Оказывается, с финансовой точки зрения, не так уж плохо появиться на свет незаконнорожденным, если у отца водятся деньжата, — тогда почти неизбежно человек получает за это солидную компенсацию. И вот Игнасио, имея приличный доход, естественно, остался жить в Лондоне, Мекке эстетов. Вообще-то у него не было никакой необходимости работать декоратором. И если он этим занимался и даже имел на своем счету не один испорченный дом, то лишь из желания не отстать от других и продвинуться по общественной лестнице. В деньгах же он в общем-то не нуждался.
Энси не составило никакого труда уговорить его насчет Ривзов, условившись по-братски, из расчета «гонорар пополам»…
— Игги просто душенька, — заявил Энси глубоко равнодушному к этой проблеме окружающему миру.
Следующим шагом было завоевание миссис Ривз.
Тут мы сделаем небольшую передышку и полюбуемся упорством и тактом мистера Энселма Хоукснитча. Он не только водил миссис Ривз по квартирам, закуткам и студиям, принадлежащим бесчисленному множеству молодых джентльменов с утонченным вкусом, чтобы развить у нее представление об интерьере, но еще и потащился в Мэрвуд в этом жутком, грохочущем метро, в окружении жутких личностей, которые наверняка никогда в жизни не слыхали об Андре Жиде, В девятитысячный раз Энси подумал о том, как было бы хорошо, если бы умерла какая-нибудь из его знакомых старых леди и оставила ему состояние. Стремительно шагая в своих мелких замшевых туфлях по дороге к пещере Ривзов, он вдруг понял, какой он бескорыстный благодетель. Надо же так трудиться, чтобы помочь Игги, у которого и без того куча денег. А Игги постарался бы так для Энси? Никогда. Слишком большой эгоист, дорогой мой. Но в том-то нынче и беда нашего времени: люди стали такими эгоистами, только у настоящих старых спиритов еще хватает порядочности и великодушия , чтобы, не жалея себя, помогать другим.
Вот какие благородные мысли теснились в голове Энси, когда он позвонил в дверь Ривзов.
Нет, это просто ужасно: сколько Энси ни старался, пропагандируя китайский чай, миссис Ривз все равно подала ему плебейский цейлонский, да к тому же без всяких птифуров.
— Право же, дорогая, это некультурно , — сурово отчитал ее Энси.
Миссис Ривз смиренно пообещала исправиться.
Энси был настолько выведен из равновесия, что ему пришлось несколько раз повторить про себя «сто двадцать пять», «сто двадцать пять», прежде чем войти в нужное настроение.
— Знаете, дорогая, — начал он, — последнее время я о вас столько думаю. Отчасти поэтому я и проделал весь этот ужасно неудобный путь и решил повидать вас, — оцените, дорогая, — я хочу поговорить с вами кое о чем, что уже много, много дней не выходит у меня из головы.
— Как это мило с вашей стороны, — сладкозвучно прощебетала миссис Ривз.
— Вы поразительно преуспели, дорогая, — льстиво начал Энси. — Право, поразительно. Самые разные Действительно Стоящие люди интересуются вами, говорят о том, какая вы очаровательная и как молодо выглядите. Только вчера я разговаривал о вас с герцогиней, и она сказала, что ей очень любопытно посмотреть на эту новую чаровницу, о которой все говорят. Так что видите, дорогая, какой вы имеете успех.
— Я уверена, что это чисто случайно, — сказала миссис Ривз, жеманно улыбаясь и краснея.
— Не говорите глупостей, дорогая. Вы сполна заслужили этот успех. Вы сами знаете, что это так… Но есть один пустяк, который меня тревожит и может серьезно осложнить все в будущем. По счастью, это легко исправимо.
— Что же это такое? — с трепетом спросила миссис Ривз.
Энси помедлил. Ясность ума не была отличительной особенностью его натуры, и хотя он в разное время придумал много разных доводов, способных незаметно продвинуть его к цели, сейчас в голове у него был полнейший сумбур.
