Ну, кто их просил выходить в море? Сидели бы дома, да лучше позавтракали бы как следует…
В таком, довольно веселом настроении, благоволя ко всему человечеству, мистер Ривз споткнулся о ступеньку, поправил съехавшую набок шляпу и с излишней силой нажал на звонок. Ни ответа, ни привета. Только мистер Ривз принялся воспроизводить на звонке новый пассаж из Стравинского, как дверь распахнулась и перед ним возникла голова Энси, который с любопытством и возмущением глядел на него. Узрев, что перед ним стоит мистер Ривз, он изобразил на лице улыбку — ни дать ни взять распускающийся кочан цветной капусты — и воскликнул:
— Здравствуйте! Как мило, что вы пришли. Мы все здесь, и Питер так жаждет познакомиться с вами и показать вам свою работу.
Конвоируемый мистером Хоукснитчем, мистер Ривз повесил шляпу и пальто в темной передней и затем, осторожно нащупывая путь, тяжело дыша, полез вверх по еще более темной деревянной лестнице, которая к тому же непрерывно скрипела под его ногами.
— А вот и он! — пронзительно взвизгнул Энси, оповещая о приходе мистера Ривза, и тот вступил в большую комнату, каких, по своей наивности, он не ожидал увидеть в Лондоне. Это было похоже на верхнюю часть амбара с открытой крышей, с перекрещивающимися пыльными балками и большим окном во всю стену, с матовым стеклом. Подле окна стоял помост для модели и мольберт с недоконченным полотном. На выбеленных известкой стенах красовалось несколько подвешенных или приколотых картин и репродукций, а на старых комодах и шатких креслах в «художественном беспорядке» были разбросаны куски цветных тканей, — один такой кусок чарующе свисал с ширмы. В большом камине было полно золы и пепла, и вообще все помещение выглядело так, точно его месяц никто не убирал. На столе с отломанной ножкой, которую заменяли книги, возвышался треснутый чайник, несколько жестяных эмалированных кружек, масло и хлеб, выглядевший так, точно его накромсали тупым штыком, и тарелочка с неаппетитным кексом. В комнате находились миссис Ривз с Бекки Бэрден и еще какой-то молодой человек, которого мистер Ривз не знал.
— Это мистер Ривз, Питер! — с таким возбуждением объявил Энси, точно он привел буйвола, или русского великого князя, или какое-то другое экзотическое животное. — Ему так хотелось познакомиться с тобой и посмотреть твои удивительные работы! Это Питер Марсбейт, мистер Ривз.
Мистер Ривз поздоровался за руку с бледным одутловатым молодым человеком, обладавшим светлыми бегающими глазками и светлыми волнистыми волосами, производившими впечатление завитых, каковыми они и были. Произнося «здравствуйте», он вдруг ослепительно сверкнул двумя золотыми зубами и, от великого смущения потерся головой о плечи.
— Я сейчас приготовлю чай, Питер, сейчас приготовлю, — услужливо предложил Энси, схватил чайник и, размахивая им, ринулся в своего рода буфетную, где мистер Ривз успел заметить газовую плитку и кипящий на огне чайник, из которого вырывалось перышко пара. — А ты побеседуй с мистером Ривзом, — послышался оттуда голос Энси.
Молодой человек и мистер Ривз молча смотрели друг на друга. Затем Питер сказал: «Это так мило, что вы пришли», — и снова потерся головой о плечи, что уже в первый раз немало удивило мистера Ривза. Эта его скованность заразительно подействовала на мистера Ривза, и, сколько он ни напрягал мысль, произнести он сумел лишь:
— Нисколько, нисколько. Очень рад с вами познакомиться.
Тут тактично вмешалась миссис Ривз:
— Мистер Марсбейт как раз говорил нам о своих презабавных приключениях в Париже, когда он изучал там искусство. Он считает, что английские школы никуда не годятся и что мы должны немедленно отпустить Марсель учиться в Париж.
— Хм, — произнес мистер Ривз. — Чтобы я отпустил мою дочь одну жить в Париже! Только через мой труп.
— Я бы тоже очень хотела, чтобы мамочка меня отпустила, — сказала Бекки. — Я обожаю Париж.
— А мне показалось, — вмешался мистер Ривз, — вы сказали тогда у нас, что Париж скучный и уже немодный город!
Бекки стало не по себе, и вид у нее был такой виноватый, точно ее застали на месте преступления, когда она пальцем выуживала из банки малиновый джем.
