– Итак?
– Обещаю тебе, что буду молчать, – произнес он через силу.
– Твое обещание для меня ничего не значит. Но если я хотя бы краем уха услышу, что кто-то шепчется по углам насчет прошлого Зои, я тут же исполню свою угрозу.
– Погоди! А если я не единственный, кто об этом знает? – Ченнинг вспомнил о Теде Дарнелле. Когда-то он мог поручиться за начальника полиции, теперь же не был уверен, что в состоянии контролировать Дарнелла. – Кто-нибудь еще может проболтаться.
– Тогда тебе придется проследить, чтобы этот человек держал язык за зубами. Прощай, отец.
Сьюзен коротко кивнула, повернулась и вышла, не сказав больше ни единого слова. Ченнинг остался сидеть, совершенно убитый. Мир вокруг него рушился на глазах. Оказаться побежденным после всего, через что ему пришлось пройти! И кто же победитель? Его собственная дочь!
О чем ему теперь говорить с Уолдо Ризом на встрече за завтраком? Он пробежал взглядом список имен – телефоны тех лиц, которым он собирался сегодня позвонить, чтобы сообщить им, что теперь они могут без опаски продолжать строительные работы. В порыве крайнего отчаяния Ченнинг скомкал лист бумаги и швырнул его через комнату.
Дик Стэнтон одевался, напевая себе под нос что-то на калифорнийский манер. Он выбрал замшевые ботинки с кисточками на шнурках, брюки перламутрового оттенка, рубашку сизого цвета, идеально облегавшую его узкий торс, с вырезом у ворота, достаточным для того, чтобы была видна верхняя часть груди, покрытой густой порослью.
У него было назначено свидание с Синди Ходжез. Сначала обед в «Эмберсе», затем дискотека.
Дик плеснул на лицо немного лосьона и, чуть отступив, посмотрел на себя в зеркало. Разумеется, он радовался предстоящему свиданию, однако у него хватило честности признаться самому себе, что он немного нервничает. Казалось, прошли века с тех пор, как он в последний раз ухаживал за женщиной, а не просто приглашал какую-нибудь хорошую знакомую на дружескую вечеринку в непринужденной обстановке.
На память ему пришло предостережение Зои:
– Синди – настоящая акула, Дикки, и способна проглотить тебя живьем. Она властная и высокомерная. Почему бы тебе не подыскать какую-нибудь милую, добрую девушку?
– Тебе этого не понять, Зоя. Стать таким, как все, мне удастся только с женщиной, подобной Синди. Она – испытание для любого мужчины. Не думаю, что у меня это получится с девушкой, начисто лишенной страстности.
– Да, она действительно может стать для тебя испытанием. Просто я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, только и всего, Дикки. И потом, я не понимаю, откуда это внезапное желание «стать таким, как все». Разумеется, одно время я не одобряла твой образ жизни, но в конце концов пришла к убеждению, что каждый имеет право на свой выбор.
– Зоя, но ведь именно мой прежний образ жизни и превратил меня в алкоголика. Наконец-то я это понял. Я просто не могу смириться со своей гомосексуальностью.
«Кроме того, – подумал Дик, все еще разглядывая свое отражение в зеркале, – я не был гомосексуалистом от рождения. Ни в коей мере!»
Подростком он ухаживал за девушками, как и любой другой в его возрасте, и часто пользовался успехом, в особенности у тех, кого не привлекали «волосатики».
Затем его призвали в армию и отправили на короткое время во Вьетнам, где он встретил Джесси Симса. Джесси был жизнерадостным, остроумным, красивым молодым человеком и к тому же гомосексуалистом. Они искали в обществе друг друга покой и утешение после всех тех ужасов, которые происходили у них на глазах. Да и кто бы не претерпел перемену, попав в этот ад? Они видели, как их товарищи поддавались безумию убийств, насилия и разбоя, и это причиняло им глубокую боль.
Дику удалось выйти оттуда почти невредимым, а вот Джесси убили за неделю до того, как они оба должны были вернуться в Штаты. Его сразила пуля снайпера на глазах у Дика. Тот был совершенно подавлен и до самого конца службы в армии чувствовал себя словно в тумане.
Затем Стэнтон переехал в Сан-Франциско и оказался в среде «голубых». Он сразу же погрузился в нее, ограничиваясь в первый год партнерами на одну ночь, пока наконец не поселился вместе с Кеном.
Вскоре гомосексуализм начал выходить из подполья, но Дик так и не смог к этому приспособиться. Кен воспринял с восторгом наступившую свободу нравов и даже укорял Дика за его замкнутость. Именно тогда тяга Дика к спиртному стала неуправляемой.
