…Внезапно пространство рядом с нами стало вспухать миллионами точек, из которых стали появляться крейсера противника — их было много: от восьми до девяти миллионов. Союзников было втрое больше, однако они занимали гораздо больший объем пространства, нежели внезапно появившаяся компактная группа вражеских кораблей. Столь неожиданная боевая тревога испугала меня, как впрочем, и остальных членов экипажа, и мы тотчас бросились занимать свои места — корабль ожил, и приготовился к бою. Страх почти ушел, оставив лишь нервное напряжение.
Неприятельские корабли двигались достаточно плотным строем. Для достижения успеха в бою враг должен был хотя бы построиться в боевой порядок, но нет — его корабли двигались беспорядочной группой. Они шли слишком быстро — практически на световой скорости: им будет неудобно маневрировать в бою, но, судя по всему, они стремились к внезапной атаке, а никак не к затяжной битве. Противник наносил удар в то место, которое не сулило ему никаких выгод — ни стратегических, ни даже тактических; я же специально держал свой корабль в том же самом месте, полагая, что уж сюда-то возможный бой дойдет в самую последнюю очередь.
Я был в нерешительности, я не знал что делать — толпа вражеских кораблей, именно толпа, а не группа, врезалась в расположение войск союзников и, невзирая на потери, ринулась прямо на меня — и тут я испугался так, что у меня аж перехватило дыхание, — я понял, что эта армада из стали пришла сюда именно из-за меня. Да, судя по логике атаки, ее целью был именно мой звездолет. В тот момент меня посетила мысль о том, что раз вражеские флоты явились сюда из-за меня, то значит я нанес неприятелю исключительно большой ущерб. Неужели я уничтожил большинство из атакованных мной планетарных систем? Получается, что это так и есть на самом деле…
Вокруг нас были корабли союзников, но их было явно недостаточно для того, чтобы остановить врага. Хоть я и испугался, но мужества и, следовательно, способности трезво рассуждать не потерял: мне нужно было или сражаться, чтобы затем, скорее всего, погибнуть, или же удариться в бегство. Я решил бежать, ибо бесполезно умирать не хотелось. Времени оставалось слишком мало — вражеские корабли вот-вот приблизятся ко мне на расстояние выстрела из основного оружия и тогда мне волей-неволей придется воевать. Штурман не успел бы сделать все расчеты, поэтому я взял прыжок на себя и прыгнул туда, куда получится, стараясь только, чтобы при выходе из туннеля не попасть в какую-нибудь звезду или иную плотную массу. Я надеялся, что хотя враг и успеет записать исходные данные моего прыжка, однако воспользоваться ими из-за мясорубки ближнего боя, практически «вспенившей» космос, у него вряд ли получится.
Мы прыгнули — и корабль вел я. Крейсер вышел в обычное пространство неподалеку от белого карлика. Звездолет летел по направлению к нему, и гаснущее светило становилось все ближе и ближе. Сначала я хотел сразу же прыгнуть, но, увидев позади себя преследователей, передумал.
Белый карлик был размером с Землю, только плотность его была примерно в миллион раз больше, чем у воды. Магнитное поле звезды было несильным, излучал энергии карлик тоже очень мало и особых неожиданностей в себе не таил, а медленно, постепенно остывая, доживал свой век. В окрестностях светила тоже не было ничего примечательного: как обычно, разреженный газ и немного пыли.
К этому белому карлику можно было подойти довольно близко, чтобы, используя его мощное гравитационное поле, совершить сверхдальний прыжок и, тем самым, оторваться от преследователей, поэтому я направил свой космолет прямо на звезду.
На прыжок влияет как аппаратура подстройки, так и погрешности остальной техники, в результате чего противник сможет получить и использовать для своих прыжков данные, только примерно похожие на исходные данные нашего прыжка, и именно поэтому неприятель сможет воспроизвести прыжок нашего корабля опять-таки с определенной степенью приближения. Суть моей идеи, пришедшей мне на ум в виде внезапного озарения, заключается в том, что погрешности, практически незаметные для обычных прыжков, станут существенными для задуманного мной сверхдальнего прыжка: проще говоря, погрешность в 1% от расстояния длиной в один световой год — это 0,01 светового года, а от 10 тысяч световых лет — это уже 100 световых лет, то есть в первом случае после прыжка корабли рассеются в объеме пространства примерно равным 0,01+3 =10—6 светового года, а во втором случае — в объеме равном 100+3 =10+6 световых лет, то есть после сверхдальнего прыжка корабли противника разбросает в очень большом объеме пространства, и нам придется иметь дело лишь с несколькими их них, а если повезет, то и вообще ни с одним.