— Так ведь она имела в виду туристский Париж, — сказал Питер, наконец обретя дар речи, но по-прежнему крутя головой. — А Париж художников — это совсем не то, это другой мир, рай для интеллектуалов.
— Очень рад это слышать, — буркнул мистер Ривз. — И все же я бы предпочел, чтобы моя дочь сидела дома.
Тут все застрекотали разом. Энси, прислушивавшийся из буфетной к тому, что происходит в комнате, ринулся на подмогу с чайником в руке, из которого во все стороны брызгал горячий чай, и принялся умолять мистера Ривза послать Марсель в Париж — «ради собственного же блага». Питер сказал, что человек не может писать, если он не был в Париже, а Бекки, округлив глаза, сказала:
— Послушайте, мистер Ривз, неужели вы считаете, что женщины в чем-то хуже мужчин?
Когда гомон улегся и пролитый чай вытерли с помощью измазанной в красках тряпки, Питер наполнил кружки и шлепнул в каждую сгусток консервированного молока из неровно вскрытой жестяной банки. Энси, с грацией светского льва, которой он постарался придать богемистый пошиб, обнес гостей хлебом с маслом и кексом. Он посоветовал мистеру Ривзу почитать Мэрджера, если он хочет знать, что на самом деле представляет собой жизнь художника в Париже. Питер возразил, что Мэрджер давным-давно устарел. Мистер же Ривз подумал о том, что интересно бы знать, кто такой этот Мэрджер. О том же, видимо, подумала и Бекки, ибо она обратила на мистера Марсбейта молящий взор и сказала:
— О, Питер, ну, пожалуйста, расскажите мне про Мэрджера. Мне так хочется про все это знать. Мамочка воспитала нас в такой строгости.
Злополучный художник, то и дело крутя головой и поблескивая зубами, принялся за поистине непосильный для него труд и стал пересказывать содержание «Жизни богемы». Мистер Ривз заметил, что это самый обыкновенный роман про бездельника-художника.
Беседа снова приняла было весьма нетерпимый характер, но тут с тактичностью, еще более заметной, чем все промахи мистера Ривза, в нее вмешался Энси (которому причиталось десять процентов от продажи любого из произведений искусства):
— Просто не понимаю, чего мы сидим тут и толкуем про всякие скучные старые книги, когда перед нами столько чудесных работ Питера и когда такие милые люди собрались их посмотреть. Ну, Питер, Питер , не стесняйся и не дури, ты же знаешь, что ты гений, вытаскивай свои картины и ставь их на мольберт, чтобы мы могли ими полюбоваться. Передвинь мольберт, Питер! Передвинь мольберт, чтобы мистеру Ривзу не пришлось переставлять стул. Бекки! Сядьте рядом с мистером Ривзом и помогите ему принять решение. Я уверен, что он просто влюбится в работы Питера…
Мистер Марсбейт неловко протащил по комнате мольберт, неловко и застенчиво порылся среди прислоненных к стене полотен, уронил одно из них и сказал: «О, господи!» — потом споткнулся о табурет и произнес: «Ах, эти ужасные вещи!» — и наконец поставил первую картину на мольберт.
Мистер Ривз протер очки, водрузил их на нос и уставился на мольберт — с удивлением, изумлением, ужасом. Надо сказать, что мистер Ривз принадлежал к той школе любителей искусства, которые ничего в искусстве не понимают, но знают, что им нравится, и косвенно повинны в существовании Королевской академии и двух забавных котят с голубыми ленточками на шейках; это ради них была придумана история про Зевксиса и его виноград, который прилетали клевать птицы, — они же повинны и в том, что на винограде у голландского мастера поблескивает капелька росы, а на некоем нарисованном носу сидит муха, которую кто-то потом пытался замазать. Ну, а то, что увидел мистер Ривз, было совсем не в этих великих традициях,
— Это называется «Гомер», — торжественно пояснил мистер Марсбейт.
Фон у «Гомера» был тускло-зеленый, — видимо, как символ вечной свежести поэта, воспевавшего Родос, Смирну, Колофон и тому подобное. Самой примечательной деталью картины были стеклянные глаза, искусно прилепленные к полотну посредством жидкого клея и наглядно свидетельствовавшие о том, что мистер Марсбейт знал о слепоте Гомера. В углу картины помещалось исчезавшее за кадром колесо тележки молочника, — судя по всему, это была колесница Ахиллеса, — к которой был прикреплен кусок сырого мяса (на всей нашей планете один только мистер Марсбейт знал, что то был кусок ноги от тела Гектора). На переднем плане находился заяц, похожий на черепаху, и черепаха, похожая на зайца, — мистер Марсбейт учился в Итоне и слышал о софизмах, связанных с именем Ахиллеса…
— Питер! — взвизгнул мистер Хоукснитч в таком экстазе от возможной сделки, что ему позавидовал бы любой торговец. — Это же божественно! Это даже лучше, чем Миро!
