— Не надо. Лучше уходите, — его вдруг молнией пронзила мысль. — Стой! — не спуская с Аркадия глаз, он собрал со стола все паспорта. Тяжело дыша, он тщательно дважды пересчитал их и проверил мокрое, но нетронутое содержимое. — Хорошо. Ступайте.— Извините, — повторил Аркадий.— Прошу вас, уходите.— Когда буду уходить, сказать мне внизу о воде?— Нет, никому не говорите.Аркадий посмотрел на опрокинутые ведра, на залитый водой ковер.— Какой стыд! Совсем новый кабинет и…— Да. Прощайте, Ренко.Дверь приоткрылась, и в нее заглянула увенчанная головным убором в жемчужных бусинках женщина.— Геннадий Иванович, дорогой, что вы делаете? Когда мы будем есть?— Сейчас, — ответил Федоров.— Мы ничего не ели с самого Минска, — пожаловалась она.Она решительно переступила порог, за ней последовали в кабинет и другие участницы народного хора. Они заполняли комнату, а Аркадий, протискиваясь между юбками и лентами и избегая шипов роз, двигался в противоположном направлении.
В польском магазине подержанных вещей, что к западу от вокзала, Аркадий разыскал механическую пишущую машинку в потертом пластмассовом футляре с разболтанным механизмом и с шрифтом кириллицей. Он перевернул ее вверх дном. На основании был выведен военный инвентарный номер.— Красная Армия, — сказал хозяин магазина. — Уезжают из Восточной Германии и что не хотят брать с собой, продают, черт бы их побрал. При малейшей возможности они и танки бы загнали.— Можно попробовать?— Валяйте, — хозяин уже направлялся в сторону лучше одетого, более перспективного покупателя.Аркадий достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и заправил в машинку. Бумага была со стола Федорова. Вверху вытеснено название советского консульства, все честь по чести: с серпом и молотом и золотыми колосьями хлеба. Аркадий подумал было написать по-немецки, но не был уверен, что совладает с витиеватыми готическими буквами. Кроме того, для качества стиля годился только русский.Он написал:
«Уважаемый господин Шиллер! Податель сего А.К.Ренко — старший следователь московской прокуратуры. Ренко поручено расследование вопросов, относящихся к предложению о создании совместного предприятия между советскими субъектами и немецкой фирмой «ТрансКом сервисиз», и особенно к заявлениям ее представителя, господина Бориса Бенца. Поскольку деятельность «ТрансКома» и Бенца может отрицательно отразиться на отношениях между советской стороной и банком «Бауэрн-Франкония», я надеюсь, что в наших общих интересах решить этот вопрос как можно скорее и без лишней огласки. С наилучшими пожеланиями Г.И.Федоров».
«Ну прямо как у Федорова!» — мысленно восхитился Аркадий последней фразой. Он вытащил лист из машинки и поставил красивую завитушку.— Значит, работает? — подошел хозяин.— Потрясающе, не правда ли?! — воскликнул Аркадий.— Я предложу вам хорошую цену. Отличную цену.Аркадий отрицательно покачал головой. По правде говоря, его не устроила бы никакая цена.— У вас много покупателей на русские машинки?Хозяину оставалось только расхохотаться.
