Потом он резко развернул Пруденс и притянул к себе. – Ладно, давайте заканчивать эту игру! – издевательски рассмеялся он. – Вы не святая невинность и даже не жена, как я подозреваю. Мэннинг – болван. Ему не хватает ума оценить вас по достоинству и насладиться как следует. Но я с самого начала дал себе слово овладеть вами.
Лихорадочный блеск его глаз напугал Пруденс.
– Пожалуйста, дайте мне пройти, – прошептала она.
– Немного поздновато изображать из себя скромницу, которая, чуть что, теряет сознание, – пробормотал Хэкетт и вцепился ей в волосы. Другой рукой он обхватил ее за бедра и прижал к себе. Даже сквозь юбки Пруденс чувствовала, сколь сильно его желание.
Горячие губы Хэкетта овладели ее ртом, и Пруденс, застонав от ужаса и отвращения, начала колотить его по плечам. Но тщетно! В ответ донеслось лишь злобное удовлетворенное хихиканье. Пруденс билась в его объятиях вне себя от страха. Наконец ей удалось отдернуть голову и прервать этот ненавистный поцелуй. Она тут же плюнула Хэкетту прямо в лицо.
Капитан зло вскрикнул и отпрянул, его хватка ослабела, и Пруденс, вырвавшись из рук Хэкетта, со всего размаху дала ему пощечину. Он стер плевок и погладил щеку, на которой остались красные отметины пальцев. К удивлению Пруденс, губы Хэкетта медленно растянулись в похотливой улыбке.
– Черт меня подери, – со смехом промолвил он, – да вы, оказывается, из породы тигриц. Какое приятное открытие! Ничего, моя милая леди, скоро я укрощу вас. Вы будете рыдать от наслаждения и… от боли, пока я не закончу свое дело.
С этими словами Хэкетт опять бросился к ней и обнял с невероятной силой. Как Пруденс ни извивалась, она не могла вырваться из этих железных тисков. Он грубо швырнул ее на койку и принялся возиться с застежками штанов. Пруденс лежала, еле переводя дух, слишком ошеломленная, чтобы пошевелиться.
«Что делать?» – лихорадочно думала она. Когда Хэкетт навалится на нее всем телом, бежать будет поздно. Между тем капитан уже высвободил из убежища свое напрягшееся мужское достоинство и рванул вверх ее юбки. Пруденс подтянула колени к подбородку и, хорошенько прицелившись, ударила его в самую уязвимую точку.
Хэкетт отшатнулся, сморщившись и согнувшись пополам от боли.
Пруденс, с трудом соскочив с кровати, помчалась к двери, вихрем пронеслась через большую каюту, служившую столовой, и наконец оказалась на воле. Она прислонилась к поручням юта и перевела дух, едва сдерживая слезы. Много ли времени потребуется этому негодяю, чтобы прийти в себя и ринуться за ней следом?
Пруденс в отчаянии окинула взглядом матросов, слонявшихся по палубе. Да, эти несчастные люди слишком боятся капитана, чтобы встать на ее защиту. Росс! Сейчас он, наверное, в кубрике. Пруденс метнулась к люку.
Нет… Разве сможет она рассказать ему о случившемся? Ей некого винить, кроме самой себя. Ведь Росс пытался предостеречь ее – с первого же дня. А теперь, после этой дурацкой выходки с Сент-Джоном, он решит, что она сознательно поощряла капитана. А что еще может подумать Росс, узнав, как она по своей воле вошла в каюту Хэкетта? Только одно: что Пруденс – распутница и дурочка.
Она вытерла рот, пытаясь избавиться от омерзительных ощущений после поцелуя Хэкетта. А его прикосновения!.. Пруденс передернулась. Да, надо было слушаться Росса. Поступками мужчин, лишенных женского общества, руководит только вожделение. Помнится, Бетси – в присущей ей развязной манере – говорила:
– Удивительно! У мужиков, которые несколько недель провели без женщин, член так и выскакивает в полной боевой готовности, словно часовой на посту!
Хэкетт недвусмысленно показал ей, чего хочет, – и словом, и делом. А Сент-Джон… Эти льстивые речи, соблазнившие ее на поцелуй… А может, он всего лишь пытался скрыть таким образом свое низменное желание получить более весомые доказательства ее благосклонности? А Джеми… – Господи, прости за эти грешные мысли! – уж не был ли и он во власти своих животных инстинктов… помимо любви, конечно?