Он мог винить во всем Вьетнам или свое нежелание выставлять напоказ собственные сексуальные предпочтения, однако в глубине души Дик понимал, что его запои напрямую связаны с тем, что он так и не сумел полностью принять свою гомосексуальность как нечто данное природой. Дик был уверен, что, если ему удастся установить нормальные отношения с женщиной, он будет в состоянии совладать с алкогольной зависимостью.
Когда раздался звонок в дверь, Дик весело махнул рукой своему отражению в зеркале и пошел встретить таксиста. Сам он уже давно не садился за руль. Водительские права у него отобрали несколько лет назад, после трех арестов за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии.
Вернувшись в тот вечер домой, Дик сделал длинную запись в своем блокноте:
Теперь я верю, что Синди – именно та женщина, которая мне нужна!
Зоя ошибалась на ее счет. Бросающаяся в глаза жесткость Синди – всего лишь видимость, защитная оболочка, за которой скрывается нежная, ранимая женщина. Правда, временами она может быть безжалостной – Синди сама согласилась с этим в нашем разговоре сегодня вечером. Чтобы преуспеть в своем деле, ей приходится быть равнодушной к чувствам знаменитостей, о которых она пишет в своих «Новостях».
Правда и то, что я сам не питаю особого уважения к ее профессии. Стоило мне обмолвиться об этом, как она рассмеялась своим журчащим смехом и сказала, что хотя это и грязная работа, но кому-то нужно ею заниматься.
Однако Синди призналась мне, что порой испытывает отвращение к тем средствам, которыми добивается нужной информации, хотя она достигла в своем ремесле немалых успехов и ей хорошо за него платят. По ее словам, она всегда хотела стать писательницей. Несколько лет назад она начала книгу, но так и не сумела ее закончить.
Синди добавила, что надеется на то, что я, как профессиональный писатель, смогу помочь ей преодолеть внутренний ступор, который мешает ей закончить книгу. Какая ирония судьбы! Просить меня о помощи, когда я не в состоянии помочь даже самому себе. Я сказал ей, что за много лет не написал ни единого слова, достойного публикации, а она ответила, что, быть может, работая совместно, мы принесем друг другу пользу.
Я бы не мог желать для себя ничего лучшего, хотя никогда не работал с соавтором. По сути дела, я знаком лишь с очень немногими писателями и в общем-то не питаю к ним особой симпатии. Но для меня это могло бы стать хорошим предлогом для сближения с Синди, не говоря уже о возможности помочь друг другу в работе.
Однако я все же не решаюсь вступить с ней в профессиональный контакт – никоим образом. Если я пойду на это, то докажу себе свою полную несостоятельность как писателя. Фонтан творческой энергии, если он вообще когда-либо существовал, уже иссяк. И конечно, я не мог признаться ей, что «Лики судьбы» были дописаны за меня другим. Что она обо мне подумает? Синди неоднократно выражала восхищение моими работами. Я не хочу рисковать. Я просто ответил ей, что литературное творчество – сугубо частное дело и, каким бы странным это ни показалось со стороны, не может быть разделено с кем-то еще.
Мне очень хотелось спросить Синди о теме книги, над которой она работает, однако я не решился.
Интересно, подозревает ли она о том, что я – «голубой»? Нет, лучше сразу выкинуть эту мысль из головы. Подозревает ли она, что я был когда-то «голубым»? Во всяком случае, она ничем не дала мне этого понять. В моем поведении мало черт, обычно присущих гомосексуалистам. Особенно когда я сам прилагаю к этому усилия.
Сегодня вечером я вел себя особенно осмотрительно и не делал никаких сексуальных намеков. Я пока что к этому не готов. Один раз, когда мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу, я почувствовал сильное возбуждение. Я знаю, что для мужчины и женщины в наше время не столь уж необычно отправляться в постель после первого же свидания, даже несмотря на угрозу СПИДа. Однако я весьма консервативен в этом отношении и надеюсь, что Синди это поняла и прониклась ко мне еще большим уважением.
Я очень доволен этим вечером. И Синди, похоже, получила немалое удовольствие. По крайней мере когда я предложил ей снова встретиться в самое ближайшее время, она не ответила мне отказом…
Дик перестал записывать, пораженный внезапным радостным озарением. Он нанес на бумагу больше слов, чем за очень долгое время до того. Правда, это не было романом, но зато у него получился связный текст. Не означает ли это, что период творческого застоя подошел к концу? Если это действительно так, он может считать себя в неоплатном долгу перед Синди Ходжез!
