Джулия Куин: «Герцог и я»

Джулия Куин
Герцог и я


Бриджертоны – 1



OCR: Angelbooks
«Куин Дж. Герцог и я: роман»: АСТ; М.; 2001

ISBN 5-17-008562-1Оригинал: Julia Quinn,
“The Duke and I”, 2000

Перевод: Ю. С. Хазанов
Аннотация Красивый, как античный бог, и баснословно богатый Саймон Бассет, герцог Гастингс, был вожделенной добычей для всех незамужних аристократок Лондона — но не имел ни малейшего желания прощаться с радостями холостяцкой жизни.Прелестная Дафна Бриджертон отлично понимала, чтобы сделать выгодную партию, необходимо прежде всего обзавестись — пусть даже только для вида — блестящим поклонником.Так появляется в свете эта парочка. Однако лукавая судьба смеется над людской хитростью — и очень скоро «боевой союз» Саймона и Дафны превращается в подлинную, жгучую страсть, а старательно разыгрываемая ими любовь внезапно оказывается любовью истинной… Джулия КУИНГЕРЦОГ И Я Пролог Рождение Саймона Артура Генри Фицрэнольфа Бассета, графа Клайвдона, отпраздновали с большой пышностью. В течение нескольких часов звенели колокола, шампанское лилось рекой в каждом уголке величественного замка, которому предстояло стать домом для новорожденного, и почти все жители селения Клайвдон оставили работу, чтобы принять участие в праздновании, устроенном отцом появившегося на свет крошки графа.— Да, — глубокомысленно изрек местный пекарь, обращаясь к местному кузнецу, — это тебе не просто ребенок родился.И он был совершенно прав, потому что Саймону Артуру Генри Фицрэнольфу Бассету не суждено было оставаться всего-навсего графом Клайвдоном. То был лишь «титул учтивости», не дающий права заседать в палате лордов. На самом же деле Саймон Артур Генри Фицрэнольф Бассет — ребенок, имеющий намного больше имен, чем необходимо, — должен был стать наследником титула и богатства древнего герцогского дома Гастингсов и своего отца, девятого герцога Гастингса, многие годы тщетно ожидавшего появления на свет младенца мужского рода. Но вот наконец он дождался.С плачущим ребенком на руках счастливый гордый отец стоял сейчас возле дверей в спальню жены. Ему было уже за сорок, и все последние годы он с завистью наблюдал, как у его старых друзей — графов и герцогов — один за другим рождались наследники. Не всегда сразу, порой им предшествовали девочки, но так долго, как у него, ожидания не длились, и родители обретали наконец уверенность, что их род будет продолжен, а титул сохранен.Такой уверенности очень долго не было у герцога Гастингса. За пятнадцать лет супружеской жизни его жена пять раз беременела, но только дважды это кончалось родами, и оба раза на свет появлялись мертвые младенцы. После очередной беременности, завершившейся на шестом месяце сильнейшим кровотечением, врачи строго предупредили супругов, что те должны оставить попытки зачать ребенка, ибо нельзя подвергать жизнь ее светлости герцогини опасности: она слишком болезненна, слишком хрупка и — добавляли врачи изысканно вежливо — уже не так молода для родов. Герцогу ничего не оставалось, как смириться с приговором судьбы, с тем, что славный род Гастингсов прервется на нем.Однако герцогиня, да благословит ее Господь, не желала покориться судьбе, ибо хорошо знала свое предназначение в этой жизни, а потому месяцев через пять после перенесенных страданий вновь отворила дверь, соединяющую ее спальню со спальней супруга, и герцог возобновил свои усилия зачать сына.Спустя несколько месяцев она уведомила герцога, что снова беременна, но эта новость не вдохнула в него надежду, поскольку он уже совсем разуверился в благоприятном исходе. Герцогиню сразу уложили в постель, врач наносил ежедневные визиты, несколько раз герцог приглашал из Лондона за баснословные деньги знаменитого врача, которого уговорил затем за еще большую сумму оставить на время практику в столице и поселиться в замке Клайвдон.Настроение герцога переменилось. У него появилась надежда, она крепла с каждым днем, и он был почти уже уверен, что обретет наследника и герцогский титул не уйдет из семьиГерцогиня страдала от болей, и знаменитый доктор велел подложить под нее подушки. Тогда будет лучше действовать земное тяготение, туманно объяснил он. Герцог счел эти слова весьма значительными и на свой страх и риск приказал добавить еще одну подушку, в результате чего тело его жены оказалось под углом примерно в двадцать градусов к земной поверхности и оставалось в таком положении еще не меньше месяца.