А Росс? Пруденс вспомнила о предательской выпуклости на его рубашке в то утро, когда он созерцал ее обнаженные ноги. Правда, тогда она сделала вид, будто по наивности не понимает, что это означает. Но к чему обманывать себя? Возможно, его отталкивает уже совершенный ею грех, возможно, ему не хочется брать на себя лишние заботы. Однако все это не помешало Россу испытать возбуждение. Им, как и остальными, владело безумное вожделение.
Пруденс затрепетала. Она чувствовала себя как животное, которое преследуют рычащие, брызжущие слюной псы. Меньше чем через две недели они будут в Виргинии. Не так уж скоро, если все это время придется оберегать остатки своей чести.
Она поспешно направилась в каюту, твердо решив отныне не терять голову. После долгих лет, проведенных в наивной простоте сельской жизни, мужское общество поначалу показалось ей волнующим. Но в действительности оно куда более пугающе и опасно, чем она могла представить.
Глава 12
– На палубе сильный ветер, леди, прямо ужас! Вам бы лучше остаться наверху.
Пруденс приостановилась и улыбнулась Тоби Вэджу, который столкнулся с ней возле люка.
– И что насчет этого говорят твои предзнаменования? Тоби энергично закивал:
– Да-да, леди, а как же! Помните, какое вчера было солнышко – яркое да радостное. Словно кружочек масла в овсяной каше, верно?
– Да, пожалуй…
Пруденс наслаждалась прекрасным днем и своими надеждами. На сердце у нее стало светло. Если Господь смилостивится, то примерно через неделю они доберутся до спокойной гавани. Только бы ветер не подвел.
– Так вот, мой приятель – вы знаете, Гауки его кличут, – идет он, значит, мимо капитанской каюты – и вдруг слышит, что кэп свистит. Словно и не рад хорошей погоде. Не то что мы.
– И что же?
– Дьявол меня забери! Да ведь дурная это примета – свистеть на корабле! Все равно что плевать в лицо черту! Вишь ты, любому моряку это известно! И не успели мы глазом моргнуть, как налетел этот ветер. – Вэдж вздохнул. – Может, он и не нарочно… а все же это его проделки. В нашем кэпе сидит дьявол, прошу прощения, конечно.
Ну, с этим последним заявлением Пруденс охотно согласилась бы. А что касается погоды… Росс говорил, что они находятся в тропических широтах и здесь, неподалеку от Виргинии, часто бывают циклоны. Сентябрь в этих краях – самый опасный месяц, когда то и дело бушуют штормы. Но бессмысленно растолковывать это Вэджу, который давным-давно решил, что Хэкетт – причина всех бед, происходящих на корабле.
– Если и впрямь собирается шторм, – сказала Пруденс, – я, пожалуй, схожу в лазарет – поухаживаю за больными.
– Ладно, леди, как пожелаете. – Вэдж потеребил клок волос на лбу и вышел на палубу.
А Пруденс спустилась в лазарет. По пути она, как обычно, встретила множество матросов, которые занимались своей будничной работой. После ужасной сцены с Хэкеттом Пруденс делала все возможное, чтобы не ходить в одиночестве по темным закоулкам корабля. Когда Росс совершал свои обходы, она всегда сопровождала его и отыскивала для этого повод. Покидая лазарет, она придумывала какую-нибудь пустяковую причину и уговаривала Ричардса проводить ее до каюты.
Хэкетт делал вид, будто ничего не произошло. Он вел себя изысканно вежливо, но теперь и не пытался скрыть своих намерений. Его горящие похотью глаза то и дело задерживались на груди Пруденс.
Она так и не рассказала об этом случае Россу: уж слишком холодно он держался. А кроме того, Пруденс опасалась, как бы он не выкинул нечто безрассудное: ведь это может закончиться большими неприятностями. Оставалось только молить Бога о том, чтобы они добрались до берега раньше, чем ненависть Росса к капитану выплеснется в какой-нибудь опрометчивый поступок.
Когда Пруденс вошла в лазарет, резкий ветер и дождь уже врывались в иллюминаторы. Завываниям стихии вторили стоны раненых и больных. У Пруденс разрывалось сердце от этих погребальных звуков. Кивнув Ричардсу, она повязала свой фартук и двинулась вперед среди раскачивающихся гамаков.
Она поздоровалась со старым седым моряком с туго перевязанной головой. В черепе у него была трещина. Он лежал в лазарете уже неделю, все это время балансируя между жизнью и смертью. Но сегодня цвет лица у него стал значительно лучше, и Пруденс повеселела. Она умыла моряку лицо, пошутила насчет девушек, которых он будет обхаживать, когда они высадятся на берег. Потом занялась следующим больным.
