На полу черный мягкий ковер. А для пущего антуража вдоль стен и ряда колонн выставлены раскрытые сундуки со всевозможными ювелирными изделиями и золотыми монетами. Прямо пещера разбойника Хасана, а я — Али-Баба.
Как только я шагнула в зал, моя водяная защита рассыпалась пылью и испарилась. Нет, атаки на меня не было, и тревожный колокольчик молчал. Просто в зале… Не знаю даже, как объяснить. Костею теперь уже известно, что я пользуюсь магией стихий, он не зря привел меня именно сюда. Здесь…
Вот однажды в городе Брно я сдуру потащилась на экскурсию в местный мужской монастырь. В подвалы этого монастыря помещали умерших монахов, как в склеп. И там был такой микроклимат и такая вентиляция, что покойники естественным образом превращались в мумии. Представьте мрачное подземелье, уставленное рядами носилок с мумиями, плот но облепленными истлевшими покрывалами. Можно даже разглядеть выражение лица! Нам хватило и десяти минут на ту экскурсию. Из подвала мы вылезли в пять раз быстрее, чем спускались.
Так вот, в том подземелье было больше жизни, чем в этом роскошном зале. Здесь, казалось, даже время остановилось навсегда. Стихии, они ведь живые. А тут не было стихий, потому что не было жизни. Я не смогу использовать свой дар и пользоваться молниями, водяным оружием, управлять воздухом и разговаривать с землей. Может быть, Костей специально перед встречей со мной сумел так экранировать от жизни этот зал, а может, это условие его собственного существования? Яська говорил, что Костей, в сущности, уже мертв. Ладно, пусть здесь невозможна магия стихий. Ничего, при мне мое воображение осталось и еще осиновый посох. Тоже сгодится. Хрен ты меня возьмешь за просто так.
Зал тянулся и тянулся. Чернота скрадывала перспективу, хотя и было светло. Я бодро ша гала вперед, но мне эта экскурсия уже поднадоела. Наконец-то я вышла в центр зала, свободного от колонн. В центре стоял величественный трон. Конечно, черного цвета и, разумеется, весь из золота и в драгоценностях. Ну, стиль такой у местного князька. Чтобы все сверкало и переливалось на черном фоне — у богатых свои, значит, причуды. А на троне восседал в черно-белом одеянии маленький сухонький мужичок. Внешне похож на Нану: коричневое лицо, крючковатый нос, крупные лошадиные зубы. Весь иссох и сморщился, но поза величественная, куда там! Головенка надменно вскинута, высокомерия — хоть ведрами черпай!
Однако заговорил со мной ласково:
— Я рад, что мы наконец встретились! Как долго ждал я тебя!
— Зачем?
— Я хочу исполнить твои самые заветные желания!
— Ишь ты, Санта-Клаус нашелся. С чего бы такая благотворительность?
— Ну-у! Девочка моя, почему такой скепсис, откуда такое недоверие? А-а! Понимаю, понимаю! Тебе наговорили обо мне таких гадостей… Ты же умница, не спеши судить с чужого голоса. Узнай меня получше, вовсе я не такой злодей, как рассказывают обо мне завистники.
— Да кому ты нужен, завидовать тебе?
— О-о-о! Я самый могущественный в этом, и не только этом, мире! Я могу такое, чего не может никто!
Ну, понес. Явная мания величия у дедка. Я как-то отвлеклась от его разглагольствований и витийства. Скучно. Стою, думаю о своем — девичьем. Как бы мне с ним покончить да свалить отсюда? Не могу же я его убить! Одно дело — понимание, что он не должен жить, осквернять землю своим на ней присутствием. Так и Великие Кедры судили. Другое дело — самой его убить. Да, мне уже приходилось убивать здесь волколаков и акуленышей, корявней и бучило. Но это монстры все, порождение зло го разума. Таких Франкенштейнов необходимо уничтожать. А этот-то все равно человек, хоть и чудовище по человеческим меркам. Блин! Что же делать-то?
Самое интересное, что мне и в голову не приходило, что скорее он меня убьет и не задумается. О себе я даже и не думала. Как в том анекдоте: «Ой, однако, правда не подумали — где же мы вас хоронить-то будем?» Я стою, раздумываю, а дед все шелестит и шелестит вкрадчиво. Послушать хоть — о чем это он.
— Подумай, — ласково звучал его голос, — все мужчины будут у твоих ног. Они будут сходить с ума от любви к тебе! Как великой милости будут ждать твоего взгляда! Одного только взгляда! Они будут счастливы исполнять любые твои капризы и прихоти, а уж как они будут стараться для тебя в постели! Все, что ты хочешь…
— Ты, дед, чего мелешь? Я тебе что?… Ну, ничего себе — нимфоманку нашел! Тоже мне маньяк сексуальный! Ты еще ремни черные на себя нацепи да картинки скабрезные по стенам развесь. Охренел совсем под старость-то?