Глава 17
– Сегодня, друзья, у нас в группе новичок, – объявил Ноа. – Билли, будь добр встать и представиться остальным.
Билли Рипер поднялся с места и, ухмыльнувшись, обвел взглядом полукруг кресел, в которых сидели пациенты доктора Брекинриджа.
– Вряд ли в этом есть необходимость. Но для тех, кто меня не знает, я – Билли Рипер.
Ноа был слегка удивлен сегодняшним поведением Билли. Впервые за много дней он был гладко выбрит, и его длинные волосы были аккуратно зачесаны назад со лба. Вместо выражения угрюмой замкнутости, к которому Ноа уже успел привыкнуть, на лице Билли появилась самоуверенная плутоватая ухмылка.
– Так не пойдет, Билли, – покачал головой Ноа. – Никому из этих людей нет дела до того, кем ты являешься за пределами Клиники. Кто ты здесь – вот что имеет значение.
Билли дерзко взглянул прямо в глаза доктору:
– И что же я должен им сказать? Просветите меня.
Прежде чем Ноа успел ответить, заговорил Тодд Ремингтон:
– Ты должен назвать нам свое имя и сказать, что ты либо алкоголик, либо наркоман. Это делают все остальные, когда обращаются к группе.
Билли заметно помрачнел:
– Кто ты, черт возьми, такой, чтобы учить меня, что я должен говорить?
– Меня зовут Рем, и я – алкоголик.
– Ладно, мое имя Билли, как я уже сказал. Но почему я должен признаваться каким-то там придуркам, что я наркоман или алкоголик?
– Потому что именно по этой причине ты и попал сюда. И ты ничем не лучше остальных, так кто дал тебе право называть нас придурками?
– Послушай, папаша, не смей класть меня в одну корзину с остальными. – Билли, наклонившись, вплотную приблизил свое лицо к лицу Рема. – Еще раз полезешь ко мне, и я снесу тебе голову!
Ноа вмешался:
– Довольно! Сейчас же перестаньте, вы оба. Садись, Билли, и постарайся вести себя, как полагается взрослому.
Рипер обернулся, бросив сердитый взгляд на доктора, однако мгновение спустя медленно опустился в кресло.
– Итак, друзья, – сказал Ноа, – давайте сегодня разыграем небольшую психодраму. Скажите мне, Рем, когда у вас были сильные запои, вы посещали бары?
– Разумеется. Я не из тех, кто напивается в одиночку. Это верный признак алкоголизма, не правда ли, док? – осведомился Рем с легкой усмешкой. – И мне нравится проводить время в хорошем баре, где можно спокойно посидеть и встретить интересных собеседников.
– Вы хотите сказать, собутыльников?
Рем вспыхнул:
– Да, пожалуй, их можно назвать и так.
– Скажите нам, Рем, вы когда-нибудь затевали драки в барах?
Рем какое-то время колебался.
– Нет, ни разу, – наконец ответил он с усмешкой. – Я люблю выпить, но не люблю лезть в драку.
– Что мы с вами слышим, друзья? – спросил Ноа.
– Чушь! – раздался дружный хор голосов.
Рем бросил гневный взгляд на окружающих.
– Да погодите же минуту, черт бы вас побрал!
– Вы рассержены? – осведомился Ноа. – Готовы ударить любого в этой комнате?
– Да, но ведь я не… Но я же не пьян! – В голосе Рема звучало торжество.
Ноа листал подшивку бумаг, лежащую у него на коленях.
– Передо мной ваше личное дело. Вы были три раза арестованы за драку в пьяном виде в баре и один раз за вождение в нетрезвом состоянии, причем тут сказано, что вы вели себя крайне грубо и оскорбительно по отношению к полицейскому, производившему арест. – Он поднял глаза. – Это правда, Рем?
– Откуда вы раздобыли весь этот хлам? – спросил актер с вызовом. – Вы не имели права копаться подобным образом в моей жизни!
– Вы сами дали мне на это право, когда согласились на лечение, – возразил Ноа спокойно. – Возможно, вы и не помните об этом, но на бумаге с соответствующим разрешением стоит ваша подпись.
Он осмотрелся вокруг:
– Кто хочет играть роль бармена?
– Я, – отозвался Эл. – Я когда-то служил в баре, чтобы заработать деньги на учебу в колледже.
– И тебе позволили? – удивился Рем. – Обычно подросткам не разрешают работать в баре.