— Так вот, дорогая, теперь, когда вы так блистательно преуспели, — издалека начал он, — я полагаю, вам захочется, чтоб у вас было все как надо. Живете вы, конечно, далековато — это ясно, и было бы, пожалуй, лучше снять дом в Мейфере, но, право же, нет никаких оснований , мешающих принимать здесь, хотя, конечно, герцогиню сюда не пригласишь, так что со временем вам все равно придется подумать о переезде. Конечно, дорогая, я ничего не могу сказать плохого по поводу вашей гостиной в ее нынешнем виде, но я знаю, что Игги мог бы сделать из нее игрушку, хотя, строго между нами, я считаю, что она отделана в прелестном стиле, но вы же знаете, каковы люди, дорогая, они хотят, чтобы все было изящно, шикарно, современно, а Игги сейчас в самой моде. Он сделал прелестную комнату для леди Блейдбоун — ее снимки были во всех газетах, — и я уверен, что Игги взялся бы декорировать вашу комнату тоже. Это была бы великолепная реклама для вас, дорогая, в дополнение к триумфу Берти, о котором вот-вот заговорят все газеты…
Если у мистера Хоукснитча царил туман в мыслях, то миссис Ривз была совершенно растерянна. Она никак не могла сообразить, куда клонит Энси. Между ними начался нескончаемый диалог, в ходе которого Энси до того распалился, что принялся визжать, пытаясь продать свою идею. Наконец кроткий, но бесхитростный ум миссис Ривз постиг основные факты. Она должна переделать свою гостиную в са-амом прелестном, изящном, шикарном, современном, последнем стиле и поручить это са-амому модному, известному, преуспевающему знатоку модерна сеньору Игнасио Самсону; это явится событием, которого жаждут все модные газеты и журналы, после чего гостиная Ривзов в Мэрвуде станет центром, куда будут стекаться все Сливки Общества, а вместе с ними в дом Ривзов войдет блаженство, слава и утонченность.
Миссис Ривз была обращена.
Оставалось преодолеть одно затруднение, притом совершенно нелепое: как заставить мистера Ривза заплатить за это волшебное превращение? Энси утверждал, что это будет легче легкого, стоит сказать мистеру Ривзу о поразительных преимуществах, которые откроются в результате переустройства. Миссис Ривз не была в этом уверена. Она заметила, что Джон уже заплатил немалые деньги за художественные ценности и музыкальные шедевры, которыми он не в состоянии насладиться, и что он без конца ворчит по этому поводу. А двести пятьдесят фунтов — очень большая сумма…
— Право же, дорогая, — сказал глубоко оскорбленный Энси, — я не понимаю, почему столько разговоров из-за таких мелочей. В конце концов у вас нет родовитой семьи, среди ваших родных нет гения вроде Питера или Игги, как же вы можете рассчитывать познакомиться со Сливками Общества без всяких затрат? Откуда узнают о вас, если вы не попадете в светскую хронику?
Миссис Ривз смиренно признала, что он прав, но она боится, что Джон может иначе на это посмотреть.
— Ну, вы должны убедить его, дорогая, — капризно сказал Энси. — Какого черта, на что же тогда существуют жены, если они не могут выудить у своих мужей денег для Энси?
— Но как? — патетически спросила миссис Ривз.
— Давайте свезем его к Игги, пусть он посмотрит дом, который Игги сверху донизу сам декорировал, — в «Будуаре» была целая подборка фотографий, — а потом вы должны внушить мистеру Ривзу, как важно, дорогая, чтобы ваши прелести и ваша красота имели настоящее обрамление. Конечно, мы с Игги — я буду помогать ему в этом — придумаем для вас что-нибудь шикарное и совершенно оригинальное. Это будет чудо из чудес, дорогая, вот увидите. Ну, оцените же хоть немного…
Вот как случилось, что ничего не подозревающий мистер Ривз сел в машину и поехал вместе с миссис Ривз в дом, декорированный лично самим сеньорито. Веские основания, приведшие к этому, были сокрыты от мистера Ривза. Правда, он проявил некоторое сопротивление, когда ему сказали, что это — друг Энси и что Энси тоже будет там; он даже пробормотал что-то насчет того, что хватит с него этого «Энси-пэнси». В восторге от своей невинной шутки мистер Ривз позволил себя успокоить и даже почувствовал себя в безопасности, узнав, что данный друг Энси — человек со средствами, живет по «вполне приличному адресу» и не барабанит при людях на рояле.