В квартире Бенца по-прежнему не было света. В девять часов Аркадий прекратил слежку. Он рассчитал таким образом, чтобы половина пути приходилась на парки: Энглишер Гартен, Финанцгартен, Хофгартен, Ботанишер Гартен. Вокруг было тихо. Тишину нарушали лишь легкое шуршание в траве да мягкий шелест деревьев. Время от времени Аркадий останавливался в темноте и прислушивался. Ничего подозрительного. Только редкие прохожие да одинокие любители бега трусцой. Он так и не услышал за собой никаких внезапно обрывающихся шагов. Словно, покинув Москву, он ступил за пределы мира. Исчез. Растворился. Кому он здесь был нужен?..Аркадий вышел из Ботанического сада в квартале от вокзала. Переходя улицу с намерением проверить, на месте ли пленка в камере хранения, он увидел, как пешеходы бросились врассыпную от разворачивающегося в неположенном месте автомобиля. Возмущение публики было настолько велико, что он даже не обратил внимания на автомобиль. Затем, постояв немного, Аркадий миновал вокзал и пошел вдоль железнодорожной колеи. Он выбрал не самый безопасный путь, если учесть, что по обе стороны стремительно неслись машины. Ближайшей улицей была Зейдельштрассе, где он жил, а дальше советское консульство. Услышав шум замедляющих движение шин, он оглянулся и увидел знакомый потрепанный «Мерседес». За рулем сидел Стас.— Мне казалось, ты хочеш видеть Ирину.— Я ее видел, — сказал Аркадий.— Ты ушел еще до того, как она кончила интервью. Посидел секунду в аппаратной и тут же ушел.— Того, что я услышал, с меня достаточно, — ответил Аркадий.Стас не обращал внимания на знаки «Остановка запрещена» и беспечным взмахом руки пропускал вперед машины, идущие позади него.— Я приехал узнать, не случилось ли чего с тобой.— В такой-то час?— У меня работа. Приехал, когда смог. Хочешь, поедем на вечеринку?— Сейчас?— А когда же еще?— Скоро десять. Что мне делать на вечеринке?Водители позади Стаса орали, гудели, одновременно включали свет. Никакого внимания с его стороны.— Там будет Ирина, — сказал он. — Ты же с ней так и не поговорил.— Но она мне сказала все. Причем дважды за день.— Думаешь, она не хочет тебя видеть?— Похоже, что так.— Слишком ты чувствительный для москвича. Слушай, через минуту нас заживо съедят разъяренные «порши». Садись в машину. Давай съездим.— Чтобы еще раз испытать унижение?— У тебя есть лучшее занятие?
Вечеринка проходила в квартире на четвертом этаже, полной, как сказал Стас, ретронацистских атрибутов. Стены пестрели красным, белым и черным цветами нацистских флагов. На полках красовались каски, железные кресты, противогазы и коробки из-под них, всевозможные боеприпасы, фотографии Гитлера, слепок его зубов, портрет его племянницы в вечернем платье, с улыбкой женщины, сознающей, что дело идет к развязке. Вечеринка посвящалась первой годовщине уничтожения Берлинской стены. Кусочки стены, бетон с вкрапленным щебнем были украшены черным крепом на манер подарков ко дню рождения. Люди разных национальностей, среди них было достаточно и русских, теснились на ступенях, стульях, диванах и курили так, что щипало глаза. Из табачного дыма, словно медуза, выплыла Людмила и, подмигнув Аркадию, исчезла.— Где Людмила, там и замдиректора, — предупредил Стас.У стола с напитками Рикки наливал кока-колу девушке в мохеровом свитере.— С момента, как я встретил дочь в аэропорту, мы с ней только тем и заняты, что ходим по магазинам. Слава богу, что в половине седьмого они закрываются.— В Америке пассажи открыты всю ночь, — сказала она по-английски.— Хорошо владеешь английским, — похвалил Аркадий.— В Грузии никто не говорит по-русски, — отрезала она.— Они по-прежнему такие же коммунисты, только дуют в новую дуду, — вставил Рикки.Аркадий спросил:— Очень волновалась, увидев отца спустя столько времени?— Я чуть было не ошиблась, разыскивая его машину, — она крепко обняла Рикки. — Неужели здесь нет где-нибудь американских баз с открытыми магазинами? — ее глаза загорелись при виде приближающегося молодого, атлетически сложенного американца в галстуке-бабочке, который укоризненно взглянул на Аркадия и Стаса. За спиной маячила Людмила.— Это, должно быть, тот самый нежданный гость, который сегодня был на радио? — спросил он и крепко, без церемоний, пожал Аркадию руку. — Я Майкл Хили, заместитель директора по вопросам безопасности. Вы, конечно, слыхали, что ваш босс, прокурор Родионов, был у нас. Мы приняли его по высшему разряду, так сказать, расстелили красный ковер.— Майкл, ко всему прочему, еще и заместитель директора по коврам, — ввернул Стас.