— По-моему, это замечательно, — скрестив на груди руки и слегка кивая, заявила Бекки. — Но, Питер, душенька , почему тут гора ? Разве Гомер жил на горе? Расскажите, пожалуйста, мне так хочется все знать.
— Гора Ида, — пояснил мистер Марсбейт таким замогильным тоном, точно хотел сказать: «Ну, почему я должен возиться со всякими неучами?»
Приглядевшись, мистер Ривз увидел, что тускло-зеленый фон в одном месте действительно сгущается, что может объясняться слишком толстым слоем краски, или может обозначать зеленого морского ежа, или зеленый холм вдали, или же, как это и утверждал мистер Марсбейт, — действительно гору.
— Ну, разве это не прелестно, мистер Ривз? — заметил Энси. — Не правда ли, прелестно и оригинально?
— Ей-богу, очень красиво, — сказал мистер Ривз, снимая очки, чтобы еще раз их протереть: что-то плохо в них было видно. — Очень красиво и художественно.
Картина была снята с мольберта, за ней последовала другая, потом еще одна и еще — и каждая казалась мистеру Ривзу еще более удивительной и нелепой, чем предыдущая. Затем мистер Марсбейт, в приливе застенчивости отчаянно вертя головой, поставил на мольберт картину, которую Энси и Бекки решили заставить мистера Ривза купить, — она была отвергнута, по крайней мере, шестнадцатью выставочными комитетами.
— Это — «Цивилизация», — сказал мистер Марсбейт тоном еще более заупокойным, чем когда он говорил про «Гомера».
Мистер Ривз взглянул на «Цивилизацию». Он увидел канареечно-желтое облако с кособоким домиком на нем, а рядом — гильотину с чьей-то только что отрубленной головой. В правом углу была помещена точная копия очень плохого бюста Афины Паллады с торчащей во рту морковкой. В левом углу находилось весьма реалистическое изображение бомбы Миллса, срисованной с учебной модели, которую дал мистеру Марсбейту один гвардеец-солдат. К безоблачно голубому небу был прилеплен клочок французской газеты с рекламой мыла «Кадум».
— О, Питер! Это поразительно! — воскликнула Бекки Бэрден. — Прелестно. Ну, пожалуйста, скажите мне — я должна знать, — это ваш самый последний стиль?
— Лучшее из всего, что я написал, — сказал мистер Марсбейт, крутя головой и сверкая глазами и зубами, что, по мнению мистера Ривза, выглядело просто ужасно.
— В жизни не видал ничего подобного, — взвизгнул Энси, на этот раз говоря правду. — По-моему, Питер, ты их всех побил, это мое искреннее мнение. Это грандиозно… это… это, ну, прямо Тициан или Микеланджело. Прелестный рисунок и композиция. А что вы скажете, миссис Ривз, правда чудесно?
— Так красиво, — вздохнула миссис Ривз.
— Вы должны это приобрести, — сказал Энси, на совесть выполняя свою роль посредника, — ну, просто должны . Ваша прелестная гостиная станет поистине мечтой. Неужели вам не хотелось бы иметь такую вещь у себя? Она будет так гармонировать с вашими красновато-коричневыми диванными подушками. Попросите мистера Ривза, чтобы он купил вам ее.
Молчание.
— Вам не нравится картина, миссис Ривз? Даме столь утонченного ума и интеллекта, как вы, не может не нравиться такой подлинный шедевр, как «Цивилизация»…
— Ах, она мне очень нравится, — поспешила заявить миссис Ривз. — Я… я считаю, что это великолепно.
— Вот видите, мистер Ривз! — победоносно заявил Энси, поворачиваясь к крайне удивленному будущему владельцу, который вовсе к этому не стремился. — Картина ваша . А все благодаря превосходному вкусу вашей супруги, которая выбрала ее для вас. Теперь ваша гостиная станет магнитом, притягивающим к себе внимание всех соседей. В грядущие годы пилигримы будут совершать к вашему дому паломничества — и платить шесть пенсов за вход, чтобы увидеть это поразительное творение Питера.
