Иван пошарил у себя на груди в поисках кармана и наткнулся на золотую цепь...
– Денег нет! – заявил он. – Возмешь вот... Цепь!.. На дорогу хватит... Золото настоящее, за базар отвечаю... Не отвезешь в Останкино – убью гада!..
Образ нового русского оказался очень навязчивым и Иван никак не мог выбраться из шкуры придуманного им бизнесмена Терентьева...
В борьбе с этим фантомом он совсем не заметил, как за его такси увязалась черная «бээмвэшка», плотно следовавшая по Садовому кольцу за машиной, в которой ехал Иван от самой «Метелицы»...
...Через полчаса после того, как Иван, не простившись со своей собеседницей, просто встал и ушел из «Метелицы», Герасимов доложил генералу Никитину, что Иван обнаружен. Наблюдение за директором рекламного агентства Еленой Хофман дало результат – Иван все же вышел на нее и установил с ней контакт... Разговор удалось записать на аудиопленку и видео... Зрелище само по себе – забавное, но никакой новой информации о Крестном на пленках, к сожалению, не содержится.
– А может быть, и к счастью, – добавил Герасимов, кратко изложив содержание разговора Ивана с директором агентства «Свежий ветер – новые горизонты». – У Ивана оборвалась последняя ниточка, через которую он мог выйти на Крестного... Он сейчас растерян, напоролся в стельку, валяется бесчувственно в гостинице. Если бы мы хотели его взять – лучше момента, чем сейчас – не придумаешь... Он окончательно потерял след Крестного... Тем скорее он уцепится за нашу дезинформацию... А мы, сплавив Ивана в Швейцарию, спокойно поработаем здесь...
Никитин к тому времени приканчивал третью бутылку «Корвуазье», над ним уже потрудилась Верочка, впрочем, все так же безрезультатно, и он был весьма близок к тому, чтобы выпасть в осадок часов на десять, оставив руководство всем управлением на Герасимова и Верочку... Гена Герасимов прекрасно знал, что примерно через полчаса он может принимать решение самостоятельно, но генерал еще держался, и – этикет есть этикет – Герасимов не мог не задать Никитину риторический, по существу, вопрос, поскольку ответ на него знал прекрасно:
– Разрешите начинать операцию?
Говорить Никитин уже не мог, язык совсем плохо его слушался. Генерал ограничился энергичным кивком, выражающим разрешение... И тоже отключился, предоставив Герасимову тренироваться в руководстве управлением... Все равно, рано или поздно – придется.

Глава пятая.

В Швейцарию Иван вынужден был взять с собой почти весь свой разнообразный арсенал. Он впервые выезжал за пределы России, и не уверен был в том, что за границей ему без особого труда удастся найти то оружие, которое ему нужно... А терять время на поиск посредников и, главное, расширять число лиц, с которыми ему приходилось бы входить в контакт, Ивану очень не хотелось бы... Еще и потому, что полиция всегда вербует посредников в торговле оружием... К ним стекается слишком много информации, чтобы полиция не стремилась сделать из них осведомителей...
Рассчитывать провезти в самолете свое вооружение, которому мог бы позавидовать любой голливудский головорез, Иван, конечно, не мог. Поэтому, ему пришлось ехать в Швейцарию поездом...
Но он даже рад был возможности отдохнуть несколько дней от постоянного напряжения, с которым он ежеминутно ожидал, что вот-вот из-за поворота на него выйдет еще один Крестный, которого он вынужден будет убить, поскольку не может выяснить – настоящий это или двойник. Эта картина настолько часто мелькала в его голове, что приняла характер навязчивого бреда. Встречи с двойниками Крестного начали сниться Ивану с упорным постоянством... В каждом сне Иван убивал Крестного, но за его спиной поднимался еще один и с насмешкой смотрел на Ивана... Стоило убить этого, как за ним поднимался следующий... И так – без конца... Иван уже начал бояться засыпать и пару суток в Москве провел совсем без сна... Зато, и навязчивые двойники Крестного его за эти двое суток не беспокоили...
Четыре дня в поезде, где вероятность столкнуться с Крестным настолько мала, что ее почти не существует, – это был просто отпуск какой-то. Все тридцать двойников, вернее – теперь уже всего только двадцать шесть, остались в Москве...