— Кстати, Стас, ты напомнил мне, что, кажется, есть инструкция, предусматривающая предварительное уведомление об официальных советских гостях.Стас засмеялся.— Служба безопасности до того завалена работой, что шпионом больше, шпионом меньше — какая разница? Разве не блестящий пример тому сегодняшняя вечеринка?Майкл ответил:— Мне нравится твое чувство юмора, Стас. Ренко, если захотите снова прийти к нам, не забудьте позвонить мне, — и удалился поискать белого вина.Стас и Аркадий пили шотландское виски.— Что сегодня отмечают? — спросил Аркадий.— Кроме первой годовщины уничтожения Стены? Ходят слухи, что возвратился бывший руководитель русского отдела. Мой бывший друг. Даже американцы любили его.— Тот самый, что снова перебежал в Москву?— Он самый.— Где же Ирина?— Увидишь.— Тра-та-та! — из кухни вышел хозяин вечеринки, неся в руках темный шоколадный торт с сооруженной из карамели Берлинской стеной и множеством горящих красных свечек. — С днем рождения, Конец Стене.— Томми, сегодня ты превзошел себя! — воскликнул Стас.— Я сентиментальный болван, — Томми принадлежал к числу толстяков, непрерывно заправляющих рубашку в брюки. — Я показывал вам мою коллекцию достопримечательностей Стены?— О свечах забыл, — подсказал ему Стас.Первую ноту песенки в честь необычного именинника заглушила суматоха на лестничной площадке. Все засуетились, прибыли свежие гости. Первым в дверях появился профессор, у которого Ирина на станции брала интервью. Он размотал похожий на власяницу шарф и широко распахнул дверь перед Ириной, которая словно плыла по воздуху. Аркадий представил, что она только что из хорошего ресторана, где отведала прекрасных блюд и вин. Скажем, шампанского и чего-нибудь получше борща. А возможно, приехала прямо с радио, судя по тому, как она была там разодета. Если она и заметила Аркадия, то ничем не выразила своего интереса или удивления. Следом за ней вошел Макс Альбов в том же элегантном костюме, который был на нем, когда они впервые встретились на Петровке. Все трое смеялись шутке, сказанной еще на лестнице.— Это все Макс, — пояснила Ирина.Все потянулись к ним, стремясь приобщиться к их компании.Макс скромно пожал плечами.— Я только сказал: «Чувствую себя блудным сыном».Тут же послышались протестующие возгласы «нет!», взрывы хохота, благодарные аплодисменты. Щеки Макса пылали от подъема по лестнице и горячего приема. Он положил руку Ирины на свою.Кто-то вспомнил:— А торт?!Все повернулись к столу. Свечи полностью сгорели. Леденцовая стена утонула в воске. 20 Торт отдавал гарью. Вечеринка, однако, оживилась и сосредоточилась на Максе. Его с Ириной усадили в центре, на диване. Они завладели всеобщим вниманием — прекрасная королева и король-космополит.— Когда я был здесь, говорили, что я из ЦРУ. Когда я поехал в Москву, говорили, что я из КГБ. Ни до чего другого додуматься не смогли.— Может быть, ты теперь американская телевизионная звезда, — сказал Томми, — но, черт побери, ты был самым лучшим руководителем русского отдела.— Спасибо, — Макс принял бокал виски как знак уважения. — Однако то время ушло. Я сделал здесь все, что можно. Холодная война закончилась. Не просто закончилась — она в прошлом. Настало время переставать безудержно славить американцев, какими бы хорошими друзьями они ни были. И я подумал, что, если мне действительно хочется помочь сегодняшней России, пора вернуться домой.— Как к тебе относились в Москве? — спросил Рикки.— Просили автографы. А ты, Рикки, в России радиозвезда.— В Грузии, — поправил его Рикки.— В Грузии, — согласился Макс и, обернувшись к Ирине, сказал: — Ты — самый популярный диктор в России, — он перешел на русский. — Вы, естественно, интересуетесь, оказывал ли КГБ на меня нажим, выболтал ли я какие-нибудь секреты, которые могли причинить вред станции или кому-нибудь из вас. Отвечаю: нет. То время прошло. Я не видел КГБ и даже не встречался ни с одним из его сотрудников. Откровенно говоря, Москве не до нас. Они слишком заняты тем, чтобы выжить. Они нуждаются в помощи. Вот почему я поехал.— Некоторых из нас ожидают смертельные приговоры, — вмешался Стас.— Старые приговоры отменяются сотнями. Ступай в консульство и наведи справки, — Макс снова перешел на английский, чтобы его понимали все. — Возможно, самое худшее, что ждет Стаса в Москве, так это плохая еда. Или, что для него важнее, плохое пиво.