Дверь небольшого, но стильного дома Игнасио была выкрашена в ярко-зеленый цвет, с медным молоточком посредине, выкопанным в Пимлико и так искусно подогнанным, что медный затылок герцога Веллингтона ударял по медному носу Бони. Однако вещица была слишком ценной, чтобы широко ею пользоваться, а потому головы были по-братски соединены с помощью медной проволоки. Реальным же средством оповещения хозяина о приходе был прозаичный электрический звонок, как это и обнаружил мистер Ривз после неоднократных, но тщетных попыток стукнуть друг о друга головы генералов. Над звонком было заботливо прикреплено маленькое украшение в виде зеркальца, перед которым посетитель мог поправить галстук или попудрить нос.
Элегантный даго в белой куртке открыл дверь и одарил сверкающей улыбкой мистера Ривза, не обратив ни малейшего внимания на миссис Ривз. Холл, выдержанный в холодных серо-голубых тонах, с нишей, в которой стояла мадонна в стиле барокко, пронзенная семью шпагами, был слабо и таинственно освещен скрытыми источниками света. Мистер Ривз огляделся, ища, куда бы повесить шляпу и пальто, но не обнаружил ничего, кроме флорентийского комода, увенчанного статуей всадника из английского фарфора неопределенной эпохи. Элегантный лакей по долгу службы вывел мистера Ривза из затруднения, взяв у него пальто и шляпу и аккуратно положив их на пол. Затем он повел гостей вверх по лестнице, на которой лежал толстый серый ковер, казалось, кишевший большими малиновыми червями; освещалась она, к удивлению мистера Ривза, с помощью пластин из толстого ребристого стекла, вделанных сбоку на каждой ступеньке, — поистине гениальное изобретение, ослеплявшее восходителя, но никак не освещавшее ему путь.
Наверху, на площадке, висел тоже ярко освещенный, стеклянный ящик с диковинной длинношеей лошадью — жирафой, сделанной из твердого, как камень, сухого сыра, — чудо это можно купить на ярмарке где-нибудь в глухом уголке Калабрии. Мистер Ривз, само собой разумеется, понятия об этом не имел и лишь подивился, зачем понадобилось одного из обитателей Ноева ковчега помещать в стеклянный ящик.
Оранжевая дверь, явно от руки раскрашенная пышными белыми пионами, вела в большую комнату, где Энси и мистер Самсон сидели, развалясь, возле блестящего электрического обогревателя из хрома и меди. После радушных приветствий со стороны Энси и знакомства с хозяином дома миссис Ривз усадили в глубокое викторианское кресло — из тех, у которых спинка намного выше головы сидящего, что было, очевидно, задумано в целях предохранения лысой макушки дедушки от сквозняков, гулявших в Викторианскую эпоху. Мистеру Ривзу оставалось сделать выбор между фантастически изогнутым венецианским креслом с цветастой обивкой и уныло облезшей позолотой и скамеечкой для дойки коров на трех ножках. Ввиду своего веса мистер Ривз избрал менее хлипкую скамеечку, хоть она и не очень ласково отнеслась к его брюкам, и принялся рассматривать хозяина.
В эту минуту мистер Самсон разливал из графина времен королевы Анны вишневку, купленную у бакалейщика, в четыре крошечные рюмочки, — сосуды эти, напоминавшие голландские тюльпаны на чрезмерно длинной ножке, стояли на пестром португальском деревянном подносе. Одет был мистер Самсон с нарочитой изысканностью, свойственной латинянам и неизменно рассматриваемой англичанами с высоты своей высокородной близорукости как признак дурного вкуса. Это был мрачный на вид субъект, унаследовавший всю печаль бывшего беспризорника. Его длинный испанский нос нависал над большим некрасивым ртом, отделяя друг от друга два огромных черных глаза, не представлявших особого интереса. Большие торчащие уши, низкий лоб и черные волосы дополняли картину. Он и в самом деле похож был на картину, ибо сходство его с некоторыми изображениями молодых людей на египетских гробницах эллинистического периода было поистине удивительным. Правда, мистеру Ривзу это сходство не бросилось в глаза. Несмотря на неоднократно представлявшиеся ему возможности посетить Национальную галерею, взору его ни разу не дано было насладиться созерцанием изображений на египетских гробницах эллинистического периода. А потому он подумал, что мистер Самсон выглядит чертовски подозрительным субъектом.
— Как это ужасно мило, что вы соизволили навестить меня, — сказал мистер Самсон, забавно обрубая слова, на почти правильном английском разговорном языке прошлой эпохи. — У меня много друзей в Англии, и все они так ужасно добры ко мне.