— Да ведь это твои мечты! — в его голосе впервые прозвучала нотка растерянности. — Разве не ты зачитывалась Камасутрой? Так ведь, кажется, называется ваша Библия секса? Очнись, девочка, не гарнизон какой-то, а армии мужчин всего мира будут жаждать твоей взаимности!
— На что намекаешь, пенек замшелый? Ты из меня гарнизонную шлюху не лепи! Да за один такой намек морду бьют! И про какую это Камасутру ты толкуешь? Я ее и в руках не держала — не то что зачитываться. Ты, маразматик хренов, меня ни с кем не путаешь?
И тут до меня кое-что стало доходить. Е-мое! Ведь с бумагами в тот злополучный день должна была идти Ленка! А мне надо было встречать делегацию смежников и весь день их опекать. На беду, там был один мужчинка, красавец — импозантный, седоватый, с бархатными карими глазами и ласковой улыбкой на чувственных губах. Я таких терпеть не могу — козлы сладострастные! А Ленка сразу запала, у нее же крыша наполовину сорвана в сторону мужиков. Она чуть ли не на колени передо мной пала, чтобы нам местами поменяться. Клялась, что с начальником сама разберется, обещала чуть ли не горы золотые! Ленку поддержал весь от дел, предвкушая веселое представление.
— Я шефу скажу, что у меня колено болело. Я не могла далеко ходить. Во! — Ленка задрала юбку, чтобы показать воображаемому шефу самое красивое, что в ней было, — колено. — Ну, хочешь, я тебе бутылку коньяка куплю и французские духи? Выпьем потом вместе?
— Коньяк или духи?
— Все! И еще помаду! — Ленка даже не в состоянии была понять, отчего весь отдел покатывается от хохота. В глазах у Ленки стоял сейчас седовласый красавец — мечта всей Ленкиной жизни.
И я сдалась. И пошла с теми бумагами по делам прямиком в капкан, поставленный на Ленку! Так, я уже поняла, в чем твоя сила и твое бессмертие, козел облезлый! Ловишь людей на их несбыточных мечтах, на их пороках, а потом загребаешь жар ихними руками. На чем ты поймал певца? На нестерпимом желании стать звездой, несмотря на свою бездарность? Ты дал ему талант и взамен потребовал душу, а потом и жизнь? Вот только душонка у него оказалась мелконькой да темненькой? Купить настоящую душу за исполнение порочных желаний? Вот тут ты ошибаешься, пожиратель мелких душ. Настоящая душа не продается. Тем более за пороки. А если продается, значит, ее величие кажущееся. И, значит, ты снова оказываешься банкротом.
Я не из великих, я обыкновенная. Но тебе меня не купить. Ты можешь отнять мою жизнь, как отнял ее у Наны, у Добродя и Рыся. Как отнял ее своими неправедными делами у миллионов людей и нелюдей. Но мою душу ты не получишь. Потому что душа больше жизни. Потому что без души — это не жизнь, а лишь жалкое ее подобие. Такого подобия мне не надо. Пусть жизнь покинет мое тело, а душа вернется к Создателю. Но она снова придет на землю в новом теле, и я снова буду с тобой сражаться. Потому что ты — язва смердящая на ткани мироздания, и тебя быть не должно. А пока я жива, попробуй отними у меня эту жизнь. Хрен тебе, а не душа!
А может, моя собственная душа тебе не так и важна? Ты подарил бы талант сводить мужчин с ума от желания обладать мною, а сам стал бы сутенером? И приторговывал бы мною, покупая души? Здорово придумал! Только как же ты вышел на Ленку? Неужели ее неутоленная жажда любви приняла форму смертного греха прелюбодеяния и размер вселенской мании? Так что даже в другом мире стало возможным уловить ее грешные желания и выследить сам источник этих желаний! Ну и ну!
Похоже, и этот сморчок кое-что допетрил!
— Ты… Ты… Ты не та, что мне была нужна! Ты кто?!
— Хрен в пальто. Дошло, чучело облезлое?