Между тем шторм усиливался. В иллюминаторах вспыхивали зигзаги молний, то и дело озаряя лазарет причудливым светом. Гром гремел так, словно по палубам перекатывались пушечные ядра. Барабанил дождь. Волны поднимали корабль вертикально вверх и снова швыряли вниз. От сильной качки взад и вперед летали фонари, а полоскательные чашки скользили по полу.
Пруденс становилось все труднее держаться на ногах. Передвигаясь от одного матроса к другому, она цеплялась за гамаки, чтобы удержать равновесие. Это был самый сильный шторм за все время плавания, и работа шла с трудом. Больные не получили горячую мясную похлебку: в самом начале шторма коки погасили огонь в камбузе. Делать перевязки и давать лекарства было почти невозможно.
Вдруг совсем рядом с кораблем устрашающе сверкнула молния, и почти сразу послышался не менее сильный раскат грома, от которого судно вздрогнуло и подпрыгнуло на волнах. Ричардс, расплескавший ночной горшок, грубо выругался. Пруденс, которую отбросило к переборке, с трудом поднималась на ноги.
– Скоро наш корабль начнет скакать, как рыба, брошенная в кипяток. Ничего, конечно, с этим не поделаешь, миссис Мэннинг, – сказал Ричардс, с отвращением глядя на лужу, разлившуюся по полу. – Пока не пройдет шторм, надо держаться поближе к своей койке. – Отыскав свободный гамак, он подвесил его к балке. – Может, проводить вас в каюту?
Пруденс покачала головой: какой смысл понапрасну гонять Ричардса? Сейчас у тех, кто выстоял перед ударом шторма и может держаться на ногах, есть дела и поважнее. Она понаблюдала за Ричардсом, который, задрав ногу, впрыгнул в гамак, – иной возможности выполнить этот сложный маневр не было, – а потом осторожно двинулась к двери.
Спускаясь на нижнюю палубу, Пруденс судорожно цеплялась за скобы и поручни и наконец добралась до коридора, ведущего к каюте Росса. Она была совершенно вымотана своими отчаянными попытками устоять на ногах. Ей так хотелось поскорее оказаться в уютной, надежной кровати!
И вдруг она в ужасе отпрыгнула в сторону. В дверях, сгорбившись, стоял какой-то матрос и бормотал под нос нечто неразборчивое. С опаской приблизившись к нему, Пруденс разглядела в тусклом свете фонарей долговязую фигуру Гауки, приятеля Вэджа. Он вымок насквозь; длинные растрепанные волосы свисали на лицо слипшимися прядями.
– Что вы здесь делаете?
– Ох, мадам, я так испугался! Он ведь умрет, спаси Господь его душу!
«Кто, Росс? – тут же промелькнуло в сознании Пруденс. – Что же с ним случилось?» Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.
– О ком вы? О докторе Мэннинге?
– Нет-нет, мадам! Я о Тоби.
– Он ранен?
– Еще хуже, мадам. А я тут один, и рассказать-то некому.
– Боже милостивый! Так что же стряслось?
– Мы были на палубе. Ну, я и другие канониры. Привязывали пушки перед штормом. А старина Тоби… тянул вместе с нами. Тут линь возьми и порвись, и орудие покатилось.
– Его раздавило? – вскрикнула Пруденс.
Гауки покачал головой. С его впалых щек стекали капли дождя.
– Нет, мадам. Я прыгнул к нему и бросил другой линь, ну, чтобы закрепить пушку. Но тут появляется капитан и как набросится на беднягу Тоби, точно наш боевой корабль на французский фрегат! И давай честить его: ты, мол, не матрос, а болван и растяпа, паршивый сукин сын… ну, и все такое. А потом показывает вверх, на грот-мачту. Нижние паруса-то, ясное дело, спущены из-за шторма. Но одна брам-стеньга порвалась. И вот, понимаете, свешивается она и болтается, точно здоровенная белая чайка в небе перед закатом.
– А разве нельзя было починить ее после того, как закончится шторм?
– В том-то и дело, мадам. И для корабля никакой опасности нет: парус-то маленький. Но кэп замахал кулаками на Тоби и закричал: «А ну, полезай наверх, урод проклятый, и тяни брам-стеньгу!»
– Но ведь Тоби – канонир. Он не умеет обращаться со снастями.
– Господи помилуй, конечно! Тоби пытался растолковать это капитану. Ведь таких отличных канониров, как Вэдж, у нас на полубаке отродясь не бывало! Только капитан и слушать его не стал. «Ты что-то слишком часто начал мне перечить, пес паршивый», – говорит. А потом пригрозил: дескать, не полезешь – получишь сотню палочных ударов.
