А вас с ними.
Уильям выразил живейшую готовность идти знакомиться.
Роль отца пяти дочерей на выданье — страшная роль. Ни о чем другом, кроме как о женихах для них, майор думать был не в состоянии. Это правило действовало не только в Старом Свете, в Европе, но и в Новом, на Американском континенте.
Таким образом, легко понять, почему в доме майора Планта поднялся переполох, когда туда вошел капитан Кидд.
Майор жил не так богато, как губернатор, на одно колониальное жалованье разгуляться было трудно, несмотря на то что жизнь на островах Карибского архипелага была баснословно дешева. Основные траты, как легко себе представить, совершались по поводу девичьих туалетов.
Странно устроены женщины. В каком бы медвежьем углу им ни довелось жить, они почему-то всегда отлично осведомлены о том, как изволит одеваться ее величество королева, и требуют, чтобы их одели примерно так же. Невзирая на то, каковы доходы отца или мужа.
Причем отцу труднее.
Жене отказать легче, чем дочери.
Так, по крайней мере, думал майор, провожая капитана в гостиную.
Уильям Кидд уселся в кресло подле небольшого наборного столика на высоких тонких ножках, ножны своей длинной шпаги поставил между коленями, обе ладони положил на рукоять. Надушенные перчатки бросил на край стола. Именно так вели себя джентльмены, которых приходилось ему видеть. Майору не понравился этот жест с перчатками (по его представлениям, им было место на колене или за поясом), но он промолчал.
Рослая, статная негритянка в цветастом облегающем платье внесла поднос, на котором стоял кувшинчик синего стекла и две рюмки.
— Это местный ром, мистер Кидд. Весьма недурен.
Майор аккуратно разлил золотистый напиток. Выпили.
Во рту Кидда еще полыхало горючее облако, когда хозяин уже открыл парад невест.
— Изволите ли видеть, я вдовец, но женским обществом более чем не обделен.
Уильям утер слезы пахучей перчаткой капитана Лича.
— Что вы говорите?
— Моя дочь Джуди!
Не без усилия, преодолевая застилающий эффект текущих слез, Кидд рассмотрел девицу, появившуюся из левой двери.
Даже привстал, насколько позволял стол.
Девица была одета хорошо. Она хорошо двигалась. Она умело, даже изящно пользовалась веером. Книксен в ее исполнении был безупречен.
У нее имелся всего лишь один недостаток — слишком похожа на отца.
Опущенные уголки глаз, крупноватый нос, чуть дегенеративная линия подбородка.
Пока Уильям составлял в уме фразу, призванную продемонстрировать одновременно его воспитанность и восторг по поводу нового изящного знакомства, майор успел снова наполнить его рюмку.
Вторая рюмка оказалась не менее одухотворяющей, чем первая. Нет, не менее.
И тут прозвучало:
— Моя дочь Анабель.
Снова слезы, снова попытка привстать.
Анабель походила на свою сестру не меньше, чем на своего отца. Глаза, нос, подбородок.
Уильяму пришлось срочно переделывать приветственную фразу с учетом того, что придется обращаться не к одной девушке, а к двум.
Чтобы работа шла веселее, майор снова подлил ему в синюю рюмку.
— Моя дочь Элизабет.
Третье издание Джуди. Подбородок, нос, глаза. Интересно, в честь чего ее так назвали. Наверное, в честь города, в котором она изволит проживать?
Приветственная фраза начала разрастаться до размеров спича, и не то чтобы капитану приспичило его произносить, просто ему неудобным казалось пребывать в полном молчании и никак не реагировать на появление все новых и новых Девушек. Девушек с глазами, носами и подбородками.
— Моя дочь Арабелла.
Тут уж Уильям заволновался. Дело оборачивалось какой-то пугающей стороной. Ему показалось, что майор Плант рожал своих дочерей без всякого участия какой бы то ни было женщины, до такой степени это были его дочери.
— Моя дочь Мэри.
Появление самой молоденькой слегка разбавило ужас, охвативший капитана. В ней было хоть что-то свое, отличающее от сестер. А именно большая бородавка на виске.
Кидд вздохнул с облегчением и выпил.
Его можно было понять.
— А ведь и правда, — усмехнулся полковник.
