– Прекрасно! – восторженно отозвался Александр Сергеевич. – И что же было дальше?
– Ну… Кабы я была царица… – опять затянул следователь.
– Да-да? – поощрил его Пушкин.
– Молвит первая девица, – машинально закончил Забойный, ужасаясь мысли, что у свидетеля налицо все признаки амнезии. Подумать только, ни строчки из написанного не помнит! Нет, здесь что-то не так…
– Вы, Александр Сергеевич, ваньку не валяйте, – ринулся в наступление Младший следователь. – Люди мы с вами занятые, тема для разговора у нас серьезная, так что давайте-ка ближе к сути. Почему, скажите на милость, во всём этом произведении ни разу не дается развернутый портрет главного героя, именуемого Гвидоном? Фас, профиль, особые приметы…
– Вы правы, форменное безобразие! – посуровел Пушкин. – А чье это произведение?
– Так… ваше… – Младший следователь постарался взять себя в руки. – Не увиливайте от ответственности. Давайте лучше набросаем по-быстрому фоторобот.
– Что? – удивился поэт.
– Ну, портрет.
– А, это я могу, – оживился Пушкин, поднял с пола перо и, макнув в чернильницу, быстро завозил им по полям тетради. – Годится?
– Несколько схематично, – поморщился Забойный, – но, учитывая отсутствие у вас профессионального опыта, можно принять как рабочий материал. Позвольте?
Он оперативно выдрал клок из пушкинской тетради.
– Ах! – подскочил поэт и нервно зашелестел страницами. – Ладно, шут с тобой, здесь ничего ценного не было.
– Итак, переходим ко второму вопросу, – объявил следователь, почувствовавший наконец под ногами твердую почву. – Когда именно Гвидонов прибыл на Буян?
– Сейчас сообразим, – задумался Пушкин, демонстрируя полную готовность к сотрудничеству с полицией. – Думаю, на рассвете.
– Почему на рассвете? – удивился следователь, ожидавший услышать какую-либо дату.
– Красиво, – вздохнул Пушкин. – Свежо. Природа просыпается. А кто такой этот ваш Гвидонов?
Забойный вздрогнул. Да, тяжело быть гением. Работа нервная, на здоровье сказывается. Вон какие у человека провалы в памяти!
– По вашей версии, Гвидонов, он же Гвидон – это сын царицы, которая прибыла на Буян в деревянной бочке, – терпеливо, как ребенку, пояснил он Александру Сергеевичу. Собственно, относительно появления Гвидонова на Буяне у Младшего следователя имелась своя версия: по всей вероятности, этот хитрый тип выловил, из воды бочку с царицей и ее отпрыском, увидел, что младенчик не пережил тяжелого путешествия и решил занять его место, вступив в преступный сговор с гонимой мамашей. Этаким самозванцем он явился к местной царевне, фиктивно женился и, получив доступ к сокровищнице, обобрал доверчивую супругу до нитки. От Александра Сергеевича требовалось лишь прояснить несколько вопросов, подтвердить версию следствия и заверить протокол личной подписью. Однако несознательный гений вновь попытался увести разговор в сторону:
– А как же это царицу угораздило в бочку залезть? – с неподдельным изумлением поинтересовался он.
– Бояре поспособствовали. За то, что родила богатыря. То есть не богатыря, а мышонка. То есть не мышонка, не лягушку…
– Так кого же она всё-таки родила?! – не выдержал Пушкин.
Лейтенант Забойный заскрипел зубами.
– Не важно. Главное, что Ткачиха с Поварихой и еще некто баба Бабариха устроили политическую диверсию с подменой важных государственных документов и засмолили царицу в бочке. И новорожденного туда же втиснули…
– Этого мышонка?
– Не мышонка!!! И не лягушку!!! – потерял самообладание Младший следователь. – Ладно, оставим пока что пункт второй. Расскажите, почему вы утаили от широкой общественности факт хищения чудес с острова Буяна?
– А там были чудеса? – наивно уточнил Пушкин. Забойный извлек из рукава инвентарный список:
– Номер первый: Белка…
– Неужто белку стырили? – восхитился Пушкин. – И тоже в бочку? Прямо какой-то Ноев ковчег получается!
– Белку в бочку не сажали!!! – заорал следователь. – Она пела песенки и грызла изумруды…
– Какая бесхозяйственность, – фыркнул Пушкин. – Наверно, владельцы изумрудов ее и порешили.
Следователь тихо застонал.
– Хорошо, оставим чудеса. Скажите, младенчика-то высокородного не Гвидонов убил, а? Он своей смертью в бочке помер?