— Да как ты смеешь со мной… Со мной!! — Потрясение от неожиданного открытия было столь велико, что дедок стал лиловым. Да я еще ТАК с ним разговариваю. Он поди таких оскорблений за всю жизнь не слыхал. А ведь мнит себя владыкой мира. У меня уж надежда появилась, что он сам по себе помрет. От шока…
Зря надеялась. Костей понемногу приобретал свой естественный цвет, то есть грязно-коричневый. Внешне он выглядел уже вроде спокойным, но внутри у него клокотала ярость и ненависть. Это хорошо. Чем больше злится, тем больше ошибок сделает. Сейчас он ударит. Это чувствовалось по его напряженной позе, по пристальному взгляду. Сейчас! И действительно ударил.
Не знаю, каким заклинанием он меня шарахнул, но досталось оно ему дорогой ценой. Он скорчился и задохнулся от боли. Просто я представила себя зеркалом — отлично отполированным венецианским зеркалом, какое не возможно разбить. И то, что Костеем предназначалось мне, отразившись в зеркале, ударило его самого. Еще когда я только вошла в этот зал и поняла, что магия стихий здесь не работает и Великим Кедрам до меня не дотянуться, я решила защищаться своей доморощенной, импровизированной магией, магией воображения, как советовала когда-то Нана. Пока получилось.
Костей все еще не мог прийти в себя, выдохся старик. Но опыт-то тысячелетний. Заклинания могут работать и через сотни лет. Так что легкой победы ожидать не приходится. Но я не чувствовала ни страха, ни ненависти. Только удивительное спокойствие отрешенности. Я не была ни судьей, ни палачом. Я была топором палача. И я пришла, чтобы выполнить волю судьи и палача — убрать эту язву с ткани мироздания. И я ее уберу. Как и чем — не знаю. Не знаю и того, останусь ли жива. Но все это уже неважно. Такие вот нешуточные мысли у меня в тот момент были.
— Ты умеешь защититься. Это хорошо — я люблю, когда сопротивляются. Это так приятно — убивать медленно, ломая сопротивление. О-о! С этим наслаждением не сравнится ничто!
Ну точно маньяк-извращенец. Сейчас готовит новую пакость, посильнее прежней. Ожерелье на моей шее вдруг потеплело, а через миг уже жгло кожу невыносимо. Водяной говорил, что я должна его разорвать, когда припечет. И я рванула ожерелье. Нитка лопнула, и жемчужины рассыпались по залу. Но не как попало, в беспорядке. Жемчужины вращались вокруг трона. А потом покатились по кругу, засветившись пока неярким голубым огнем.
Костей подскочил, лихорадочно плетя какое-то заклинание, но что-то у него не складывалось. А жемчуг сиял все ярче, кружил все быстрее. Круг сужался и подрастал в высоту. Костей хотел вырваться из этого круга, но не смог даже приблизиться к нему, с воплем отскочил обратно к трону. Нитка от ожерелья, что упала у моих ног, тоже засветилась-заискрила с одного конца, а в зале зазвучал спокойный голос Водяного:
— Тата, этих жемчужин двенадцать, столько было у меня дочек. Их убил Костей. Я знаю, ты найдешь Костея и сразишься с ним. Пусть его убьет мое горе и мой гнев. Сохрани себя, девочка, останься живой.
Нитка доискрила-догорела, голос затих. А я даже не сразу поняла, что Водяной не шепелявил. Круг же тем временем превратился в цилиндр. Костей уже вопил что-то нечленораздельное, потом просто завизжал, как корявень. Вот голубой вращающийся цилиндр превратился в кокон, и Костей, взвизгнув последний раз, затих. А потом кокон взорвался веером голубых искр и исчез. А на месте трона с Костеем осталась лишь кучка пепла.
Исчез хозяин — исчезла и его наведенная магия. Словно пелена, сползала со стен позолота и черные драпировки, рассыпались сундуки с драгоценностями и истлевал черный ковер на полу. И скоро я стояла посреди полу разрушенного зала, где в пыли валялись не сметные сокровища. Но мне они были «до лампочки», эти груды богатств. Я сама от себя не ожидала такого равнодушия к сверкающим безделушкам. Зато я снова чувствовала движение подземных потоков и воздуха. Я протянула руку, и передо мной загорелся яркий огонек.
Пусть здесь пахло пылью, пусть здесь было страшно и тоскливо, но ощущение мертвечины пропало. И так мне вдруг захотелось домой — в крепостцу на краю Заповедного леса.
Оставалась самая малость: выбраться отсюда как-то, найти Нану, а потом еще и до дому добраться.
* * *
Не так уж много времени прошло, как появилась у нас Талинка. От Таты и Рыся вестей больше не было. Мысли меня одолевали дурные. Яська и тот стал мрачный. Из-под печи уже почти не вылезал. Чай с нами пить совсем перестал. Если бы не Талинка, мы с Яськой вовсе бы скисли. Мы теперь с Талинкой все больше вместе время проводили, пока я не в дозоре был. Я ее и с русалочками познакомил. Талинка на нашей заставе немного ожила, щеки округлились, порозовели. А она, оказывается, красивая. Не такая, как Тата, но тоже красивая.