На пятый день бесплодного патрулирования решено было сделать «привал», благо место было удобное — южная оконечность острова Сан-Хуан. Формально эта территория принадлежала Испании, но с этим обстоятельством мало кто считался. В укромных бухтах вдоль западного берега острова любили устраивать свои стоянки разного рода джентльмены удачи. Индейские племена, населявшие эти места, были невоинственны, немногочисленны и абсолютно равнодушны к тому, подданными какой короны они считаются.
Когда эскадра полковника Маллина вошла в одну из таких бухт, то застала там следы недавней человеческой деятельности. Несколько хижин, крытых пальмовыми листьями, и коптильню с еще тлевшими внутри углями.
И ни одной живой души.
— Буканьеры, — сказал полковник. И он был прав. Это были именно они. — Трое или четверо, — добавил полковник и снова попал в точку.
Буканьер, если смотреть на вещи непредвзято, — это промежуточная стадия между обыкновенным поселенцем и пиратом. Эти люди никому не подчинялись, селились в труднопроходимых местах, подальше от цивилизации и властей, промышляли охоотой, выделкой шкур и копчением мяса в специально устроенных коптильнях. Податей они не платили, о своем прошлом рассказывать не любили и при всяком удобном случае готовы были пополнить ряды Берегового братства.
— Устроим облаву? — поинтересовался один из офицеров.
Полковник отрицательно покачал головой:
— То, что они не захотели с нами увидеться, не значит, что у нас есть основание их повесить.
И моряки занялись тем, чем они обычно занимаются, пристав к берегу.
Отыскали свежую питьевую воду и заполнили ею бочки. Постарались настрелять дичи. Но усилиями буканьеров дичь была основательно распугана, так что большого запаса сделать не удалось, но для хорошего ужина ее хватило.
«Столы», два запасных паруса, «накрыли» на берегу. На четырех кострах зажарили десяток поросят. Горы фруктов разнообразили меню. Разумеется, никакого спиртного.
Часть команды осталась ночевать на берегу, очень хотелось расправить члены после многодневного сидения в душных, тесных кубриках.
Кидд решил, что капитану негоже бросать свой корабль даже на одну ночь.
Когда он забрался на борт, на берегу, словно призраки, едва светились дотлевающие кострища, нестройные голоса пытались спеть что-то подходящее к случаю. Видимо, запрет на спиртное не был выполнен исчерпывающе.
С нарушением полковничьего приказа Кидд столкнулся и на своем корабле. В большой каюте. За столом сидели Каллифорд, Берджесс и Мэй. Перед ними стояла пузатая бутылка и три оловянных стакана.
Билли им прислуживал.
Появление капитана явилось для них неожиданностью. Они были уверены, что такой сухопутный человек, как он, не упустит возможности переночевать на твердой земле. Кроме того, они прекрасно были осведомлены о приказе по эскадре — ни капли горячительного до возвращения из похода.
Уильям знал, что они знают.
Надо было что-то предпринять.
Надо было их всех наказать. Он был обязан их наказать! Или он не капитан!
Но он не представлял себе, как именно это можно сделать. С чего хотя бы начать.
Да и захотят ли они подчиниться ему. Вон, даже собственный камердинер им старательно прислуживает, чувствует, кто тут настоящие хозяева.
Но оставить все это без внимания нельзя.
Нарушители молча ждали, какое решение примет их капитан. И чем дольше он молчал, тем туже затягивался узел ситуации.
Наконец Кидд сделал шаг. Потом второй. Приблизился к столу и сел напротив Каллифорда.
Тот молчал, едва заметно ухмыляясь и покручивая черными от табака пальцами горлышко бутылки.
Тут Кидд взял еще одну паузу. Но короткую.
— Билли, — сказал он предельно миролюбивым тоном, — принеси стакан.
Стакан мгновенно явился.
Каллифорд молча перевернул бутылку горлышком вниз. Она была пуста.
— Билли, принеси бутылку.
Тот попытался сказать, что, в общем-то, не велено, командиром эскадры не велено, но смешался и бросился выполнять приказание.
— Наполни стаканы, Билли.
Офицеры молча ожидали, что же будет дальше. Они еще не знали, что их капитан принял очень сильное и очень глупое решение.
Он решил перепить их и таким образом поставить на место. Трудно сказать, почему он решил, что это у него получится. Давешнее приключение в доме майора Планта должно было навести его на мысль, что он не слишком силен по этой части.
Не навело.
Первый стакан был выпит в полнейшем молчании.
Тяжелый ямайский ром темным пламенем заполыхал в животе капитана Кидда.
