А сам подумал: — Ветер не удержишь в клетке!
Я вышел на улицу и стер все записанные ранее номера видеофонов этих по-своему хороших, обычных людей; надо мной раскинулось звездное небо, полное ярких планет и астероидов, а где-то там, далеко-далеко, как мне казалось, в другом тысячелетии, в совершенно другом и чуждом мне мире, веселые люди в ярко освещенном доме оживленно обсуждали мой внезапный резкий уход и не понимали меня. Они не понимали мой поступок… — а меня назавтра ждал холодный бесконечный космос, и мне предстояло там сражаться, умирать и убивать…
Ночь проходила, вся светло-желтая от отраженного света небесных тел, накладывающих на все вокруг печать волшебства; уже занялся серый рассвет, а я все гулял и гулял по улицам. Беззвучный утренний мир наполнял душу ощущением какого-то смутного ожидания, которое разрешится вместе с солнцем; я был почти спокоен и только лишь периодически попадая под черные тени деревьев, начинал ощущать неясное беспокойство от их мрачного величия.
Что ждет меня дальше? Что делать мне и как мне жить дальше?
Я не хочу войны, не хочу смерти, не хочу всего этого ужаса, но так надо… Так должно быть — и так будет…
Ночь прошла, и настал день. Золотое солнце согрело землю своими лучами, и перед моим внутренним взором стали появляться видения…
Я увидел группу мужчин, одетых в грязные рваные шкуры и держащих в руках копья, луки и каменные топоры. Они стояли тесной группой и чего-то ждали.
Чуть поодаль от них шли римские легионеры; они шли спокойным, вольным шагом, и солнце блестело у них на доспехах и остриях копий.
А еще я видел закованных в броню рыцарей средневековья, сидящих на конях, накрытых попонами. Яркие геральдические символы и гербы рыцарских родов делали эту группу похожей на грозный маскарад. Знамена, вымпелы и плащи слегка колыхались при езде. Забрала у рыцарей были открыты, они неторопливо ехали, изредка переговариваясь друг с другом, а рядом шли их слуги.
А потом я увидел степь, всю пыльную от колонны танков. С лязгом и грохотом, поднимая за собой клубы пыли, эти стальные чудовища двигались вперед, куда-то к неведомой мне цели, а пехотинцы в касках и с автоматами в руках сидели, вернее, пытались усидеть на их жесткой подпрыгивающей броне.
…Перед боем, я смотрел на последние минуты, долгие последние минуты и часы перед боем, в который шли люди разных эпох…
Я видел, как механики суетились возле остроносых реактивных самолетов, кабины которых их были пусты — пилотам еще не пришло время садиться; а вот здесь, неподалеку, и они сами — в комбинезонах, в шлемах, о чем-то обмениваются мнениями.
А вот и безжизненная поверхность Луны, и пусковые шахты боевых кораблей, безмолвные и безразличные. В подземельях шахт кипит работа — корабли готовятся к старту, — но на поверхности все спокойно, пока что еще все спокойно…
А затем, над своей головой, я увидел, как в свете солнца, бросая на землю черную тень, медленно-медленно, очень медленно, начал появляться современный космический крейсер. Он появлялся постепенно, метр за метром, и, казалось, что ему никогда не будет конца. Звездолет был слишком огромен для этого утра, слишком чужд этому светлому радостному миру — он был совершенно ни к месту — эта машина разрушения, это исполинское порождение тяжелой индустрии, это овеществленное воплощение человеческой мысли, направленной на разрушение, — этот неуязвимый, быстрый и могучий одинокий космический монстр.
Корабль появлялся медленно, подавляя своими размерами и неторопливостью появления; он появлялся бесшумно и оттого еще более жутко, ибо такой гигант, по идее, должен был издавать хоть бы какие-нибудь звуки, но он не издавал их. Я видел только однородный монолитный и округлый корпус, скрывающий в себе что-то непонятное и поэтому страшное, а звездолет все появлялся и появлялся; он появлялся настолько долго, что у меня успело сложиться впечатление, будто бы он выходит из пространственного туннеля, только почему-то очень медленно — слишком медленно, поэтому когда, наконец, корабль появился весь, полностью, блистая в лучах утреннего солнца, то он казался просто невероятным — но он был!
