Эдвард учился хорошо и всегда держал в голове три главных принципа: никогда не быть сентиментальным в серьезных делах, покупать вещи только по самым низким ценам, а продавать только в случае самой большой выгоды. Они оказались верными и позволяли ему все эти годы держаться на гребне успеха. И вот сейчас он впервые почувствовал себя неудачником, хуже того – стал вести себя как неудачник.
В половине одиннадцатого домой вернулась Николь и сразу же направилась к себе.
– Посиди со мной, Ника, выпей немного бренди, – пригласил он нарочито спокойным тоном.
Она остановилась, снедаемая сомнениями.
– Я очень устала, Эдвард.
– Ну хоть расскажи мне, как там Джулия. Я сегодня так и не смог к ней вырваться.
Она присела на край дивана и взяла протянутый мужем стакан с напитком.
– Никаких изменений, к сожалению. Надо набраться терпения и ждать. Негативные эмоции накапливались у нее в течение восемнадцати лет, и поэтому было бы глупо ожидать мгновенных чудес.
Только сейчас Эдвард заметил, что жена выглядит не самым лучшим образом. Небрежно затянутые в пучок волосы, на лице никакой косметики, а некогда элегантную одежду сменили самая простенькая юбка и помятая блузка. И все же она оставалась достаточно сексуальной, хотя и играла, по его мнению, роль озабоченной и исстрадавшейся матери.
Он возбужденно заерзал на месте и попытался отвлечься, но навязчивые мысли не покидали его. Неужели она до такой степени озабочена судьбой Джулии, что совершенно не испытывает желания? Эдвард подошел к ее креслу и присел на подлокотник.
– Когда-то мы были с тобой очень счастливыми супругами.
Николь молча хлебнула бренди и отвернулась. Он посмотрел на соблазнительный холмик ее груди, взял из ее рук стакан, наклонился и поцеловал в лоб.
– Тебе не кажется, дорогая, что нам пора восстановить прежние отношения? Хотя бы ради Джулии.
Николь откинулась на спинку кресла, недовольно поморщилась и попыталась встать.
– Я не могу, Эдвард, – произнесла она виновато. – Мы останемся хорошими друзьями, но о чем-то большем не может быть и речи.
По выражению ее глаз он вдруг понял, что она не забыла своего юного поклонника, и это стало для него последней каплей.
– Ты по-прежнему думаешь об этом смазливом кобеле? – Николь закрыла глаза и густо покраснела. – Если ты все еще рассчитываешь вернуться к нему, то лучше не надейся. Я скорее убью тебя, чем выпущу отсюда.
Она встала и попыталась уйти, но сделала это как-то нерешительно. Эдвард успел схватить ее за руки, крепко прижал их к бокам, а затем грубо впился в ее губы.
– Эдвард, прекрати немедленно…
Побледнев от ярости, он повалил ее на диван и мгновенно запрыгнул сверху, придавив всей своей тяжестью. Она брыкалась из последних сил, стонала от боли и унижения, но вырваться из его цепких рук так и не смогла. Одной рукой Эдвард стал грубо теребить ее грудь, а вторую запустил под юбку, насильно раздвигая ей ноги. Затем он впился в ее губы и стал больно кусать их, пытаясь просунуть внутрь язык.
Николь отчаянно сопротивлялась, но силы были явно неравны.
– Ты делаешь мне больно!..
Возможно, но это несравнимо с той болью, которую ты причинила мне. Я всю жизнь старался для тебя, а ты бросила меня и дочь ради какого-то сопляка. Сука уличная! – С этими словами он сорвал с нее блузку и бюстгальтер и вцепился зубами в ее соски, причиняя невероятную боль.
Николь громко закричала, но это только раззадорило его.
– Интересно, что этот кобель делал с тобой такого, чего не могу сделать я!
В ту же секунду на пол полетели ее разорванная юбка и кружевные трусики. Николь предприняла еще одну попытку освободиться, но все тщетно. Ее упорство вызвало у Эдварда новый приступ бешенства. Он размахнулся и ударил ее по лицу, причем так сильно, что чуть не свернул ей челюсть.
Николь перестала сопротивляться и затихла. Она вдруг ясно поняла, что он пьян, взбешен от ревности и в таком состоянии может просто-напросто убить ее. А что тогда будет с Джулией? Если случится трагедия, Джулия никогда больше не выйдет за пределы психиатрической клиники. Она просто не вынесет такого удара.