Аркадий ожидал, что Ирина с неприязнью отнесется к тому, как Макс говорил о России, но ошибся. За исключением Рикки и Стаса, он если не убедил, то, по крайней мере, очаровал всех — и русских, и американцев, и поляков. Тяжело ли ему было там, в аду? Очевидно, нет. Ни одного опаленного волоска. Наоборот, здоровый румянец знаменитости.— Что конкретно вы делаете в Москве, чтобы помочь голодающим русским людям? — спросил Аркадий.— А-а, товарищ следователь! — признал его Макс.— Не надо величать меня товарищем. Я уже много лет не состою в партии.— Правда, поменьше, чем я, — язвительно сказал Макс. — И меньше, чем многие из нас живут в Мюнхене. Во всяком случае, бывший товарищ, я доволен, что вы задали этот вопрос. У меня два дела — одно важное, другое не очень. Первое — создаю совместные предприятия. Второе — нахожу, вернее, нашел самого голодного, самого неустроенного человека в Москве и дал взаймы, чтобы он мог приехать сюда. Хотелось бы, чтобы этот человек был более благодарным. Между прочим, как продвигается ваше расследование?— Слабо.— Не волнуйтесь, скоро будете дома.Аркадия не столько задевало, что его накалывают, как насекомое на булавку, сколько волновала мысль о том, как он выглядит в глазах Ирины: поглядите-ка на это ничтожество, этого аппаратчика, эту обезьяну, явившуюся поразвлечься в обществе цивилизованных людей! Она внимала Максу так, словно никогда не знала Аркадия.— Макс, будь добр, дай прикурить.— Пожалуйста. Снова куришь?Аркадий выбрался из толчеи и направился к бару. Стас последовал за ним. Он закурил и так глубоко затянулся, что, казалось, пламя засветилось в глазах.— Значит, ты встречался с Максом в Москве? — спросил он Аркадия.— Мне его представили как журналиста.— Макс был блестящим журналистом, но он может стать кем хочет и быть там, где хочет. Нынешний Макс — это человек периода после холодной войны. Американцам нужен был некто хорошо знающий Россию. По существу, им был нужен русский, который производил бы впечатление американца. А Макс именно такой. Почему он интересовался тобой?— Не знаю, — Аркадий разыскал водку, притаившуюся за бутылкой «бурбона».«Зачем люди пьют? Француз, итальянец, испанец — для успеха в любовных делах. Англичанин — чтобы расслабиться. Русские откровеннее, — подумал Аркадий. — Они пьют, чтобы напиться». Именно этого ему и хотелось в данный момент.Людмила была тут как тут. Она возникла из дыма, глядя во все глаза, и спрятала его стакан.— Все валят на Сталина, — сказала она.— Вряд ли это справедливо, — Аркадий пошарил между бутылками и ведерком со льдом в поисках другого стакана.— Все параноики, — сказала она.— Я в том числе, — стакан исчез.Людмила понизила голос и заговорщически пророкотала:— Знаете ли вы, что Ленин жил в Мюнхене под фамилией Мейер?— Нет.— Знаете ли вы, что царя расстрелял еврей?— Нет.— Все плохое, чистки и голод, вершилось руками окружавших Сталина евреев, чтобы истребить русский народ. Он был пешкой в их руках, козлом отпущения. Как только поднял руку на врачей-евреев, тут ему и наступил конец.Стас в свою очередь спросил Людмилу:— А ты знаешь, что в Кремле ровно столько уборных, сколько в Иерусалимском храме? Подумай над этим.Людмила ретировалась.Стас налил Аркадию.— Интересно, донесет она об этом Майклу или нет? — он обвел комнату горящим злым взглядом, не оставляя никого без внимания. — Сброд.Разгорелись споры. Аркадий уединился на лестничной площадке с таким же мизантропом — немцем лет двадцати с небольшим, с бегающими глазами, который, как и пристало интеллектуалу, был одет в черное. Ниже, на ступеньках, рыдала девица. «Ни одна порядочная русская вечеринка не обходится без споров и без девицы, рыдающей на лестнице», — подумал Аркадий.— Жду, когда можно будет поговорить с Ириной, — сказал немец по-английски, с некоторым трудом подбирая нужные слова.— Я тоже, — сказал Аркадий.Последовало молчание, вполне устраивавшее Аркадия. Потом парень выпалил:— Малевич бывал в Мюнхене.— Ленин тоже, — добавил Аркадий. — Или Мейер?— Художник.— А-а, художник. Тот самый Малевич, художник русской революции, — Аркадий чувствовал себя несколько глупо.— Между русским и немецким искусством существуют традиционные связи.— Существуют.«Кто станет с этим спорить», — подумал Аркадий.Паренек рассматривал свои обкусанные до мяса ногти.— «Красный квадрат» символизировал конец искусства.— Правильно, — Аркадий одним глотком выпил полстакана водки.Парень вдруг прыснул, словно вспомнил что-то забавное.— В 1918 году Малевич сказал, что футбольные мячи запутанных веков сгорят в искрах кипящих световых волн.— Кипящих световых волн?— Кипящих световых волн.— Потрясающе, — Аркадию захотелось узнать, что пил Малевич.
