков. Есть раненые. Много. Двоих стрелков взяли живьем.
– Начинайте разблокирование вокзала. Да осторожнее там, не давайте им перетоптать друг друга. Будь на связи постоянно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20