— Я что-то не уверен… — нерешительно начал мистер Ривз, пытаясь защитить от посягательств свой банковский счет.
— Неправда, вы совершенно уверены, — весело сказал Энси. — Питер считает это своим шедевром. И я знаю, что он прав. Так же думает Бекки, так же думает и миссис Ривз, хотя она не хочет оказывать на вас давление. Так вот разрешите мне дать вам совет. Я, конечно, не принадлежу к великим знатокам искусства, но я понимаю толк в картинах и знаю всех знаменитых художников, — так вот: берите эту картину, мистер Ривз, это — шедевр Питера, и ваши наследники через пятьдесят лет вынуждены будут продать ее Национальной галерее!
Вино ли выпитое за завтраком дало себя знать? Или так подействовала на мистера Ривза эта милая умненькая крошка Марджел? Или сам мистер Ривз был слишком простодушен и не сумел выстоять против натиска умелого продавца? Так или иначе, но мистер Ривз вяло произнес:
— Хорошо, я возьму ее. Только, только… сколько ока стоит?
— Ш-ш! — сказал Энси, прикладывая палец к губам. — Нельзя говорить о деньгах при творце ! — И, понизив голос, прошептал: — Всего двадцать фунтов — сущий пустяк, со временем она будет стоить в десять раз больше — это же нарождающийся гений.
Двадцать фунтов! Мистер Ривз отчаянно заморгал за стеклами очков. Это было похуже мистера Хьютона. В конце концов тот просил всего-навсего гинею за бог знает какое количество всякого печатного материала, из которого мистер Ривз, не будь он таким нетерпеливым, мог бы кое-что и почерпнуть. А что эта пачкотня могла ему дать? Ничего, подумал мистер Ривз, — разве что судороги. Он чувствовал, как все они смотрят на него, как хотят, чтобы он купил картину, в то время как он делает вид, будто изучает ее. Он был почти уверен, что скажи он: «Я дам за нее десять фунтов», — предложение его будет мигом принято. И он уже готов был это сказать, как в дело вмешался Энси.
— Учтите, мистер Ривз, это не просто полотно и краски, — снисходительно сказал он. — Запомните: тут есть духовный посыл. Питер прикоснулся к Неопределимому.
— Вот как!
— И потом — дело не в количестве времени, затраченном на картину, а в том, что это плод всей жизни .
— Годы и годы невероятного труда, — сказал мистер Марсбейт, усиленно мотая головой.
— Хорошо, — слабым голосом промолвил мистер Ривз. — Я сейчас выпишу чек.
Мистер Ривз подошел к столу, извлек из кармана вечное перо и чековую книжку и написал сумму. Чудная все-таки комната, подумал он, подписываясь: огня в камине нет, а ему жарко — не от одного же чая у него так щеки горят, да и почерк какой-то нетвердый. Вот что значит, когда днем не поспишь.
— Извольте, — сказал он, протягивая чек мистеру Марсбейту.
Но Энси вдруг подскочил, словно ученый тюлень, грубо вырвал чек из его рук и пробежал глазами.
— Двадцать фунтов! — ликующе возвестил он. — Двадцать фунтов, Питер. — И, передавая ему чек, добавил: — Питер творит искусство ради искусства, мистер Ривз, и он заслуживает того, чтобы его наконец оценили. Я, например, всегда радуюсь, когда меня ценят. Ты без промедления отошлешь картину, правда, Питер?
— Это будет невероятно трудно! — заявил мистер Марсбейт, вперив в пространство остекленелый взор. — А что нужно сделать, чтобы ее отослать? Право же, я ни разу в жизни никому ничего не посылал!
— Можно ведь вызвать посыльного, — поспешила подсказать Бекки. — Они удивительно шустрые. Прямо не понимаю, как они ловко находят везде дорогу, — так и хочется их об этом расспросить.
— У мистера и миссис Ривз есть ведь машина, они могут увезти картину с собой, — заметил Энси, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что ни один из них не приехал на своей машине, но Энси считал, что если у человека есть машина, она, словно по мановению волшебной палочки, всегда должна быть к их, а особенно к его услугам. — Я сейчас заверну ее, Питер.
После долгого шуршанья газетами, и возни с веревкой, и многократных призывов мистера Марсбейта, умолявшего Энси быть осторожнее, и вскриков Энси: «Да осторожнее же, Питер, ты чуть не повредил мне палец!» или: «Ну, Питер, только у меня получился этот узел, ты взял и развязал его!» — картина была наконец упакована в листы «Дейли мейл» и непрочно перевязана веревкой.