Второй стакан он выпил с саркастической усмешкой на губах. Но тоже безмолвно.
Офицеры следовали его примеру. Им очень любопытно было узнать, чем все это закончится. Может быть, они рассчитывали на повторение сеанса болтливости и надеялись, что в этот раз капитан проговорится до конца.
Если ему, конечно, есть о чем проговариваться.
После третьего стакана был задан первый вопрос:
— Кто я такой, джентльмены?
— В каком смысле, сэр?
— Нет, вы скажите, кто я такой, дьявол вас всех побери?!
Офицеры переглянулись.
Их подмывало, Берджесса в особенности, сказать всю правду, но они предпочли обычное:
— Вы капитан, сэр.
— Билли, наливай еще.
Выпит был и четвертый стакан.
— Так, значит, вы признаете меня своим капитаном?
Пожатие плеч, кривые ухмылки в сторону.
— Признаем, конечно.
— Значит, вы должны выполнять все мои приказания?
Каллифорд, самый сосредоточенный из всех, кивнул:
— Все, любые и когда угодно. Вот вы приказали нам пить, и мы пьем, хотя этого не надо бы делать.
— Почему? — удивился Кидд. — Полковник не разрешает?
— Не разрешает, сэр.
— А я плевать хотел на полковника. Я здесь капитан! Я ил и кто?!
И началось яростное пение дифирамбов. Каллифорд, как самый хитрый, первым сообразил, что это настроение Кидда можно использовать.
Как именно, он пока не знал, но продолжал усиленно подливать масла славословий в огонь алкогольного тщеславия. Берджесс и Мэй помогали ему.
— Мы выполним любое ваше приказание, но не о мелочах ведь речь.
— Не понимаю.
— А что тут понимать! Настоящий капитан должен отдавать настоящие приказы.
— Я умею отдавать настоящие приказы!
Помощник ехидно развел длинными руками:
— Простите, сэр, не приходилось видеть.
— И слышать, — просипел штурман.
Кидд остолбенел от возмущения:
— Так вы что, считаете, что я не способен отдать настоящий приказ?!
— Нет, вы способны, но просто нам видеть не приходилось, как вы их отдаете.
Кидд тряхнул головой:
— Какой отдать приказ?
Офицеры в который уже раз переглянулись. И Каллифорд сказал негромким, равнодушным голосом:
— Отдайте, например, приказ завтра с рассветом выйти из гавани.
— Зачем?
— Как — зачем, а французы?! Мы атакуем их. Не полковник Маллин и не этот его «Повелитель морей». Капитан Кидд и его «Блаженный Уильям» — вот кто будет настоящим героем.
Взгляд Кидда загорелся.
— Я отдаю такой приказ!
— Надо позвать кого-нибудь.
— Зачем?
— Надо, чтобы все убедились, что это ваша воля, что именно вы герой, а не какой-то там полковник.
Все уже понявший Билли кинулся на нижнюю палубу и мгновенно привел боцмана и троих канониров, которые и стали свидетелями того, что приказ о тайном бегстве из эскадры полковника Маллина был отдал именно капитаном Киддом, а не кем-либо иным. Отдание приказа было тут же отмечено еще одним стаканом рома, и это было последнее великое дело, совершенное Уильямом в этот день.
Он со спокойной душой отправился спать.
Рассвет подал лишь первые признаки своего приближения, а якорь «Блаженного Уильяма» был уже поднят. По вантам поползли десятки матросов. Команды отдавались вполголоса. Никаких боцманских дудок и горнов.
Каллифорд (именно он распоряжался при спящем капитане) следил не столько за тем, как идет установка парусов, сколько за тем, что происходит на берегу и на «Саутгемптоне».
Там ничего не происходило. И чем дольше это продолжалось, тем отчетливее вырисовывались контуры успеха. Пока люди Маллина поднимут паруса, выдерут якоря из дна да, Господи, пока они глаза продерут, «Блаженный» уже выйдет из бухты.
В запасе у него будет не менее двух часов. За это время, при свежем утреннем бризе, можно будет уйти на безопасное расстояние.
Можно было бы тронуться с места ночью, но только в том случае, если бы бухта была хотя бы отчасти знакомой. В темноте слишком велик риск сесть на донный камень или горб отмели,
С каждой секундой уверенность Каллифорда в успешном завершении операции крепла.