– Господи Иисусе! И что же Тоби сделал? Гауки помрачнел.
– Ну, старина Тоби – он ведь парень бравый, его не запугаешь! Вот он и полез…
Пруденс слушала рассказ Гауки со все возрастающим ужасом.
– Значит, он благополучно залез наверх, а потом спустился?
– Нет, мадам. Залезть-то залез… а спуститься капитан ему не разрешил.
– Не разрешил спуститься?! В такой шторм? – Пруденс едва не сорвалась на крик.
– Он даже поставил у грот-мачты морского пехотинца с абордажной саблей. Я-то и другие канониры хотели стянуть Тоби вниз. Да ведь этот… с саблей, грозит, что, мол, разрубит гроты, если мы подойдем близко. Вот мы и топтались там на месте – беспомощные, как фрегат в безветренную погоду.
Пруденс задыхалась от ужаса:
– Значит, Тоби до сих пор там… наверху?
– Ну да, то-то и оно. Все цепляется за жизнь. Если только его уже не сдуло ветром.
– Господи, помоги ему!
Пруденс повернулась и зашагала к люку, стараясь приноровиться к неистовой качке корабля. Выбравшись на палубу, она юркнула под выступ бака, чтобы укрыться от беснующейся стихии. Свист ветра уже давно превратился в рев; дождь обрушивался на корабль ледяным потоком. Пушки громыхали в своих лафетах-тележках; лязг насосных цепей смешивался со скрипом шпангоутов и балок.
Через несколько секунд Пруденс вымокла до нитки – от дождя и перекатывающихся через борт волн. Ветер вырвал гребни из волос, и длинные пряди хлестали ее по лицу.
Она внимательно всматривалась в снасти. Господи, вот он! Пруденс содрогнулась. Тоби Вэдж, добравшийся примерно до середины мачты, висел там с побелевшим от смертельного страха лицом и завывал, как бешеная собака. От этих пронзительных, заупокойных звуков кровь стыла в жилах. С каждым рывком корабля мачта угрожающе раскачивалась, точно молодое деревце на ветру. «Откуда же только у бедняги берутся силы?!» – подумала Пруденс.
А капитан Хэкетт, укрывшийся от непогоды в дверях кают-компании, спокойно наблюдал за этой сценой. Он прижался к косяку, скрестив руки на груди; на его лице играла злорадная улыбка. На палубе, насквозь продуваемой ветром, собрались несколько матросов и офицеров. Они были слишком запуганы, чтобы вступить в спор со своим капитаном, и смущенно отводили в сторону взгляды. Даже морской пехотинец, стоявший на страже возле мачты, был явно пристыжен. И только капитанский прихвостень Сликенхэм улыбался с довольным видом.
Пруденс нетерпеливо оглядывалась по сторонам. Неужели ни у кого не хватит духа вступиться за Вэджа? В открытой двери бака мелькнула фигура Росса. Испустив вздох облегчения, она бросилась туда и крепко вцепилась в руку доктора.
– Бога ради, сделайте же что-нибудь!
Росс то сжимал, то разжимал кулаки. Его застывшее лицо стало похоже на маску. В глазах сверкал огонь бессильной злобы.
– Не могу, – холодно ответил он и сжал челюсти. – Я уже пытался образумить капитана, но он твердо решил довести дело до конца. Думаю, Хэкетт не успокоится, пока Вэдж не погибнет. И в мире будет одним уродом меньше, так он выразился.
Пруденс, не веря своим ушам, уставилась на Росса широко открытыми глазами.
– И поэтому вы не хотите ничего предпринять?
Его губы скривились в горькой гримасе.
– Вы же знаете, капитан будет рад расправиться со мной – только дай повод. Это военный корабль, и у Хэкетта здесь неограниченная власть. А у меня нет права вмешиваться. – Голос Мэннинга звучал холодно и отчужденно.
Пруденс чуть не разрыдалась от ярости и отчаяния.
– Ах вот как! И вас не волнует, что станется с этим беднягой? Почему вы не можете отменить приказ Хэкетта? Неужели настолько испугались? – Расплакавшись, она забарабанила кулачками по груди Росса. – Вы просто-напросто эгоист и трус к тому же! Думаете только о себе! Неужели вам наплевать, когда умирают другие? Можно ли до такой степени отстраниться от жизни, от людей?
Казалось, Росс вот-вот взорвется. Он напрягся, раздираемый противоречивыми чувствами, а потом грубо схватил Пруденс за плечи и начал изо всех сил трясти ее.