— Ну вот, мистер Ривз!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
В таком, довольно веселом настроении, благоволя ко всему человечеству, мистер Ривз споткнулся о ступеньку, поправил съехавшую набок шляпу и с излишней силой нажал на звонок. Ни ответа, ни привета. Только мистер Ривз принялся воспроизводить на звонке новый пассаж из Стравинского, как дверь распахнулась и перед ним возникла голова Энси, который с любопытством и возмущением глядел на него. Узрев, что перед ним стоит мистер Ривз, он изобразил на лице улыбку — ни дать ни взять распускающийся кочан цветной капусты — и воскликнул:
— Здравствуйте! Как мило, что вы пришли. Мы все здесь, и Питер так жаждет познакомиться с вами и показать вам свою работу.
Конвоируемый мистером Хоукснитчем, мистер Ривз повесил шляпу и пальто в темной передней и затем, осторожно нащупывая путь, тяжело дыша, полез вверх по еще более темной деревянной лестнице, которая к тому же непрерывно скрипела под его ногами.
— А вот и он! — пронзительно взвизгнул Энси, оповещая о приходе мистера Ривза, и тот вступил в большую комнату, каких, по своей наивности, он не ожидал увидеть в Лондоне. Это было похоже на верхнюю часть амбара с открытой крышей, с перекрещивающимися пыльными балками и большим окном во всю стену, с матовым стеклом. Подле окна стоял помост для модели и мольберт с недоконченным полотном. На выбеленных известкой стенах красовалось несколько подвешенных или приколотых картин и репродукций, а на старых комодах и шатких креслах в «художественном беспорядке» были разбросаны куски цветных тканей, — один такой кусок чарующе свисал с ширмы. В большом камине было полно золы и пепла, и вообще все помещение выглядело так, точно его месяц никто не убирал. На столе с отломанной ножкой, которую заменяли книги, возвышался треснутый чайник, несколько жестяных эмалированных кружек, масло и хлеб, выглядевший так, точно его накромсали тупым штыком, и тарелочка с неаппетитным кексом. В комнате находились миссис Ривз с Бекки Бэрден и еще какой-то молодой человек, которого мистер Ривз не знал.
— Это мистер Ривз, Питер! — с таким возбуждением объявил Энси, точно он привел буйвола, или русского великого князя, или какое-то другое экзотическое животное. — Ему так хотелось познакомиться с тобой и посмотреть твои удивительные работы! Это Питер Марсбейт, мистер Ривз.
Мистер Ривз поздоровался за руку с бледным одутловатым молодым человеком, обладавшим светлыми бегающими глазками и светлыми волнистыми волосами, производившими впечатление завитых, каковыми они и были. Произнося «здравствуйте», он вдруг ослепительно сверкнул двумя золотыми зубами и, от великого смущения потерся головой о плечи.
— Я сейчас приготовлю чай, Питер, сейчас приготовлю, — услужливо предложил Энси, схватил чайник и, размахивая им, ринулся в своего рода буфетную, где мистер Ривз успел заметить газовую плитку и кипящий на огне чайник, из которого вырывалось перышко пара. — А ты побеседуй с мистером Ривзом, — послышался оттуда голос Энси.
Молодой человек и мистер Ривз молча смотрели друг на друга. Затем Питер сказал: «Это так мило, что вы пришли», — и снова потерся головой о плечи, что уже в первый раз немало удивило мистера Ривза. Эта его скованность заразительно подействовала на мистера Ривза, и, сколько он ни напрягал мысль, произнести он сумел лишь:
— Нисколько, нисколько. Очень рад с вами познакомиться.
Тут тактично вмешалась миссис Ривз:
— Мистер Марсбейт как раз говорил нам о своих презабавных приключениях в Париже, когда он изучал там искусство. Он считает, что английские школы никуда не годятся и что мы должны немедленно отпустить Марсель учиться в Париж.
— Хм, — произнес мистер Ривз. — Чтобы я отпустил мою дочь одну жить в Париже! Только через мой труп.
— Я бы тоже очень хотела, чтобы мамочка меня отпустила, — сказала Бекки. — Я обожаю Париж.
— А мне показалось, — вмешался мистер Ривз, — вы сказали тогда у нас, что Париж скучный и уже немодный город!
Бекки стало не по себе, и вид у нее был такой виноватый, точно ее застали на месте преступления, когда она пальцем выуживала из банки малиновый джем.