На берегу, правда, оставалось около сотни его людей. Но что поделаешь, философски заключил Рваная Ноздря, люди — это то, чем чаще всего приходится жертвовать в жизни. Тем более сомнительно, чтобы полковник повесил их всех в наказание бежавшим. Это слишком даже для закоренелого строителя военных тюрем.
Берджесс сообщил, что все готово.
— Кладите руль к ветру. Будем потихоньку выбираться.
Смелость, с которой действовал Каллифорд, объяснялась еще и тем, что на случай неудачи у него было алиби. Все можно было свалить на этого полоумного Кидда. Приказ он отдавал при свидетелях.
Каллифорд снова подошел к фальшборту и стал вглядываться в очертания флагмана — до него было не более двух кабельтовых. Утренняя дымка быстро рассеивалась.
Кажется, они до сих пор ничего не заметили.
Нет, дьявол, заметили! Над бортом замелькали треуголки. Кто-то начал карабкаться на фок-мачту, в гнездо впередсмотрящего.
Не-ет, опоздали.
«Блаженный» уже набрал вполне ощутимый ход. Войдя в облако утреннего тумана, он громко хлопнул парусом, как бы прощаясь с товарищами по эскадре.
Неприятность для остающихся заключалась еще и в том, что сам полковник находился на берегу.
Пока он проснется, пока он доберется до «Саутгемптона», пока он…
Каллифорд самодовольно осклабился:
— Эй, там, на носу, воду смотреть!
Выход из бухты — две песчаные косы, густо поросшие наклоненными в сторону моря пальмами, — быстро приближался.
Юмор ситуации заключался в том, что в тот самый момент, когда «Блаженный Уильям» стремился покинуть бухту, кое-кто собирался в нее проникнуть.
Два десятка длинных индейских пирог, набитых французами до предела.
Вчерашние буканьеры, скрывшиеся при появлении английской эскадры, попали в лапы французского патруля. Дело в том, что в одной из соседних бухт укрывались от любопытных глаз два рейдера, плавающих под белолилейным флагом. Капитан Делез, взвесив все обстоятельства, решил, что у него есть шансы разгромить англичан.
Первое — фактор неожиданности. Судя по тому, что британцы высадились на берег и даже устроили пикник, никакого нападения ни с суши, ни с моря они не ждут.
Второе — если ударить сразу с двух сторон, это сведет на нет некоторое преимущество противника в численности.
В совокупности этих двух обстоятельств должно было хватить для победы.
Поскольку с моря невозможно подойти незамеченным, ставку надо сделать не на артиллерийскую дуэль, а на абордаж. Его легче всего провести с помощью пирог. Пока англичане будут продирать глаза и раздувать фитили своих пушек, пироги пересекут бухту и пришвартуются к обреченным английским посудинам.
А там уж начнется…
В общем, расчеты капитана Делеза следует признать верными. Все вышло бы так, как он задумал. Когда бы не одно обстоятельство.
Едва «Блаженный Уильям» вошел в самое узкое место между двумя отмелями, как оказался в самой гуще стремительно несущихся сквозь утренний туман пирог.
Французы оказались просто парализованы, когда увидели, что на них вываливается из воздушного молока черная громадина.
Человеку, который собирался застать кого-то врасплох, очень трудно перестроиться, если он обнаруживает, что сам стал жертвою неожиданного нападения.
С точки зрения французских солдат, «Блаженный» вел себя как дикий зверь. Он крушил, давил, ломал пополам оказавшиеся такими хрупкими пироги. Люди падали в воду с криками и стонами. Поскольку крики и стоны были произносимы на ненавистном в данный момент языке, англичане очень скоро сообразили, что происходит, и волей-неволей ввязались в совершенно не планировавшийся бой.
Выстрелы у выхода из бухты разбудили не только тех, кто оставался на кораблях, но и тех, кто еще блаженствовал на берегу. Человек, услышавший непонятные выстрелы, тянет руку к оружию.
Французы, засевшие в зарослях неподалеку от берега и ожидавшие только того момента, когда начнется атака пирог на корабли, растерялись.
Они не могли понять, что же все-таки там происходит, у входа в бухту. Неизвестность гасит боевой азарт. И без того было ясно, что драка предстоит жестокая, а теперь было непонятно, что и думать. Одно дело — резать спящих англичан, другое — нарваться на них, на бодрствующих и злых.