— Неужели вам никогда не хочется поехать в Испанию, Игги? — покровительственным тоном спросил Энси: в конце-то концов он ведь не какой-нибудь даго, в конце-то концов. — Я, например, очень часто тоскую по блеску и великолепию юга, а с вами этого не бывает, дорогая?
— М-м, — нерешительно сказала миссис Ривз, ибо она никогда над этим не задумывалась.
— Нет, обратно в Барселону я ехать не хочу, — сказал, слегка весь передернувшись, мистер Самсон. — Люди там очень грубые, некультурные, без конца ссорятся на улицах.
— Предпочитаете, значит, добрую старую Англию? — добродушно спросил мистер Ривз.
— Я очень влюблен в Англию, — заявил мистер Самсон с таким похоронным видом, как если бы врач только что объявил ему, что он проживет не более полугода. — Я люблю эти красивые зеленые лужайки, и туманы, и полисменов, и этих красивых солдатиков, и у меня здесь много, много добрых друзей. О, очень много.
Он протянул всем по очереди поднос с вишневкой. Мистер Ривз отхлебнул из рюмки, и перед ним тотчас возникла поистине страшная проблема: что делать с остальным вином. Он понимал, что если он осушит рюмку, потом весь вечер будет мучиться от изжоги. Но тут тягостным его раздумьям был положен конец.
— А теперь, дорогая, — не в силах дольше сдерживаться, безоговорочным тоном заявил Энси, обращаясь к миссис Ривз, — раз уж вы здесь, вы должны осмотреть этот прелестный дом, в котором живет Игги. Вы знаете, он ведь все здесь сам сделал. Разве эта комната не прелестна? Верно, мистер Ривз?
Мистер Ривз только сейчас огляделся по сторонам. Паркет этой странной комнаты был на целый дюйм покрыт воском и декорирован двумя большими коврами с абстрактным рисунком, отдаленно напоминавшим рисунки мосье Фернана Леже. Были тут три ярко освещенные горки, забитые неописуемыми безделушками, добытыми в задних комнатах торговцев антиквариатом, — разные разности, начиная от мадонн из слоновой кости времен Каролингов, которые откроешь — и под юбкой увидишь Тайную вечерю, и кончая хрустальными шарами, которые тряхнешь — и на крошечный ландшафт посыплются хлопья снега. Была тут кушетка во вкусе мадам Рекамье. Был большой стол в стиле Ренессанса, а также маленький круглый столик, покоящийся на большой рыбе из красной бронзы. По ярко-оранжевым стенам, вокруг всей комнаты, на расстоянии двух футов от белого лепного потолка шла узкая черная полоса. А ниже висели две картинки, вышитые маленькими девочками в 1850-х годах, и большое полотно с изображением страстей св. Себастьяна, выполненное на редкость неумелым подражателем мастеров итальянского Cinquecento . Над дверью, в стеклянном ящике, висел плащ тореадора.
Словом, комната производила именно то впечатление, какое и должна была производить: вместилища случайных вещей, собранных субъектом, который, если следовать Фрейду, пытался компенсировать какую-то свою неполноценность и успокоить неудовлетворенные инстинкты, окружив себя псевдоисторическим барахлом. Этого мистер Ривз, конечно, не понял — его образование по части психологии оставляло желать лучшего, — но он понял, что от этой комнаты у него начнется белая горячка.
— Прелесть, — кротко пробормотала миссис Ривз.
— Правда, оригинальная комната? — настаивал Энси. — И такая элегантная. Верно, мистер Ривз?
— Угу, — произнес мистер Ривз.
— Я нашел вчера хорошенькую вещичку, — сказал мистер Самсон и, отправившись на другой конец комнаты, вернулся с маленькой коробочкой из эмали, которую он положил на ладонь миссис Ривз.
— Прелесть, — сказала миссис Ривз, почтительно держа ее и не зная, что с ней делать.
— Откройте крышку, — сказал мистер Самсон, вдруг улыбнувшись во всю необъятную ширину своего лица.
Миссис Ривз бережно приподняла крышку, и из скрытого внутри музыкального ящика тотчас раздалось унылое скрипучее позвякиванье. Мелодию почти невозможно было установить, поскольку не хватало двух нот, и, когда они должны были звучать, наступала тишина.
— Восхитительно! — взвизгнул Энси. — Какой это эпохи, Игги?