– Вы наивная дурочка, черт бы вас побрал! – орал он. – Вы что, ослепли и не видите, сколько в мире зла? Если меня закуют в кандалы, не пройдет и часа, как этот негодяй войдет в мою каюту… и займет мою койку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Лихорадочный блеск его глаз напугал Пруденс.
– Пожалуйста, дайте мне пройти, – прошептала она.
– Немного поздновато изображать из себя скромницу, которая, чуть что, теряет сознание, – пробормотал Хэкетт и вцепился ей в волосы. Другой рукой он обхватил ее за бедра и прижал к себе. Даже сквозь юбки Пруденс чувствовала, сколь сильно его желание.
Горячие губы Хэкетта овладели ее ртом, и Пруденс, застонав от ужаса и отвращения, начала колотить его по плечам. Но тщетно! В ответ донеслось лишь злобное удовлетворенное хихиканье. Пруденс билась в его объятиях вне себя от страха. Наконец ей удалось отдернуть голову и прервать этот ненавистный поцелуй. Она тут же плюнула Хэкетту прямо в лицо.
Капитан зло вскрикнул и отпрянул, его хватка ослабела, и Пруденс, вырвавшись из рук Хэкетта, со всего размаху дала ему пощечину. Он стер плевок и погладил щеку, на которой остались красные отметины пальцев. К удивлению Пруденс, губы Хэкетта медленно растянулись в похотливой улыбке.
– Черт меня подери, – со смехом промолвил он, – да вы, оказывается, из породы тигриц. Какое приятное открытие! Ничего, моя милая леди, скоро я укрощу вас. Вы будете рыдать от наслаждения и… от боли, пока я не закончу свое дело.
С этими словами Хэкетт опять бросился к ней и обнял с невероятной силой. Как Пруденс ни извивалась, она не могла вырваться из этих железных тисков. Он грубо швырнул ее на койку и принялся возиться с застежками штанов. Пруденс лежала, еле переводя дух, слишком ошеломленная, чтобы пошевелиться.
«Что делать?» – лихорадочно думала она. Когда Хэкетт навалится на нее всем телом, бежать будет поздно. Между тем капитан уже высвободил из убежища свое напрягшееся мужское достоинство и рванул вверх ее юбки. Пруденс подтянула колени к подбородку и, хорошенько прицелившись, ударила его в самую уязвимую точку.
Хэкетт отшатнулся, сморщившись и согнувшись пополам от боли.
Пруденс, с трудом соскочив с кровати, помчалась к двери, вихрем пронеслась через большую каюту, служившую столовой, и наконец оказалась на воле. Она прислонилась к поручням юта и перевела дух, едва сдерживая слезы. Много ли времени потребуется этому негодяю, чтобы прийти в себя и ринуться за ней следом?
Пруденс в отчаянии окинула взглядом матросов, слонявшихся по палубе. Да, эти несчастные люди слишком боятся капитана, чтобы встать на ее защиту. Росс! Сейчас он, наверное, в кубрике. Пруденс метнулась к люку.
Нет… Разве сможет она рассказать ему о случившемся? Ей некого винить, кроме самой себя. Ведь Росс пытался предостеречь ее – с первого же дня. А теперь, после этой дурацкой выходки с Сент-Джоном, он решит, что она сознательно поощряла капитана. А что еще может подумать Росс, узнав, как она по своей воле вошла в каюту Хэкетта? Только одно: что Пруденс – распутница и дурочка.
Она вытерла рот, пытаясь избавиться от омерзительных ощущений после поцелуя Хэкетта. А его прикосновения!.. Пруденс передернулась. Да, надо было слушаться Росса. Поступками мужчин, лишенных женского общества, руководит только вожделение. Помнится, Бетси – в присущей ей развязной манере – говорила:
– Удивительно! У мужиков, которые несколько недель провели без женщин, член так и выскакивает в полной боевой готовности, словно часовой на посту!
Хэкетт недвусмысленно показал ей, чего хочет, – и словом, и делом. А Сент-Джон… Эти льстивые речи, соблазнившие ее на поцелуй… А может, он всего лишь пытался скрыть таким образом свое низменное желание получить более весомые доказательства ее благосклонности? А Джеми… – Господи, прости за эти грешные мысли! – уж не был ли и он во власти своих животных инстинктов… помимо любви, конечно?
А Росс? Пруденс вспомнила о предательской выпуклости на его рубашке в то утро, когда он созерцал ее обнаженные ноги. Правда, тогда она сделала вид, будто по наивности не понимает, что это означает. Но к чему обманывать себя? Возможно, его отталкивает уже совершенный ею грех, возможно, ему не хочется брать на себя лишние заботы. Однако все это не помешало Россу испытать возбуждение. Им, как и остальными, владело безумное вожделение.