Я смотрел на крейсер эпохи звездных войн и понимал, что время войны пришло: ее еще нет, но она неизбежна и уже начинает подчинять себе людей, их мысли и поступки.
Видения еще стояли перед моими глазами, но они все как-то перемешались между собой: среди остроносых самолетов бродили люди в шкурах, римские легионеры сидели на броне танков, над конными степняками в овчинах пролетали современные корабли, а в глубоких коридорах вокруг пусковых шахт на Луне бродили солдаты в касках и с автоматами — и, что примечательно, все эти люди совершенно не обращали внимания на то, что творилось вокруг них: они были замкнуты в мире своего времени, а на другие объекты чужих эпох смотрели, как сквозь стекло.
Я смотрел на все это и одновременно смотрел внутрь своей души — в самую ее мрачную глубину, туда, где, живущий под моим неустанным вниманием, находится мой демон… — и сейчас он смотрит вместе со мной на людей войны, и мы понимаем, что его время приходит…
Мой демон — это часть меня, как и я в целом, в какой-то мере часть его. Он тоже спокойный и уравновешенный, как и я, рациональный и достаточно умный — но он все-таки демон, сильный, уверенный в своей жестокости и решимости идти до конца, волевой, агрессивный, кровожадный и радующийся чужой смерти. Его ярость холодная и обжигающая, как лед, разумная и оттого целенаправленная и очень разрушительная. Он безжалостен и быстр, когда реализует свою безжалостность. Делать смерть и сохранять свою жизнь — вот его стихия. Его сила исходит из глубин веков, из далекого дикого животного прошлого человечества, когда первые люди еще мало чем отличались от зверей. Война — его время; агрессия, трусость и злоба — это его чувства, тупое бессмысленное времяпрепровождение и неистребимая тяга к наслаждению — вот его цели, но я — человек в целом — главнее, и могу не только отслеживать его поведение, но и управлять им! В каждом человеке живет свой демон, и как люди бывают разные, так и их демоны тоже разные. Человек — это жизнь, это цивилизация и культура, а его демон — это смерть, разрушение и дикость — так и идут они по времени бок о бок, всегда и везде: и в зной, и в холод; и на Земле, и между звезд.
Но во время войны все же следует давать больше воли своему демону, ибо только таким способом можно будет продлить свое существование, однако много свободы давать ему все равно нельзя: война между народами и государствами значительно отличается от сражения двух людоедских племен на заре времен — современность одновременно более добра и человечна, а также гораздо более безжалостна, нежели прошлое! В моих словах нет противоречия — некоторые современные конфликты разрешаются довольно «мягкими» методами, в других же — противоборствующие стороны звереют и теряют человеческое лицо. А демоны людских душ присутствуют везде — только в одних случаях они находятся в подавленном, подконтрольном состоянии, и дела их почти не заметны, однако в других — они практически на свободе, и поступки их режут глаз и совесть не только современников, но и их далеких потомков.
Я смотрел на своего демона и думал про себя: «Нет, ты всегда будешь под моей пятой; я буду использовать тебя чуть-чуть, самую малость, и только в случае крайней необходимости, а потом обратно втаптывать в грязь — там твое место!»
…Видения оставили меня, я пришел в себя от них, сориентировался в городе и пошел на базу. В скором времени я добрался туда и, пройдя медицинскую комиссию, появился на своем корабле. Там уже находилось несколько человек, а еще через полчаса ожидания весь экипаж был в сборе. Мы провели все необходимые предполетные действия и сообщили о своей готовности. Все, кроме меня, думали, что мы отправляемся в обычный учебный полет, поэтому настроение у большинства из нас было довольно приподнятое, а я мучился раздумьями, почти неосознанно выполняя свою работу.
После обеда — последнего предвоенного обеда на этом корабле! — нам разрешили старт, и звездолет медленно оторвался от земли космодрома. Рядом с нами, впереди и позади нас, поднимались ввысь все новые и новые крейсера. Вести корабль было очень легко — антигравитационные батареи работали четко и без сбоев; нам никто не мешал, и мы не мешали никому.