Ирина почти не оставалась одна, и Аркадий никак не мог подойти к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
В польском магазине подержанных вещей, что к западу от вокзала, Аркадий разыскал механическую пишущую машинку в потертом пластмассовом футляре с разболтанным механизмом и с шрифтом кириллицей. Он перевернул ее вверх дном. На основании был выведен военный инвентарный номер.— Красная Армия, — сказал хозяин магазина. — Уезжают из Восточной Германии и что не хотят брать с собой, продают, черт бы их побрал. При малейшей возможности они и танки бы загнали.— Можно попробовать?— Валяйте, — хозяин уже направлялся в сторону лучше одетого, более перспективного покупателя.Аркадий достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и заправил в машинку. Бумага была со стола Федорова. Вверху вытеснено название советского консульства, все честь по чести: с серпом и молотом и золотыми колосьями хлеба. Аркадий подумал было написать по-немецки, но не был уверен, что совладает с витиеватыми готическими буквами. Кроме того, для качества стиля годился только русский.Он написал:
«Уважаемый господин Шиллер! Податель сего А.К.Ренко — старший следователь московской прокуратуры. Ренко поручено расследование вопросов, относящихся к предложению о создании совместного предприятия между советскими субъектами и немецкой фирмой «ТрансКом сервисиз», и особенно к заявлениям ее представителя, господина Бориса Бенца. Поскольку деятельность «ТрансКома» и Бенца может отрицательно отразиться на отношениях между советской стороной и банком «Бауэрн-Франкония», я надеюсь, что в наших общих интересах решить этот вопрос как можно скорее и без лишней огласки. С наилучшими пожеланиями Г.И.Федоров».
«Ну прямо как у Федорова!» — мысленно восхитился Аркадий последней фразой. Он вытащил лист из машинки и поставил красивую завитушку.— Значит, работает? — подошел хозяин.— Потрясающе, не правда ли?! — воскликнул Аркадий.— Я предложу вам хорошую цену. Отличную цену.Аркадий отрицательно покачал головой. По правде говоря, его не устроила бы никакая цена.— У вас много покупателей на русские машинки?Хозяину оставалось только расхохотаться.
В квартире Бенца по-прежнему не было света. В девять часов Аркадий прекратил слежку. Он рассчитал таким образом, чтобы половина пути приходилась на парки: Энглишер Гартен, Финанцгартен, Хофгартен, Ботанишер Гартен. Вокруг было тихо. Тишину нарушали лишь легкое шуршание в траве да мягкий шелест деревьев. Время от времени Аркадий останавливался в темноте и прислушивался. Ничего подозрительного. Только редкие прохожие да одинокие любители бега трусцой. Он так и не услышал за собой никаких внезапно обрывающихся шагов. Словно, покинув Москву, он ступил за пределы мира. Исчез. Растворился. Кому он здесь был нужен?..Аркадий вышел из Ботанического сада в квартале от вокзала. Переходя улицу с намерением проверить, на месте ли пленка в камере хранения, он увидел, как пешеходы бросились врассыпную от разворачивающегося в неположенном месте автомобиля. Возмущение публики было настолько велико, что он даже не обратил внимания на автомобиль. Затем, постояв немного, Аркадий миновал вокзал и пошел вдоль железнодорожной колеи. Он выбрал не самый безопасный путь, если учесть, что по обе стороны стремительно неслись машины. Ближайшей улицей была Зейдельштрассе, где он жил, а дальше советское консульство. Услышав шум замедляющих движение шин, он оглянулся и увидел знакомый потрепанный «Мерседес». За рулем сидел Стас.— Мне казалось, ты хочеш видеть Ирину.— Я ее видел, — сказал Аркадий.— Ты ушел еще до того, как она кончила интервью. Посидел секунду в аппаратной и тут же ушел.— Того, что я услышал, с меня достаточно, — ответил Аркадий.Стас не обращал внимания на знаки «Остановка запрещена» и беспечным взмахом руки пропускал вперед машины, идущие позади него.— Я приехал узнать, не случилось ли чего с тобой.— В такой-то час?— У меня работа. Приехал, когда смог. Хочешь, поедем на вечеринку?— Сейчас?— А когда же еще?— Скоро десять. Что мне делать на вечеринке?Водители позади Стаса орали, гудели, одновременно включали свет. Никакого внимания с его стороны.— Там будет Ирина, — сказал он. — Ты же с ней так и не поговорил.— Но она мне сказала все. Причем дважды за день.— Думаешь, она не хочет тебя видеть?— Похоже, что так.— Слишком ты чувствительный для москвича. Слушай, через минуту нас заживо съедят разъяренные «порши». Садись в машину. Давай съездим.— Чтобы еще раз испытать унижение?— У тебя есть лучшее занятие?