…А тем временем белый карлик возрастал все больше и больше — крейсер стремительно приближался к нему. Противник издалека открыл огонь по нам, но мы успешно отбивались — псевдозвезды взрывались достаточно далеко.
С помощью штурмана я рассчитал прыжок, чтобы он получился на как можно большее расстояние, оценил ситуацию (не попадем ли мы после прыжка в какую-нибудь звезду), произвел подстройку, и, когда карлик мелькнул где-то сбоку, прыгнул. Мы пробыли в прыжке немногим дольше, чем обычно, и оказались высоко над плоскостью Галактики, одним исполинским прыжком преодолев более ста десяти тысяч световых лет! Вокруг нас находились только очень редкие звезды, а там, внизу (или вверху… хотя, впрочем, какая разница!) раскинулась наша Галактика: тонкий, почти невесомый диск толщиной около двух тысяч световых лет лежал под нами, простираясь на сто тысяч световых лет в диаметре; мы находились не над центром, а ближе к краю Галактики — мы парили над ней, как звездные птицы, на высоте восьмидесяти тысяч световых лет.
Колоссальная картина, открывшаяся нам во всей своей красе, полностью приковала к себе все наше внимание. Несколько кораблей противника рассеянной группой следовали за нами и вокруг нас — уже можно было стрелять, но они не стреляли, и я тоже не стрелял — мы все как бы выполняли негласный договор: ты не стреляешь — я не стреляю; мы просто смотрели, смотрели себе и летели…
А звездный остров, раскинувшись среди черной пустоты, смотрел на нас двумястами миллиардами звезд, представляя собой величественное зрелище. Каким же разумом должен обладать человек, чтобы охватить им всю Галактику! Обычные желтые звезды, красные и белые карлики, голубые гиганты и разноцветные сверхгиганты, цефеиды и великое множество других видов звезд светили нам из прошлого, ибо тот их свет, который мы видели, был испущен ими в среднем восемьдесят тысяч лет назад — мы еще ходили в шкурах, били зверей и друг друга копьями и каменными топорами, а эти звезды уже тогда равнодушно испустили свой свет, ни на что не надеясь и ничего не желая, — и сейчас мы увидели его — и мой экипаж, и экипажи вражеских кораблей. Да, мы — враги и должны сражаться друг с другом, и нам разрешили убивать, но все это вторичное, не основное. Мы — люди: и я, и ты, и он, и другие; мы — люди навсегда, а противники — лишь на время. Все мы люди — и это главное!
Я еще раз посмотрел на Галактику: в центре нее находился шар из старых звезд красного и оранжевого цвета диаметром около пятнадцати тысяч световых лет, а в самом центре этого плотного шара располагалось ядро, и там, в ядре, под слоем плотных облаков газа и пыли, скрытая от посторонних взоров, спряталась гигантская черная дыра, с массой во много раз превышающей массу Солнца — это и есть центр нашей Галактики. От центрального шара в плоскости диска расходились четыре спиральных рукава, состоящие из молодых голубоватых звезд и розовых облаков водорода. Здесь, в рукавах, мы, люди, и живем, и в одном из них находится Солнце с нашей Родиной, с Землей.
Штурман быстро нашел Солнце — оно находилось за центром Галактики и немного в сторону от нас. Почти прямо под нами лежала маленькая карликовая галактика. Она находилась как раз между спиральными ветвями, держась одним своим концом за кончик одного рукава, а другим — за середину соседнего. У меня сложилось такое ощущение, что раньше Галактика представляла собой крест, затем кто-то повернул его за середину, да так резко, что лучи его изогнулись. Я, конечно же, знаю, что это не так, но все же…
Второй пилот сообщил, что расстояние от нас до Солнца составляет больше ста тысяч световых лет. Далеко же забрались мы, сыны твои, о Земля!
