Через один-два дня хватятся носилок и той, кому они принадлежат. Этим займется сам Цезарь...— Цезарь! — воскликнул с испугом бывший легионер.— Да, Котий! Речь идет именно об этом... Теперь ты понимаешь, почему вы должны без промедления уехать?Один из трех ветеранов вошел и сказал, что приготовления закончены. Все пошли по направлению к входу в мавзолей, воздвигнутый на мраморной площадке прямо на том месте, где погиб патриций. Сулла запустил в ход гидравлический механизм, без которого было невозможно открыть дверь. Внутри находился пустой саркофаг, так как юридическая битва, начатая молодым адвокатом Гонорием против Порфирии и ее юридических консультантов, пока ни к чему не привела. Пять человек с трудом сняли крышку саркофага, сделанного из массивного камня. Потом Котий и Сулла пошли за телом Манчинии, уже завернутым в ткани. Сулла поцеловал неприкрытое лицо мертвой. Пот, стекавший по его лицу после поднятия тяжелой крышки, смешивался со слезами галла, который и не пытался их скрыть от бывших легионеров. Манчинию положили в саркофаг. Сулла поставил корзинку с золотом и признанием Мнестра, которое, таким образом, будет находиться в секретном укромном месте. Котий и его товарищи вышли.Сулла, оставшись один, услышал смех молодой женщины; он представил ее себе в коляске, запряженной двумя серыми лошадьми, посреди жнивья, недалеко от фермы, в тот день, когда они вместе отправились в Рим. Она машет рукой и кричит: «На сей раз, галл, тебе от меня не уйти!»В то утро ее лицо излучало счастье. * * * Один из стражников галопом подскакал на лошади к Сулле в тот момент, когда он закрывал мавзолей. Сулла узнал в нем того, кого он приказал наказать палками в тот день, когда знакомился со всеми, кто обслуживал дворец. Стражник с этого дня был ему необычайно предан.Сирии спрыгнул со своего коня.— Господин, — сказал он, — префект ночных стражей уже здесь, с десятком человек.— Я ждал его, — сказал Сулла.— Я подумал, что будет лучше подъехать по конной аллее и предупредить вас сразу же...— Ты правильно поступил. Префект уже, наверное, в атрии, где все и собрались. У него там дела.— Нет, господин! Совсем наоборот. Когда он пришел в атрий, то спросил, где вы, и теперь идет сюда.— Вот как! — сказал Сулла. — Он посмотрел Сирию в глаза. — Похоже, что ты стал настоящим солдатом, — бросил он.— Господин, я не забыл, что служу справедливому человеку.— Ты пойдешь к траншеям для льда, к ограде. Стой там на страже до середины ночи, до того часа, пока Котий и еще три его товарища-ветерана не придут взять что-то, что лежало в одной из этих ям.— Да, господин.— И не позволяй никому подходить, пока не придут ветераны, и чтоб никто и ничего не смел взять оттуда и даже поднимать крышки.— Да, господин.— Не «господин»! Сулла!— Да, Сулла!— Никто, слышишь? В настоящий момент для меня самое главное — эти рвы со льдом. Когда ветераны придут, то ты встанешь немного подальше, чтоб не мешать им, и не будешь пытаться увидеть, что они делают. — Сулла услышал за кипарисами на аллее шум шагов и разговор. — А теперь иди! — приказал он.Стражник был уже в седле и в момент появления префекта ночных стражей уже ехал по конной аллее.— Привет, Сулла! — бросил тот, иронически поджав отвислую нижнюю губу. — Я не удивлен, видя тебя около могилы Менезия! Дружба действительно является для тебя священным долгом, который занимает все твое время...Рядом с тем, кто вершил делами полиции в столице империи, стоял писарь, которого можно было узнать по свисавшей на плече доске для писания и по ивовой корзинке, в которой лежали пергаменты и папирусы. Второй человек был одет в судейскую тогу. Сулла отметил также, что два стражника, которые сопровождали префекта, держали в руках цепи, сделанные из железных колец, — те, которые использовали для связывания ног или рук арестованных.— Тем не менее, — продолжил чем-то довольный префект ночных стражей, — столь важное для тебя чувство сегодня тебе будет дорого стоить.— Ты хочешь сказать, что дружба, которую я испытываю к изгнанному консулу, может быть поставлена мне в вину?