Капитан Делез находился на одной из пирог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Уильям выразил живейшую готовность идти знакомиться.
Роль отца пяти дочерей на выданье — страшная роль. Ни о чем другом, кроме как о женихах для них, майор думать был не в состоянии. Это правило действовало не только в Старом Свете, в Европе, но и в Новом, на Американском континенте.
Таким образом, легко понять, почему в доме майора Планта поднялся переполох, когда туда вошел капитан Кидд.
Майор жил не так богато, как губернатор, на одно колониальное жалованье разгуляться было трудно, несмотря на то что жизнь на островах Карибского архипелага была баснословно дешева. Основные траты, как легко себе представить, совершались по поводу девичьих туалетов.
Странно устроены женщины. В каком бы медвежьем углу им ни довелось жить, они почему-то всегда отлично осведомлены о том, как изволит одеваться ее величество королева, и требуют, чтобы их одели примерно так же. Невзирая на то, каковы доходы отца или мужа.
Причем отцу труднее.
Жене отказать легче, чем дочери.
Так, по крайней мере, думал майор, провожая капитана в гостиную.
Уильям Кидд уселся в кресло подле небольшого наборного столика на высоких тонких ножках, ножны своей длинной шпаги поставил между коленями, обе ладони положил на рукоять. Надушенные перчатки бросил на край стола. Именно так вели себя джентльмены, которых приходилось ему видеть. Майору не понравился этот жест с перчатками (по его представлениям, им было место на колене или за поясом), но он промолчал.
Рослая, статная негритянка в цветастом облегающем платье внесла поднос, на котором стоял кувшинчик синего стекла и две рюмки.
— Это местный ром, мистер Кидд. Весьма недурен.
Майор аккуратно разлил золотистый напиток. Выпили.
Во рту Кидда еще полыхало горючее облако, когда хозяин уже открыл парад невест.
— Изволите ли видеть, я вдовец, но женским обществом более чем не обделен.
Уильям утер слезы пахучей перчаткой капитана Лича.
— Что вы говорите?
— Моя дочь Джуди!
Не без усилия, преодолевая застилающий эффект текущих слез, Кидд рассмотрел девицу, появившуюся из левой двери.
Даже привстал, насколько позволял стол.
Девица была одета хорошо. Она хорошо двигалась. Она умело, даже изящно пользовалась веером. Книксен в ее исполнении был безупречен.
У нее имелся всего лишь один недостаток — слишком похожа на отца.
Опущенные уголки глаз, крупноватый нос, чуть дегенеративная линия подбородка.
Пока Уильям составлял в уме фразу, призванную продемонстрировать одновременно его воспитанность и восторг по поводу нового изящного знакомства, майор успел снова наполнить его рюмку.
Вторая рюмка оказалась не менее одухотворяющей, чем первая. Нет, не менее.
И тут прозвучало:
— Моя дочь Анабель.
Снова слезы, снова попытка привстать.
Анабель походила на свою сестру не меньше, чем на своего отца. Глаза, нос, подбородок.
Уильяму пришлось срочно переделывать приветственную фразу с учетом того, что придется обращаться не к одной девушке, а к двум.
Чтобы работа шла веселее, майор снова подлил ему в синюю рюмку.
— Моя дочь Элизабет.
Третье издание Джуди. Подбородок, нос, глаза. Интересно, в честь чего ее так назвали. Наверное, в честь города, в котором она изволит проживать?
Приветственная фраза начала разрастаться до размеров спича, и не то чтобы капитану приспичило его произносить, просто ему неудобным казалось пребывать в полном молчании и никак не реагировать на появление все новых и новых Девушек. Девушек с глазами, носами и подбородками.
— Моя дочь Арабелла.
Тут уж Уильям заволновался. Дело оборачивалось какой-то пугающей стороной. Ему показалось, что майор Плант рожал своих дочерей без всякого участия какой бы то ни было женщины, до такой степени это были его дочери.
— Моя дочь Мэри.
Появление самой молоденькой слегка разбавило ужас, охвативший капитана. В ней было хоть что-то свое, отличающее от сестер. А именно большая бородавка на виске.
Кидд вздохнул с облегчением и выпил.
Его можно было понять.
— А ведь и правда, — усмехнулся полковник.
