Как-никак она работает на него.
Детектив Хэлси, куда менее доверчивый, почти не сомневался – они трахаются в отеле. Оказывается, на средства кампании был снят маленький номер для гостей и жертвователей из других штатов. Я об этом даже не подозревала, сыщики разнюхали. Агитационные разъезды Фрэнклина по штату также внушали Хэлси большие подозрения. В ближайшие пару недель он твердо рассчитывал добыть обличающие фотографии.
От таких мыслей разболелась голова и весь мир заслонила мечта о глотке кофе. Перед выездом я успела проглотить всухомятку пончик и теперь мучилась из-за куска теста, застрявшего где-то в пищеводе. Так, в пяти минутах езды – автобар под соблазнительным названием “Оазис”. Господи, как я хочу кофе!
Ага, я буду лакать коричневую бурду в “Оазисе”, а Фрэнклин в это время оккупирует руль. И что тогда делать? Покорно залезть в машину? Или остаться торчать на обочине со своей идиотской гордостью? А Фрэнклин окатит меня выхлопом и двинет в лагерь один. “Простите, дети, так вышло, но я приехал без мамы. Она не пожелала вас проведать – ума не приложу почему. Дайте я вас поцелую, мои дорогие!” Я даже поежилась, представив эту сцену. Нет уж, лучше не испытывать судьбу. Я стиснула зубы и пронеслась мимо благословенного “Оазиса”.
Из-за горизонта над унылой равниной всплыла махина колеса обозрения. “Прекрасная Америка” – гигантский парк развлечений. Скоро стали различимы причудливые ажурные конструкции аттракционов, похожие на огромные скелеты ископаемых чудищ.
Рикки и Джейсон обожали этот городок. Целых десять лет я вывозила их сюда каждое лето. Поначалу подыскивала развлечения поспокойнее: рельсы, по которым неспешно катятся разрисованные вагончики, карусели с лошадками и собачками. Потом пришло время лобовых столкновений на автодроме, дикого визга на русских горках и прочих экстремальных удовольствий.
В последние годы Рикки и Джейсон предпочитали отрываться в компании сверстников, и мое участие свелось к роли извозчика. Разумеется, приятели моих детей тоже не сироты. Но их матери заняты на работе, или у них нет машины, а если есть, то слишком маленькая, не хватает мест и ремней безопасности. А может, не находится времени или желания отвечать за орду чужих детей и так далее и тому подобное.
Что же касается отцов, то главы семейств, тянущие домашний воз наравне с женами, до сей поры встречались мне только на журнальных страницах. В наших краях такие не водятся. Во всяком случае, ни один не пожелал сесть за руль и отвезти детей в “Прекрасную Америку”. Так что я загружала в свой фургон всю компанию, а на месте раскладывала в тенечке шезлонг и наслаждалась покоем в обществе книги и пачки сигарет.
Фрэнклин присоединился к нам лишь однажды, пристыженный рекламным роликом. Телевизионный папочка самоотверженно жертвовал воскресной партией в гольф и трансляцией футбольного матча, чтобы свозить семейство в “Прекрасную Америку”, чем несказанно всех осчастливил.
Наши дети были слишком малы и не понимали, что к чему в рекламе и в жизни. После первого же круга в фанерном самолете Фрэнклина затошнило. Он отполз на скамейку под деревьями и объявил, что ровно через час уберется из этого проклятого места с нами или без нас. После чего мы носились как угорелые, пытаясь впихнуть в этот несчастный час как можно больше удовольствий.
Вот они, сияющие огнями гигантские буквы над входом: “Добро пожаловать в Прекрасную Америку”. Разноцветное великолепие, подпорченное черными оспинами перегоревших лампочек. Надо же, никогда прежде не замечала эти уродливые язвочки.
Я прибавила газу и пронеслась мимо. Рикки получила права, и отныне мне незачем сюда приезжать. Вот и еще один кусок моей жизни засох и отпал, словно лоскут линяющей кожи. Чем заменю его? Растет ли под этой старой кожей новая, или, облиняв, я останусь ободранной, голой и беззащитной?
Молчание давило на плечи, туманило мозги. Я ссутулилась, от неудобной позы заныли руки. Вдруг поймала себя на том, что голова безвольно мотается то вправо, то влево, как у тряпичной куклы, а щеки и ярусы подбородков весело подпрыгивают на каждой выбоине. Так и заснуть недолго! Я встряхнулась и нашарила панель автомагнитолы.
