А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А ты, как твое имя? — спросил галл, обращаясь к представителю прокуратора.— Мое имя Виний Крисп.— Хорошо, Виний, ты и писарь пойдете с нами. Вы доложите прокуратору Силвию Кремитию, что в доме Менезия, ставшем моим домом, ведут себя достойно и уважают законы империи... * * * Бывший консул Эзий Прокул подошел к длинному столу, на котором стояли кратеры Кратер — у греков сосуд для смешивания жидкостей, преимущественно вина с водой.

и кубки, в которые рабы, прислуживавшие гостям, налили прохладительные напитки. Он увидел, как в атрий вошел Сулла в сопровождении Гонория, префекта и его прислужников.Установилась тишина, положившая конец выкрикам и смеху, обычно сопровождавшим разговоры веселых компаний. Все головы повернулись к тем, кто собирался схватить поверженного консула и препроводить его в сенат, а может, и прямо в лапы смерти.Префект вышел вперед.— Все ли у тебя в порядке, Эзий Прокул? — спросил он, подбирая нижнюю губу. — Ты жил под таким количеством имен, что этот вопрос, который обычно задают тем, кого арестовывают, как никогда, таит в себе большой смысл...— Не бойся, Кассий Лонгин, я не стану прятаться под чужим обличьем. Сегодня больше, чем когда-либо, я хочу быть самим собой!— Тогда, если ты и есть ты, то должен последовать за мной и ответить на вопрос, почему ты нарушил приказ об изгнании, который отдал тебе сенат Рима от имени римского народа!— В шестой день сентября месяца III года правления Веспасиана... Надо было уточнить, Кассий, чтобы держаться в официальных рамках...— Прошу тебя оценить то, что я продлеваю момент твоего присутствия вместе со всеми приглашенными тобой, так как собираюсь полностью огласить текст на арест.Писарь уже развернул пергамент и приготовился к чтению.— У нас много времени, Кассий! Таков мой ответ, если ты спрашиваешь мое мнение. Ты, несомненно, понимаешь, что я не хочу так быстро расстаться со всеми моими друзьями, — любезно проговорил Изгнанник, указывая рукой на окружающих.— Конечно, я могу его понять, — с иронией заметил префект ночных стражей. — Но нужно, чтобы ты облегчил мою задачу, ведь мое время мне не принадлежит. Это общественная собственность!— В чем я не очень уверен, — возразил бывший консул. — Боюсь, что большую часть времени ты посвящаешь своим собственным интересам... Однако я сделаю вид, что верю тебе на слово, а ты потерпишь, пока я не скажу свою последнюю речь и не последую за тобой!..— Если это будет недолго, то я согласен.— Я буду краток. Я хочу поблагодарить за дружбу и выпить последний раз за того, кто принял меня в этом дворце...— Не зная, кем ты являешься, конечно, — пошутил губастый префект.— Совершенно точно! Ты предугадываешь мои мысли, Кассий!— Здесь нет моей заслуги...— Мои друзья! — обратился Изгнанник к окружающим. — Выслушайте меня в последний раз...Тут он сделал знак одному из рабов, сидевшему перед кратерами и кубками. Тот, взяв в руки стоявший в стороне от других массивный серебряный изукрашенный кубок, обошел стол и отдал его прямо в руки оратору.— Спасибо, мой мальчик! Никто не забудет, какую службу ты оказал мне одним простым жестом, подав мне вино. Мои друзья, — продолжил он громким голосом, — благодарю, что вы все пришли и выслушали мой рассказ о том, как я обманул Суллу, не столько тем, что не назвал ему своего настоящего имени, сколько тем, что не сказал ему о том, кем я был раньше...Послышались отдельные смешки тех, которые сомневались в том, что оратор говорит правду, но они были добродушными и говорили о симпатии к говорившему.— Я поступил так потому, что я люблю этот единственный в мире Город больше всего на свете... И, становясь на сторону наследника Менезия, который, увидев, как попираются права, захотел отомстить за убитого прямо здесь патриция, я оказался в самом сердце римских дел и стал бороться за справедливость. Когда любишь Рим, не жаль и умереть за него. Когда веришь в дружбу, то борешься за нее! Я слишком любил Рим, у меня было мало времени, чтобы любить Суллу, но думаю, что и Рим, и он простят мне это. Я прошу вас выпить вместе со мной за них обоих: за друга, поддерживавшего меня в тяжелые дни, и за несравненный Город!