Пруденс затрепетала. Она чувствовала себя как животное, которое преследуют рычащие, брызжущие слюной псы. Меньше чем через две недели они будут в Виргинии. Не так уж скоро, если все это время придется оберегать остатки своей чести.
Она поспешно направилась в каюту, твердо решив отныне не терять голову. После долгих лет, проведенных в наивной простоте сельской жизни, мужское общество поначалу показалось ей волнующим. Но в действительности оно куда более пугающе и опасно, чем она могла представить.
Глава 12
– На палубе сильный ветер, леди, прямо ужас! Вам бы лучше остаться наверху.
Пруденс приостановилась и улыбнулась Тоби Вэджу, который столкнулся с ней возле люка.
– И что насчет этого говорят твои предзнаменования? Тоби энергично закивал:
– Да-да, леди, а как же! Помните, какое вчера было солнышко – яркое да радостное. Словно кружочек масла в овсяной каше, верно?
– Да, пожалуй…
Пруденс наслаждалась прекрасным днем и своими надеждами. На сердце у нее стало светло. Если Господь смилостивится, то примерно через неделю они доберутся до спокойной гавани. Только бы ветер не подвел.
– Так вот, мой приятель – вы знаете, Гауки его кличут, – идет он, значит, мимо капитанской каюты – и вдруг слышит, что кэп свистит. Словно и не рад хорошей погоде. Не то что мы.
– И что же?
– Дьявол меня забери! Да ведь дурная это примета – свистеть на корабле! Все равно что плевать в лицо черту! Вишь ты, любому моряку это известно! И не успели мы глазом моргнуть, как налетел этот ветер. – Вэдж вздохнул. – Может, он и не нарочно… а все же это его проделки. В нашем кэпе сидит дьявол, прошу прощения, конечно.
Ну, с этим последним заявлением Пруденс охотно согласилась бы. А что касается погоды… Росс говорил, что они находятся в тропических широтах и здесь, неподалеку от Виргинии, часто бывают циклоны. Сентябрь в этих краях – самый опасный месяц, когда то и дело бушуют штормы. Но бессмысленно растолковывать это Вэджу, который давным-давно решил, что Хэкетт – причина всех бед, происходящих на корабле.
– Если и впрямь собирается шторм, – сказала Пруденс, – я, пожалуй, схожу в лазарет – поухаживаю за больными.
– Ладно, леди, как пожелаете. – Вэдж потеребил клок волос на лбу и вышел на палубу.
А Пруденс спустилась в лазарет. По пути она, как обычно, встретила множество матросов, которые занимались своей будничной работой. После ужасной сцены с Хэкеттом Пруденс делала все возможное, чтобы не ходить в одиночестве по темным закоулкам корабля. Когда Росс совершал свои обходы, она всегда сопровождала его и отыскивала для этого повод. Покидая лазарет, она придумывала какую-нибудь пустяковую причину и уговаривала Ричардса проводить ее до каюты.
Хэкетт делал вид, будто ничего не произошло. Он вел себя изысканно вежливо, но теперь и не пытался скрыть своих намерений. Его горящие похотью глаза то и дело задерживались на груди Пруденс.
Она так и не рассказала об этом случае Россу: уж слишком холодно он держался. А кроме того, Пруденс опасалась, как бы он не выкинул нечто безрассудное: ведь это может закончиться большими неприятностями. Оставалось только молить Бога о том, чтобы они добрались до берега раньше, чем ненависть Росса к капитану выплеснется в какой-нибудь опрометчивый поступок.
Когда Пруденс вошла в лазарет, резкий ветер и дождь уже врывались в иллюминаторы. Завываниям стихии вторили стоны раненых и больных. У Пруденс разрывалось сердце от этих погребальных звуков. Кивнув Ричардсу, она повязала свой фартук и двинулась вперед среди раскачивающихся гамаков.
Она поздоровалась со старым седым моряком с туго перевязанной головой. В черепе у него была трещина. Он лежал в лазарете уже неделю, все это время балансируя между жизнью и смертью. Но сегодня цвет лица у него стал значительно лучше, и Пруденс повеселела. Она умыла моряку лицо, пошутила насчет девушек, которых он будет обхаживать, когда они высадятся на берег. Потом занялась следующим больным.
Между тем шторм усиливался. В иллюминаторах вспыхивали зигзаги молний, то и дело озаряя лазарет причудливым светом. Гром гремел так, словно по палубам перекатывались пушечные ядра. Барабанил дождь. Волны поднимали корабль вертикально вверх и снова швыряли вниз. От сильной качки взад и вперед летали фонари, а полоскательные чашки скользили по полу.