Это устройство в машине Фрэнклина оказалось до того навороченным, что я никак не могла включить его. Наконец, по чистой случайности, нашарила нужную кнопку, и по мозгам мощной волной ударил агрессивный, шершавый панк. Фрэнклин вскинулся как ужаленный, прикрутил громкость. Напоследок угостил меня взглядом, полным раздражения, после чего снова отвернулся к окну.
– Почему я всегда во всем виновата? – обратилась я к его спине. – Это не моя машина, не моя кассета и не моя громкость.
Я вытянула кассету и с недоумением прочла наклейку: “Рамонес”. Всю жизнь Фрэнклин слушал Жан-Пьера Рампаля с его барочной флейтой, прилизанный коммерческий джаз, струнные концерты, баллады Саймона и Гарфункеля. Откуда взялись эти панки “Рамонес”?
Я зацепила зубами магнитную ленту и рванула на себя. Пленка спуталась безобразным узлом. Я с удовлетворением швырнула кассету под ноги и пнула под сиденье, где скучали забытые пончики. Внутренности взбунтовались, требуя допинга. Черт с ним, с целлофаном! Выхватила пакет, разодрала упаковку и закинула пончик в рот, словно таблетку нитроглицерина. Прикончив все, что было в пакете, слегка пришла в себя, уже спокойно включила радио и поймала программу психотерапевта Джин Уайт. Она неизменно составляла мне компанию, когда я отвозила детей в воскресную школу.
“Мне не приходилось встречать мужчин, читающих любовные романы”, – снисходительно обронила Джин. Порой ее тянуло поучать своих собеседников, независимо от возраста и личных заслуг.
“О, вы заблуждаетесь. – Негромкий голос ее гостьи звучал мягко и примирительно. – Просто они не попадались вам на глаза с книжкой в руках. А вот несколько моих поклонниц заставали своих мужей с моими романами. Они глотали страницу за страницей”.
“Давайте лучше поговорим о сексе”, – нетерпеливо перебила Джин.
“Предпочитаю говорить о любви”.
“Так разъясните нашим слушателям разницу между тем и другим”.
“Секс-это гениталии и половые акты. Как раз об этом пишут Мастерс и Джонсон. Физиологические ощущения, позы...”
– Что за чушь! – с отвращением буркнул Фрэнклин.
“... Психология сексуальных переживаний препарируется под микроскопом, в мельчайших подробностях. Читаешь какого-нибудь новомодного прозаика и голову ломаешь: что это – история любви или медицинский справочник? Меня же попросту клонит в сон от нудных детальных описаний, кто там кого и каким именно способом”.
Фрэнклин передернулся, но смолчал.
“А что такое любовь? – вдохновенно журчала романистка. – Это и возвышенная тоска, и влечение, мечта и надежда. Это огонь, вспыхивающий в сердце женщины, когда она встречает его, единственного. Если же он недоступен, если соединиться невозможно, пламя становится разрушительным и пожирает ее. Ее мысли, чувства захвачены только им. Всегда и везде: у мойки с грязной посудой, за стиркой детских футболок. Она вся погружена в свою страсть и не в силах этому противостоять. Вот что такое любовь! Именно об этом я пишу, и моя задача – создать что-то вроде электрического поля, объединяющего героя и героиню, чтобы читатель, угодив в него, уже не мог оторваться от книги до счастливой развязки”.
– Да что это за бред? – не вытерпел Фрэнклин.
– Интервью.
– Черт, я не о том!
– Тогда о чем? Почему ты никогда ничего не скажешь прямо?
Вопрос вырвался сам собой. Лишь спустя секунду я сообразила, что в точности повторила слова Мака. Мак... Меня окатило жаром.
– Нашла бы лучше какую-нибудь музыкальную станцию.
– Мне нравятся ток-шоу.
– С каких это пор?
– Сколько помню себя.
– Что-то не замечал раньше, чтобы ты слушала подобную болтовню.
– Просто я всегда выключаю радио, едва ты возникаешь на пороге кухни. Знаю ведь, что терпеть их не можешь.
– Так какого черта не выключишь теперь?
– Я веду машину. А ты все эти годы внушал мне, что выбирать станцию – право водителя. Поскольку сегодня ты впервые угодил на пассажирское место, до сих пор мне приходилось слушать твою музыку, твой футбол, твой бейсбол, твои биржевые сводки и твои выпуски новостей.
– Не думал, что это такая жертва.
– Настоящая мука. Но ты убедил меня, что именно так и никак иначе настоящие муж и жена должны вести себя в машине. И раз ты сам придумал эти правила, изволь подчиняться.