— Да нет, — сказал префект, сопроводив свои слова жестом, тем самым показывая, что отметает гипотезу, выдвинутую его собеседником. — Кого интересуют странности изгнанника, которого давно все забыли? Все это пустяки! Твой фальшивый Нестомарос утверждает, что ты не знал ни его настоящего имени, ни того, кто сделал ему поддельную галльскую шевелюру. А мы делаем вид, что верим... — Префект сделал один шаг к наследнику Менезия и указал на него пальцем. — Я предупреждал тебя! Вспомни, это было здесь, в этом самом дворце, когда мы встретились в первый раз... Я посоветовал тебе вернуться на твою ферму. И не по дружбе. Но такой совет мог бы тебе дать только твой лучший друг... И ты не последовал ему! — Его невзрачное лицо вдруг стало злым, а палец уже грозил, а не указывал. — И сутенер Ихтиос исчез из своего дома! Не оставив никаких следов! Не существует и любителя маленьких мальчиков, с которыми он говорил в последний раз у себя в доме! А ты думаешь, что стражники Рима не знают своего ремесла?Сулла пошарил в кармане под туникой, чтобы отыскать там веточку калины, но ничего не нашел. Тут он вспомнил, что отдал только что несколько штук Котию для предъявления Тоджу, чтобы тот принял ветеранов как полагается. Галл был раздосадован тем, что полагал, что по крайней мере одну оставил себе. Видимо, он ее уронил, и это показалось ему дурным предзнаменованием.Префект ночных стражей уже не был больше добродушным, как в начале разговора. Ярость, овладевшая им при упоминании об исчезновении сутенера Ихтиоса, воодушевляла его.— И это еще не все, — продолжал он. — А тебе известно, что я сегодня утром получил табличку от одного человека из окружения Цезаря, в которой меня спрашивали, почему патрицианка Манчиния, супруга Патрокла, не вернулась к себе домой. Цезарь лично беспокоится о ней, а мажордом дворца должен доложить ей о ее месте в императорском кортеже, который отбудет завтра утром, в Остию, о месте, которое обычно занимают почетные гости!Удар, который потряс Суллу при виде залитого кровью тела Манчинии, уже отнял у него уверенность. Сейчас он чувствовал себя так, как солдат, окруженный хорошо вооруженными врагами, в руках у которого остался лишь обломок меча. Даже тело несчастной Манчинии, лежавшее в саркофаге мавзолея, стало враждебным.— А я знаю, — продолжал префект, — что тебя связывало с Манчинией. Что я должен ответить тому лицу из императорского дворца, которое попросило действовать с поспешностью? Говори, Сулла! Где молодая женщина? Знаешь ли ты, кто ее ищет, пока Цезарь сам не спросит, сегодня после полудня или вечером, где она?— Я думаю, — спокойно ответил Сулла, — что ты имеешь в виду Домитиллу, родную сестру Цезаря?— Правильно, верно! Должен ли я ей ответить, что ты из ревности помешал патрицианке, твоей любовнице, явиться по императорскому приглашению? Должен ли я выдвинуть гипотезу, что ты, поссорившись с ней после этого приглашения, держишь ее в заточении здесь либо в другом месте или с ней случилось что-то худшее? Ведь можно всякого ожидать в подобных обстоятельствах от грубого солдафона или галльского крестьянина, которому город Рим вскружил голову и который не смог понять ни правил поведения, принятых в нем, ни их тонкостей? А знаешь ли ты, что если я выдвину такое предположение, то все поверят в него? — По лицу префекта ночных стражей текли крупные капли пота. Он отдышался немного и закончил: — У меня достаточно сведений для того, чтобы арестовать тебя тут же, по одному этому подозрению, не говоря уж о другом!— Ну, довольно! — послышался сзади него голос, на который он обернулся.Молодой адвокат Гонорий в безупречной тоге, которую он теперь носил, в котурнах от Цитентула, лучшего сапожного мастера, выпрямившись во весь свой маленький рост и распетушившись, стоял перед хозяином полиции Рима.