И вот наступил решающий момент. Все в замке молились за герцога, который так жаждал наследника, а некоторые не забывали помолиться и за герцогиню, которая худела, бледнела и становилась все меньше по мере того, как ее чрево делалось больше. Те, кто верил в благополучный исход, были почти убеждены, что снова родится девочка, и дай Бог, чтобы она не присоединилась к тем двум, чьи могилки можно видеть на соседнем кладбище.Когда стоны и крики супруги сделались громче и стали раздаваться чаще, герцог ворвался в спальню, несмотря на протесты доктора, акушерки и служанки герцогини. Он оставался там и когда начались роды, чтобы скорее, как можно скорее узнать пол младенца.Вот появилась головка, плечи… Все склонились над извивающейся от боли роженицей и…И герцог Гастингс убедился, что Бог существует и что Он благосклонен к их семейству. Супруг едва дождался, пока акушерка обмыла новорожденного, тут же схватил его на руки и вышел в большую залу, чтобы показать всем собравшимся.— У меня сын! — крикнул он, — Чудесный маленький сын!И пока находившиеся в зале радовались, всхлипывали и поздравляли хозяина, тот не сводил глаз с крошечного существа и бормотал:— Ты прекрасен. Ты настоящий Гастингс. Ты — мой!Он был готов вынести ребенка из замка, чтобы решительно все убедились, что родился именно мальчик, но на дворе был ранний апрель, и акушерка забрала младенца и вернула матери. Тогда герцог велел оседлать одного из лучших призовых коней и выехал за ворота, так как был не в силах усидеть в замке и хотел рассказать о своем счастье каждому встречному и поперечному — любому, кто готов слушать.Тем временем у роженицы никак не унималось кровотечение, врач ничего не мог поделать, она впала в беспамятство и тихо скончалась.Герцог искренне скорбел о ее кончине. Нет, он никогда не любил ее, и она его тоже, но оба сохраняли друг к другу дружеские чувства. Ему всегда нужен был от нее только наследник, и он его наконец получил. Так что можно было заключить, что она оказалась достойной женой. Он велел, чтобы у ее могильного памятника каждую неделю, невзирая на время года, появлялись свежие цветы и чтобы ее портрет переместили из гостиной в большую залу — туда, где висят портреты самых почтенных членов семейства.Потом он всецело занялся воспитанием сына.Впрочем, нельзя сказать, что у него появилось очень много дел в связи с этим, особенно в первые месяцы: ведь ребенка было еще рано учить ответственности за принадлежащие ему земельные угодья и за людей, живущих и работающих там. Герцог это понимал и, оставив сына на попечение няни, отправился в Лондон, где продолжал заниматься тем же, чем до счастливого события, то есть почти ничем, с той лишь разницей, что теперь неустанно говорил о сыне и заставлял всех, не исключая самого короля, любоваться его портретом, который был заказан вскоре после того, как ребенок родился.Время от времени герцог наезжал в Клайвдон и наконец, когда мальчику исполнилось два года, решил больше не покидать замок, а посвятить себя только сыну, взяв его обучение в собственные руки. С этой целью первым делом был приобретен гнедой пони, после чего куплено небольшое ружье для будущей охоты на лис и приглашены учителя и наставники по всем известным человеку наукам.— Но Саймон слишком мал для всего этого! — восклицала няня Хопкинс.— Глупости, — снисходительно возражал герцог. — Разумеется, я не ожидаю от него мгновенных и блестящих результатов, однако начинать обучение, достойное герцога, нужно как можно раньше.— Он еще даже не герцог, — лепетала няня.— Но будет им!И Гастингс поворачивался спиной к неразумной женщине и пристраивался рядом с сыном, который молча строил кривобокий замок из кубиков, разбросанных по полу. Отец был доволен тем, как быстро мальчик подрастал, доволен его здоровьем, цветом лица; ему нравились его шелковистые темные волосы, голубые глаза.— Что ты строишь, сын?