Эдвард тем временем с нескрываемым триумфом навалился на жену и попытался осуществить задуманное, но увы… Ее плотно закрытые глаза и перекошенное от омерзения лицо мгновенно лишили его способности к половому акту.
– Будь ты проклята! – зло выкрикнул он, слезая на пол. – Сука, совсем меня доконала! Из-за тебя я даже сексом больше не могу заниматься!
Николь с трудом поднялась с дивана и осмотрела свое тело – все в синяках и в царапинах. Затем, собрав разбросанную по всей комнате одежду, она ушла в гостиную и заперла за собой дверь. Впрочем, Эдвард вряд ли посмеет снова напасть на нее. Еще долго она не могла прийти в себя, всхлипывая от отвращения и пытаясь понять, почему ее долгая семейная жизнь с этим человеком закончилась именно таким печальным образом.
***
Джулия тупо смотрела на большую кожаную сумку, из которой медсестра доставала ярко раскрашенные деревянные фигурки. При этом женщина в белом халате что-то говорила, но она ее не слышала. Когда все фигурки были уже на кровати, Джулия протянула руку, взяла большую женскую фигурку и одну маленькую и тихо сказала: «Мама».
Медсестра тотчас же нажала на кнопку, и в палату вихрем влетел доктор Спивак. Усевшись на край кровати, он снова достал фигурку мальчика и положил ее к женским. Джулия сердито отшвырнула ее прочь.
– Нет, я хочу только маму! – закричала она и неожиданно разрыдалась.
***
Проснувшись утром, Николь нашла под дверью записку Эдварда: «Прости, я, должно быть, слишком много выпил». Нет, она никогда не сможет простить его, хотя и готова частично признать себя виноватой в том, что бывший муж оказался на грани срыва. Она давно уже была готова, покинуть этот дом, но ей очень не хотелось возвращаться в студию, купленную на деньги Эдварда. Надо подыскать себе небольшую мастерскую, но на это потребуется время, да и денег у нее сейчас не хватит на что-нибудь более или менее пригодное для жилья.
Николь приняла душ, чтобы смыть с себя остатки ужасных воспоминаний о вчерашнем вечере, а потом быстро оделась, поймала такси и отправилась в клинику. Доктор Спивак встретил ее ошеломляющей новостью: Джулия наконец-то нарушила свое весьма продолжительное молчание.
***
Пол провел несколько дней в родном Йельском университете, консультируясь с Фредом Феликсом. Ему было очень приятно, что учитель с похвалой отозвался о его новой музыкальной пьесе. В студенческом городке он случайно натолкнулся на Кейт Маркхэм и заговорил с ней, спросив, как дела.
– Все прекрасно, – ответила та. – Эмми помолвлена с каким-то студентом художественной школы, хотя родители считают, что он еще слишком молод для семейной жизни. Кстати, о студентах: моя мать рассказала мне жуткую историю про Джулию Харрингтон.
Пол съежился от дурного предчувствия и вытер пот со лба.
– У нее, оказывается, был кошмарный нервный срыв. До сих пор не произносит ни слова, а мать все время сидит с ней и совершенно забросила свои скульптуры. Впрочем, ты, вероятно, и сам все знаешь не хуже меня. Прости, я забыла, что вы с Николь…
Пол тотчас что-то буркнул на прощание и быстро пошел прочь. Его тяготило смешанное чувство не угасшей до сих пор любви к Николь и невыразимой скорби по поводу их печальной разлуки. Как ему хотелось в этот момент отыскать ее, прижать к своей груди и, как встарь, утешить добрыми словами! Теперь он окончательно понял, что ошибался насчет Джулии. Повинуясь собственному инстинкту и опасаясь потерять Николь, он недооценил серьезность ситуации. Если Николь сейчас действительно не работает, то это для нее сущий ад. Вернувшись в гостиницу, он после долгих сомнений снял телефонную трубку и набрал домашний номер Эдварда.
– Миссис Харрингтон нет сейчас дома, – прозвучал голос служанки. – Она будет поздно вечером.