Наш корабль мчался в пространстве со скоростью около ста пятидесяти тысяч километров в секунду — мы мчались в два раза медленнее скорости света, но мир вокруг нас был такой огромный, что нам казалось, будто бы мы стоим на месте. Ночь, ночь полная бездонной черноты, лежала вокруг, а звезды светили нам, такие теплые и крохотные, и все такие родные… Чувство одиночества и потери захватило меня: где-то там, вдалеке, были домашние звезды с их планетами и людьми, а мы были здесь, запертые в железном ящике, похожем на гроб…
Чем больше я смотрел на Галактику, тем больше я хотел вернуться назад, и вернуться побыстрее. Я чувствовал, как нити, связывающие меня с человечеством, натянулись и потянули меня назад. Я вспомнил жаркий полдень в мире Халы: яростное солнце, готовое разорваться от собственной силы, синее-синее небо, и воду, кипящую в луже; вспомнил свою жизнь в том мире, когда я не был человеком, вспомнил свою смерть и власть над жизнями людей… — и все равно, сейчас меня тянуло назад, в мир Земли, но никак не в мир Халы.
— Командир, они хотят с нами говорить, — сказал мне один из пилотов.
— Хорошо, я слушаю, — ответил я и включил громкую связь: пусть меня слышат, но слышат именно в рубке управления, а не на всем корабле — хоть я и не собираюсь договариваться с противником за спиной своего экипажа, однако и посвящать всех в ход переговоров также считаю излишним, а трех свидетелей, с которыми я провел бок о бок столько тяжелых и радостных дней, будет вполне достаточно и для возможного совета, и для определенной надежности.
— Я — капитан одного из кораблей, — раздалось в рубке, — и я предлагаю вам сдаться: сопротивление бесполезно.
Режим обмена видеоизображениями я сознательно не включил, ибо наличие чужого лица помешало бы мне думать.
— Но вас всего лишь шестеро, — ответил я
— Тебе хватит! — резко ответил собеседник. — Сдаваться будешь?
Я подумал, что сейчас еще можно прыгнуть, а после прыжка попытаться кого-нибудь поймать в момент выхода в обычное пространство и уничтожить, поэтому спросил:
— Как же ты нас в плен возьмешь? Солдат своих пошлешь или как? У вас ведь, как и у нас, ручного оружия-то нет!
— Это не твоя забота, — ответил он мне, — пошлю двоих-троих, они и поведут ваш корабль, а тебя, всех пилотов и штурмана — милости просим к нам в гости!
«Они хотят лишить корабль людей, которые могут его вести в космосе, — подумал я, — а на их место посадить своих людей, — что ж, умно. На чужом звездолете мы вчетвером ничего не сделаем — оружия у нас тоже никакого нет, а их пилоты легко приведут наш корабль к себе на базу.»
— А если мы начнем играть в игры с заложниками? — полюбопытствовал я.
Это самое уязвимое место их плана: наши люди могут прикрыться их пилотами, как щитом (правда, это нам не поможет: сначала мы: я, оба пилота и штурман — перейдем на один из их крейсеров, а уже потом к нам переправятся их люди, поэтому оставшиеся на «обезглавленном» корабле бойцы какое-либо существенное сопротивление оказать не смогут).
Там задумались и, наконец, ответили:
— Вы нам особо не нужны живыми: будете дергаться — уничтожим всех, пусть даже нам придется пожертвовать нашими людьми!
Я понимал их: взятие в плен в космосе — очень редкий, сложный и опасный процесс, ведь ни у одной из сторон нет ручного оружия, кроме одного-двух парализаторов на весь корабль.
— Мы сдаемся, — решил я, хотя еще совершенно не думал сдаваться, но ускользнуть нам будет проще тогда, когда противник будет думать, что мы деморализованы. — Обещайте нам жизнь и нормальные условия проживания.
— Так-то лучше, — голос собеседника стал не такой резкий и более властный. — Жизнь мы вам сохраним, а условия… Плен — не курорт, но воздух, вода и еда будут!
Я снова задумался — тут что-то не так. Взятие в плен в космосе — это очень сложная и маловероятная процедура — им было бы гораздо проще расстрелять нас, а они почему-то берут нас в плен. Неприятель может стрелять по нам, но не делает этого — их лучи уже давно держат наш корабль под прицелом, хотя все мы знаем, что я еще могу ускользнуть. Они рискуют, стараясь взять нас в плен, и причем сознательно идут на этот риск. Чего же они хотят? Что в моем корабле такого интересного, что отличает его от других кораблей флота? А отличает его то, что я несколько раз атаковал планетарные системы. Может быть, им нужны наши записи тех моих выстрелов?