— Ну все! — повторил он. — Хватит тебе, Кассий Лонгин Цепио, надо заканчивать обличительную речь! Разве в Риме, столице вселенной, не существует законов? Разве не живем мы при справедливом властителе, заботящемся, чтобы не лилась кровь, чтобы соблюдались права граждан, как это было при десятилетнем правлении его августейшего отца? Так отчего ты превышаешь свои полномочия и подло извращаешь цель правосудия, нападая на храброго солдата и римского гражданина, который известен своей добропорядочностью и был так ценим патрицием Менезием, что этот последний оставил ему все свое состояние? Нет, Кассий Лонгин, нет! Благодарение богам, ты обретешь свой здравый смысл и хладнокровие. Ведь до сих пор ты был большим человеком и высокопоставленным чиновником. Ты придешь в себя, Кассий, и сейчас же скажешь нам, что, устав от тяжелого поручения, ты позволил своим словам опередить свои мысли! Мы знаем, что ты пришел сюда выполнить свой долг, потому что изгнанный Эзий Прокул сознательно нарушил принятое когда-то сенатом решение о его ссылке. Мы понимаем, что ты пришел лично убедиться в этом, хотя завтра же мы направим Титу Цезарю прошение о том, чтобы он помиловал человека, преступление которого на сегодняшний день заключается в том, что он слишком любит Рим. Иди, Кассий, иди выполняй свой долг, ссыльный ждет тебя, он последует за тобой без страха, доверяя императорской юриспруденции, исполнителем которой ты являешься! Но если речь идет о Сулле, примерном офицере, получившем шесть ранений за одиннадцать кампаний под императорскими стягами, об этом Касторе, Поллуксом Кастор и Поллукс — в греческой мифологии близнецы, известные своей дружбой.
которого был патриций Менезий, римском гражданине, который как на ферме Галлии, так и в этом дворце Города воплощает в себе те добродетели, которые были силой Республики перед тем, как стать основой империи, то я говорю тебе «нет»! Я говорю тебе, что ты ошибаешься, и я встаю на твоем пути, черпая силу в тех законах, которые гарантируют свободу всем сынам Рима!Изумившись, префект Кассий Лонгин Цепио воспользовался импровизированной защитительной речью Гонория, чтоб успокоиться. Затем он обратился к адвокату.— Маленький засранец, — бросил он, презрительно смеясь. — Жалкий адвокатишка, дырка в заднице! Даже твоя мать, увидев тебя, пожалела о том, что у нее получилось это плохо, вышло только пол-адвоката! Да она просто пукнула, рожая тебя!Он приблизился к Гонорию, и теперь они стояли лицом к лицу.— Тебе должно быть стыдно! — пробормотал адвокат грустным голосом, поднося руки к глазам, как будто пытаясь прикрыть лицо. — Твоя грязь попадает на других высокопоставленных людей твоего положения!— Грязь? Да, грязь, но не моя, ублюдок! А грязь твоих друзей или, вернее будет сказать, тех, кто тебе платит и кто вытащил тебя из твоей чердачной комнаты, чтобы ты присоединился к их преступным делам! Слушай это, слушай! — Он обернулся к писцу, который сопровождал представителя прокуратора: — Давай, ты! Выполняй свои обязанности!Писарь открыл свою корзинку. Достал и развернул один из пергаментов, прочел:— Именем сената и римского народа я, Силвий Кремитий Глабрио, императорский прокуратор, приказываю привлечь к суду римского гражданина Суллу, уроженца Вьенны, провинции Лугдунума, являющегося наследником патриция Менезия, за то, что он, при пособничестве финикийского финансиста Халлиля, бывшего поверенного в делах того же Менезия, сочинил и изготовил поддельное завещание, черновики которого были обнаружены в конторе вышеназванного Халлиля, который признался в преступлении, задуманном для того, чтобы овладеть наследством Менезия, умершего внезапной смертью в присутствии обвиняемого четыре дня назад. Префектуре ночных стражей Города надлежит без промедления произвести арест указанного Суллы и заключить его под стражу...Нижняя мокрая губа довольного Кассия Лонгина опять отвисла. Префект сделал знак двоим людям, у которых были железные цепи, подойти к Сулле.Но Гонорий одним движением перегородил им дорогу.