Талинка нам и рассказала, что мачеха иногда запирается одна в своей светлице. Что одна она там, это точно. Но вот только с кем-то она там разговаривает, с кем-то невидимым. И этот кто-то дает ей советы и указания, как и что делать. Голос его исходит от маленького зеркала, которое хранит княгиня в особом ларце. Точно, Нана говорила, что не сама княгиня безобразничает, стоит за ней кто-то. Уж не Костей ли? А еще приходят к ней гонцы, что-то привозят ей. И не из Степи, это тоже точно. Откуда Талинка это знает и почему так уверена, княжна не сказала. Но за слова свои ручалась. Вот еще загадка!
А однажды на заставу прискакал гонец. Ну, прискакал-то он не на заставу. Он коня своего загнал, немного не доехав до тайного дозора. Так что его по озеру на заставу доставили. Парень был из воинов княжьей дружины. Раненый он оказался. И раны-то уже поджившие. Зато много их было, ран-то. Гонец сказал, что это горичи его так в ночном налете покромсали, а в Стольном Граде он на домашнем лечении находился. Привез его на заставу Лис, его черед был в дозоре сидеть, и сразу обратно укатил с Водяным.
Стоит этот парень, озирается. Все ему тут странно. И то, что Водяной его на лодке вез, и то, что у нас на заставе порядок, и воины свободные от дозоров на площадке возле общинного дома тренируются. А мы его удивлению дивимся! Это что же у них за войско, если обычная гарнизонная жизнь парня так удивляет? Они там из боя не выходят, что ли? А оказалось, что в ихнем войске о воинской дисциплине и понятия не имеют. Старые воины, которые еще при князе служили, хоть как-то старых порядков держатся, а вот такие желторотые, так будто не в дружине, а в разгульной ватажке на гулянье собрались. Оттого-то их и бьют горичи и в хвост и в гриву. Правильно Ус говорил.
Повели мы парня к Стояну, он сам сказал, что вести важные для командира везет. А на встречу нам Ус, он дозоры проверял. Увидели они друг друга и остолбенели! А потом давай обниматься. Оказалось, что это Вьюн — сын нашего десятника Уса. Ус здоровый, силой Кедры не обидели, как парня на радостях жиманул, тот и сомлел. Ус даже напугался. Оказалось, не так уж и зажили раны-то. И гнал почти без остановок, без отдыха, умаялся. Это что же за вести, коль с такими ранами да так гнать пришлось? Ой, что-то неладно…
Сначала Вьюн Стояну с глазу на глаз вести передал, а потом Стоян десятников позвал и меня. Собрались мы в избе Наны. Яська до поры из-за печи не высовывался. Талинка в уголке тихохонько сидела, как и нет ее. Стоян оглядел всех и сказал:
— Думал я, что худых вестей нами уж до статочно получено. Ан нет! Послушайте, что гонец привез, а потом вместе головы ломать будем, что делать? Говори, Вьюн, здесь лишних ушей нет.
— Послала меня старая нянька княжны Талинки. Наказала не мешкать, день и ночь скакать. Двух коней загнал — торопился. А вести такие: тот, что через зеркало с княгиней разговаривает, приказал ей извести Стояна во что бы то ни стало. Вариантов много предложил — один не пройдет, тут же другой в ход пустят.
— Всю заставу или только Стояна? — переспросил Могут. А сам так нехорошо улыбнулся, что княгине не иначе как икнулось.
— Стояна и еще всех женщин, что на заставе обнаружатся.
— Это как же сделать можно?
— Перво-наперво сюда приедет инспекция, а с ней кто-то из ближних к княгине, вроде тоже с какой проверкой. Уж инспекция найдет, к чему придраться. Арестуют Стояна, повезут в Столицу и дорогой либо отравят, либо убьют. Если откажется Стоян ехать, то заставу объявят мятежной, ну а тут уж сами знаете, что будет. Придраться поводы найдутся, вот хотя бы то, что на заставе женщины обнаружатся. Тут уж обвинение в разврате в военное время! Как будто сама княгиня столь благонравна и скромна! И это не все! Со стороны Степи идет отряд следопытов-охотников, чтобы не смог Стоян в ту сторону сбежать. И еще: будут и в том, и в другом отряде маги, чтобы противостоять колдовству.
— Со всех сторон, значит, обложить хотят. И когда же ждать инспекцию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23