Вечеринка проходила в квартире на четвертом этаже, полной, как сказал Стас, ретронацистских атрибутов. Стены пестрели красным, белым и черным цветами нацистских флагов. На полках красовались каски, железные кресты, противогазы и коробки из-под них, всевозможные боеприпасы, фотографии Гитлера, слепок его зубов, портрет его племянницы в вечернем платье, с улыбкой женщины, сознающей, что дело идет к развязке. Вечеринка посвящалась первой годовщине уничтожения Берлинской стены. Кусочки стены, бетон с вкрапленным щебнем были украшены черным крепом на манер подарков ко дню рождения. Люди разных национальностей, среди них было достаточно и русских, теснились на ступенях, стульях, диванах и курили так, что щипало глаза. Из табачного дыма, словно медуза, выплыла Людмила и, подмигнув Аркадию, исчезла.— Где Людмила, там и замдиректора, — предупредил Стас.У стола с напитками Рикки наливал кока-колу девушке в мохеровом свитере.— С момента, как я встретил дочь в аэропорту, мы с ней только тем и заняты, что ходим по магазинам. Слава богу, что в половине седьмого они закрываются.— В Америке пассажи открыты всю ночь, — сказала она по-английски.— Хорошо владеешь английским, — похвалил Аркадий.— В Грузии никто не говорит по-русски, — отрезала она.— Они по-прежнему такие же коммунисты, только дуют в новую дуду, — вставил Рикки.Аркадий спросил:— Очень волновалась, увидев отца спустя столько времени?— Я чуть было не ошиблась, разыскивая его машину, — она крепко обняла Рикки. — Неужели здесь нет где-нибудь американских баз с открытыми магазинами? — ее глаза загорелись при виде приближающегося молодого, атлетически сложенного американца в галстуке-бабочке, который укоризненно взглянул на Аркадия и Стаса. За спиной маячила Людмила.— Это, должно быть, тот самый нежданный гость, который сегодня был на радио? — спросил он и крепко, без церемоний, пожал Аркадию руку. — Я Майкл Хили, заместитель директора по вопросам безопасности. Вы, конечно, слыхали, что ваш босс, прокурор Родионов, был у нас. Мы приняли его по высшему разряду, так сказать, расстелили красный ковер.— Майкл, ко всему прочему, еще и заместитель директора по коврам, — ввернул Стас.— Кстати, Стас, ты напомнил мне, что, кажется, есть инструкция, предусматривающая предварительное уведомление об официальных советских гостях.Стас засмеялся.— Служба безопасности до того завалена работой, что шпионом больше, шпионом меньше — какая разница? Разве не блестящий пример тому сегодняшняя вечеринка?Майкл ответил:— Мне нравится твое чувство юмора, Стас. Ренко, если захотите снова прийти к нам, не забудьте позвонить мне, — и удалился поискать белого вина.Стас и Аркадий пили шотландское виски.— Что сегодня отмечают? — спросил Аркадий.— Кроме первой годовщины уничтожения Стены? Ходят слухи, что возвратился бывший руководитель русского отдела. Мой бывший друг. Даже американцы любили его.— Тот самый, что снова перебежал в Москву?— Он самый.— Где же Ирина?— Увидишь.— Тра-та-та! — из кухни вышел хозяин вечеринки, неся в руках темный шоколадный торт с сооруженной из карамели Берлинской стеной и множеством горящих красных свечек. — С днем рождения, Конец Стене.— Томми, сегодня ты превзошел себя! — воскликнул Стас.— Я сентиментальный болван, — Томми принадлежал к числу толстяков, непрерывно заправляющих рубашку в брюки. — Я показывал вам мою коллекцию достопримечательностей Стены?— О свечах забыл, — подсказал ему Стас.