– Ну, убийство младенцев – это совсем из другой оперы, – возмутился Пушкин. – «И мальчики кровавые в глазах…» Это ж про Бориску Годунова! Не путайте меня, батенька.
– Ба… – Следователь внезапно задохнулся и побледнел. – Я не батенька, я Муза!
– Музон ты, а не муза! – фыркнул поэт. – Какая ж муза нижнюю юбку поверх бального платья напялит? Не пойму только, кто же меня так разыграть решил?
Лейтенант Забойный почувствовал непреодолимое желание провалиться сквозь землю, а еще лучше – сквозь время, и оказаться в своем уютном кабинете, подальше от литературных гениев, поближе к заурядным и таким родным нарушителям общественного порядка. Провал! Полный провал! Его раскололи, обвели вокруг пальца, надсмеялись и надру… нет, до этого, к счастью, не дошло.
– Как звать-то тебя, чудушко?
– Лейте… Вася. Вася Забойный.
– Ну что ж, драгоценный мой Музон Забойный, сказывай, кто тебя ко мне подослал.
Младший следователь покачнулся. Дело принимало скверный оборот. Вспомнив лицо Начальника управления, он решил уйти в несознанку.
– Ничего не знаю. Мимо проходил. Заглянуть решил. Поэзию люблю. Сказки люблю. Друзей не выдаю.
– Вот это ты молодец, – хлопнул его по коленке Пушкин. – Друзей выдавать нельзя. Собственно, я про своих друзей и без тебя всё знаю, те еще затейники. За это и выпьем, – неожиданно заключил поэт, уверенным движением разливая содержимое графина по стаканам.
С невероятным облегчением Забойный подхватил эту замечательную – да что там, гениальную! – идею. После третьего стакана он почувствовал, что его отношение к литературе вообще и поэзии в частности становится всё более трепетным.
– Поэзия – это вещь! – кричал Забойный, размахивая графином.
– Поэзия – это жизнь! – сверкая глазами, вторил ему Пушкин. – Слышь, Музон, а презанятную историю ты мне тут излагал. Сам придумал?
– Сам, сам, – согласился следователь, не желая портить настроение момента очередными дебатами.
– Хорошая сказка может получиться. Три девицы под окном, это надо же… Ты обязательно запиши этот сюжет.
– А хочешь, тебе подарю? – расщедрился лейтенант.
– Да ты что, сам напиши. У тебя такой талант к сочинительству. Не зарывай его в землю, послушай Пушкина, я ведь не последний человек в литературе.
– Да что уж там, – растрогался Забойный, – мне не жалко. Пиши, брат!
– Слушай, а давай работать вместе? Ты да я. Вот силища-то будет!
В душе Младшего следователя закопошились смутные сомнения.
– Да у меня, видишь ли, уже есть работа.
– А ты ее брось!
Очевидная простота решения приятно поразила захмелевшего полицейского. А что, если и впрямь начать стишки пописывать? На пару с гением. «Мы с тобою – что паровоз с трубою…»
Перед внутренним взором размечтавшегося лейтенанта неожиданно возникло лицо Начальника управления. «Лучше бы ты рапорт написал, дубина!» – презрительно произнес Начальник и изобразил неприличный жест, означающий, что не видать Забойному отпуска в ближайшие десять лет. Лейтенант с трудом прогнал неприятное видение.
– Нет, Сань, мне домой надо. Искать будут.
– Ну, надо так надо. Заходи почаще, не каждый день удается так душу отвести. – Пушкин крепко обнял полицейского. – Удачи тебе, Музон! И не забудь юбчонку-то снять, а то люди не поймут.
Пошатываясь и поправляя сползающую на нос шляпку, Младший следователь отворил дверь и вышел на лестницу. Кое-как преодолев ступени, которые из вредности стали гораздо круче, чем прежде, он выбрался на свежий воздух. Гуси и утки приветствовали его как старого знакомого. Отдав им честь, лейтенант в целях экономии времени побрел напрямки через лужу. Путешествие не улучшило его внешний вид, но подействовало ободряюще (вода в луже оказалась дюже холодная), так что вскоре ему удалось вполне благополучно выбраться к заветному пню с замаскированной в нем машиной времени.
Меж тем Александр Сергеевич сидел над пустым графином с пылающим взором и о чем-то сосредоточенно размышлял. В дверь тихонько постучали, и на пороге робко нарисовалась Арина Родионовна.
– Ну что, милок, твоя Муза? Сказала чего путное, али как?