Пусть Герасимов разбирается с ними – устанавливает, разыскивает, берет под наблюдение, разговаривает с ними, проверяет, не сделал ли Крестный рокировку между оригиналом и одним из двойников? Крестный вполне мог убрать кого-то из них, а сам занять его место... Ему не впервой было нырять в глубокие слои...
Иван был, слава богу, свободен от такой работы, он сейчас точно знал, где находится Крестный... Конечно, теоретически, и в Швейцарии могла быть подставка. Существовал такой вариант. Очередной двойник... Но вероятность этого была слишком мала...
Экономный Крестный не станет тратить бешенные деньги, чтобы организовывать маскарад за рубежом, да еще в отнюдь не дешевой Лозанне, да еще нанимать для охраны Василя – человека, услуги которого ценятся им самим отнюдь не дешево... Если он вообще оказывал раньше подобного рода услуги, в чем Иван сильно сомневался... Да и нанять Василя не просто – сам с охранниками ходит.
Если уж Крестный самого Василя уговорил, значит очень сильно боится умереть от руки Ивана...
В двухместном купе Иван уложил баул со своим арсеналом под сидение и улегся спать, как только поезд выехал из Москвы... Спал он нам этот раз тяжелым сном без сновидений. Может быть, они и были, но Иван их не помнил, как никогда прежде не помнил свои сны... Но он был очень рад, что избавился от назойливых двойников Крестного, которые донимали его во сне...
Прежде Иван, действительно никогда не видел снов... Или – забывал их, едва проснувшись... Единственное, что он мог сказать точно, – просыпался он чаще всего с отвратительным чувством незащищенности от неизвестной ему опасности...
Раньше, в Чечне, в рабстве, после гладиаторских бое, во время которых на радость своему хозяину он убивал таких же российских солдат, как и он сам, Ивану снилась Россия, снился лагерь спецподготовки, снилась Самара, снился отец, всегда – смертельно больной, умирающий, но так и не умерший ни в одном из снов...
В этих снах Иван был свободен и уязвим, просыпался он всегда в холодной испарине от близости своей смерти, которая во сне была неотвратима, но никогда так и не успевала наступить...
Когда перестали сниться сны, Иван не помнил, да и нем быв сказать точно, что они перестали сниться. Просто он перестал их помнить... Сознание отказывалось запоминать сон, в котором он боялся смерти и был слабым. Скорее всего, сны все же снились...
Иван иногда просыпался среди ночи, но не мог сказать, что его разбудило. В памяти, как и по утрам, зиял такой же черный провал вместо сна, но каждый раз ночью на Ивана накатывало чувство какой-то детской беззащитности перед неведомой опасностью...
Ночью эта опасность была почти реальной, почти осязаемой, Иван даже оглядывался в тревоге, пытаясь определить ее источник... Но натыкался взглядом на все те же привычные стены сарая, в котором обычно ночевал, прикованным к массивному толстому столбу... Сны снились ему все реже, пока не пропали совсем... Но и чувство ночной опасности приходило к нему все реже, хотя иногда оно все же продолжало его посещать...
С того времени, как он вернулся в Россию, Иван не мог припомнить, чтобы хоть раз ему что-нибудь снилось... Только чувство тревоги, с которым он просыпался, напоминало ему, что он едва избежал какой-то опасности, грозившей ему во сне... Что это за опасность, он не знал, и, честно говоря, рад был, что не помнил сна... Так ему было гораздо спокойнее.
Ночные опасности были какими-то нереальными, но тем страшнее они казались. Днем было все просто – вот человек, которого нужно убить, вот человек, который за это платит деньги...
И все! И думать больше было не о чем... Иван и не думал. Кто-то другой выбирал для него жертву, кто-то другой подталкивал его к очередному убийству, а в результате Иван полностью удовлетворял свое неуемное стремление к Смерти, стремление наслаждаться ею и страшиться того, что она так и будет всегда проходить мимо, не задев никогда его своим дыханием...
Иван проспал подряд целые сутки и проснулся, когда за окном уже были горы, – поезд пробирался через Восточные Карпаты, от Самбора к Ужгороду... Привычное утреннее чувство опасности вдруг неожиданной волной накатило на него... Остались позади горы, за окном вновь маячил равнинный пейзаж Среднедунайской низменности, а чувство тревоги его не покидало...
Иван решил, что это связано с приближением к венгерской границе, которая в Чопе проходит по середине Тиссы...