Первую ноту песенки в честь необычного именинника заглушила суматоха на лестничной площадке. Все засуетились, прибыли свежие гости. Первым в дверях появился профессор, у которого Ирина на станции брала интервью. Он размотал похожий на власяницу шарф и широко распахнул дверь перед Ириной, которая словно плыла по воздуху. Аркадий представил, что она только что из хорошего ресторана, где отведала прекрасных блюд и вин. Скажем, шампанского и чего-нибудь получше борща. А возможно, приехала прямо с радио, судя по тому, как она была там разодета. Если она и заметила Аркадия, то ничем не выразила своего интереса или удивления. Следом за ней вошел Макс Альбов в том же элегантном костюме, который был на нем, когда они впервые встретились на Петровке. Все трое смеялись шутке, сказанной еще на лестнице.— Это все Макс, — пояснила Ирина.Все потянулись к ним, стремясь приобщиться к их компании.Макс скромно пожал плечами.— Я только сказал: «Чувствую себя блудным сыном».Тут же послышались протестующие возгласы «нет!», взрывы хохота, благодарные аплодисменты. Щеки Макса пылали от подъема по лестнице и горячего приема. Он положил руку Ирины на свою.Кто-то вспомнил:— А торт?!Все повернулись к столу. Свечи полностью сгорели. Леденцовая стена утонула в воске. 20 Торт отдавал гарью. Вечеринка, однако, оживилась и сосредоточилась на Максе. Его с Ириной усадили в центре, на диване. Они завладели всеобщим вниманием — прекрасная королева и король-космополит.— Когда я был здесь, говорили, что я из ЦРУ. Когда я поехал в Москву, говорили, что я из КГБ. Ни до чего другого додуматься не смогли.— Может быть, ты теперь американская телевизионная звезда, — сказал Томми, — но, черт побери, ты был самым лучшим руководителем русского отдела.— Спасибо, — Макс принял бокал виски как знак уважения. — Однако то время ушло. Я сделал здесь все, что можно. Холодная война закончилась. Не просто закончилась — она в прошлом. Настало время переставать безудержно славить американцев, какими бы хорошими друзьями они ни были. И я подумал, что, если мне действительно хочется помочь сегодняшней России, пора вернуться домой.— Как к тебе относились в Москве? — спросил Рикки.— Просили автографы. А ты, Рикки, в России радиозвезда.— В Грузии, — поправил его Рикки.— В Грузии, — согласился Макс и, обернувшись к Ирине, сказал: — Ты — самый популярный диктор в России, — он перешел на русский. — Вы, естественно, интересуетесь, оказывал ли КГБ на меня нажим, выболтал ли я какие-нибудь секреты, которые могли причинить вред станции или кому-нибудь из вас. Отвечаю: нет. То время прошло. Я не видел КГБ и даже не встречался ни с одним из его сотрудников. Откровенно говоря, Москве не до нас. Они слишком заняты тем, чтобы выжить. Они нуждаются в помощи. Вот почему я поехал.— Некоторых из нас ожидают смертельные приговоры, — вмешался Стас.— Старые приговоры отменяются сотнями. Ступай в консульство и наведи справки, — Макс снова перешел на английский, чтобы его понимали все. — Возможно, самое худшее, что ждет Стаса в Москве, так это плохая еда. Или, что для него важнее, плохое пиво.Аркадий ожидал, что Ирина с неприязнью отнесется к тому, как Макс говорил о России, но ошибся. За исключением Рикки и Стаса, он если не убедил, то, по крайней мере, очаровал всех — и русских, и американцев, и поляков. Тяжело ли ему было там, в аду? Очевидно, нет. Ни одного опаленного волоска. Наоборот, здоровый румянец знаменитости.— Что конкретно вы делаете в Москве, чтобы помочь голодающим русским людям? — спросил Аркадий.— А-а, товарищ следователь! — признал его Макс.— Не надо величать меня товарищем. Я уже много лет не состою в партии.— Правда, поменьше, чем я, — язвительно сказал Макс. — И меньше, чем многие из нас живут в Мюнхене. Во всяком случае, бывший товарищ, я доволен, что вы задали этот вопрос. У меня два дела — одно важное, другое не очень. Первое — создаю совместные предприятия. Второе — нахожу, вернее, нашел самого голодного, самого неустроенного человека в Москве и дал взаймы, чтобы он мог приехать сюда. Хотелось бы, чтобы этот человек был более благодарным. Между прочим, как продвигается ваше расследование?