Звездолет покидал атмосферу планеты… Что ждет меня дальше? — кто знает…
Корабли разлетались по разным направлениям — у каждого из них было свое полетное задание — мы должны будем сгруппироваться в дивизии и флоты позже, когда наберем необходимую скорость. Мы вышли за пределы атмосферы, я включил главный двигатель, и корабль заскользил все быстрее и быстрее, как резвый жеребенок, который радуется свежему умытому дождем утру и получает наслаждение от самого процесса бега. Звездолет разгонялся и разгонялся, стремясь к недостижимому пределу, — к скорости света в вакууме, — совершенно не меняя своего положения относительно окружавших нас далеких неподвижных светил, но ощутимо удаляясь от плоскости планет.
Потом мы первый раз прыгнули — и звездные дали раскрыли нам свои объятия. Неизмеримая бесконечность мира вступила в свои права — теперь мы будем измерять ее в световых величинах: в секундах, часах и годах; а наши земные представления о расстояниях остались там же, где остались метры и километры, где остались минуты ходьбы и часы полета на автомобиле, — остались на планетах… Корабль стал песчинкой в невообразимо огромном мире, и несмотря на свою великолепную скорость, мне казалось, что он стоит на месте. Только оторвавшись от родной земли, начинаешь понимать, но понимать не разумом, а самим сердцем, что мир велик, и велик настолько, что у человечества еще нет слов чтобы описать его размеры, ибо «пробежать километр» для любого человека гораздо тяжелее, нежели «преодолеть тысячу световых лет». «Пробежать километр» — это перемещение шаг за шагом, это напряжение мышц, это пот, это прерывистое дыхание, это долгое время; а «преодолеть тысячу световых лет» — это неподвижность в противоперегрузочном кресле, это показания приборов, это цифры и графики на экранах, это отсутствие долгого физического напряжения, это всего лишь минута-другая прыжка, — и больше ничего. Человек может сердцем понять космос только в одном случае: когда его корабль или будет поражен противником, или же просто сломается, и тогда людям придется лететь к ближайшему обитаемому миру в течение долгих десятков лет — только так и никак иначе! — и для этих несчастных световые годы расстояний станут годами их собственной жизни в замкнутом пространстве железной тюрьмы, и безумие покажется им наградой, и расстояние вновь неразрывно сплетется со временем, восстанавливая свой первоначальный планетарный смысл; и разум вместе с духом и телом должны будут противостоять тому, чему можно противостоять лишь недолго — самому бесконечному и безразличному времени, текущему из ниоткуда в никуда, которое не отвечает ни на вопрос, ни на крик души, которое бесстрастно и равнодушно смотрит на радость и на горе, на везение и на неудачу, на жизнь и на смерть, и на прочее — на все, подвластное ему, ибо время — это подлинный господин мира.
…А наш корабль все также медленно скользил между звезд. Прошлое стало воспоминанием, будущее существовало только лишь в виде надежд, и только одна реальность — настоящее, осталась с нами; и этот корабль, скользящий в пустоте, и мы в нем, и оружие наше, и вечность впереди и позади нас…
В течение последующих двух дней мы совершили несколько прыжков и вышли в предписанный нам район. Здесь собирался наш флот; корабли маневрировали, стараясь занять каждый свое место, а неподалеку от нас темное пылевое облако блестело бледно-желтым отраженным светом ближайшей яркой голубовато-белой звезды, до которой было шесть световых лет пути.
Флот выстроился, корабли упорядочили свои скорости и положения относительно друг друга, поэтому, отключив двигатели, двигались теперь без ускорения, по инерции. Структура дивизий была в полном порядке, и мы стали ждать. В таком состоянии мы могли находиться довольно долго; а бездонная звездная ночь окружала нас, обволакивая и укрывая, но мы не видели ее, скрытые от ее бесконечности надежной броней наших кораблей.