Но границу миновали на редкость гладко, пограничники довольствовались проверкой документов и не стали производить досмотр багажа, что обошлось Ивану в сотню долларов... Но проехали уже Дебрецен, второй раз пересекли Тиссу, остался позади стоящий на ней Сольнок, впереди уже показались предместья Пешта, а ощущение опасности, которое мучало Ивана после пробуждения, не исчезало...
Иван хорошо помнил, что ощущение опасности никогда не возникало у него просто так, без серьезной причины. Его подсознание четко регистрировало все мельчайшие подробности жизни, которая происходила вокруг него и на которую сам Иван не реагировал – слишком мелкими они были. Но из этих мелочей постепенно складывалась красноречивая картина, которая настойчиво начинала стучаться в сознание, сигнализируя, в данном случае, о грозящей ему опасности...
Он не знал, в чем эта опасность заключается, но знал, что к этому нужно отнестись очень серьезно... Иван хорошо помнил, как пренебрег однажды этим ощущением и едва не поплатился за это жизнью...
Это было в Чечне, еще до плена, когда он со своим отрядом, промотавшись в горах уже два месяца и не видя за все это время ни бани, ни хорошей постели, ни нормальной еды, вышел к чеченскому селению, которое на первый взгляд выглядело совершенно безлюдным.
Иван поставил двух своих бойцов наблюдать за деревней и сам тоже не меньше часа вглядывался в расположенные на каменистом ровном дне ущелья десяток сложенных из грубого камня хижин.
Он не мог понять, откуда у него взялось стойкое нежелание выводить свой небольшой отряд из-за редких кустов, которыми порос вход в ущелье...
Селенье и на второй взгляд казалось безжизненным. Ветер, дувший со стороны иванова отряда вдоль по ущелью, раскачивал дверь ближайшей хижины, она хлопала и ни одна живая душа не вышла на этот звук изнутри, чтобы подпереть ее каким-нибудь колом.
– Чего мы сидим? – спросил у Ивана долговязый Андрей, о котором Иван не мог сказать точно, кто он ему – помощник, заместитель или – просто друг от которого он ничего не скрывает и с которым всегда советуется? – Задницы проветриваем? Там же нет ни единой чеченской души! Чего ты ждешь, Иван?
– Не спеши, Андрюша! – ответил Иван не отрывая взгляда от чеченских хижин. – Не нравятся мне эти хибары! Очень не нравятся...
Андрей хохотнул.
– Да мне тут вообще ничего не нравится! – сказал он. – Сплошная параша эта Чечня! Да еще и полная дерьма – до краев!
– Что ты веселишься, придурок? – спросил Иван, не видя перед собой ничего веселого. – Сколько у нас осталось людей?
– Давно не пересчитывал, что ли? – огрызнулся Андрей. – Тридцать пять человек...
– У меня есть нехорошее предчувствие, – сказал ему Иван, – что чем дольше мы будем лазить по этим горам, тем меньше будет становиться наш отряд.
– Попал пальцем в небо! – воскликнул Андрей. – Если ты не дашь людям нормально отдохнуть, они дохнуть начнут от усталости и грязи. Вот нормальные хибары, в которых жили люди...
Он указал стволом своего автомата на хижины чеченцев в ущелье.
– ... В них, наверняка есть какие-нибудь очаги, на которых можно приготовить горячую пищу и согреть воды, чтобы хоть чуть-чуть помыться. Ни одного чеченца я не вижу, хотя мы наблюдаем за этими развалюхами уже часа полтора. Какого черта мы еще ждем?
– Не знаю, Андрей! – ответил Иван. – От них несет какой-то опасностью, я это чувствую, но не могу сказать – какой!
– Мнительный ты стал, Ваня! – ухмыльнулся Андрей. – Чего головы-то ломать? Давай пошлем Шалого и Петку Гоголя – пусть пошарят...
– Мне очень хочется повернуть обратно и обойти это селение стороной, пусть даже придется сделать крюк километров в двадцать, – сказал Иван устало.
Андрей тут же возмутился.
– Ты весь отряд по себе-то не равняй! – воскликнул он. – Это ты у нас двужильный, хотя и неказистый на вид. А ребята измучались! Ругаются втихаря. Ты хочешь, чтобы они отказались твои приказы выполнять? Тогда дай – поворачивай обратно, когда перед нами вполне нормальное жилье и ни одного чеченца на горизонте! Поворачивай! Дождешься бунта на корабле...