— Так ведь она имела в виду туристский Париж, — сказал Питер, наконец обретя дар речи, но по-прежнему крутя головой. — А Париж художников — это совсем не то, это другой мир, рай для интеллектуалов.
— Очень рад это слышать, — буркнул мистер Ривз. — И все же я бы предпочел, чтобы моя дочь сидела дома.
Тут все застрекотали разом. Энси, прислушивавшийся из буфетной к тому, что происходит в комнате, ринулся на подмогу с чайником в руке, из которого во все стороны брызгал горячий чай, и принялся умолять мистера Ривза послать Марсель в Париж — «ради собственного же блага». Питер сказал, что человек не может писать, если он не был в Париже, а Бекки, округлив глаза, сказала:
— Послушайте, мистер Ривз, неужели вы считаете, что женщины в чем-то хуже мужчин?
Когда гомон улегся и пролитый чай вытерли с помощью измазанной в красках тряпки, Питер наполнил кружки и шлепнул в каждую сгусток консервированного молока из неровно вскрытой жестяной банки. Энси, с грацией светского льва, которой он постарался придать богемистый пошиб, обнес гостей хлебом с маслом и кексом. Он посоветовал мистеру Ривзу почитать Мэрджера, если он хочет знать, что на самом деле представляет собой жизнь художника в Париже. Питер возразил, что Мэрджер давным-давно устарел. Мистер же Ривз подумал о том, что интересно бы знать, кто такой этот Мэрджер. О том же, видимо, подумала и Бекки, ибо она обратила на мистера Марсбейта молящий взор и сказала:
— О, Питер, ну, пожалуйста, расскажите мне про Мэрджера. Мне так хочется про все это знать. Мамочка воспитала нас в такой строгости.
Злополучный художник, то и дело крутя головой и поблескивая зубами, принялся за поистине непосильный для него труд и стал пересказывать содержание «Жизни богемы». Мистер Ривз заметил, что это самый обыкновенный роман про бездельника-художника.
Беседа снова приняла было весьма нетерпимый характер, но тут с тактичностью, еще более заметной, чем все промахи мистера Ривза, в нее вмешался Энси (которому причиталось десять процентов от продажи любого из произведений искусства):
— Просто не понимаю, чего мы сидим тут и толкуем про всякие скучные старые книги, когда перед нами столько чудесных работ Питера и когда такие милые люди собрались их посмотреть. Ну, Питер, Питер , не стесняйся и не дури, ты же знаешь, что ты гений, вытаскивай свои картины и ставь их на мольберт, чтобы мы могли ими полюбоваться. Передвинь мольберт, Питер! Передвинь мольберт, чтобы мистеру Ривзу не пришлось переставлять стул. Бекки! Сядьте рядом с мистером Ривзом и помогите ему принять решение. Я уверен, что он просто влюбится в работы Питера…
Мистер Марсбейт неловко протащил по комнате мольберт, неловко и застенчиво порылся среди прислоненных к стене полотен, уронил одно из них и сказал: «О, господи!» — потом споткнулся о табурет и произнес: «Ах, эти ужасные вещи!» — и наконец поставил первую картину на мольберт.
Мистер Ривз протер очки, водрузил их на нос и уставился на мольберт — с удивлением, изумлением, ужасом. Надо сказать, что мистер Ривз принадлежал к той школе любителей искусства, которые ничего в искусстве не понимают, но знают, что им нравится, и косвенно повинны в существовании Королевской академии и двух забавных котят с голубыми ленточками на шейках; это ради них была придумана история про Зевксиса и его виноград, который прилетали клевать птицы, — они же повинны и в том, что на винограде у голландского мастера поблескивает капелька росы, а на некоем нарисованном носу сидит муха, которую кто-то потом пытался замазать. Ну, а то, что увидел мистер Ривз, было совсем не в этих великих традициях,
— Это называется «Гомер», — торжественно пояснил мистер Марсбейт.
Фон у «Гомера» был тускло-зеленый, — видимо, как символ вечной свежести поэта, воспевавшего Родос, Смирну, Колофон и тому подобное. Самой примечательной деталью картины были стеклянные глаза, искусно прилепленные к полотну посредством жидкого клея и наглядно свидетельствовавшие о том, что мистер Марсбейт знал о слепоте Гомера. В углу картины помещалось исчезавшее за кадром колесо тележки молочника, — судя по всему, это была колесница Ахиллеса, — к которой был прикреплен кусок сырого мяса (на всей нашей планете один только мистер Марсбейт знал, что то был кусок ноги от тела Гектора). На переднем плане находился заяц, похожий на черепаху, и черепаха, похожая на зайца, — мистер Марсбейт учился в Итоне и слышал о софизмах, связанных с именем Ахиллеса…
— Питер! — взвизгнул мистер Хоукснитч в таком экстазе от возможной сделки, что ему позавидовал бы любой торговец. — Это же божественно! Это даже лучше, чем Миро!