— Нет, — закричал он, — Кассий Лонгин, на этот раз не за тобой последнее слово! Сейчас ты узнаешь то, чего не знаешь. Присутствующий здесь представитель прокуратора только подтвердит, что твое поведение нарушает закон от декабря VI года консульства Сципиона. Этот закон об изменении положения офицеров-легионеров гласит, что они, в том случае если им надо предстать перед судом, не должны носить на себе цепей и что они не могут содержаться в тех же местах, где находятся обычные заключенные. Если твои люди нарушат тот закон, о котором я тебе напомнил, я потребую прекращения преследования Суллы по той причине, что задержание производилось не в установленной форме, и обвиню тебя перед сенатом в должностном преступлении, а там, и не забывай об этом, много тех, кто прошел военную службу...На сей раз Кассий Лонгин замешкался. Он вопросительно посмотрел на представителя прокуратора.— Мне кажется, что я припоминаю об этом положении закона, на которое ссылается Гонорий, — предположил тот.— Убери эти позорные цепи! — приказал Гонорий стражнику. — Сулла последует за тобой без сопротивления, Кассий. Правда, Сулла? Сражение только начинается. В Риме есть неподкупные судьи, независимые сенаторы и справедливый властелин! Те, кто расставили ловушки и подделали игральные кости, еще не выиграли партии! Я предполагаю, Кассий, что ты сейчас направишься к бывшему консулу Эзию?— Конечно, — произнесла нижняя отвислая губа. — И я надеюсь скоро прийти и за тобой, когда судьи увидят, что ты участвуешь в делах тех, кто тебя нанял, в роли сообщника, а не юридического советника...— А это, мой дорогой Кассий, надо еще доказать!— Не беспокойся, недоносок, я займусь тобой, — с уверенностью сказал префект.Тут, обернувшись, он увидел, что аллею, по которой он пришел сюда вместе со своими людьми, перегородила группа стражников дворца Менезия. Все они были вооружены: каждый имел копья за спиной, щит и меч в руках. Кассий убедился, что позади Суллы и на крыше мавзолея, перед которым все стояли, тоже появились охранники, которые молча заняли свои места. Префект всего насчитал около двадцати человек. Других, должно быть, не было видно за кипарисовой изгородью.Стража Менезия, преданная теперь Сулле, пришла в движение, чтобы защитить своего хозяина. Префект ночных стражей почувствовал себя неуютно. Людям, окружавшим их, понадобилось бы несколько минут, чтобы убить его охрану и задушить его и представителя прокуратора. После чего они могли бы бежать вместе с Суллой по дороге на Остию, чтобы галл сел на одну из принадлежащих ему галер. Мавзолей находился на значительном расстоянии от атрия, где болтала и пировала толпа гостей, приглашенных к Эзию Прокулу. В конторе префектуры его хватились бы только к ночи. Кассий Лонгин никому не сказал о своем намерении арестовать Суллу, потому что те, кто санкционировал арест, добившись согласия прокуратора Силвия Кремития Глабрио, посоветовали ему не предавать дело огласке, пока галл не окажется в заключении. И Кассию Лонгину стало страшно.— Ну ладно, Сулла, — сказал он, стараясь придать себе уверенности, — неужели ты прибавишь к своим преступлениям еще и восстание против императорской власти?Сулла наконец-то отыскал в складке кармана, находившегося под туникой, ту веточку калины, которую считал потерянной. Он с большим облегчением засунул ее себе в рот.— Я должен сказать, что испытываю такое искушение, — заявил он. — Но если я восстану, то не против императорской власти, а против тебя, разрушителя законов...— Ты не имеешь права выдвигать такие обвинения, Сулла!— Имею. И ты это хорошо знаешь. Тем не менее я не собираюсь сбегать. Видишь ли, Кассий Лонгин, я давно уже получил предупреждение, и не от тебя, об опасности, которая мне угрожает, и я решил встретиться с ней лицом к лицу... А теперь послушай мой совет. Оставь это дело, пока еще у тебя есть время. Отдай мне таблички, где написано, что Менезий зовет меня в Рим, которые ты украл на следующий день после его смерти. Откажись использовать свое служебное положение в угоду тем, кто, сидя во дворце, заставляет тебя действовать. Потому что я верю в справедливость Тита. Однажды она обрушится на вас всех.Кассий Лонгин видел вооруженных людей, но почувствовал себя более уверенно перед лицом наивности офицера, который упускал единственный шанс, который у него остался: бежать без промедления и спасти тем самым свою жизнь.