На пятый день бесплодного патрулирования решено было сделать «привал», благо место было удобное — южная оконечность острова Сан-Хуан. Формально эта территория принадлежала Испании, но с этим обстоятельством мало кто считался. В укромных бухтах вдоль западного берега острова любили устраивать свои стоянки разного рода джентльмены удачи. Индейские племена, населявшие эти места, были невоинственны, немногочисленны и абсолютно равнодушны к тому, подданными какой короны они считаются.
Когда эскадра полковника Маллина вошла в одну из таких бухт, то застала там следы недавней человеческой деятельности. Несколько хижин, крытых пальмовыми листьями, и коптильню с еще тлевшими внутри углями.
И ни одной живой души.
— Буканьеры, — сказал полковник. И он был прав. Это были именно они. — Трое или четверо, — добавил полковник и снова попал в точку.
Буканьер, если смотреть на вещи непредвзято, — это промежуточная стадия между обыкновенным поселенцем и пиратом. Эти люди никому не подчинялись, селились в труднопроходимых местах, подальше от цивилизации и властей, промышляли охоотой, выделкой шкур и копчением мяса в специально устроенных коптильнях. Податей они не платили, о своем прошлом рассказывать не любили и при всяком удобном случае готовы были пополнить ряды Берегового братства.
— Устроим облаву? — поинтересовался один из офицеров.
Полковник отрицательно покачал головой:
— То, что они не захотели с нами увидеться, не значит, что у нас есть основание их повесить.
И моряки занялись тем, чем они обычно занимаются, пристав к берегу.
Отыскали свежую питьевую воду и заполнили ею бочки. Постарались настрелять дичи. Но усилиями буканьеров дичь была основательно распугана, так что большого запаса сделать не удалось, но для хорошего ужина ее хватило.
«Столы», два запасных паруса, «накрыли» на берегу. На четырех кострах зажарили десяток поросят. Горы фруктов разнообразили меню. Разумеется, никакого спиртного.
Часть команды осталась ночевать на берегу, очень хотелось расправить члены после многодневного сидения в душных, тесных кубриках.
Кидд решил, что капитану негоже бросать свой корабль даже на одну ночь.
Когда он забрался на борт, на берегу, словно призраки, едва светились дотлевающие кострища, нестройные голоса пытались спеть что-то подходящее к случаю. Видимо, запрет на спиртное не был выполнен исчерпывающе.
С нарушением полковничьего приказа Кидд столкнулся и на своем корабле. В большой каюте. За столом сидели Каллифорд, Берджесс и Мэй. Перед ними стояла пузатая бутылка и три оловянных стакана.
Билли им прислуживал.
Появление капитана явилось для них неожиданностью. Они были уверены, что такой сухопутный человек, как он, не упустит возможности переночевать на твердой земле. Кроме того, они прекрасно были осведомлены о приказе по эскадре — ни капли горячительного до возвращения из похода.
Уильям знал, что они знают.
Надо было что-то предпринять.
Надо было их всех наказать. Он был обязан их наказать! Или он не капитан!
Но он не представлял себе, как именно это можно сделать. С чего хотя бы начать.
Да и захотят ли они подчиниться ему. Вон, даже собственный камердинер им старательно прислуживает, чувствует, кто тут настоящие хозяева.
Но оставить все это без внимания нельзя.
Нарушители молча ждали, какое решение примет их капитан. И чем дольше он молчал, тем туже затягивался узел ситуации.
Наконец Кидд сделал шаг. Потом второй. Приблизился к столу и сел напротив Каллифорда.
Тот молчал, едва заметно ухмыляясь и покручивая черными от табака пальцами горлышко бутылки.
Тут Кидд взял еще одну паузу. Но короткую.
— Билли, — сказал он предельно миролюбивым тоном, — принеси стакан.
Стакан мгновенно явился.
Каллифорд молча перевернул бутылку горлышком вниз. Она была пуста.
— Билли, принеси бутылку.
Тот попытался сказать, что, в общем-то, не велено, командиром эскадры не велено, но смешался и бросился выполнять приказание.
— Наполни стаканы, Билли.
Офицеры молча ожидали, что же будет дальше. Они еще не знали, что их капитан принял очень сильное и очень глупое решение.
Он решил перепить их и таким образом поставить на место. Трудно сказать, почему он решил, что это у него получится. Давешнее приключение в доме майора Планта должно было навести его на мысль, что он не слишком силен по этой части.
Не навело.
Первый стакан был выпит в полнейшем молчании.
Тяжелый ямайский ром темным пламенем заполыхал в животе капитана Кидда.