Поверженный консул приблизил кубок ко рту, когда все остальные только собирались выпить вместе с ним.Он омочил в нем свои губы.— Горько, — пробормотал он самому себе. — Горько покидать то, что любишь...Потом он выпил все содержимое кубка, большими глотками. Некоторые уже начали пить, другие задержались. Потому что начали понимать, что происходит у них на глазах. Установилась полная тишина.Консул отдал пустой кубок в руки раба, который только что ему его принес, и зашатался, как будто у него вдруг закружилась голова. Гонорий и Сулла поспешили поддержать его.Он наклонился вперед, издав хриплый стон. Рабы поспешили притащить скамейку. Сулла и Гонорий помогли ему сесть, но Изгнанник сразу согнулся пополам, держась руками за живот. Несмотря на это, он поднял к Сулле искаженное мукой лицо и попытался улыбнуться.— Спасибо, мои друзья, спасибо! Цикута горька, как жизнь, — произнес он, с огромным трудом заглушая свои стоны. — И только дружба смягчает ее... — добавил он в своем последнем вздохе.Его глаза закатились, и друзья положили его на скамейку. Часть третьяКогда Металла любит Глава 25В прихожей у Цезаря — Вот и ты, наконец! — воскликнул Тит при виде сестры, входящей в императорские покои, сильно накрашенной и задрапированной в шелк портным, который искусно прятал полноту и дефекты ее фигуры в мягких складках ткани.Император Рима, ее брат, лежал на низком кресле, которое каждое утро приносили ему в комнату, чтобы вымыть и надушить его волосы.— Никто об этом ничего не знает, Цезарь! Утром она уехала из дома в носилках со своим маленьким рабом, не сказав, куда направляется. Это все, что мне известно.— Это невероятно, — пробормотал Тит с гримасой, исказившей его красивый рот.Лицом он, по счастливой случайности, больше походил на свою мать Флавию Домициллу, чем на отца Веспасиана, черты лица которого, как заметил один насмешник, были постоянно искажены усталостью от жизни в седле.— Давно я не видел такой красивой женщины, — продолжил Цезарь, — и вдруг, накануне того, как она должна разделить со мной ложе, она сбегает. Это необъяснимо и оскорбительно...— Я согласна с тобой, — сказала Домитилла, — и я просто не понимаю, в чем тут дело...— А Кассий Лонгин? Разве у него недостаточно ночных стражей и доносчиков в этом городе? Что известно ему?— Насколько я знаю, не больше, чем мне. Он что, смеется над нами? У него есть хотя бы версия или подозрение?— Да. Конечно. Он подозревает галла Суллу, наследника Менезия, который, как он говорит, влюблен в красавицу.— Галла? — удивился Цезарь. — В чем он его обвиняет?— Во всем. В том, что он упрятал ее под замок или убил. Он конечно же преувеличивает. Возможно, тебе известно, что я сама недавно узнала, — Кассий принадлежит к клану Лацертия и старается, естественно, очернить галла, который бросил Лепида прямо под ноги его другу, направлявшегося к трибунату...— А ты что об этом думаешь?— Я полагаю, что Манчиния слишком умна для того, чтобы подчиниться этому галлу, даже если он ей нравится и они вместе спят. И хочу добавить, что тот, кого называют Суллой, является идеалом истинного солдата, преданного Риму, его знаменам, императору и так далее, и что он, соответственно, не будет пытаться оспаривать у тебя эту девушку, на которую у него нет никаких прав. К тому же, если я хорошо поняла, у него и так полно забот с тех пор, как он унаследовал состояние Менезия.— Каких забот? — поинтересовался Цезарь, устраиваясь поудобнее на кресле, подголовник которого осторожно отрегулировали два раба — парикмахер и гример, накладывавшие ему на лоб и щеки горячие и холодные салфетки.— Лацертий и его приспешники шли за ним по пятам, как сторожевые псы за медведем, они говорят, что тот обманным путем получил наследство Менезия.— Это я знаю, — заметил Тит. — Это было сказано публично, и как раз Манчиния в моем присутствии это отрицала.Тит полностью доверял своей сестре и каждое утро, совершая свой туалет, выслушивал из ее уст последние римские сплетни. А его искренняя любовь к легионам, которыми он командовал в Палестине, где он собственноручно убил двенадцать еврейских воинов двенадцатью стрелами в день взятия Иерусалима, заставляла его склониться к той мысли, что галл Сулла оставался верен императору даже будучи обманутым любовником.