Неизвестная романистка, которую мне с таким трудом удалось отстоять, продолжала:
“Заметьте, в большинстве мои читатели как будто довольны своей сексуальной жизнью. Секса у них предостаточно, а вот любви не хватает катастрофически. И в моих романах они ищут именно любовь, потому и читают их. Они видят в героине задатки притягательной и цельной личности, понимают и разделяют ее потребность быть любимой, желанной. Слава богу, сейчас я могу вывести на страницы романа женщину куда более сильную и яркую, чем, скажем, пять лет назад. Многие до сих пор считают, что героиня любовной истории должна быть хрупкой и безвольной игрушкой в руках судьбы. Нет!
Современная героиня – это прежде всего личность, незаурядная, независимая...”
– Идиотка, – сказал Фрэнклин. – Полный бред.
Разрядившись, он затих в оскорбленном молчании. А я без помех дослушала интервью. Программа окончилась как раз перед заправкой, где я собиралась долить бак и уточнить дорогу. Подрулив к колонке, я отстегнула ремень и стала выбираться наружу.
– Подержи пистолет сама, дешевле выйдет, – процедил сквозь зубы Фрэнклин, не сдвинувшись с места.
– Дешевле, только я вся пропахну бензином, а потом буду грязными руками обнимать детей. Так что как хочешь, а я иду в магазин, куплю карту.
– На кой черт тебе сдалась карта? Мы же сто лет ездим по этой дороге.
– Ага, и всякий раз плутаем, – холодно бросила я через плечо.
Я зашла в туалет, потом купила и на месте сжевала “Сникерс”, залив его стаканом отвратного кофе. До лагеря еще двадцать пять километров. Купила в сувенирной лавке совершенно немыслимую вещь – пару громадных, белых с черными точками, игральных костей на тесемочке. Вернувшись в машину, подвесила побрякушку к заднему стеклу. Фрэнклин продолжал разыгрывать оскорбленного и до возражений не снизошел.
Я напрасно тревожилась, что он узурпирует руль. Грызя колпачок золотого “Паркера”, он штудировал газеты. Вдруг парень с бензоколонки застанет невозможную картину – женщина рулит, а мужчина скучает рядом. А так все понятно: мужчина загружен важной работой и поэтому доверил руль женщине. Я-то знала, что Фрэнклин не может читать на ходу – его тут же начинает тошнить. Он имитировал деятельность ровно до тех пор, пока мы не выехали с автозаправки.
Наконец тягостный путь остался позади. Я свернула на разбитую грунтовую дорогу к лагерю и пристроилась в хвост бесконечной очереди таких же родительских автомобилей. Цепочка машин еле-еле ползла по колдобинам, нетерпеливо сигналя.
– Ты не забыл, какие у нас с тобой планы на завтрашний вечер?
Фрэнклин помусолил ноготь большого пальца и нехотя буркнул:
– Не могу.
– Ты обещал.
Он посмотрел на меня:
– Да ты мне уже плешь проела! Сколько раз повторять, сейчас я занят. Дойдет до тебя когда-нибудь или нет? Я и сюда-то непонятно за каким чертом приперся!
Мой гнев оказался не таким шумным, но столь же неистовым:
– Проведать. Наших. Детей. – И прибавила уже спокойнее: – Если ты отказываешься идти к доктору Мэйз, я сейчас же говорю детям, что подаю на развод.
– Развод?..
– И в самом деле подам, если наплюешь на наш уговор. Не сомневайся.
Он подался ко мне, насколько позволял ремень безопасности:
– Ну и что ты после этого за мать?!
Я тоже всем корпусом развернулась к нему, втайне содрогнувшись от страха, что кофейный аромат не заглушает запаха шоколада:
– Ответь лучше, что ты за отец!
– Господи, Барбара, неделей раньше, неделей позже... Какая разница? Дети так счастливы в лагере, а ты вздумала испортить им каникулы. Ну почему тебе так хочется отравить нам всем жизнь?
Осторожно маневрируя среди машин, я выплевывала свою ярость в негромких выкриках:
– Нет, Фрэнклин! Это ты нарушаешь слово, ты отказываешься пойти к семейному консультанту. А чувством вины должна маяться я?
Кое-как воткнув машину на свободное место, я вырвала ключ из зажигания и спросила, не поворачивая головы:
– Так пойдешь? Или я говорю детям, что между нами все кончено.
– Барбара, я не узнаю тебя.
– Может, ты никогда и не знал меня. Может, я перестала быть собой, когда вышла за тебя замуж.
– Вот как? Кем же ты тогда была все эти семнадцать... нет, восемнадцать лет?