Второй стакан он выпил с саркастической усмешкой на губах. Но тоже безмолвно.
Офицеры следовали его примеру. Им очень любопытно было узнать, чем все это закончится. Может быть, они рассчитывали на повторение сеанса болтливости и надеялись, что в этот раз капитан проговорится до конца.
Если ему, конечно, есть о чем проговариваться.
После третьего стакана был задан первый вопрос:
— Кто я такой, джентльмены?
— В каком смысле, сэр?
— Нет, вы скажите, кто я такой, дьявол вас всех побери?!
Офицеры переглянулись.
Их подмывало, Берджесса в особенности, сказать всю правду, но они предпочли обычное:
— Вы капитан, сэр.
— Билли, наливай еще.
Выпит был и четвертый стакан.
— Так, значит, вы признаете меня своим капитаном?
Пожатие плеч, кривые ухмылки в сторону.
— Признаем, конечно.
— Значит, вы должны выполнять все мои приказания?
Каллифорд, самый сосредоточенный из всех, кивнул:
— Все, любые и когда угодно. Вот вы приказали нам пить, и мы пьем, хотя этого не надо бы делать.
— Почему? — удивился Кидд. — Полковник не разрешает?
— Не разрешает, сэр.
— А я плевать хотел на полковника. Я здесь капитан! Я ил и кто?!
И началось яростное пение дифирамбов. Каллифорд, как самый хитрый, первым сообразил, что это настроение Кидда можно использовать.
Как именно, он пока не знал, но продолжал усиленно подливать масла славословий в огонь алкогольного тщеславия. Берджесс и Мэй помогали ему.
— Мы выполним любое ваше приказание, но не о мелочах ведь речь.
— Не понимаю.
— А что тут понимать! Настоящий капитан должен отдавать настоящие приказы.
— Я умею отдавать настоящие приказы!
Помощник ехидно развел длинными руками:
— Простите, сэр, не приходилось видеть.
— И слышать, — просипел штурман.
Кидд остолбенел от возмущения:
— Так вы что, считаете, что я не способен отдать настоящий приказ?!
— Нет, вы способны, но просто нам видеть не приходилось, как вы их отдаете.
Кидд тряхнул головой:
— Какой отдать приказ?
Офицеры в который уже раз переглянулись. И Каллифорд сказал негромким, равнодушным голосом:
— Отдайте, например, приказ завтра с рассветом выйти из гавани.
— Зачем?
— Как — зачем, а французы?! Мы атакуем их. Не полковник Маллин и не этот его «Повелитель морей». Капитан Кидд и его «Блаженный Уильям» — вот кто будет настоящим героем.
Взгляд Кидда загорелся.
— Я отдаю такой приказ!
— Надо позвать кого-нибудь.
— Зачем?
— Надо, чтобы все убедились, что это ваша воля, что именно вы герой, а не какой-то там полковник.
Все уже понявший Билли кинулся на нижнюю палубу и мгновенно привел боцмана и троих канониров, которые и стали свидетелями того, что приказ о тайном бегстве из эскадры полковника Маллина был отдал именно капитаном Киддом, а не кем-либо иным. Отдание приказа было тут же отмечено еще одним стаканом рома, и это было последнее великое дело, совершенное Уильямом в этот день.
Он со спокойной душой отправился спать.
Рассвет подал лишь первые признаки своего приближения, а якорь «Блаженного Уильяма» был уже поднят. По вантам поползли десятки матросов. Команды отдавались вполголоса. Никаких боцманских дудок и горнов.
Каллифорд (именно он распоряжался при спящем капитане) следил не столько за тем, как идет установка парусов, сколько за тем, что происходит на берегу и на «Саутгемптоне».
Там ничего не происходило. И чем дольше это продолжалось, тем отчетливее вырисовывались контуры успеха. Пока люди Маллина поднимут паруса, выдерут якоря из дна да, Господи, пока они глаза продерут, «Блаженный» уже выйдет из бухты.
В запасе у него будет не менее двух часов. За это время, при свежем утреннем бризе, можно будет уйти на безопасное расстояние.
Можно было бы тронуться с места ночью, но только в том случае, если бы бухта была хотя бы отчасти знакомой. В темноте слишком велик риск сесть на донный камень или горб отмели,
С каждой секундой уверенность Каллифорда в успешном завершении операции крепла.