— А муж? — продолжал он. — Это могло исходить от него! Ведь у нее же есть муж.— Не совсем, — пошутила Домитилла, которую раб обмахивал изящным опахалом, сделанным из слоновой кости и обтянутым тканью, привезенной из Китая. — Тот, кого зовут Патрокл, интересуется только мужскими гениталиями и каждый раз благодарит богов, когда кто-то удовлетворяет его жену. Если этот «кто-то» еще и занимает императорский трон, то, как я полагаю, он просто забудется от счастья...— Сегодня утром ты в ударе! — смеясь, заметил Тит. — Но это не заменяет нам Манчинию, — добавил он уже совсем другим тоном.Домитилла, зевая, отдала служанке кубок с охлажденным лимонадом, который пила. Она не поддержала замечания своего брата относительно Манчинии.— Я мало спала сегодня ночью, — пожаловалась она. — Оппий Сабин вчера вечером давал обед, на который я была приглашена и который закончился очень поздно.— И что там было интересного? — спросил Тит, ожидавший уже каких-то откровений.— Ничего, и я пошла туда только затем, чтобы видеть, а не слышать...— Чтобы видеть?— Чтобы увидеть собственными глазами племянницу Цезонии, новой жены Оппия Сабина, которую он привез откуда-то из Африки. Хотя она всего несколько дней в Риме, все уже говорят о необыкновенной красавице. И так как я готова на все ради того, чтобы доставить тебе удовольствие, я решила поскучать там именно с этой целью... И действительно, она еще лучше, чем о ней говорят. Когда ты увидишь эту девушку, — вернее, женщину, потому что ей двадцать два года, — то не успокоишься, пока не разденешь ее и не проткнешь своим копьем... Большинство приходивших на обед мужчин, видевших ее в довольно открытом платье, несколько минут стояли вытаращив глаза. Это выглядело комично.— А когда же я увижу это чудо?— Завтра! В Остии, куда я пригласила ее от твоего имени и с полного согласия Цезонии. Она с радостью ожидает того события, которое случится с ее племянницей, и поклялась мне, что та еще девственница, несмотря на ее возраст. Можно только порадоваться тому, что в Африке цветет добродетель! Для женщин, приезжающих из провинций, твоя кровать является самым лучшим памятником Рима! * * * Двадцать восемь преторианских гвардейцев застыли вдоль стен приемной залы императорского дворца. Здесь с минуты на минуту должен был появиться Тит, как он это делал каждое утро. Перед дверью, через которую он входил, оставалось свободное пространство, тоже охраняемое гвардейцами; вокруг него толпились податели прошений, которые могли попытаться передать бумаги суверену до того, как он выйдет на аллею, ограниченную красной лентой. Цезарь долго будет идти по этой аллее, отвечая на приветствия одних и других, поддерживая разговоры, если их тема его заинтересует. Эти беседы все слушали почти с религиозным трепетом, боясь упустить хоть слово. Гвардейцы стояли с мечами наголо, а подателей прошений обыскивали при входе, чтобы они не смогли принести в приемную, кроме своей просьбы, еще и кинжал. Но среди тех, кто там присутствовал, кто пришел посмотреть на Цезаря, кто хотел быть замеченным им среди приехавших из провинций, надеявшихся разнюхать что-то о состоянии дел, прежде чем идти на прием к высокопоставленным чиновникам, от решений которых зависело многое, среди этих тщательно причесанных и богато одетых людей не было никого, хотя бы в мыслях кто осмелился посягнуть на жизнь сына Веспасиана, с самого прихода к власти не перестававшего удивлять своим великодушием, несмотря на неприглядную репутацию, с которой он подошел к высшей должности, что заставляло бояться восшествия на престол нового Нерона. Ранее его обвиняли в том, что он хотел поднять солдат, которыми командовал, против своего отца, просто потому, что те обожали консула, так хорошо руководившего ими в Иудее. При разговорах как в гостиных, так и в тавернах ему ставили в вину его безумную и непристойную любовь к Беренике, супруге Британника, который был ему как брат. Впрочем, он расстался с ней и удалил от себя, хотя она и любила его. На него сердились даже за то, что он сочинял превосходные поэмы как на латыни, так и на греческом языке, пытаясь этим настоящим своим талантом, по примеру сына Агриппины, высмеять императорскую власть, выходя на театральную сцену. А он этого не делал, хотя и хорошо пел, в отличие от кровавого комедианта, который около двадцати лет занимал до него трон. Его доброта была неожиданна и потому так приятна народу.