– Кем ты хотел меня видеть. Кем обязана была стать, как мне тогда казалось. Идеальной женой, идеальной матерью, идеальной машиной для вытирания пыли. Я думала, что в этом и состоит долг замужней женщины...
– Так и есть. – Фрэнклин снова подался ко мне, его голос теперь окрасился вкрадчивыми нотками: – Послушай, я вовсе не считаю домашний труд пустяком. Это серьезная работа, такая же, как и все прочие. Но ты сама ее выбрала. Ты ведь только об этом и мечтала – иметь семью, детей, вести дом. Или забыла?
– Нет... – Я растерялась.
– Так за что ты меня проклинаешь? Я всего лишь помог тебе осуществить твои мечты.
– Но послушай, ты же все перевернул с ног на голову...
Он вылез из машины. Сразу за стоянкой в толпе детей подскакивали от нетерпения и отчаянно махали руками Рикки и Джейсон. Оба едва не перепрыгивали через веревочное ограждение, за которое им запрещено было выходить.
– Так пойдешь со мной к доктору Мэйз? Или сказать детям, что мы расстаемся?
– Пойду. Может, хоть она сумеет вправить тебе мозги. Потому что мне это точно не удастся.
Фрэнклин захлопнул дверцу и зашагал прочь от меня, к толпе детей. С каждым шагом он разворачивал плечи и двигался все свободнее – будто сбрасывал тяжесть. Дети прорвались через ограждение и повисли на отце. Я сглотнула слезы.
* * *
Хрипя и задыхаясь, я вскарабкалась на крыльцо викторианского особняка, выкрашенного в жизнерадостный васильковый цвет. Какие-то жалкие пять ступенек, а я чуть богу душу не отдала. Дверь открыла вылитая провинциальная учительница – проволочная оправа, мудрый прищур, задушевная улыбка.
– Мистер и миссис Аверс? – Она встретила нас как давних знакомых, не смущаясь нашим мрачным молчанием. – Милости прошу, я доктор Мэйз. Входите же, входите.
Я робко переступила через порог. Фрэнклин, обычно вышагивающий на корпус впереди меня, на этот раз плелся сзади. Гостеприимная хозяйка тугим мячиком покатилась через захламленную прихожую, прокладывая нам путь в завалах разномастной обуви.
Следуя за ней, я взглядом выхватывала из живописного хаоса то одинокую стоптанную балетную туфельку из трогательно-розового атласа, то громадные армейские ботинки в нашлепках рыжей грязи. Из-за трюмо боязливо выглядывали тапочки-зайчики с мохнатыми ушами, в углу стояли ковбойские сапоги с лихо задранными носами.
Тесная сумрачная прихожая внезапно вывела в просторный холл, обшитый резными дубовыми панелями. На самом парадном месте высилась скульптура, отдаленно напоминающая жирафа. Нечто выгнутое, скрученное и свинченное из железных прутов, проволоки и обрезков кровельной жести, в шее угадывался хромированный бампер кадиллака. Со скульптуры беспорядочно свисали пляжные полотенца, футболки, безразмерный джемпер, шляпы, шали, шарфы. На одном из крюков болтался шлем с эмблемой “Чикагских медведей”, на втором криво торчал лоснящийся от старости цилиндр с помятыми полями.
Пахло горячим тестом и пряностями, апельсиновой цедрой и воском для полировки мебели. Я вдыхала ароматы дома моей мечты. Вот он, дом, где есть все, что нужно для счастья, – мама, папа, дети, и все безумно любят друг друга и живут долго-долго. Вожделенная и несбыточная мечта сироты.
Наконец мы оказались в уютном кабинете с книжными стеллажами от пола до потолка. Полки прогибались под двойными рядами книг.
Судя по измочаленным корешкам, все это богатство служило не для декора, а действительно использовалось по прямому назначению. Исключение составляла одна опрятная полка прямо за докторским столом, плотно уставленная нарядными новенькими книжками. Ее разгораживали на три части картонки, подписанные фломастером: “Это ее”, “Это его”, “Это наши общие”.
– Не подозревала, что вы еще и писательница, – недоуменно пробормотала я. Почему Кэтлин это утаила? Она выложила мне всю подноготную доктора. - Ваш муж тоже писатель?
Боюсь, даже профан мог догадаться, что таилось за моим светским любопытством. Тревога.
А вы-то сами счастливы в браке, доктор? Под силу вам разобраться, что я делаю не так?
Но миссис Мэйз скрыла свою проницательность.