По требованию командования мы каждый раз делали записи наших атак на планетарные системы, чтобы наши войска могли в будущем воспользоваться этой информацией и более успешно нападать на планеты противника, поэтому враг может быть вполне уверен в том, что такие записи существуют; и даже если у него на день той атаки на союзников и не было надежных данных собственных разведслужб, то неприятель все равно может предполагать наличие у нас такой информации просто исходя из логики войны. Я бы на их месте стремился заполучить и эти записи, и весь экипаж, а самое главное — командира и пилотов со штурманом для того, чтобы воспользоваться накопленной ими за время атак на планеты информацией и, во-первых, более успешно нападать на наши планеты, а во-вторых, надежнее защищаться от наших атак; таким образом, когда мы перейдем на вражеский корабль, наш корабль вполне могут попросту уничтожить, хотя им желательно этого и не делать.
Я решил проверить свои рассуждения:
— Вам будет трудно управлять нашим кораблем — и вы знаете это. Хотите ли вы оставить хотя бы одного пилота в рубке, чтобы он помогал вам вести корабль?
— Что-то ты слишком долго думал, прежде чем задать такой простой вопрос, — с издевкой сказал мне мой собеседник, ибо, пока я размышлял, пауза в разговоре была просто неприличной, но он все-таки не прерывал моих раздумий, предполагая (и правильно предполагая!), что мое молчание — это не просто пауза в разговоре, а момент принятия решения.
— Хорошо, — продолжил тот же голос, — пусть второй пилот останется в рубке и помогает моим людям.
Второй пилот — это самое малоответственное лицо в рубке — в крайнем случае им можно пожертвовать, если наверняка заполучить первых трех лиц корабля.
— Ответьте, пожалуйста, еще на один мой вопрос, — как можно более мягче и вежливее попросил я.
— Отвечу, спрашивай.
Голос собеседника стал очень уверенным, как у царя, ну, что ж, пора спрашивать главное:
— Мы два месяца стреляли по вашим планетам, скажите пожалуйста, а мы куда-нибудь попали?
— Не знаю, сколько вы стреляли, — голос собеседника стал злее и жестче, — но нам перед боем сообщили, что на твоем корабле около пятидесяти триллионов загубленных человеческих жизней, и это еще не все — это предварительные данные, и они будут скорректированы со временем. Теперь ты понял, гад, что ты наделал!
Пятьдесят триллионов! Наша жизнь в плену будет похожа на ад! Нет, не наша, а моя, потому что это именно я стрелял, именно я попадал, а остальные члены экипажа только помогали мне.
Я прыгнул быстро, практически без расчетов, на глазок — мне нужно было срочно убегать, а сдаваться в плен нельзя было ни в коем случае, ибо там, в плену, меня на кусочки разорвут и притом медленно! В тот момент я прекрасно понимал, что я спасаю прежде всего самого себя, подвергая ненужному риску свою команду, но я имел на это право, как командир, а для очистки совести можно было сказать всем, в том числе и себе самому: «Я делаю это ради того, чтобы избежать позорного плена и продолжить сражаться на благо народа!», но уж самого себя этими словами я обманывать не хотел: я спасался бегством и, как получилось в итоге, все-таки спасся, но какой ценой…
Мы выпрыгнули — вокруг нас на многие световые годы не было ничего. Галактика внизу совсем не изменила своего вида, ибо мы прыгнули на очень небольшое расстояние.
— Оружие к бою! Излучатель к бою! — приказал я.
Я примерно догадывался, с какой стороны появятся корабли противника, и поэтому решил подойти к этому месту поближе, но мы не успевали прийти туда — нам просто не хватало времени на это, вот почему я сбросил рычажок ограничения ускорения.
Теперь я поясню свои действия. Для человека, сидящего в антигравитационном кресле — таком, как у нас, — для обычных условий устанавливается максимально возможная 8-кратная перегрузка, соответствующая ускорению корабля в 9000g, в то же время звездолет испытывает примерно 19-кратную перегрузку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67