— Я благодарю, что ты беспокоишься о моем будущем, — бросил он. — Я подумаю на досуге. А пока ты пойдешь за мной...— Да, — сказал галл, вынимая веточку калины изо рта — только на моих условиях. Твои охранники останутся здесь, вместе с моими стражниками, которые будут за ними следить. Мы пойдем к атрию и присоединимся к гостям Эзия Прокула. Причем сделаем это так, чтобы никто не догадался, что я твой пленник. Там мы выслушаем все, что захочет сказать Эзий, а когда все подойдет к концу, я последую за тобой, только без цепей, потому что закон этого не позволяет, а ты лично проследишь за тем, чтобы я содержался в достойных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
которого был патриций Менезий, римском гражданине, который как на ферме Галлии, так и в этом дворце Города воплощает в себе те добродетели, которые были силой Республики перед тем, как стать основой империи, то я говорю тебе «нет»! Я говорю тебе, что ты ошибаешься, и я встаю на твоем пути, черпая силу в тех законах, которые гарантируют свободу всем сынам Рима!Изумившись, префект Кассий Лонгин Цепио воспользовался импровизированной защитительной речью Гонория, чтоб успокоиться. Затем он обратился к адвокату.— Маленький засранец, — бросил он, презрительно смеясь. — Жалкий адвокатишка, дырка в заднице! Даже твоя мать, увидев тебя, пожалела о том, что у нее получилось это плохо, вышло только пол-адвоката! Да она просто пукнула, рожая тебя!Он приблизился к Гонорию, и теперь они стояли лицом к лицу.— Тебе должно быть стыдно! — пробормотал адвокат грустным голосом, поднося руки к глазам, как будто пытаясь прикрыть лицо. — Твоя грязь попадает на других высокопоставленных людей твоего положения!— Грязь? Да, грязь, но не моя, ублюдок! А грязь твоих друзей или, вернее будет сказать, тех, кто тебе платит и кто вытащил тебя из твоей чердачной комнаты, чтобы ты присоединился к их преступным делам! Слушай это, слушай! — Он обернулся к писцу, который сопровождал представителя прокуратора: — Давай, ты! Выполняй свои обязанности!Писарь открыл свою корзинку. Достал и развернул один из пергаментов, прочел:— Именем сената и римского народа я, Силвий Кремитий Глабрио, императорский прокуратор, приказываю привлечь к суду римского гражданина Суллу, уроженца Вьенны, провинции Лугдунума, являющегося наследником патриция Менезия, за то, что он, при пособничестве финикийского финансиста Халлиля, бывшего поверенного в делах того же Менезия, сочинил и изготовил поддельное завещание, черновики которого были обнаружены в конторе вышеназванного Халлиля, который признался в преступлении, задуманном для того, чтобы овладеть наследством Менезия, умершего внезапной смертью в присутствии обвиняемого четыре дня назад. Префектуре ночных стражей Города надлежит без промедления произвести арест указанного Суллы и заключить его под стражу...Нижняя мокрая губа довольного Кассия Лонгина опять отвисла. Префект сделал знак двоим людям, у которых были железные цепи, подойти к Сулле.Но Гонорий одним движением перегородил им дорогу.— Нет, — закричал он, — Кассий Лонгин, на этот раз не за тобой последнее слово! Сейчас ты узнаешь то, чего не знаешь. Присутствующий здесь представитель прокуратора только подтвердит, что твое поведение нарушает закон от декабря VI года консульства Сципиона. Этот закон об изменении положения офицеров-легионеров гласит, что они, в том случае если им надо предстать перед судом, не должны носить на себе цепей и что они не могут содержаться в тех же местах, где находятся обычные заключенные. Если твои люди нарушат тот закон, о котором я тебе напомнил, я потребую прекращения преследования Суллы по той причине, что задержание производилось не в установленной форме, и обвиню тебя перед сенатом в должностном преступлении, а там, и не забывай об этом, много тех, кто прошел военную службу...На сей раз Кассий Лонгин замешкался. Он вопросительно посмотрел на представителя прокуратора.— Мне кажется, что я припоминаю об этом положении закона, на которое ссылается Гонорий, — предположил тот.