– Ну, писатели – это слишком сильно сказано!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Детектив Хэлси, куда менее доверчивый, почти не сомневался – они трахаются в отеле. Оказывается, на средства кампании был снят маленький номер для гостей и жертвователей из других штатов. Я об этом даже не подозревала, сыщики разнюхали. Агитационные разъезды Фрэнклина по штату также внушали Хэлси большие подозрения. В ближайшие пару недель он твердо рассчитывал добыть обличающие фотографии.
От таких мыслей разболелась голова и весь мир заслонила мечта о глотке кофе. Перед выездом я успела проглотить всухомятку пончик и теперь мучилась из-за куска теста, застрявшего где-то в пищеводе. Так, в пяти минутах езды – автобар под соблазнительным названием “Оазис”. Господи, как я хочу кофе!
Ага, я буду лакать коричневую бурду в “Оазисе”, а Фрэнклин в это время оккупирует руль. И что тогда делать? Покорно залезть в машину? Или остаться торчать на обочине со своей идиотской гордостью? А Фрэнклин окатит меня выхлопом и двинет в лагерь один. “Простите, дети, так вышло, но я приехал без мамы. Она не пожелала вас проведать – ума не приложу почему. Дайте я вас поцелую, мои дорогие!” Я даже поежилась, представив эту сцену. Нет уж, лучше не испытывать судьбу. Я стиснула зубы и пронеслась мимо благословенного “Оазиса”.
Из-за горизонта над унылой равниной всплыла махина колеса обозрения. “Прекрасная Америка” – гигантский парк развлечений. Скоро стали различимы причудливые ажурные конструкции аттракционов, похожие на огромные скелеты ископаемых чудищ.
Рикки и Джейсон обожали этот городок. Целых десять лет я вывозила их сюда каждое лето. Поначалу подыскивала развлечения поспокойнее: рельсы, по которым неспешно катятся разрисованные вагончики, карусели с лошадками и собачками. Потом пришло время лобовых столкновений на автодроме, дикого визга на русских горках и прочих экстремальных удовольствий.
В последние годы Рикки и Джейсон предпочитали отрываться в компании сверстников, и мое участие свелось к роли извозчика. Разумеется, приятели моих детей тоже не сироты. Но их матери заняты на работе, или у них нет машины, а если есть, то слишком маленькая, не хватает мест и ремней безопасности. А может, не находится времени или желания отвечать за орду чужих детей и так далее и тому подобное.
Что же касается отцов, то главы семейств, тянущие домашний воз наравне с женами, до сей поры встречались мне только на журнальных страницах. В наших краях такие не водятся. Во всяком случае, ни один не пожелал сесть за руль и отвезти детей в “Прекрасную Америку”. Так что я загружала в свой фургон всю компанию, а на месте раскладывала в тенечке шезлонг и наслаждалась покоем в обществе книги и пачки сигарет.
Фрэнклин присоединился к нам лишь однажды, пристыженный рекламным роликом. Телевизионный папочка самоотверженно жертвовал воскресной партией в гольф и трансляцией футбольного матча, чтобы свозить семейство в “Прекрасную Америку”, чем несказанно всех осчастливил.
Наши дети были слишком малы и не понимали, что к чему в рекламе и в жизни. После первого же круга в фанерном самолете Фрэнклина затошнило. Он отполз на скамейку под деревьями и объявил, что ровно через час уберется из этого проклятого места с нами или без нас. После чего мы носились как угорелые, пытаясь впихнуть в этот несчастный час как можно больше удовольствий.
Вот они, сияющие огнями гигантские буквы над входом: “Добро пожаловать в Прекрасную Америку”. Разноцветное великолепие, подпорченное черными оспинами перегоревших лампочек. Надо же, никогда прежде не замечала эти уродливые язвочки.
Я прибавила газу и пронеслась мимо. Рикки получила права, и отныне мне незачем сюда приезжать. Вот и еще один кусок моей жизни засох и отпал, словно лоскут линяющей кожи. Чем заменю его? Растет ли под этой старой кожей новая, или, облиняв, я останусь ободранной, голой и беззащитной?
Молчание давило на плечи, туманило мозги. Я ссутулилась, от неудобной позы заныли руки. Вдруг поймала себя на том, что голова безвольно мотается то вправо, то влево, как у тряпичной куклы, а щеки и ярусы подбородков весело подпрыгивают на каждой выбоине. Так и заснуть недолго! Я встряхнулась и нашарила панель автомагнитолы.