— Продавец сказал, что это восемнадцатый век, французская работа, — печально промолвил мистер Самсон. — А я думаю, что швейцарская. Это мелодия «Ranz des Vaches» .
— Как поэтично! — прочувствованно произнес Энси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Энси не составило никакого труда уговорить его насчет Ривзов, условившись по-братски, из расчета «гонорар пополам»…
— Игги просто душенька, — заявил Энси глубоко равнодушному к этой проблеме окружающему миру.
Следующим шагом было завоевание миссис Ривз.
Тут мы сделаем небольшую передышку и полюбуемся упорством и тактом мистера Энселма Хоукснитча. Он не только водил миссис Ривз по квартирам, закуткам и студиям, принадлежащим бесчисленному множеству молодых джентльменов с утонченным вкусом, чтобы развить у нее представление об интерьере, но еще и потащился в Мэрвуд в этом жутком, грохочущем метро, в окружении жутких личностей, которые наверняка никогда в жизни не слыхали об Андре Жиде, В девятитысячный раз Энси подумал о том, как было бы хорошо, если бы умерла какая-нибудь из его знакомых старых леди и оставила ему состояние. Стремительно шагая в своих мелких замшевых туфлях по дороге к пещере Ривзов, он вдруг понял, какой он бескорыстный благодетель. Надо же так трудиться, чтобы помочь Игги, у которого и без того куча денег. А Игги постарался бы так для Энси? Никогда. Слишком большой эгоист, дорогой мой. Но в том-то нынче и беда нашего времени: люди стали такими эгоистами, только у настоящих старых спиритов еще хватает порядочности и великодушия , чтобы, не жалея себя, помогать другим.
Вот какие благородные мысли теснились в голове Энси, когда он позвонил в дверь Ривзов.
Нет, это просто ужасно: сколько Энси ни старался, пропагандируя китайский чай, миссис Ривз все равно подала ему плебейский цейлонский, да к тому же без всяких птифуров.
— Право же, дорогая, это некультурно , — сурово отчитал ее Энси.
Миссис Ривз смиренно пообещала исправиться.
Энси был настолько выведен из равновесия, что ему пришлось несколько раз повторить про себя «сто двадцать пять», «сто двадцать пять», прежде чем войти в нужное настроение.
— Знаете, дорогая, — начал он, — последнее время я о вас столько думаю. Отчасти поэтому я и проделал весь этот ужасно неудобный путь и решил повидать вас, — оцените, дорогая, — я хочу поговорить с вами кое о чем, что уже много, много дней не выходит у меня из головы.
— Как это мило с вашей стороны, — сладкозвучно прощебетала миссис Ривз.
— Вы поразительно преуспели, дорогая, — льстиво начал Энси. — Право, поразительно. Самые разные Действительно Стоящие люди интересуются вами, говорят о том, какая вы очаровательная и как молодо выглядите. Только вчера я разговаривал о вас с герцогиней, и она сказала, что ей очень любопытно посмотреть на эту новую чаровницу, о которой все говорят. Так что видите, дорогая, какой вы имеете успех.
— Я уверена, что это чисто случайно, — сказала миссис Ривз, жеманно улыбаясь и краснея.
— Не говорите глупостей, дорогая. Вы сполна заслужили этот успех. Вы сами знаете, что это так… Но есть один пустяк, который меня тревожит и может серьезно осложнить все в будущем. По счастью, это легко исправимо.
— Что же это такое? — с трепетом спросила миссис Ривз.
Энси помедлил. Ясность ума не была отличительной особенностью его натуры, и хотя он в разное время придумал много разных доводов, способных незаметно продвинуть его к цели, сейчас в голове у него был полнейший сумбур.