Делать было совершенно нечего — лишь одна десятая часть экипажа была непосредственно занята, а остальные были свободны. Антигравитационная батарея была выключена еще перед первым прыжком, главный двигатель был выключен недавно, оружие мы и не включали… — проще перечислить те системы крейсера, которые работали. У астронавтов была масса свободного времени, и каждый тратил его на то, на что хотел: карты, шашки, кино, музыка и прочие развлечения почти полностью завладели командами звездолетов. Так продолжалось почти две недели…
Идиллия кончилась внезапно — по флоту передали сигнал тревоги, и все заняли свои места согласно боевому расписанию. Люди ждали, что сейчас им объявят задачу на предстоящие маневры, которых они все уже устали ждать, однако неожиданно мы услышали голос главы нашего государства.
Он появился на корабельных экранах перед каждым из космонавтов и заговорил о Родине, о патриотизме, о долге… и невысказанное слово «война» прозрачным туманом повисло среди нас. Мы ждали это слово и боялись его, и с жадным вниманием слушали, стараясь вникнуть в суть выступления. Речь главы нашего государства передавалась на все вооруженные силы, на весь звездный флот, на все корабли, находящиеся и на базах, и между звезд, — и она доходила до каждого солдата, до каждого из нас.
Мы смотрели на это лицо, такое серьезное и постаревшее, говорившее нам важные слова, — он волновался, и это было заметно; мы смотрели на него и слушали, а он все говорил о чести, о долге, об истории нашего народа и о его перспективах на будущее. Мы уже примерно догадывались, кто будет объявлен нашим врагом, но все же волновались и ждали от него, от первого должностного лица нашего государства, этих слов; мы замерли и ждали и когда, наконец, он назвал то государство, которое мы отныне должны считать враждебным, нам стало как-то легче — это государство не являлось сильным противником, и оттого надежда на скорую победу согревала наши сердца. Мои соратники — теперь их можно называть этим словом — надеялись на скоротечную победоносную войну, на выгоды, которые она принесет лично им: на награды, на следующие более высокие звания, на повышенную пенсию, на доплаты, на дотации и на разного рода льготы, но это все будет в будущем, а пока, сейчас, надо одолеть врага — и все будет хорошо! Но мои соратники еще не знали, а я знал, что это только начало, и что война будет объявляться еще многим государствам, и что победа будет тяжела, и что многие из сегодняшних слушателей до нее не доживут… — сейчас окончательная победа еще слишком далека, и радоваться слабости противника еще совершенно нет никаких оснований, кроме общественного мнения, которое вполне может ошибаться (а может и не ошибаться), но война — это война: какая тебе разница, что неприятель слаб, если сам ты погибнешь; и, наоборот, пусть противник силен и грозен, но если ты останешься в живых и вернешься домой не инвалидом, то для тебя это будет самым главным!
Чем дольше общество живет без войны, тем люди, его составляющие, становятся более беспощадными друг к другу сначала в психологическом, а потом и в физическом плане, поэтому я отнюдь не удивился, когда после речи главы нашего государства радостное возбуждение охватило войска. Боялись все, но все же хотело также воевать великое множество людей — они устали от мира и они хотели не войны, а драки и победы, забывая о том, что без войны, а соответственно, без крови и смерти, победы не бывает…
Я не хотел войны, я не хотел убивать людей, но я был лишь винтиком в этой военной машине — адмирал нашего флота отдал приказ — его необходимо было выполнить — и корабли двинулись на врага. Война объявлена, противник известен, оружие в полной боеготовности, продовольствия достаточно, патриотизм в нас еще силен и не подвергался безжалостным испытанием — систематическими поражениями — войска послушны воле командования — что еще надо для успешного начала войны?
Дивизии расходились в разные стороны, чтобы затем, след в след, корабль за кораблем, несколькими колоннами прибыть на место. Нас вели опытные штурманы — они хорошо знали свое дело — и мы успешно прибыли в расчетную точку — прямо перед нами несколькими облаками находились звездолеты противника, а неподалеку, возле солнца, раскинулась вражеская планетарная система.
У меня от ужаса стыло сердце: вот оно — непоправимое и чудовищное, прямо передо мной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67