– Я поздно поступил в колледж, – объяснил Эл, нисколько не задетый его словами. – Мне тогда уже исполнился двадцать один год.
– Эл, принесите сюда вон тот столик. – Ноа указал на противоположную сторону комнаты. – И пару стульев.
Эл подчинился.
– И поставьте на столик кувшин с водой и пару стаканов, – добавил Ноа. – Джеффри, я попрошу вас помочь нам.
Когда Лоуренс подошел к Ноа, тот передал ему лист бумаги.
– Вы будете играть одну из ролей в нашей небольшой психодраме.
Прочитав текст, Джеффри с сомнением пожал плечами, хотел было что-то сказать, но промолчал.
– Займите место за стойкой бара, Эл, – сказал Ноа. – А вы, Рем, подойдите к стойке и закажите себе вашу отраву.
– А как насчет моих реплик, док? В конце концов я ведь актер. – Рем коротко рассмеялся. – Хотя кое-кто может с этим поспорить.
– Вам не нужны заранее заготовленные реплики. Вы просто должны реагировать на то, что будет говорить Джеффри.
Пожав плечами, Рем уселся за столик.
– Эй, парень, подай-ка двойную порцию «Джека Дэниэльса» со льдом.
Когда Эл наполнил его стакан водой, Рем снова рассмеялся:
– Если бы виски было настоящее, я сыграл бы намного убедительнее.
– Джеффри, ваша очередь.
Чувствуя себя немного неловко, Джеффри уселся на другой стул.
– Мне, пожалуйста, водку со льдом, – попросил он, не отрывая глаз от листка бумаги.
Эл налил воды в его стакан. Джеффри уже собирался было поднести «водку» ко рту, но, бросив взгляд на Рема, остановился.
– Скажите, мистер, вы, случайно, не Тодд Ремингтон, прославленная звезда вестернов?
Рем приосанился:
– Да, это я.
– Мне всегда нравились фильмы с вашим участием. Как называется следующий, и когда он выйдет на экран?
– Ну и вопрос! Я и сам хотел бы это знать.
– О да, я понимаю. – Джеффри попытался изобразить презрительно-сочувственную усмешку, как того требовал «сценарий», однако опасался, что у него это плохо получилось. – Раз уж мы об этом заговорили, я не видел ни одного фильма с вами уже многие годы.
– Черт побери, сущая правда, дружище! – Рем со стуком опустил стакан на «стойку». – Еще одну двойную порцию, парень.
– А почему так? – продолжал Джеффри.
– Это самый трудный вопрос.
– Что ж, я думаю, если ваша звезда закатилась, то это уже навсегда.
Рем бросил на него злобный взгляд:
– И что вы хотите этим сказать?
Джеффри, теперь уже окончательно войдя в роль, пожал плечами и усмехнулся:
– Мне кажется, в моих словах нет ничего неясного. Для мира кино вы – конченый человек. Ваши лучшие годы уже позади.
Из груди Рема вырвался вопль ярости:
– Ты, сукин сын! Никто не имеет права называть меня конченым! – Вскочив, он схватил Джеффри за воротник рубашки и принялся трясти. – Я сверну твою чертову шею!
Ноа в тревоге воскликнул:
– Рем! Хватит!
Но актер как будто его не слышал. Он продолжал трясти Джеффри, беспрестанно выкрикивая ругательства. Ноа подбежал к столику, Эл тоже вскочил, и вместе они оттащили Рема.
Тот повернул к ним искаженное, с оскаленными зубами лицо, и на какой-то момент у доктора возникли опасения, что ему придется обороняться. Затем в глазах Рема мелькнул проблеск сознания, и он сразу обмяк в их руках. Весь его гнев бесследно улетучился.
– Проклятие! Кажется, я хватил через край? – Он бросил обеспокоенный взгляд на Джеффри. – Надеюсь, я не причинил тебе вреда?
Джеффри отступил на шаг, его била дрожь.
– Нет, со мной все в порядке, но ты напугал меня до смерти.
– Мне жаль, Джеффри, очень жаль, что так вышло, – пробормотал Рем сокрушенно. – Не знаю, что на меня нашло.
– То же самое случилось и на приеме у Зои Тремэйн, – мягко произнес Ноа. – Вы не забыли, Рем?
– Ну да. – Актер провел рукой по лицу. – Я помню что-то в этом роде. Но в тот вечер я был в стельку пьян.
– Гнев и досада уже жили в вашей душе, и им нужен был лишь повод, чтобы вырваться наружу. Мы часто используем пьянство как предлог оправдать свои действия.
Рем с упрямым видом покачал головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39