Это устройство в машине Фрэнклина оказалось до того навороченным, что я никак не могла включить его. Наконец, по чистой случайности, нашарила нужную кнопку, и по мозгам мощной волной ударил агрессивный, шершавый панк. Фрэнклин вскинулся как ужаленный, прикрутил громкость. Напоследок угостил меня взглядом, полным раздражения, после чего снова отвернулся к окну.
– Почему я всегда во всем виновата? – обратилась я к его спине. – Это не моя машина, не моя кассета и не моя громкость.
Я вытянула кассету и с недоумением прочла наклейку: “Рамонес”. Всю жизнь Фрэнклин слушал Жан-Пьера Рампаля с его барочной флейтой, прилизанный коммерческий джаз, струнные концерты, баллады Саймона и Гарфункеля. Откуда взялись эти панки “Рамонес”?
Я зацепила зубами магнитную ленту и рванула на себя. Пленка спуталась безобразным узлом. Я с удовлетворением швырнула кассету под ноги и пнула под сиденье, где скучали забытые пончики. Внутренности взбунтовались, требуя допинга. Черт с ним, с целлофаном! Выхватила пакет, разодрала упаковку и закинула пончик в рот, словно таблетку нитроглицерина. Прикончив все, что было в пакете, слегка пришла в себя, уже спокойно включила радио и поймала программу психотерапевта Джин Уайт. Она неизменно составляла мне компанию, когда я отвозила детей в воскресную школу.
“Мне не приходилось встречать мужчин, читающих любовные романы”, – снисходительно обронила Джин. Порой ее тянуло поучать своих собеседников, независимо от возраста и личных заслуг.
“О, вы заблуждаетесь. – Негромкий голос ее гостьи звучал мягко и примирительно. – Просто они не попадались вам на глаза с книжкой в руках. А вот несколько моих поклонниц заставали своих мужей с моими романами. Они глотали страницу за страницей”.
“Давайте лучше поговорим о сексе”, – нетерпеливо перебила Джин.
“Предпочитаю говорить о любви”.
“Так разъясните нашим слушателям разницу между тем и другим”.
“Секс-это гениталии и половые акты. Как раз об этом пишут Мастерс и Джонсон. Физиологические ощущения, позы...”
– Что за чушь! – с отвращением буркнул Фрэнклин.
“... Психология сексуальных переживаний препарируется под микроскопом, в мельчайших подробностях. Читаешь какого-нибудь новомодного прозаика и голову ломаешь: что это – история любви или медицинский справочник? Меня же попросту клонит в сон от нудных детальных описаний, кто там кого и каким именно способом”.
Фрэнклин передернулся, но смолчал.
“А что такое любовь? – вдохновенно журчала романистка. – Это и возвышенная тоска, и влечение, мечта и надежда. Это огонь, вспыхивающий в сердце женщины, когда она встречает его, единственного. Если же он недоступен, если соединиться невозможно, пламя становится разрушительным и пожирает ее. Ее мысли, чувства захвачены только им. Всегда и везде: у мойки с грязной посудой, за стиркой детских футболок. Она вся погружена в свою страсть и не в силах этому противостоять. Вот что такое любовь! Именно об этом я пишу, и моя задача – создать что-то вроде электрического поля, объединяющего героя и героиню, чтобы читатель, угодив в него, уже не мог оторваться от книги до счастливой развязки”.
– Да что это за бред? – не вытерпел Фрэнклин.
– Интервью.
– Черт, я не о том!
– Тогда о чем? Почему ты никогда ничего не скажешь прямо?
Вопрос вырвался сам собой. Лишь спустя секунду я сообразила, что в точности повторила слова Мака. Мак... Меня окатило жаром.
– Нашла бы лучше какую-нибудь музыкальную станцию.
– Мне нравятся ток-шоу.
– С каких это пор?
– Сколько помню себя.
– Что-то не замечал раньше, чтобы ты слушала подобную болтовню.
– Просто я всегда выключаю радио, едва ты возникаешь на пороге кухни. Знаю ведь, что терпеть их не можешь.
– Так какого черта не выключишь теперь?
– Я веду машину. А ты все эти годы внушал мне, что выбирать станцию – право водителя. Поскольку сегодня ты впервые угодил на пассажирское место, до сих пор мне приходилось слушать твою музыку, твой футбол, твой бейсбол, твои биржевые сводки и твои выпуски новостей.
– Не думал, что это такая жертва.
– Настоящая мука. Но ты убедил меня, что именно так и никак иначе настоящие муж и жена должны вести себя в машине. И раз ты сам придумал эти правила, изволь подчиняться.