— Убери эти позорные цепи! — приказал Гонорий стражнику. — Сулла последует за тобой без сопротивления, Кассий. Правда, Сулла? Сражение только начинается. В Риме есть неподкупные судьи, независимые сенаторы и справедливый властелин! Те, кто расставили ловушки и подделали игральные кости, еще не выиграли партии! Я предполагаю, Кассий, что ты сейчас направишься к бывшему консулу Эзию?— Конечно, — произнесла нижняя отвислая губа. — И я надеюсь скоро прийти и за тобой, когда судьи увидят, что ты участвуешь в делах тех, кто тебя нанял, в роли сообщника, а не юридического советника...— А это, мой дорогой Кассий, надо еще доказать!— Не беспокойся, недоносок, я займусь тобой, — с уверенностью сказал префект.Тут, обернувшись, он увидел, что аллею, по которой он пришел сюда вместе со своими людьми, перегородила группа стражников дворца Менезия. Все они были вооружены: каждый имел копья за спиной, щит и меч в руках. Кассий убедился, что позади Суллы и на крыше мавзолея, перед которым все стояли, тоже появились охранники, которые молча заняли свои места. Префект всего насчитал около двадцати человек. Других, должно быть, не было видно за кипарисовой изгородью.Стража Менезия, преданная теперь Сулле, пришла в движение, чтобы защитить своего хозяина. Префект ночных стражей почувствовал себя неуютно. Людям, окружавшим их, понадобилось бы несколько минут, чтобы убить его охрану и задушить его и представителя прокуратора. После чего они могли бы бежать вместе с Суллой по дороге на Остию, чтобы галл сел на одну из принадлежащих ему галер. Мавзолей находился на значительном расстоянии от атрия, где болтала и пировала толпа гостей, приглашенных к Эзию Прокулу. В конторе префектуры его хватились бы только к ночи. Кассий Лонгин никому не сказал о своем намерении арестовать Суллу, потому что те, кто санкционировал арест, добившись согласия прокуратора Силвия Кремития Глабрио, посоветовали ему не предавать дело огласке, пока галл не окажется в заключении. И Кассию Лонгину стало страшно.— Ну ладно, Сулла, — сказал он, стараясь придать себе уверенности, — неужели ты прибавишь к своим преступлениям еще и восстание против императорской власти?Сулла наконец-то отыскал в складке кармана, находившегося под туникой, ту веточку калины, которую считал потерянной. Он с большим облегчением засунул ее себе в рот.— Я должен сказать, что испытываю такое искушение, — заявил он. — Но если я восстану, то не против императорской власти, а против тебя, разрушителя законов...— Ты не имеешь права выдвигать такие обвинения, Сулла!— Имею. И ты это хорошо знаешь. Тем не менее я не собираюсь сбегать. Видишь ли, Кассий Лонгин, я давно уже получил предупреждение, и не от тебя, об опасности, которая мне угрожает, и я решил встретиться с ней лицом к лицу... А теперь послушай мой совет. Оставь это дело, пока еще у тебя есть время. Отдай мне таблички, где написано, что Менезий зовет меня в Рим, которые ты украл на следующий день после его смерти. Откажись использовать свое служебное положение в угоду тем, кто, сидя во дворце, заставляет тебя действовать. Потому что я верю в справедливость Тита. Однажды она обрушится на вас всех.Кассий Лонгин видел вооруженных людей, но почувствовал себя более уверенно перед лицом наивности офицера, который упускал единственный шанс, который у него остался: бежать без промедления и спасти тем самым свою жизнь.— Я благодарю, что ты беспокоишься о моем будущем, — бросил он. — Я подумаю на досуге. А пока ты пойдешь за мной...— Да, — сказал галл, вынимая веточку калины изо рта — только на моих условиях. Твои охранники останутся здесь, вместе с моими стражниками, которые будут за ними следить. Мы пойдем к атрию и присоединимся к гостям Эзия Прокула. Причем сделаем это так, чтобы никто не догадался, что я твой пленник. Там мы выслушаем все, что захочет сказать Эзий, а когда все подойдет к концу, я последую за тобой, только без цепей, потому что закон этого не позволяет, а ты лично проследишь за тем, чтобы я содержался в достойных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62