На берегу, правда, оставалось около сотни его людей. Но что поделаешь, философски заключил Рваная Ноздря, люди — это то, чем чаще всего приходится жертвовать в жизни. Тем более сомнительно, чтобы полковник повесил их всех в наказание бежавшим. Это слишком даже для закоренелого строителя военных тюрем.
Берджесс сообщил, что все готово.
— Кладите руль к ветру. Будем потихоньку выбираться.
Смелость, с которой действовал Каллифорд, объяснялась еще и тем, что на случай неудачи у него было алиби. Все можно было свалить на этого полоумного Кидда. Приказ он отдавал при свидетелях.
Каллифорд снова подошел к фальшборту и стал вглядываться в очертания флагмана — до него было не более двух кабельтовых. Утренняя дымка быстро рассеивалась.
Кажется, они до сих пор ничего не заметили.
Нет, дьявол, заметили! Над бортом замелькали треуголки. Кто-то начал карабкаться на фок-мачту, в гнездо впередсмотрящего.
Не-ет, опоздали.
«Блаженный» уже набрал вполне ощутимый ход. Войдя в облако утреннего тумана, он громко хлопнул парусом, как бы прощаясь с товарищами по эскадре.
Неприятность для остающихся заключалась еще и в том, что сам полковник находился на берегу.
Пока он проснется, пока он доберется до «Саутгемптона», пока он…
Каллифорд самодовольно осклабился:
— Эй, там, на носу, воду смотреть!
Выход из бухты — две песчаные косы, густо поросшие наклоненными в сторону моря пальмами, — быстро приближался.
Юмор ситуации заключался в том, что в тот самый момент, когда «Блаженный Уильям» стремился покинуть бухту, кое-кто собирался в нее проникнуть.
Два десятка длинных индейских пирог, набитых французами до предела.
Вчерашние буканьеры, скрывшиеся при появлении английской эскадры, попали в лапы французского патруля. Дело в том, что в одной из соседних бухт укрывались от любопытных глаз два рейдера, плавающих под белолилейным флагом. Капитан Делез, взвесив все обстоятельства, решил, что у него есть шансы разгромить англичан.
Первое — фактор неожиданности. Судя по тому, что британцы высадились на берег и даже устроили пикник, никакого нападения ни с суши, ни с моря они не ждут.
Второе — если ударить сразу с двух сторон, это сведет на нет некоторое преимущество противника в численности.
В совокупности этих двух обстоятельств должно было хватить для победы.
Поскольку с моря невозможно подойти незамеченным, ставку надо сделать не на артиллерийскую дуэль, а на абордаж. Его легче всего провести с помощью пирог. Пока англичане будут продирать глаза и раздувать фитили своих пушек, пироги пересекут бухту и пришвартуются к обреченным английским посудинам.
А там уж начнется…
В общем, расчеты капитана Делеза следует признать верными. Все вышло бы так, как он задумал. Когда бы не одно обстоятельство.
Едва «Блаженный Уильям» вошел в самое узкое место между двумя отмелями, как оказался в самой гуще стремительно несущихся сквозь утренний туман пирог.
Французы оказались просто парализованы, когда увидели, что на них вываливается из воздушного молока черная громадина.
Человеку, который собирался застать кого-то врасплох, очень трудно перестроиться, если он обнаруживает, что сам стал жертвою неожиданного нападения.
С точки зрения французских солдат, «Блаженный» вел себя как дикий зверь. Он крушил, давил, ломал пополам оказавшиеся такими хрупкими пироги. Люди падали в воду с криками и стонами. Поскольку крики и стоны были произносимы на ненавистном в данный момент языке, англичане очень скоро сообразили, что происходит, и волей-неволей ввязались в совершенно не планировавшийся бой.
Выстрелы у выхода из бухты разбудили не только тех, кто оставался на кораблях, но и тех, кто еще блаженствовал на берегу. Человек, услышавший непонятные выстрелы, тянет руку к оружию.
Французы, засевшие в зарослях неподалеку от берега и ожидавшие только того момента, когда начнется атака пирог на корабли, растерялись.
Они не могли понять, что же все-таки там происходит, у входа в бухту. Неизвестность гасит боевой азарт. И без того было ясно, что драка предстоит жестокая, а теперь было непонятно, что и думать. Одно дело — резать спящих англичан, другое — нарваться на них, на бодрствующих и злых.
Капитан Делез находился на одной из пирог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38