Саймон улыбнулся и ткнул пальцем в кубики. Герцог встревоженно посмотрел на няню — он впервые осознал, что еще не слышал от сына ни единого слова.— Он не умеет говорить?Та покачала головой:— Еще нет, ваша светлость.Герцог нахмурился.— Но ему уже два года. Разве не пора ему пытаться говорить?— У некоторых детей это наступает позже, ваша светлость. Он и так достаточно умный мальчик.— Конечно, умный. Ведь он из Гастингсов.Няня Хопкинс согласно кивнула. Она всегда кивала, когда герцог заводил речь о превосходстве своей семьи.— Возможно, — предположила она, — ребенку просто нечего сказать. Он и так всем доволен.Герцога не слишком убедило это предположение, но он не стал продолжать разговор, а вручил Саймону оловянного солдатика, погладил по головке и удалился из дома, чтобы проехаться на лошади, которую совсем недавно приобрел у лорда Уэрта.Однако еще два года спустя герцог уже не был так спокоен, когда снова навестил сына в замке.— Как? Мой сын до сих пор не говорит?! — вскричал он. — Почему?— Я не знаю, — отвечала няня, воздевая руки к небу.— Чго вы с ним сделали, Хопкинс?— Я ничего ему не делала, ваша светлость!— Если бы вы несли свою службу исправно, он… — палец герцога указал на мальчика, — давно бы заговорил!Саймон, который усердно выводил в тетради буквы, сидя за крошечной партой, с интересом наблюдал за этой сценой.— Ему уже целых четыре года, черт побери! — взревел герцог. — И он обязан говорить!— Зато он умеет писать, — защитила своего подопечного няня. — На своем веку я вырастила пятерых детей, и никто из них не делал это так красиво, как мастер Саймон.— Много ли проку от красивого писания, если он молчит, как рыба! — Герцог резко повернулся к сыну:— Скажи мне хоть что-нибудь, черт тебя возьми!Саймон откинулся назад, его губы задрожали.— Ваша светлость! — воскликнула няня. — Вы пугаете ребенка.Теперь герцог обрушился на нее:— А может, его надо испугать! Может, он так избалован, что просто ленится произнести лишнее слово! Хорошая трепка — вот чего ему недостает!В ярости он выхватил из рук няни серебряную щетку с длинной ручкой, которой та причесывала мальчика, и замахнулся на сына.— Я тебя заставлю говорить! Ты упрямый маленький…— Нет!Няня вскрикнула. Герцог выронил щетку. Оба они в первый раз услышали голос Саймона.— Что ты сказал? — прошептал герцог. На глаза ему навернулись невольные слезы.Мальчик стоял перед ним со сжатыми кулачками, подбородок его был вздернут.— В-вы н-не…Герцог смертельно побледнел.— Что он говорит, Хопкинс?Сын попытался выговорить что-то.— В-в… — вырывалось из его горла.— Боже, — с трудом вымолвил герцог, — он слабоумный.— Он не слабоумный! — вскричала няня, бросаясь к мальчику и обнимая его.— В-вы н-не б… бей… т-те… — Саймон набрал еще воздуха, — м… меня.Герцог присел на кресло у окна, обхватил голову обеими руками.— Господи, чем я заслужил такое? — простонал он. — В чем провинился?— Вам следует похвалить ребенка, — услышал он голос няни. — Четыре года вы ждали, и вот он заговорил.— Заговорил? Да он идиот! Проклятый маленький идиот! И заика к тому же!Саймон заплакал. Герцог продолжал стенать, никого не видя.— О Боже! Род Гастингсов должен закончиться на этом слабоумном! Все годы я молил небо о сыне — и вот что получил! Придется передать мой титул настырному двоюродному брату… Все, все рухнуло!.. — Герцог снова повернулся к мальчику, который всхлипывал и тер глаза, тщетно стараясь унять рыдания. — Я даже не могу смотреть на него! — выдохнул герцог. — Нет, не могу!.. Это выше моих сил. Его незачем учить!С этими словами он выскочил из детской.Няня Хопкинс крепко прижала к себе ребенка.— Не правда, — горячо шептала она ему, — ты очень умный. Самый умный из всех детей, каких я знала. И ты скоро научишься хорошо говорить, голову даю на отсечение!Саймон продолжал плакать в ее ласковых объятиях.— Мы еще покажем ему! — пригрозила няня. — Заставим взять обратно свои слова, клянусь всеми святыми!..Няня Хопкинс не бросала слов на ветер. Пока герцог Гастингс проводил время в Лондоне, стараясь забыть, что у него есть сын, она не теряла ни минуты, не выпускала Саймона из поля зрения и учила его, как могла, произносить звуки, слоги, слова, поощряя лаской, если у него получалось, и подбадривая, когда слова не складывались.