Пруденс становилось все труднее держаться на ногах. Передвигаясь от одного матроса к другому, она цеплялась за гамаки, чтобы удержать равновесие. Это был самый сильный шторм за все время плавания, и работа шла с трудом. Больные не получили горячую мясную похлебку: в самом начале шторма коки погасили огонь в камбузе. Делать перевязки и давать лекарства было почти невозможно.
Вдруг совсем рядом с кораблем устрашающе сверкнула молния, и почти сразу послышался не менее сильный раскат грома, от которого судно вздрогнуло и подпрыгнуло на волнах. Ричардс, расплескавший ночной горшок, грубо выругался. Пруденс, которую отбросило к переборке, с трудом поднималась на ноги.
– Скоро наш корабль начнет скакать, как рыба, брошенная в кипяток. Ничего, конечно, с этим не поделаешь, миссис Мэннинг, – сказал Ричардс, с отвращением глядя на лужу, разлившуюся по полу. – Пока не пройдет шторм, надо держаться поближе к своей койке. – Отыскав свободный гамак, он подвесил его к балке. – Может, проводить вас в каюту?
Пруденс покачала головой: какой смысл понапрасну гонять Ричардса? Сейчас у тех, кто выстоял перед ударом шторма и может держаться на ногах, есть дела и поважнее. Она понаблюдала за Ричардсом, который, задрав ногу, впрыгнул в гамак, – иной возможности выполнить этот сложный маневр не было, – а потом осторожно двинулась к двери.
Спускаясь на нижнюю палубу, Пруденс судорожно цеплялась за скобы и поручни и наконец добралась до коридора, ведущего к каюте Росса. Она была совершенно вымотана своими отчаянными попытками устоять на ногах. Ей так хотелось поскорее оказаться в уютной, надежной кровати!
И вдруг она в ужасе отпрыгнула в сторону. В дверях, сгорбившись, стоял какой-то матрос и бормотал под нос нечто неразборчивое. С опаской приблизившись к нему, Пруденс разглядела в тусклом свете фонарей долговязую фигуру Гауки, приятеля Вэджа. Он вымок насквозь; длинные растрепанные волосы свисали на лицо слипшимися прядями.
– Что вы здесь делаете?
– Ох, мадам, я так испугался! Он ведь умрет, спаси Господь его душу!
«Кто, Росс? – тут же промелькнуло в сознании Пруденс. – Что же с ним случилось?» Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.
– О ком вы? О докторе Мэннинге?
– Нет-нет, мадам! Я о Тоби.
– Он ранен?
– Еще хуже, мадам. А я тут один, и рассказать-то некому.
– Боже милостивый! Так что же стряслось?
– Мы были на палубе. Ну, я и другие канониры. Привязывали пушки перед штормом. А старина Тоби… тянул вместе с нами. Тут линь возьми и порвись, и орудие покатилось.
– Его раздавило? – вскрикнула Пруденс.
Гауки покачал головой. С его впалых щек стекали капли дождя.
– Нет, мадам. Я прыгнул к нему и бросил другой линь, ну, чтобы закрепить пушку. Но тут появляется капитан и как набросится на беднягу Тоби, точно наш боевой корабль на французский фрегат! И давай честить его: ты, мол, не матрос, а болван и растяпа, паршивый сукин сын… ну, и все такое. А потом показывает вверх, на грот-мачту. Нижние паруса-то, ясное дело, спущены из-за шторма. Но одна брам-стеньга порвалась. И вот, понимаете, свешивается она и болтается, точно здоровенная белая чайка в небе перед закатом.
– А разве нельзя было починить ее после того, как закончится шторм?
– В том-то и дело, мадам. И для корабля никакой опасности нет: парус-то маленький. Но кэп замахал кулаками на Тоби и закричал: «А ну, полезай наверх, урод проклятый, и тяни брам-стеньгу!»
– Но ведь Тоби – канонир. Он не умеет обращаться со снастями.
– Господи помилуй, конечно! Тоби пытался растолковать это капитану. Ведь таких отличных канониров, как Вэдж, у нас на полубаке отродясь не бывало! Только капитан и слушать его не стал. «Ты что-то слишком часто начал мне перечить, пес паршивый», – говорит. А потом пригрозил: дескать, не полезешь – получишь сотню палочных ударов.
– Господи Иисусе! И что же Тоби сделал? Гауки помрачнел.