Неизвестная романистка, которую мне с таким трудом удалось отстоять, продолжала:
“Заметьте, в большинстве мои читатели как будто довольны своей сексуальной жизнью. Секса у них предостаточно, а вот любви не хватает катастрофически. И в моих романах они ищут именно любовь, потому и читают их. Они видят в героине задатки притягательной и цельной личности, понимают и разделяют ее потребность быть любимой, желанной. Слава богу, сейчас я могу вывести на страницы романа женщину куда более сильную и яркую, чем, скажем, пять лет назад. Многие до сих пор считают, что героиня любовной истории должна быть хрупкой и безвольной игрушкой в руках судьбы. Нет!
Современная героиня – это прежде всего личность, незаурядная, независимая...”
– Идиотка, – сказал Фрэнклин. – Полный бред.
Разрядившись, он затих в оскорбленном молчании. А я без помех дослушала интервью. Программа окончилась как раз перед заправкой, где я собиралась долить бак и уточнить дорогу. Подрулив к колонке, я отстегнула ремень и стала выбираться наружу.
– Подержи пистолет сама, дешевле выйдет, – процедил сквозь зубы Фрэнклин, не сдвинувшись с места.
– Дешевле, только я вся пропахну бензином, а потом буду грязными руками обнимать детей. Так что как хочешь, а я иду в магазин, куплю карту.
– На кой черт тебе сдалась карта? Мы же сто лет ездим по этой дороге.
– Ага, и всякий раз плутаем, – холодно бросила я через плечо.
Я зашла в туалет, потом купила и на месте сжевала “Сникерс”, залив его стаканом отвратного кофе. До лагеря еще двадцать пять километров. Купила в сувенирной лавке совершенно немыслимую вещь – пару громадных, белых с черными точками, игральных костей на тесемочке. Вернувшись в машину, подвесила побрякушку к заднему стеклу. Фрэнклин продолжал разыгрывать оскорбленного и до возражений не снизошел.
Я напрасно тревожилась, что он узурпирует руль. Грызя колпачок золотого “Паркера”, он штудировал газеты. Вдруг парень с бензоколонки застанет невозможную картину – женщина рулит, а мужчина скучает рядом. А так все понятно: мужчина загружен важной работой и поэтому доверил руль женщине. Я-то знала, что Фрэнклин не может читать на ходу – его тут же начинает тошнить. Он имитировал деятельность ровно до тех пор, пока мы не выехали с автозаправки.
Наконец тягостный путь остался позади. Я свернула на разбитую грунтовую дорогу к лагерю и пристроилась в хвост бесконечной очереди таких же родительских автомобилей. Цепочка машин еле-еле ползла по колдобинам, нетерпеливо сигналя.
– Ты не забыл, какие у нас с тобой планы на завтрашний вечер?
Фрэнклин помусолил ноготь большого пальца и нехотя буркнул:
– Не могу.
– Ты обещал.
Он посмотрел на меня:
– Да ты мне уже плешь проела! Сколько раз повторять, сейчас я занят. Дойдет до тебя когда-нибудь или нет? Я и сюда-то непонятно за каким чертом приперся!
Мой гнев оказался не таким шумным, но столь же неистовым:
– Проведать. Наших. Детей. – И прибавила уже спокойнее: – Если ты отказываешься идти к доктору Мэйз, я сейчас же говорю детям, что подаю на развод.
– Развод?..
– И в самом деле подам, если наплюешь на наш уговор. Не сомневайся.
Он подался ко мне, насколько позволял ремень безопасности:
– Ну и что ты после этого за мать?!
Я тоже всем корпусом развернулась к нему, втайне содрогнувшись от страха, что кофейный аромат не заглушает запаха шоколада:
– Ответь лучше, что ты за отец!
– Господи, Барбара, неделей раньше, неделей позже... Какая разница? Дети так счастливы в лагере, а ты вздумала испортить им каникулы. Ну почему тебе так хочется отравить нам всем жизнь?
Осторожно маневрируя среди машин, я выплевывала свою ярость в негромких выкриках:
– Нет, Фрэнклин! Это ты нарушаешь слово, ты отказываешься пойти к семейному консультанту. А чувством вины должна маяться я?
Кое-как воткнув машину на свободное место, я вырвала ключ из зажигания и спросила, не поворачивая головы:
– Так пойдешь? Или я говорю детям, что между нами все кончено.
– Барбара, я не узнаю тебя.
– Может, ты никогда и не знал меня. Может, я перестала быть собой, когда вышла за тебя замуж.
– Вот как? Кем же ты тогда была все эти семнадцать... нет, восемнадцать лет?