Зло этой доброты заключалось в том, что она позволяла и здесь, и в других местах интриговать тем, кто, находясь в его окружении, не имел столь доброго сердца...Приглушенный шум бесед тех, кто ожидал царственного появления, был прерван, все головы повернулись к другой двери, через которую вошел Домициан, младший брат Цезаря, второй сын покойного Веспасиана. Он был на десять лет младше Тита. Когда Домициан бывал в Риме, он всегда первым приветствовал своего брата, появлявшегося из императорских покоев, чтобы все знали о силе и постоянстве его братских чувств. Домициан выходил из своей простой двери и шествовал, предваряя выход императора, сквозь приемную залу, заполненную знатью: он выслушивал тех, кто хотел его попросить об услуге или участии, даже о льготе, и останавливался перед покоями Цезаря.Домициан был красив и следил за своей внешностью, но его беспокойство по поводу слишком красного цвета лица и ранней плешивости было несоизмеримо меньше, чем то неприятное чувство, которое испытывал оттого, что он лично не занимает трон.Он не торопясь прошел вдоль комнаты, пожимая чьи-то руки, обнимая кого-то с добрыми пожеланиями, чтобы дать возможность Лацертию, уже пробиравшемуся к нему, подойти поближе. Когда он наклонился к противнику Лепида и Менезия в трибунате, чтобы обнять его, это выглядело естественно.— Галл уже в Большой тюрьме, — шепнул ему на ухо Лацертий.— Это хорошо, — ответил ему Домициан, сопровождая слова дружеской улыбкой. — А что от Палфурния?— Он уверяет, что с Мнестром покончено.— Еще лучше, — прошептал Домициан и тут же, выпрямившись, воскликнул громким голосом: — Ты хороший кандидат, Лацертий, и ты победишь, я в этом уверен! — Он наклонился, чтобы дружески похлопать его по плечу, прошептав на этот раз: — Чтобы все было кончено и с самим Палфурнием. Сейчас самое время...Таким образом, приказав убрать человека из Помпеи, который помогал ему в его делах против Менезия и его наследника, Домициан, улыбаясь, завершил свой обход прихожей как раз перед тем, как две створки дверей императорских покоев открылись.— Император Тит Цезарь!При этом оповещении мажордома установилась тишина, головы повернулись к входившему Титу, облаченному в шелк и золото и красивому, как кумир. Те, кто пришли с прошениями, подняли их так, чтобы они были видны секретарям, следовавшим за сувереном и собиравшим бумаги в корзинку.— Мой брат! — сказал Цезарь, обнимая Домициана. — Я всегда с одинаковой радостью вижу тебя здесь каждое утро...— Ты знаешь, что я разделяю твои радости, — соврал Домициан.Цезарь все еще держал его руки в своих.— Это действительно правда, брат мой? — спросил Тит с некоторой грустью в голосе. — Ты первый среди тех, кому я ни в чем не могу отказать, никогда не забывай об этом... Не делай ничего не посоветовавшись со мной и не слушай тех, кто будет говорить обо мне плохое...— Никто так не говорит и не думает! — возразил Домициан, облекая свою новую ложь в улыбку.Цезарь в последний раз посмотрел на младшего брата и прошел дальше, приветствуя собравшихся:— Ave, Попидий!.. Ave, Цериалис! Спасибо за то, что ты сделал в Нарбоннской провинции. Мне прочли твой доклад на этих днях, и все остались очень довольны... Ave, Истацидий! Смерть твоего отца очень огорчила меня, мы будем помнить о нем как о честном человеке... Ave, Теренций! Твоя поэма, посвященная празднествам Цереры, очаровала меня, я тебе завидую, поэтому поздравляю с успехом... А! Лацертий!Человек Домициана, растолкав всех локтями, появился перед сувереном.— А готов ли ты к играм? — воскликнул тот. — Внимание! Твой противник Лепид и его галл скоро возьмут над тобой верх, если верить тому, что мне сказали... Они обещали выставить пять тысяч диких животных и десять тысяч гладиаторов! Ты поступишь так же, Лацертий?— Я не думаю, Цезарь, что галл Сулла сможет сдержать свои обещания... Он со вчерашнего дня содержится в Большой тюрьме!Тит нахмурил брови, услышав имя Суллы, которое напомнило ему о неожиданном исчезновении прекрасной Манчинии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62