— Так вот, дорогая, теперь, когда вы так блистательно преуспели, — издалека начал он, — я полагаю, вам захочется, чтоб у вас было все как надо. Живете вы, конечно, далековато — это ясно, и было бы, пожалуй, лучше снять дом в Мейфере, но, право же, нет никаких оснований , мешающих принимать здесь, хотя, конечно, герцогиню сюда не пригласишь, так что со временем вам все равно придется подумать о переезде. Конечно, дорогая, я ничего не могу сказать плохого по поводу вашей гостиной в ее нынешнем виде, но я знаю, что Игги мог бы сделать из нее игрушку, хотя, строго между нами, я считаю, что она отделана в прелестном стиле, но вы же знаете, каковы люди, дорогая, они хотят, чтобы все было изящно, шикарно, современно, а Игги сейчас в самой моде. Он сделал прелестную комнату для леди Блейдбоун — ее снимки были во всех газетах, — и я уверен, что Игги взялся бы декорировать вашу комнату тоже. Это была бы великолепная реклама для вас, дорогая, в дополнение к триумфу Берти, о котором вот-вот заговорят все газеты…
Если у мистера Хоукснитча царил туман в мыслях, то миссис Ривз была совершенно растерянна. Она никак не могла сообразить, куда клонит Энси. Между ними начался нескончаемый диалог, в ходе которого Энси до того распалился, что принялся визжать, пытаясь продать свою идею. Наконец кроткий, но бесхитростный ум миссис Ривз постиг основные факты. Она должна переделать свою гостиную в са-амом прелестном, изящном, шикарном, современном, последнем стиле и поручить это са-амому модному, известному, преуспевающему знатоку модерна сеньору Игнасио Самсону; это явится событием, которого жаждут все модные газеты и журналы, после чего гостиная Ривзов в Мэрвуде станет центром, куда будут стекаться все Сливки Общества, а вместе с ними в дом Ривзов войдет блаженство, слава и утонченность.
Миссис Ривз была обращена.
Оставалось преодолеть одно затруднение, притом совершенно нелепое: как заставить мистера Ривза заплатить за это волшебное превращение? Энси утверждал, что это будет легче легкого, стоит сказать мистеру Ривзу о поразительных преимуществах, которые откроются в результате переустройства. Миссис Ривз не была в этом уверена. Она заметила, что Джон уже заплатил немалые деньги за художественные ценности и музыкальные шедевры, которыми он не в состоянии насладиться, и что он без конца ворчит по этому поводу. А двести пятьдесят фунтов — очень большая сумма…
— Право же, дорогая, — сказал глубоко оскорбленный Энси, — я не понимаю, почему столько разговоров из-за таких мелочей. В конце концов у вас нет родовитой семьи, среди ваших родных нет гения вроде Питера или Игги, как же вы можете рассчитывать познакомиться со Сливками Общества без всяких затрат? Откуда узнают о вас, если вы не попадете в светскую хронику?
Миссис Ривз смиренно признала, что он прав, но она боится, что Джон может иначе на это посмотреть.
— Ну, вы должны убедить его, дорогая, — капризно сказал Энси. — Какого черта, на что же тогда существуют жены, если они не могут выудить у своих мужей денег для Энси?
— Но как? — патетически спросила миссис Ривз.
— Давайте свезем его к Игги, пусть он посмотрит дом, который Игги сверху донизу сам декорировал, — в «Будуаре» была целая подборка фотографий, — а потом вы должны внушить мистеру Ривзу, как важно, дорогая, чтобы ваши прелести и ваша красота имели настоящее обрамление. Конечно, мы с Игги — я буду помогать ему в этом — придумаем для вас что-нибудь шикарное и совершенно оригинальное. Это будет чудо из чудес, дорогая, вот увидите. Ну, оцените же хоть немного…
Вот как случилось, что ничего не подозревающий мистер Ривз сел в машину и поехал вместе с миссис Ривз в дом, декорированный лично самим сеньорито. Веские основания, приведшие к этому, были сокрыты от мистера Ривза. Правда, он проявил некоторое сопротивление, когда ему сказали, что это — друг Энси и что Энси тоже будет там; он даже пробормотал что-то насчет того, что хватит с него этого «Энси-пэнси». В восторге от своей невинной шутки мистер Ривз позволил себя успокоить и даже почувствовал себя в безопасности, узнав, что данный друг Энси — человек со средствами, живет по «вполне приличному адресу» и не барабанит при людях на рояле.
Дверь небольшого, но стильного дома Игнасио была выкрашена в ярко-зеленый цвет, с медным молоточком посредине, выкопанным в Пимлико и так искусно подогнанным, что медный затылок герцога Веллингтона ударял по медному носу Бони. Однако вещица была слишком ценной, чтобы широко ею пользоваться, а потому головы были по-братски соединены с помощью медной проволоки. Реальным же средством оповещения хозяина о приходе был прозаичный электрический звонок, как это и обнаружил мистер Ривз после неоднократных, но тщетных попыток стукнуть друг о друга головы генералов. Над звонком было заботливо прикреплено маленькое украшение в виде зеркальца, перед которым посетитель мог поправить галстук или попудрить нос.