Он положил трубку, так и не осмелившись оставить ей сообщение. После некоторых размышлений он решил написать ей письмо, в котором выразил сочувствие ее горю и надежду на скорейшее выздоровление дочери. Кроме того, не преминул напомнить, что работа – это единственное средство отвлечься от неприятностей, и закончил послание заверениями в своей неизбывной любви к ней. Сначала он хотел отослать его по адресу студии, в которой они провели немало счастливых минут, но потом решил, что она туда, вероятно, не заходит, и решил послать его с нарочным. В конце письма он указал свой новый адрес и номер телефона, по которому она сможет в любой момент •связаться с ним, если, конечно, захочет.
***
Энн чувствовала себя ужасно, причем настолько, что даже попыталась залить свою депрессию большим количеством спиртного. Все последнее время она беспрестанно звонила, писала и встречалась с любым, кто хоть как-то был способен помочь ей устроить очередной концерт Пола, но всякий раз натыкалась на глухую стену непонимания и подозрительности. Трудности возникали практически с самого начала, так как никто не хотел даже взглянуть на его новую оркестровку, ссылаясь на самые невероятные обстоятельства – загруженность работой, обилие молодых и подающих надежды музыкантов, невостребованность квинтета и все такое прочее.
И только ее старый друг, импресарио Макс Ферст, осмелился высказать ей всю правду:
– Энни, я просто не могу прикасаться к этому делу. Ты знаешь, какие теперь требуются деньги для раскрутки того или иного композитора? Ты даже представить себе не можешь! А все это дело с плагиатом – нет-нет, конечно, я не верю в этот бред, но никто из серьезных людей не захочет сейчас связываться с этим ни ради тебя лично, ни Даже ради Генриэтты.
Энн много думала над тем, кто же виноват в случившемся, и чаще всего приходила к выводу, что вся вина лежит на Николь. Она соблазнила его сына, он из-за этого Поссорился с матерью, а закончилось все грандиозным скандалом, выпутаться из которого не так-то просто. А все из-за чего? Из-за какой-то стареющей мерзавки, которой вдруг захотелось вспомнить молодость и испытать несколько приятных минут. И это разрушило карьеру самого многообещающего молодого композитора Америки. И все же Энн решительно отказывалась признать поражение в борьбе за сына. Она найдет самое лучшее рекламное агентство в Нью-Йорке, которое сможет доказать абсурдность всех обвинений и представит дело в таком свете, что остальным музыкантам останется только рыдать от зависти. Квинтет Пола все равно прославится на весь мир, даже если ради этого придется пожертвовать всем ее состоянием.
***
Эдвард решил пройтись по Центральному парку, чтобы немного развеяться и насладиться этим весенним днем. Возле небольшого пруда он остановился и посмотрел на группу мальчиков, пускающих корабли. В который раз ему пришлось пожалеть о том, что у него нет сына. Все-таки мальчики доставляют намного меньше хлопот, чем девочки. Покинув парк, он дошел до центрального входа в Метрополитен-музей, остановился на его ступеньках и стал внимательно наблюдать за прохожими. Когда-то это было одним из любимых занятий, которое успокаивало его и очищало сознание от трудноразрешимых проблем. Сейчас же просто напомнило ему, что его либидо дает сбои, а от былого энтузиазма не осталось и следа.
Вскоре голова его разболелась еще больше, а в животе вообще творилось черт знает что. Он смутно помнил события вчерашнего вечера, впрочем, одно было ясно – он попытался заняться с женой любовью, но ничего не получилось, и с досады он ударил ее по лицу, чего прежде никогда не делал.
Какая-то рыжеволосая девушка мило улыбнулась и попросила у него огонька. В прежние времена он непременно клюнул бы на эту наживку, повел ее в ресторан, а потом на тайную квартиру, но сейчас не рискнул. Достаточно с него вчерашнего унижения.
Недовольно взглянув на нее, он дал ей прикурить, закурил сам и подождал, когда она уйдет. Нет, надо как-то поладить с Николь и продолжить их совместную жизнь, чтобы обрести прежнюю веру в свои силы. Но как найти к ней подход? Вчерашние события так расстроили его, что возвращаться домой ему вовсе не хотелось. Он зашел в кинотеатр и посмотрел какую-то старую комедию, затем поужинал в своем клубе, выпил пару стаканов бренди и даже полистал любимые страницы «Тайме».
Через некоторое время он снова почувствовал прилив сил и слегка воодушевился. В конце концов, он всегда добивался своей цели, и Николь отнюдь не исключение. Когда же поздно вечером он все-таки добрался домой, там его встретил повар и сказал, чтобы он перезвонил Николь в клинику.