– Кем ты хотел меня видеть. Кем обязана была стать, как мне тогда казалось. Идеальной женой, идеальной матерью, идеальной машиной для вытирания пыли. Я думала, что в этом и состоит долг замужней женщины...
– Так и есть. – Фрэнклин снова подался ко мне, его голос теперь окрасился вкрадчивыми нотками: – Послушай, я вовсе не считаю домашний труд пустяком. Это серьезная работа, такая же, как и все прочие. Но ты сама ее выбрала. Ты ведь только об этом и мечтала – иметь семью, детей, вести дом. Или забыла?
– Нет... – Я растерялась.
– Так за что ты меня проклинаешь? Я всего лишь помог тебе осуществить твои мечты.
– Но послушай, ты же все перевернул с ног на голову...
Он вылез из машины. Сразу за стоянкой в толпе детей подскакивали от нетерпения и отчаянно махали руками Рикки и Джейсон. Оба едва не перепрыгивали через веревочное ограждение, за которое им запрещено было выходить.
– Так пойдешь со мной к доктору Мэйз? Или сказать детям, что мы расстаемся?
– Пойду. Может, хоть она сумеет вправить тебе мозги. Потому что мне это точно не удастся.
Фрэнклин захлопнул дверцу и зашагал прочь от меня, к толпе детей. С каждым шагом он разворачивал плечи и двигался все свободнее – будто сбрасывал тяжесть. Дети прорвались через ограждение и повисли на отце. Я сглотнула слезы.
* * *
Хрипя и задыхаясь, я вскарабкалась на крыльцо викторианского особняка, выкрашенного в жизнерадостный васильковый цвет. Какие-то жалкие пять ступенек, а я чуть богу душу не отдала. Дверь открыла вылитая провинциальная учительница – проволочная оправа, мудрый прищур, задушевная улыбка.
– Мистер и миссис Аверс? – Она встретила нас как давних знакомых, не смущаясь нашим мрачным молчанием. – Милости прошу, я доктор Мэйз. Входите же, входите.
Я робко переступила через порог. Фрэнклин, обычно вышагивающий на корпус впереди меня, на этот раз плелся сзади. Гостеприимная хозяйка тугим мячиком покатилась через захламленную прихожую, прокладывая нам путь в завалах разномастной обуви.
Следуя за ней, я взглядом выхватывала из живописного хаоса то одинокую стоптанную балетную туфельку из трогательно-розового атласа, то громадные армейские ботинки в нашлепках рыжей грязи. Из-за трюмо боязливо выглядывали тапочки-зайчики с мохнатыми ушами, в углу стояли ковбойские сапоги с лихо задранными носами.
Тесная сумрачная прихожая внезапно вывела в просторный холл, обшитый резными дубовыми панелями. На самом парадном месте высилась скульптура, отдаленно напоминающая жирафа. Нечто выгнутое, скрученное и свинченное из железных прутов, проволоки и обрезков кровельной жести, в шее угадывался хромированный бампер кадиллака. Со скульптуры беспорядочно свисали пляжные полотенца, футболки, безразмерный джемпер, шляпы, шали, шарфы. На одном из крюков болтался шлем с эмблемой “Чикагских медведей”, на втором криво торчал лоснящийся от старости цилиндр с помятыми полями.
Пахло горячим тестом и пряностями, апельсиновой цедрой и воском для полировки мебели. Я вдыхала ароматы дома моей мечты. Вот он, дом, где есть все, что нужно для счастья, – мама, папа, дети, и все безумно любят друг друга и живут долго-долго. Вожделенная и несбыточная мечта сироты.
Наконец мы оказались в уютном кабинете с книжными стеллажами от пола до потолка. Полки прогибались под двойными рядами книг.
Судя по измочаленным корешкам, все это богатство служило не для декора, а действительно использовалось по прямому назначению. Исключение составляла одна опрятная полка прямо за докторским столом, плотно уставленная нарядными новенькими книжками. Ее разгораживали на три части картонки, подписанные фломастером: “Это ее”, “Это его”, “Это наши общие”.
– Не подозревала, что вы еще и писательница, – недоуменно пробормотала я. Почему Кэтлин это утаила? Она выложила мне всю подноготную доктора. - Ваш муж тоже писатель?
Боюсь, даже профан мог догадаться, что таилось за моим светским любопытством. Тревога.
А вы-то сами счастливы в браке, доктор? Под силу вам разобраться, что я делаю не так?
Но миссис Мэйз скрыла свою проницательность.
– Ну, писатели – это слишком сильно сказано!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37