Элегантный даго в белой куртке открыл дверь и одарил сверкающей улыбкой мистера Ривза, не обратив ни малейшего внимания на миссис Ривз. Холл, выдержанный в холодных серо-голубых тонах, с нишей, в которой стояла мадонна в стиле барокко, пронзенная семью шпагами, был слабо и таинственно освещен скрытыми источниками света. Мистер Ривз огляделся, ища, куда бы повесить шляпу и пальто, но не обнаружил ничего, кроме флорентийского комода, увенчанного статуей всадника из английского фарфора неопределенной эпохи. Элегантный лакей по долгу службы вывел мистера Ривза из затруднения, взяв у него пальто и шляпу и аккуратно положив их на пол. Затем он повел гостей вверх по лестнице, на которой лежал толстый серый ковер, казалось, кишевший большими малиновыми червями; освещалась она, к удивлению мистера Ривза, с помощью пластин из толстого ребристого стекла, вделанных сбоку на каждой ступеньке, — поистине гениальное изобретение, ослеплявшее восходителя, но никак не освещавшее ему путь.
Наверху, на площадке, висел тоже ярко освещенный, стеклянный ящик с диковинной длинношеей лошадью — жирафой, сделанной из твердого, как камень, сухого сыра, — чудо это можно купить на ярмарке где-нибудь в глухом уголке Калабрии. Мистер Ривз, само собой разумеется, понятия об этом не имел и лишь подивился, зачем понадобилось одного из обитателей Ноева ковчега помещать в стеклянный ящик.
Оранжевая дверь, явно от руки раскрашенная пышными белыми пионами, вела в большую комнату, где Энси и мистер Самсон сидели, развалясь, возле блестящего электрического обогревателя из хрома и меди. После радушных приветствий со стороны Энси и знакомства с хозяином дома миссис Ривз усадили в глубокое викторианское кресло — из тех, у которых спинка намного выше головы сидящего, что было, очевидно, задумано в целях предохранения лысой макушки дедушки от сквозняков, гулявших в Викторианскую эпоху. Мистеру Ривзу оставалось сделать выбор между фантастически изогнутым венецианским креслом с цветастой обивкой и уныло облезшей позолотой и скамеечкой для дойки коров на трех ножках. Ввиду своего веса мистер Ривз избрал менее хлипкую скамеечку, хоть она и не очень ласково отнеслась к его брюкам, и принялся рассматривать хозяина.
В эту минуту мистер Самсон разливал из графина времен королевы Анны вишневку, купленную у бакалейщика, в четыре крошечные рюмочки, — сосуды эти, напоминавшие голландские тюльпаны на чрезмерно длинной ножке, стояли на пестром португальском деревянном подносе. Одет был мистер Самсон с нарочитой изысканностью, свойственной латинянам и неизменно рассматриваемой англичанами с высоты своей высокородной близорукости как признак дурного вкуса. Это был мрачный на вид субъект, унаследовавший всю печаль бывшего беспризорника. Его длинный испанский нос нависал над большим некрасивым ртом, отделяя друг от друга два огромных черных глаза, не представлявших особого интереса. Большие торчащие уши, низкий лоб и черные волосы дополняли картину. Он и в самом деле похож был на картину, ибо сходство его с некоторыми изображениями молодых людей на египетских гробницах эллинистического периода было поистине удивительным. Правда, мистеру Ривзу это сходство не бросилось в глаза. Несмотря на неоднократно представлявшиеся ему возможности посетить Национальную галерею, взору его ни разу не дано было насладиться созерцанием изображений на египетских гробницах эллинистического периода. А потому он подумал, что мистер Самсон выглядит чертовски подозрительным субъектом.
— Как это ужасно мило, что вы соизволили навестить меня, — сказал мистер Самсон, забавно обрубая слова, на почти правильном английском разговорном языке прошлой эпохи. — У меня много друзей в Англии, и все они так ужасно добры ко мне.
— Неужели вам никогда не хочется поехать в Испанию, Игги? — покровительственным тоном спросил Энси: в конце-то концов он ведь не какой-нибудь даго, в конце-то концов. — Я, например, очень часто тоскую по блеску и великолепию юга, а с вами этого не бывает, дорогая?