– Эдвард, Джулия наконец-то заговорила! – радостно сообщила жена. – Правда, она говорит как-то по-детски, но доктор Спивак очень доволен и собирается перевести ее на интенсивный курс психотерапии. Я хочу остаться здесь на ночь, так как она постоянно зовет меня.
– Что ж, неплохая идея, – воодушевился Эдвард. – Рано утром я сменю тебя. Спокойной ночи, дорогая. – Наконец-то лед тронулся! Он вошел в гостиную и стал разбирать накопившуюся за несколько дней почту. В глаза бросилось заказное письмо из Нью-Хейвена. Оно было адресовано Николь, и Эдварду не нужно было открывать его, чтобы догадаться, кто его отправил. Он взял его со стола, взвесил на ладони и ухмыльнулся: не очень длинное признание в любви. После этого он разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину.
***
Джулия постепенно поправлялась, но сам процесс выздоровления вызывал у родителей большую тревогу. Она вела себя как трехлетний ребенок, и только в беседах с врачом у нее иногда случалось минутное просветление. Следуя совету доктора Спивака, Николь старалась говорить с дочерью исключительно об игрушках, никогда не повышала голос и не злилась, когда та не хотела общаться с ней. Вскоре она принесла дочери пластилин, и они вместе стали лепить крошечные фигурки зверюшек.
В последнее время Николь взяла за правило вставать как можно раньше и наведываться в студию, где она готовила формочки для фигурок, которые потом приносила дочери.
Чуть ли не трижды в день Николь встречалась и разговаривала с доктором Спиваком, стараясь следовать всем его указаниям. А когда выдавалось свободное время, гуляла во дворе клиники или читала книги. Не было и дня, чтобы она не вспоминала счастливое время, проведенное в студии с Полом. Она не смела звонить ему или писать письма, так как считала, что не стоит навязываться молодому человеку, у которого, вероятно, уже есть другая.
Что же касается Эдварда, то с того памятного вечера она ограничила свое общение с ним простыми формальностями и резко пресекала все его попытки восстановить прежние супружеские отношения. С Эдвардом была связана еще одна странность, объяснения которой Николь не находила. Джулия наотрез отказывалась общаться с отцом и вообще вела себя так, словно боялась его. Правда, доктор Спивак объяснял это тем обстоятельством, что в голове у нее смешалось прошлое и настоящее, а Эдвард не понимал этого и не мог говорить на понятном ей языке. Доктор пытался беседовать с ним на эту тему, но Эдвард ненавидел психоаналитиков и отказывался от откровенного разговора.
Джулия все больше и больше увлекалась лепкой ярких игрушек, поражая мать необыкновенными формами и причудливой фантазией. Только сейчас Николь стало ясно, что она пытается наверстать тот период, который упустила в детские годы дочери. Однажды Джулия подбежала к окну и радостно воскликнула: «Солнце, солнце!»
Вскоре Николь пришла к выводу, что настало время слегка усложнить игру и предложить дочери вылепить скульптурную композицию. К ее радости, Джулии это понравилось. Она долго глядела на цветные треугольники, из которых состояла композиция, и радостно улыбалась, усиливая тем самым щемящее чувство вины и раскаяния у счастливой матери. Только сейчас Николь поняла, что могла бы воспитать в дочери чувство художественного восприятия мира, если бы не уходила с головой в свое творчество, а уделяла ей достаточно времени.
Как-то поздним вечером Николь уже направилась было домой, но тут какое-то странное чувство тревоги заставило ее вернуться назад в клинику. Ей показалось, что дочери угрожает опасность. Устроившись в кресле неподалеку от кровати, на которой мирно спала Джулия, она через некоторое время погрузилась в тревожный сон.
– Мама, мама, – вдруг простонала Джулия. Николь наклонилась над ней.
– Что с тобой, доченька?
Джулия широко открыла глаза и с недоумением уставилась на мать. Но это уже были глаза не ребенка, а взрослого человека.
– Мама, почему тебя не было со мной? – тихо произнесла она сквозь слезы. – Мне было так тяжело без тебя! Что я тебе сделала?
– Ничего, милая, – поспешила успокоить ее Николь. – Ты не сделала ничего плохого. Прости меня, доченька, я так виновата перед тобой! Ты была прекрасным ребенком, и все любили тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35