— Слабо.— Не волнуйтесь, скоро будете дома.Аркадия не столько задевало, что его накалывают, как насекомое на булавку, сколько волновала мысль о том, как он выглядит в глазах Ирины: поглядите-ка на это ничтожество, этого аппаратчика, эту обезьяну, явившуюся поразвлечься в обществе цивилизованных людей! Она внимала Максу так, словно никогда не знала Аркадия.— Макс, будь добр, дай прикурить.— Пожалуйста. Снова куришь?Аркадий выбрался из толчеи и направился к бару. Стас последовал за ним. Он закурил и так глубоко затянулся, что, казалось, пламя засветилось в глазах.— Значит, ты встречался с Максом в Москве? — спросил он Аркадия.— Мне его представили как журналиста.— Макс был блестящим журналистом, но он может стать кем хочет и быть там, где хочет. Нынешний Макс — это человек периода после холодной войны. Американцам нужен был некто хорошо знающий Россию. По существу, им был нужен русский, который производил бы впечатление американца. А Макс именно такой. Почему он интересовался тобой?— Не знаю, — Аркадий разыскал водку, притаившуюся за бутылкой «бурбона».«Зачем люди пьют? Француз, итальянец, испанец — для успеха в любовных делах. Англичанин — чтобы расслабиться. Русские откровеннее, — подумал Аркадий. — Они пьют, чтобы напиться». Именно этого ему и хотелось в данный момент.Людмила была тут как тут. Она возникла из дыма, глядя во все глаза, и спрятала его стакан.— Все валят на Сталина, — сказала она.— Вряд ли это справедливо, — Аркадий пошарил между бутылками и ведерком со льдом в поисках другого стакана.— Все параноики, — сказала она.— Я в том числе, — стакан исчез.Людмила понизила голос и заговорщически пророкотала:— Знаете ли вы, что Ленин жил в Мюнхене под фамилией Мейер?— Нет.— Знаете ли вы, что царя расстрелял еврей?— Нет.— Все плохое, чистки и голод, вершилось руками окружавших Сталина евреев, чтобы истребить русский народ. Он был пешкой в их руках, козлом отпущения. Как только поднял руку на врачей-евреев, тут ему и наступил конец.Стас в свою очередь спросил Людмилу:— А ты знаешь, что в Кремле ровно столько уборных, сколько в Иерусалимском храме? Подумай над этим.Людмила ретировалась.Стас налил Аркадию.— Интересно, донесет она об этом Майклу или нет? — он обвел комнату горящим злым взглядом, не оставляя никого без внимания. — Сброд.Разгорелись споры. Аркадий уединился на лестничной площадке с таким же мизантропом — немцем лет двадцати с небольшим, с бегающими глазами, который, как и пристало интеллектуалу, был одет в черное. Ниже, на ступеньках, рыдала девица. «Ни одна порядочная русская вечеринка не обходится без споров и без девицы, рыдающей на лестнице», — подумал Аркадий.— Жду, когда можно будет поговорить с Ириной, — сказал немец по-английски, с некоторым трудом подбирая нужные слова.— Я тоже, — сказал Аркадий.Последовало молчание, вполне устраивавшее Аркадия. Потом парень выпалил:— Малевич бывал в Мюнхене.— Ленин тоже, — добавил Аркадий. — Или Мейер?— Художник.— А-а, художник. Тот самый Малевич, художник русской революции, — Аркадий чувствовал себя несколько глупо.— Между русским и немецким искусством существуют традиционные связи.— Существуют.«Кто станет с этим спорить», — подумал Аркадий.Паренек рассматривал свои обкусанные до мяса ногти.— «Красный квадрат» символизировал конец искусства.— Правильно, — Аркадий одним глотком выпил полстакана водки.Парень вдруг прыснул, словно вспомнил что-то забавное.— В 1918 году Малевич сказал, что футбольные мячи запутанных веков сгорят в искрах кипящих световых волн.— Кипящих световых волн?— Кипящих световых волн.— Потрясающе, — Аркадию захотелось узнать, что пил Малевич.
Ирина почти не оставалась одна, и Аркадий никак не мог подойти к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45