По сути Андрей был, конечно, прав: отряд остро нуждался в отдыхе. Иван не опасался того, что кто-то из ребят откажется выполнять его приказы. Андрей загнул, до этого-то не дойдет. Но боеспособность падала с каждым днем, это Иван видел своими глазами. Он и сам понимал, что отдохнуть надо, но никак не мог преодолеть в себе недоверие, которое испытывал к этим пустым с виду чеченским домам. Недоверие и стойкое чувство опасности...
Андрей насупился и плевал себе под ноги, стараясь попасть на носок своего ботинка. Обиделся! Иван хлопнул его по плечу и, решившись, сказал:
– Ладно! Посылай Шалого с Гоголем! Пусть посмотрят, но скажи, чтобы очень осторожно.
Последние слова он произнес, в общем-то, совершенно напрасно поскольку никого более осторожного, чем Петька Гоголь в отряде не было. Гоголем его прозвали за удивительное сходство с Николаем Васильевичем и стойкую привычку водку называть «горилкой», а ребят из отряда – «парубками». Шалый же был дерзок и напорист, гордился тем, что может за доли секунды вскинуть автомат в «рабочее», как он выражался, положение, даже если он висит у него за спиной, и дружил с Петькой Гоголем. Вместе они составляли идеальную для разведки пару...
Андрей свистнул и махнул рукой кому-то назад. Через минуту к ним пробрались по кустам двое парней в изодранных гимнастерках с автоматами на шее.
– Петя, – сказал Андрей одному из них с длинными черными прямыми волосами, прямо падающими по обеим сторонам лица, отчего оно казалось узким и каким-то острым, – посмотрите с Шалым, что там в этих хибарах? Командир, что-то, сомневается. С виду-то, вроде, все спокойно. Ну, ты знаешь, – осторожно там...
Гоголь молча кивнул. Если ему нечего было сказать, он рта зря не раскрывал.
Шалый ударил его по плечу и засмеялся:
– Пошли, Петя! Полазим там!
Иван смотрел, как они ползли по неглубокой ложбинке к хижинам и внутри у него все сжималось о нехорошего предчувствия... Зря он послал ребят, зря!
Он хотел было уже вернуть из обратно, но они уже доползли до первой хижины, коротким броском добежали до стены хижины и Гоголь застыл у окна без стекол, прислушиваясь к тому, что слышно изнутри.
Судя по всему, ничего слышно не было, так как он кивнул Шалому и тот, вскочив на ноги, ворвался в хижину, а Петька сунул ствол автомата в окно. Но выстрелов не последовало. Через секунду Шалый выбежал назад, что-то сказал Гоголю, хлопая его по плечу и смеясь, и помчался к следующей хижине...
Петька осторожно заглянул в первую хижину и вдруг шарахнулся обратно. Он отбежал от хижины шагов на пятнадцать и закричал:
– Шалый! Стой! Шалый!
Но Шалый на бегу махнул рукой, не ори, мол, и я сам вижу, что никакой опасности нет.
Не прислушиваясь уже ни к чему и не осторожничая, он заглянул в дверь следующей хижины, сплюнул и, повернувшись к Петьке, что-то крикнул.
Иван понял, что ни хижины – пусты, но ощущение опасности не проходило.
– Андрюша, – сказал он, – пойдем-ка сами посмотрим, что там?
Они поднялись и направились к застывшему на пороге первой хижины Гоголю. Иван беспокоился все больше, пульс его участился, сердце колотилось бешено, а спина покрылась холодным потом.
Услышав за спиной их шаги, Петька резко обернулся и закричал:
– А ну, стойте! Не подходите ко мне!
Они остановились и смотрели, как Шалый одну за другой осматривает остальные дома. Он забегал на несколько секунд в хижины и выскакивал оттуда, чтобы броситься к следующей постройке.
– Чего встали-то? – спросил Андрей в недоумении. – Петька, ты чего раскомандовался?
Андрей и вслед за ним Иван вновь двинулись к хижинам. Петька вскинул свой автомат, щелкнул предохранителем и резко крикнул:
– А ну, стоять! Не двигаться! Еще шаг, и я буду стрелять!
Иван с Андреем замерли. Петька опустил автомат и нервно оглянулся на Шалого. Тот вытаскивал из последней хижины бородатого старого чеченца, волоча его под мышки. Чеченец смотрел безжизненно и обреченно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20