– Ну, старина Тоби – он ведь парень бравый, его не запугаешь! Вот он и полез…
Пруденс слушала рассказ Гауки со все возрастающим ужасом.
– Значит, он благополучно залез наверх, а потом спустился?
– Нет, мадам. Залезть-то залез… а спуститься капитан ему не разрешил.
– Не разрешил спуститься?! В такой шторм? – Пруденс едва не сорвалась на крик.
– Он даже поставил у грот-мачты морского пехотинца с абордажной саблей. Я-то и другие канониры хотели стянуть Тоби вниз. Да ведь этот… с саблей, грозит, что, мол, разрубит гроты, если мы подойдем близко. Вот мы и топтались там на месте – беспомощные, как фрегат в безветренную погоду.
Пруденс задыхалась от ужаса:
– Значит, Тоби до сих пор там… наверху?
– Ну да, то-то и оно. Все цепляется за жизнь. Если только его уже не сдуло ветром.
– Господи, помоги ему!
Пруденс повернулась и зашагала к люку, стараясь приноровиться к неистовой качке корабля. Выбравшись на палубу, она юркнула под выступ бака, чтобы укрыться от беснующейся стихии. Свист ветра уже давно превратился в рев; дождь обрушивался на корабль ледяным потоком. Пушки громыхали в своих лафетах-тележках; лязг насосных цепей смешивался со скрипом шпангоутов и балок.
Через несколько секунд Пруденс вымокла до нитки – от дождя и перекатывающихся через борт волн. Ветер вырвал гребни из волос, и длинные пряди хлестали ее по лицу.
Она внимательно всматривалась в снасти. Господи, вот он! Пруденс содрогнулась. Тоби Вэдж, добравшийся примерно до середины мачты, висел там с побелевшим от смертельного страха лицом и завывал, как бешеная собака. От этих пронзительных, заупокойных звуков кровь стыла в жилах. С каждым рывком корабля мачта угрожающе раскачивалась, точно молодое деревце на ветру. «Откуда же только у бедняги берутся силы?!» – подумала Пруденс.
А капитан Хэкетт, укрывшийся от непогоды в дверях кают-компании, спокойно наблюдал за этой сценой. Он прижался к косяку, скрестив руки на груди; на его лице играла злорадная улыбка. На палубе, насквозь продуваемой ветром, собрались несколько матросов и офицеров. Они были слишком запуганы, чтобы вступить в спор со своим капитаном, и смущенно отводили в сторону взгляды. Даже морской пехотинец, стоявший на страже возле мачты, был явно пристыжен. И только капитанский прихвостень Сликенхэм улыбался с довольным видом.
Пруденс нетерпеливо оглядывалась по сторонам. Неужели ни у кого не хватит духа вступиться за Вэджа? В открытой двери бака мелькнула фигура Росса. Испустив вздох облегчения, она бросилась туда и крепко вцепилась в руку доктора.
– Бога ради, сделайте же что-нибудь!
Росс то сжимал, то разжимал кулаки. Его застывшее лицо стало похоже на маску. В глазах сверкал огонь бессильной злобы.
– Не могу, – холодно ответил он и сжал челюсти. – Я уже пытался образумить капитана, но он твердо решил довести дело до конца. Думаю, Хэкетт не успокоится, пока Вэдж не погибнет. И в мире будет одним уродом меньше, так он выразился.
Пруденс, не веря своим ушам, уставилась на Росса широко открытыми глазами.
– И поэтому вы не хотите ничего предпринять?
Его губы скривились в горькой гримасе.
– Вы же знаете, капитан будет рад расправиться со мной – только дай повод. Это военный корабль, и у Хэкетта здесь неограниченная власть. А у меня нет права вмешиваться. – Голос Мэннинга звучал холодно и отчужденно.
Пруденс чуть не разрыдалась от ярости и отчаяния.
– Ах вот как! И вас не волнует, что станется с этим беднягой? Почему вы не можете отменить приказ Хэкетта? Неужели настолько испугались? – Расплакавшись, она забарабанила кулачками по груди Росса. – Вы просто-напросто эгоист и трус к тому же! Думаете только о себе! Неужели вам наплевать, когда умирают другие? Можно ли до такой степени отстраниться от жизни, от людей?
Казалось, Росс вот-вот взорвется. Он напрягся, раздираемый противоречивыми чувствами, а потом грубо схватил Пруденс за плечи и начал изо всех сил трясти ее.
– Вы наивная дурочка, черт бы вас побрал! – орал он. – Вы что, ослепли и не видите, сколько в мире зла? Если меня закуют в кандалы, не пройдет и часа, как этот негодяй войдет в мою каюту… и займет мою койку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42