Дело продвигалось медленно, но успехи все же были, и, когда Саймону исполнилось шесть, он уже не так сильно заикался, а к восьми годам справлялся порой с целым предложением, ни разу не заикнувшись. По-прежнему он говорил хуже, если бывал чем-то расстроен, и няня не уставала напоминать, что он должен научиться владеть собой и оставаться спокойным, если хочет произносить слова и фразы нормально.К счастью, Саймон оказался не по-детски упорным, настойчивым, даже упрямым. Он научился набирать воздух, прежде чем что-либо сказать, и думать о том, что и как говорит и что происходит при этом у него во рту и в гортани.Время шло. Мальчику исполнилось одиннадцать, и однажды он задумчиво посмотрел на свою няню и, собравшись с мыслями, четко произнес:— Полагаю, наступило время поехать и повидаться с моим отцом.Няня Хопкинс внимательно смотрела на своего питомца и молчала. Герцог Гастингс за эти семь лет ни разу не заявился в замок, не ответил ни на одно письмо сына, которых набралось, наверное, около сотни.— Ты в самом деле хочешь этого? — спросила она после долгой паузы.Саймон кивнул.— Что ж, тогда я скажу, чтобы приготовили карету. Завтра мы отправимся в Лондон, дитя мое…Путь был неблизкий, и в город прибыли лишь к вечеру третьего дня. Не без труда отыскали они дом, в котором няня никогда раньше не бывала. Сдерживая волнение, она постучала бронзовым молотком в величественные двери, которые, к ее удивлению, почти сразу отворились, и взору их предстал не менее величественный дворецкий.— Посылки и всякая доставка принимаются с черного хода, — сказал он и намеревался захлопнуть дверь.— Подождите! — крикнула няня Хопкинс, подставляя ногу и мешая сделать это. — Мы не прислуга.Дворецкий окинул ее подозрительным взглядом.— Я — да, — пояснила няня, — но мальчик — нет. — Она схватила Саймона за руку, выдвинула вперед. — Это граф Клайвдон, и вам следует отнестись к нему с почтением.У дворецкого отвисла нижняя челюсть, он несколько раз моргнул, прежде чем произнести:— По моим понятиям, мистрис, граф Клайвдон мертв.— Что?! — воскликнула няня Хопкинс.— Я совсем не умер! — воскликнул Саймон со всем справедливым возмущением, на которое способен одиннадцатилетний мальчик.Дворецкий еще внимательнее вгляделся в него и, видимо, признав во внешности кое-какие черты его отца, без дальнейших колебаний отворил пошире дверь и пригласил войти.— П-почему вы подумали, что я м-мертв? — спросил Саймон, мысленно ругая себя за то, что не может сдержать заикание, но объяснил себе это тем, что очень разозлился.— Я ничего не могу вам ответить, — сказал дворецкий. — Не моего ума это дело.— Конечно, — сердито проговорила няня, — ваше дело сказать мальчику такие страшные слова, а отвечают пусть другие.Дворецкий задумался ненадолго и потом произнес:— Его светлость не упоминал о нем все эти годы. Последнее, что я слышал, были слова: «У меня не стало сына». И вид у его светлости был такой печальный, что никто больше ни о чем не спрашивал. Мы, то есть слуги, посчитали, что ребенок преставился.Саймон почувствовал, как в горле что-то бурлит и рвется наружу.— Разве герцог ходил в трауре? — не успокаивалась няня. — Нет? Как же вы могли подумать, что ребенка нет в живых, если отец не надевал траурную одежду?Дворецкий пожал плечами.— Его светлость часто носит черное. Почем мне знать?— Все это просто ужасно! — заключила няня. — Я требую, слышите, немедленно доложите его светлости, что мы здесь!Саймон не говорил ничего. Он пытался успокоиться, чтобы суметь разговаривать с отцом, не так сильно заикаясь.Дворецкий наклонил голову и негромко сказал:— Герцог наверху. Я тотчас сообщу ему о вашем приезде.В ожидании герцога няня ходила взад-вперед, бормоча про себя слова, с которыми хотела бы обратиться к хозяину. И все они были на редкость резкими, чтобы не сказать грубыми. Саймон оставался посреди холла, руки были прижаты к телу, он тщетно старался упорядочить дыхание.«Я должен… я должен говорить нормально, — билось у него в мозгу. — Я могу сделать это!»Няня поняла его усилия и, подбежав, опустилась на колени, взяла его руки в свои.
1 2 3 4 5