– Ох, нянюшка, много она любопытного наговорила, да только не всё я понял. Про остров Буян да про царицу с младенцем, в бочку заточенную…
– Тоже мне, новости! – скривилась Арина Родионовна. – Да я эту историю и без всяких Музов знаю. Бабка моя сказывала, а ей – ее бабка, а той…
– Ну, и что там у них случилось-то, на Буяне? Не томи душу, голубушка!
Нянька критически глянула на своего воспитанника.
– Экий ты нетерпеливый. Да ладно уж, слушай…

ГЛАВА 9
Начальник полиции с изумлением воззрился на своего сотрудника, чьи очертания проступили в кабине машины времени, подле которой деловито суетились специалисты НИИ. По уши перемазанный вонючей жижей, одетый в женское платье сомнительного происхождения, пошатывающийся от пережитых потрясений, Младший следователь являл собой впечатляющее зрелище.
– Ну и ну, – крякнул сидящий рядом с начальством Старший следователь, мысленно пытаясь сформулировать, что сейчас скажет своему непосредственному подчиненному. Тот уже вполне материализовался в родном времени и распахнул прозрачную дверцу:
– Позвольте доложить: Музон Забойный с задания прибыл!
Он отдал честь, приложив руку к краю легкомысленной соломенной шляпки, покачнулся и вдруг радостно запел:
– Ой, люли, гусельки, тоненькие струнушки…
– Как это понимать? – севшим голосом выдавил из себя Начальник полиции.
– Он же сказал: забойный музон, – пожал плечами Олег, помогая прибывшему выбраться из кабины.
– Хватит ерничать, – начал накаляться Начальник. – Лейтенант, немедленно объяснитесь!
– Так точно! – вытянулся по струнке Младший следователь, прижимая руками пышные оборки. – Допрос гражданина Пушкина по факту исчезновения Егора Гвидонова и появления антикварного клада прошел конструктивно.
И лейтенант Забойный принялся излагать сведения про лебедей, гусей, свиней и белок, заточенных в бочках, клетках, сараях и грязных дворах, приплел Бориску Годунова и по ходу дополнительно отметил, что у означенного субъекта «мальчики кровавые в глазах».
– Подождите, подождите, какие еще мальчики? Кто такой Годунов?
– Вероятно, серийный убийца, – отмахнулся Младший следователь, которому гораздо больше хотелось обсудить с начальством поступившее от Александра Сергеевича деловое предложение. Однако повернуть разговор на перспективы творческого сотрудничества с гением не удалось – вмешался Старший следователь:
– Ах ты, пьянь подзаборная! Его отправили за информацией о сокровищах, а он нализался, как скотина, и излагает про свинарники! Да как ты посмел явиться из служебной командировки с пустыми руками?!
– А вот и не с пустыми, – оскорбился и впрямь нетрезвый лейтенант. Он порылся в складках юбки, затем оттянул плотный лиф и извлек на свет клок пушкинской тетради. – Вот вам фоторобот подозреваемого по кличке Гвидон. Фас… то есть, профиль.
Оживившиеся полицейские кинулись вырывать друг у друга раритетный обрывок.
– У Гвидонова волосы светлые, а этот весь черный…
– Да у Пушкина других чернил не было! Вы на кудри, на кудри посмотрите…
– Да как-то коротковаты. Гвидонов волосы до плеч отпустил.
– Разрешите? – скромно протиснулся Олег. Он взглянул на рисунок – и вдруг затрясся от беззвучного смеха:
– Хотите, я вам еще таких «фотороботов» из компьютера натаскаю для комплекта?
– Неужели утечка информации? – ужаснулся Начальник полиции.
– Что вы, – успокоил его историк, – просто Александр Сергеевич имел грешок украшать поля рукописей каракулями. В особенности – автопортретами.
– Вы хотите сказать, что это изображение самого Пушкина? – разочарованно протянул Старший следователь.
– Несомненно. И наш Институт будет очень признателен, если вы передадите его в музейную коллекцию.
– Ты что привез, болван? – повернулся разъяренный Начальник в сторону лейтенанта.
– Я не болван, я талант, – с достоинством возразил Забойный. – Сам Пушкин сказал, а гениям, знаете ли, виднее. Мы с ним уже новую поэму сочинять начали. Вот послушайте: «Мы с тобою – что паровоз с трубою…»
– Хватит! – завопил Начальник, зажимая руками уши. – Отвезите эту жертву высокой поэзии в реабилитационный центр. И не привозите обратно, пока его глаза не начнут снова бодро таращиться в служебном рвении.