— По-моему, это замечательно, — скрестив на груди руки и слегка кивая, заявила Бекки. — Но, Питер, душенька , почему тут гора ? Разве Гомер жил на горе? Расскажите, пожалуйста, мне так хочется все знать.
— Гора Ида, — пояснил мистер Марсбейт таким замогильным тоном, точно хотел сказать: «Ну, почему я должен возиться со всякими неучами?»
Приглядевшись, мистер Ривз увидел, что тускло-зеленый фон в одном месте действительно сгущается, что может объясняться слишком толстым слоем краски, или может обозначать зеленого морского ежа, или зеленый холм вдали, или же, как это и утверждал мистер Марсбейт, — действительно гору.
— Ну, разве это не прелестно, мистер Ривз? — заметил Энси. — Не правда ли, прелестно и оригинально?
— Ей-богу, очень красиво, — сказал мистер Ривз, снимая очки, чтобы еще раз их протереть: что-то плохо в них было видно. — Очень красиво и художественно.
Картина была снята с мольберта, за ней последовала другая, потом еще одна и еще — и каждая казалась мистеру Ривзу еще более удивительной и нелепой, чем предыдущая. Затем мистер Марсбейт, в приливе застенчивости отчаянно вертя головой, поставил на мольберт картину, которую Энси и Бекки решили заставить мистера Ривза купить, — она была отвергнута, по крайней мере, шестнадцатью выставочными комитетами.
— Это — «Цивилизация», — сказал мистер Марсбейт тоном еще более заупокойным, чем когда он говорил про «Гомера».
Мистер Ривз взглянул на «Цивилизацию». Он увидел канареечно-желтое облако с кособоким домиком на нем, а рядом — гильотину с чьей-то только что отрубленной головой. В правом углу была помещена точная копия очень плохого бюста Афины Паллады с торчащей во рту морковкой. В левом углу находилось весьма реалистическое изображение бомбы Миллса, срисованной с учебной модели, которую дал мистеру Марсбейту один гвардеец-солдат. К безоблачно голубому небу был прилеплен клочок французской газеты с рекламой мыла «Кадум».
— О, Питер! Это поразительно! — воскликнула Бекки Бэрден. — Прелестно. Ну, пожалуйста, скажите мне — я должна знать, — это ваш самый последний стиль?
— Лучшее из всего, что я написал, — сказал мистер Марсбейт, крутя головой и сверкая глазами и зубами, что, по мнению мистера Ривза, выглядело просто ужасно.
— В жизни не видал ничего подобного, — взвизгнул Энси, на этот раз говоря правду. — По-моему, Питер, ты их всех побил, это мое искреннее мнение. Это грандиозно… это… это, ну, прямо Тициан или Микеланджело. Прелестный рисунок и композиция. А что вы скажете, миссис Ривз, правда чудесно?
— Так красиво, — вздохнула миссис Ривз.
— Вы должны это приобрести, — сказал Энси, на совесть выполняя свою роль посредника, — ну, просто должны . Ваша прелестная гостиная станет поистине мечтой. Неужели вам не хотелось бы иметь такую вещь у себя? Она будет так гармонировать с вашими красновато-коричневыми диванными подушками. Попросите мистера Ривза, чтобы он купил вам ее.
Молчание.
— Вам не нравится картина, миссис Ривз? Даме столь утонченного ума и интеллекта, как вы, не может не нравиться такой подлинный шедевр, как «Цивилизация»…
— Ах, она мне очень нравится, — поспешила заявить миссис Ривз. — Я… я считаю, что это великолепно.
— Вот видите, мистер Ривз! — победоносно заявил Энси, поворачиваясь к крайне удивленному будущему владельцу, который вовсе к этому не стремился. — Картина ваша . А все благодаря превосходному вкусу вашей супруги, которая выбрала ее для вас. Теперь ваша гостиная станет магнитом, притягивающим к себе внимание всех соседей. В грядущие годы пилигримы будут совершать к вашему дому паломничества — и платить шесть пенсов за вход, чтобы увидеть это поразительное творение Питера.
— Я что-то не уверен… — нерешительно начал мистер Ривз, пытаясь защитить от посягательств свой банковский счет.