— М-м, — нерешительно сказала миссис Ривз, ибо она никогда над этим не задумывалась.
— Нет, обратно в Барселону я ехать не хочу, — сказал, слегка весь передернувшись, мистер Самсон. — Люди там очень грубые, некультурные, без конца ссорятся на улицах.
— Предпочитаете, значит, добрую старую Англию? — добродушно спросил мистер Ривз.
— Я очень влюблен в Англию, — заявил мистер Самсон с таким похоронным видом, как если бы врач только что объявил ему, что он проживет не более полугода. — Я люблю эти красивые зеленые лужайки, и туманы, и полисменов, и этих красивых солдатиков, и у меня здесь много, много добрых друзей. О, очень много.
Он протянул всем по очереди поднос с вишневкой. Мистер Ривз отхлебнул из рюмки, и перед ним тотчас возникла поистине страшная проблема: что делать с остальным вином. Он понимал, что если он осушит рюмку, потом весь вечер будет мучиться от изжоги. Но тут тягостным его раздумьям был положен конец.
— А теперь, дорогая, — не в силах дольше сдерживаться, безоговорочным тоном заявил Энси, обращаясь к миссис Ривз, — раз уж вы здесь, вы должны осмотреть этот прелестный дом, в котором живет Игги. Вы знаете, он ведь все здесь сам сделал. Разве эта комната не прелестна? Верно, мистер Ривз?
Мистер Ривз только сейчас огляделся по сторонам. Паркет этой странной комнаты был на целый дюйм покрыт воском и декорирован двумя большими коврами с абстрактным рисунком, отдаленно напоминавшим рисунки мосье Фернана Леже. Были тут три ярко освещенные горки, забитые неописуемыми безделушками, добытыми в задних комнатах торговцев антиквариатом, — разные разности, начиная от мадонн из слоновой кости времен Каролингов, которые откроешь — и под юбкой увидишь Тайную вечерю, и кончая хрустальными шарами, которые тряхнешь — и на крошечный ландшафт посыплются хлопья снега. Была тут кушетка во вкусе мадам Рекамье. Был большой стол в стиле Ренессанса, а также маленький круглый столик, покоящийся на большой рыбе из красной бронзы. По ярко-оранжевым стенам, вокруг всей комнаты, на расстоянии двух футов от белого лепного потолка шла узкая черная полоса. А ниже висели две картинки, вышитые маленькими девочками в 1850-х годах, и большое полотно с изображением страстей св. Себастьяна, выполненное на редкость неумелым подражателем мастеров итальянского Cinquecento . Над дверью, в стеклянном ящике, висел плащ тореадора.
Словом, комната производила именно то впечатление, какое и должна была производить: вместилища случайных вещей, собранных субъектом, который, если следовать Фрейду, пытался компенсировать какую-то свою неполноценность и успокоить неудовлетворенные инстинкты, окружив себя псевдоисторическим барахлом. Этого мистер Ривз, конечно, не понял — его образование по части психологии оставляло желать лучшего, — но он понял, что от этой комнаты у него начнется белая горячка.
— Прелесть, — кротко пробормотала миссис Ривз.
— Правда, оригинальная комната? — настаивал Энси. — И такая элегантная. Верно, мистер Ривз?
— Угу, — произнес мистер Ривз.
— Я нашел вчера хорошенькую вещичку, — сказал мистер Самсон и, отправившись на другой конец комнаты, вернулся с маленькой коробочкой из эмали, которую он положил на ладонь миссис Ривз.
— Прелесть, — сказала миссис Ривз, почтительно держа ее и не зная, что с ней делать.
— Откройте крышку, — сказал мистер Самсон, вдруг улыбнувшись во всю необъятную ширину своего лица.
Миссис Ривз бережно приподняла крышку, и из скрытого внутри музыкального ящика тотчас раздалось унылое скрипучее позвякиванье. Мелодию почти невозможно было установить, поскольку не хватало двух нот, и, когда они должны были звучать, наступала тишина.
— Восхитительно! — взвизгнул Энси. — Какой это эпохи, Игги?
— Продавец сказал, что это восемнадцатый век, французская работа, — печально промолвил мистер Самсон. — А я думаю, что швейцарская. Это мелодия «Ranz des Vaches» .
— Как поэтично! — прочувствованно произнес Энси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33