Птенчикова к следственному эксперименту не допустили. Мол, спасибо за помощь и оригинальность идеи, однако дилетантам не стоит путаться под ногами у профессионалов. Расстроенный суровой отповедью, переживающий за исход мероприятия учитель был вынужден отбыть в свою избушку и там, в тиши и одиночестве, ожидать известий от друзей.
Время издевательски замедлило бег. Стрелки настенных часов (со старинными гирями, маятником и кукушкой) цеплялись за каждую черточку на циферблате, не желая двигаться дальше. Возмущенный столь откровенным саботажем, Иван преодолел отвращение к технике и набрал код справочной, чтобы уточнить, сколько в действительности времени должны показывать его часы.
– Пятнадцать минут седьмого, – сообщил мелодичный голос.
– Ку-ку! – насмешливо выглянула со своего чердачка кукушка и звонко захлопнула дверцу. Иван недоверчиво уставился на циферблат: оказывается, часы его не обманывали.
В комнате было темно: пронизывающий ветер, дувший с самого утра, нагнал косматых туч, и казалось, что они придавили своей тяжестью макушки усталых деревьев. Птенчиков глянул в окно. Батюшки, да на улице снег!
Немного оживившись, он выскочил на крыльцо, Мелкая ледяная крупа сердито посыпала землю. Земля не сопротивлялась: снежинки опускались на пожухлую листву и оставались лежать, обещая в скором времени окрасить пейзаж в белый цвет.
– Хватит киснуть, – сказал себе Птенчиков. – Мои переживания на допрос Пушкина доблестными служителями закона никак не повлияют. А потому – не устроить ли себе праздник первого снега?
Когда наконец аэробот Аркадия и Олега приблизился к его дому, друзья увидели душераздирающую картину. Из пристройки выскочил совершенно голый мужик и начал кругами носится по поляне, высоко подкидывая колени и оставляя на снегу следы босых ног. От розового тела валил пар, на голове красовалась войлочная панама.
– Пожар! – в ужасе закричал Олег, закладывая крутой вираж и устремляясь на посадку.
– Не похоже, дыма не видно, – возразил Аркадий, потирая поясницу после жесткого соприкосновения аэробота с землей.
– Как не видно, вон как валит!
– Откуда?
– Из трубы.
– Так то не пожар, то печка.
Друзья резвой трусцой устремились к обнаженному человеку. Не замечая ничего вокруг, тот набирал полные пригоршни снега и растирал бока, приговаривая:
– Эх, хорошо!
– Иван, что ты делаешь? – окликнул Олег приятеля.
– Парюсь! – со счастливой улыбкой обернулся к нему Птенчиков. Историки переглянулись:
– Вот беда… Парень тронулся. Надо бы его тоже отправить в центр реабилитации, в компанию к Забойному, – прошептал Олег.
Аркадий попытался урезонить учителя:
– Сам-то хоть понял, что сказал? Как ты можешь париться, если снег холодный?
Иван расхохотался:
– Вот чудаки! А еще историки. Пойдемте скорее, я вам всё покажу.
Весьма обескураженные, друзья переступили вслед за Птенчиковым порог пристройки.
– Раздевайтесь, – велел хозяин.
– Вань, может, не стоит? – робко попытался возразить Олег.
– Стоит, стоит. Сегодня у нас праздник первого снега. Я вам покажу, что такое настоящая баня.
Он распахнул следующую дверь, и клубы ароматного пара дохнули в лица неуверенно переминающимся историкам.
– О, а тут не так плохо! – удивленно воскликнул Олег и первым стал стягивать с себя одежду.
– Прошу, – изобразил Птенчиков широкий жест в сторону деревянного полка. – Сейчас мы парку поддадим…
Взгромоздившиеся на горячую лавку историки с опаской наблюдали, как он черпает ковшом воду и выплескивает ее на раскаленные камни.
– Ох, что-то трудно дышать, – не выдержал тучный Аркадий.
– Погоди, сейчас я тебя березовым веничком…
К изумлению друзей, Птенчиков и впрямь схватился за пучок березовых веток и занес его над их голыми спинами.
– А-а-а!!! – заорали историки, выскакивая на улицу и пускаясь наутек по белому снежку.
– Куда вы? – кричал им вслед Птенчиков. – Еще рано. Вы лишаете себя удовольствия!
Дрожащие от холода историки прыгнули в аэробот и включили климат-контроль.
– Вызываем «скорую»? – стуча зубами, спросил Олег. Птенчиков меж тем приплясывал снаружи, призывно стуча в стекло.
– Давай его впустим, простудится до приезда бригады, – вздохнул Аркадий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31