— Неправда, вы совершенно уверены, — весело сказал Энси. — Питер считает это своим шедевром. И я знаю, что он прав. Так же думает Бекки, так же думает и миссис Ривз, хотя она не хочет оказывать на вас давление. Так вот разрешите мне дать вам совет. Я, конечно, не принадлежу к великим знатокам искусства, но я понимаю толк в картинах и знаю всех знаменитых художников, — так вот: берите эту картину, мистер Ривз, это — шедевр Питера, и ваши наследники через пятьдесят лет вынуждены будут продать ее Национальной галерее!
Вино ли выпитое за завтраком дало себя знать? Или так подействовала на мистера Ривза эта милая умненькая крошка Марджел? Или сам мистер Ривз был слишком простодушен и не сумел выстоять против натиска умелого продавца? Так или иначе, но мистер Ривз вяло произнес:
— Хорошо, я возьму ее. Только, только… сколько ока стоит?
— Ш-ш! — сказал Энси, прикладывая палец к губам. — Нельзя говорить о деньгах при творце ! — И, понизив голос, прошептал: — Всего двадцать фунтов — сущий пустяк, со временем она будет стоить в десять раз больше — это же нарождающийся гений.
Двадцать фунтов! Мистер Ривз отчаянно заморгал за стеклами очков. Это было похуже мистера Хьютона. В конце концов тот просил всего-навсего гинею за бог знает какое количество всякого печатного материала, из которого мистер Ривз, не будь он таким нетерпеливым, мог бы кое-что и почерпнуть. А что эта пачкотня могла ему дать? Ничего, подумал мистер Ривз, — разве что судороги. Он чувствовал, как все они смотрят на него, как хотят, чтобы он купил картину, в то время как он делает вид, будто изучает ее. Он был почти уверен, что скажи он: «Я дам за нее десять фунтов», — предложение его будет мигом принято. И он уже готов был это сказать, как в дело вмешался Энси.
— Учтите, мистер Ривз, это не просто полотно и краски, — снисходительно сказал он. — Запомните: тут есть духовный посыл. Питер прикоснулся к Неопределимому.
— Вот как!
— И потом — дело не в количестве времени, затраченном на картину, а в том, что это плод всей жизни .
— Годы и годы невероятного труда, — сказал мистер Марсбейт, усиленно мотая головой.
— Хорошо, — слабым голосом промолвил мистер Ривз. — Я сейчас выпишу чек.
Мистер Ривз подошел к столу, извлек из кармана вечное перо и чековую книжку и написал сумму. Чудная все-таки комната, подумал он, подписываясь: огня в камине нет, а ему жарко — не от одного же чая у него так щеки горят, да и почерк какой-то нетвердый. Вот что значит, когда днем не поспишь.
— Извольте, — сказал он, протягивая чек мистеру Марсбейту.
Но Энси вдруг подскочил, словно ученый тюлень, грубо вырвал чек из его рук и пробежал глазами.
— Двадцать фунтов! — ликующе возвестил он. — Двадцать фунтов, Питер. — И, передавая ему чек, добавил: — Питер творит искусство ради искусства, мистер Ривз, и он заслуживает того, чтобы его наконец оценили. Я, например, всегда радуюсь, когда меня ценят. Ты без промедления отошлешь картину, правда, Питер?
— Это будет невероятно трудно! — заявил мистер Марсбейт, вперив в пространство остекленелый взор. — А что нужно сделать, чтобы ее отослать? Право же, я ни разу в жизни никому ничего не посылал!
— Можно ведь вызвать посыльного, — поспешила подсказать Бекки. — Они удивительно шустрые. Прямо не понимаю, как они ловко находят везде дорогу, — так и хочется их об этом расспросить.
— У мистера и миссис Ривз есть ведь машина, они могут увезти картину с собой, — заметил Энси, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что ни один из них не приехал на своей машине, но Энси считал, что если у человека есть машина, она, словно по мановению волшебной палочки, всегда должна быть к их, а особенно к его услугам. — Я сейчас заверну ее, Питер.
После долгого шуршанья газетами, и возни с веревкой, и многократных призывов мистера Марсбейта, умолявшего Энси быть осторожнее, и вскриков Энси: «Да осторожнее же, Питер, ты чуть не повредил мне палец!» или: «Ну, Питер, только у меня получился этот узел, ты взял и развязал его!» — картина была наконец упакована в листы «Дейли мейл» и непрочно перевязана веревкой.
— Ну вот, мистер Ривз!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33