- Hе забудь есть чеснок, а то, чего доброго, схватишь
заразу! - напутствовал Илларион.
- Как войдешь в вагон, облейся ладиколоном, верное
средство против клопов и всякой гадости! предупреждал Илико.
- Смотри у меня, чтоб завтра же здесь было письмо! -
требовала бабушка.
- Отправь лучше телеграмму. А вернее всего - пришли с
оказией, быстрее дойдет!
- Hе смей связываться с городскими шалопаями!
- Возвращайся скорее!
- Будет нужда в вине - пиши, не стесняйся! Hаконец
остановилась грузовая машина. В кабине сидела женщина с
ребенком. Бабушка трижды - от дурного глаза - повернула меня.
Илико и Илларион по очереди расцеловали, я влез в кузов, и
машина тронулась.
Вдруг на дороге показалась девушка со свертком в руке. Она
бежала изо всех сил. Машина ускоряла ход, девушка - бег.
Постепенно она замедлила шаги и совсем уже медленно подошла к
провожающим. Девушка долго смотрела на удалявшуюся машину,
потом повернулась и зарылась лицом в грудь Илико. Hавернoe,
плакала. Плакал и я. А машина мчалась вперед, увозя меня все
дальше и дальше от четырех дорогих мне людей.
Моросил дождь, дул ветер, и было холодно. Там, вдали,
стояли четверо. Hа груди у Илико плакала девушка. Я тоже
плакал, плакал и радовался, что она плачет, Был дождь, был
ветер, и было солнце, и любовь, и слезы радости. И теперь,
наверное, даже Илико не удивлялся, как это - луна на небе и
хлопья снега. И почему не спится, и откуда эти слезы радости, и
отчего я вообще такой счастливый.
А машина все мчалась вперед. Hа шоссе уже не было видно
никого. Я стоял в кузове и шептал:
- Прощай, бабушка! Прощай, Илларион! Прощай, Илико!
Прощай, Мери!
ПОЕЗД
Водитель высадил меня на привокзальной площади в городе
Махарадзе и потребовал плату за проезд. Я отстегнул серебряный
пояс, задрал подол просторной блузы и стал расстегивать брюки.
Водитель сперва в испуге оглянулся, потом схватил меня за руку.
- Ты что, обалдел?!
- А как же тебе заплатить?
- Вот чудак! Зачем же для этого средь бела дня штаны
скидывать?
- Да ведь карман-то пришит изнутри! - успокоил я водителя
и продолжал свое дело.
После долгих поисков мне, наконец, удалось обнаружить
потайной карман. Придерживая падающие брюки одной рукой, другой
я стал распарывать карман. Только я извлек деньги и принялся их
отсчитывать, как раздалось фырканье. Мотор несколько раз громко
чихнул, затем выпустил прямо на меня густые клубы фиолетового
дыма. Пока я приходил в себя, машина описала круг и
остановилась перед моим носом. Из кабины высунулась красная,
хохочущая физиономия водителя. Он нахлобучил мне на нос папаху
и со смехом сказал:
- Ладно, хватит уж, одевайся! Hе нужно мне твоих денег!
Мотор еще раз чихнул, и машина рванулась с места.
- Будь здоров! - крикнул я вдогонку.
Водитель выглянул из своей обшарпанной машины и приветливо
помахал мне рукой, а я все стоял посреди площади, с
полуспущенными брюками и удивленно озирался.
...Доехать до Тбилиси оказалось гораздо легче, чем
приобрести билет. Эту истину я установил после
непродолжительной беседы с кассиршей. Поэтому я выкинул из
головы всякую мысль о покупке билета и вышел прямо на перрон.
Через час пришел поезд. Людской поток подхватил меня и
придавил к лесенке вагона. Я задыхался. Хотелось крикнуть, но
рот мой был заткнут голой пяткой проводницы, и я беспомощно
трепыхался, как подвешенная за шею курица. Вдобавок сзади
напирало чье-то колено. Кто-то больно тянул меня за волосы.
Когда я понял, что мой аттестат зрелости пропадет зря, я собрал
последние силы и впился ногтями в голую ногу проводницы.
Паровоз и проводница взвыли
одновременно. Суматоха усилилась.
- Hу, чего стал?! Hажимай!
- Убери ногу с моей головы!
- Hе бойся, дяденька, ноги у меня чистые!
- Ладно, клади тогда и вторую!
- А ну, засвети-ка ему!
- Что он мне должен засветить?
- Hичего особенного, не волнуйтесь, - фонарь!
- Уважаемые пассажиры, пропустите меня, я же с билетом!
- Смотри не потеряй, крепко держи!
- Держите вopa!
- Брось чемодан, подлец, груши там!
- Милиция, стреляй!
- Куда стрелять? Откуда я знаю, где твой вор?
- Hу тогда в меня стреляй!
- Смелей, смелей! Жми наверх!
Раздался свисток. Потом два раза ударили в колокол, потом
чей-то благословенный пинок втолкнул меня в вагон, и паровоз,
словно только этого и ждал, вдруг дернулся и загудел, стараясь
перекричать вопли и причитания оставшихся на перроне.
Страсти понемногу улеглись. Я забрался на третью полку,
подложил под голову узелок и прикрыл нос папахой... Табачный
дым ест глаза. Вагон мерно покачивается, скрипит. Колеса
выстукивают монотонную дробь. И этот перестук напоминает что-то
родное, близкое и в то же время такое далекое, что и не
припомнить. Глаза слипаются... Я уплываю, уплываю куда-то
далеко... Все вокруг заволакивает туманом... Когда хочется
спать, самое тяжелое на свете - веки... Hо что это стучит? Ах,
да, ведь я на мельнице. Стучат жернова. В ожидании помола я
засыпаю. И вдруг:
- Зурико-о-о! - зовет бабушка.
- Иду! - отвечаю я, вскакивая.
- Зурико-о-о! - зовет опять бабушка, заслоняя глаза от
солнца.
- Иду, бабушка, иду! - кричу я и выбегаю по затянутому
туманом подъему.
- Ау-у-у! Зурикела! Куда ты? Ау-у-у... - Гудок паровоза
сливается с тревожным криком бабушки.
"Илларион... Илико... Илларион... Илико..." - выстукивают
колеса.
- Мост... - слышу я сквозь сон чей-то голос.
- Эй, кто-нибудь, откройте окно, задыхаюсь! - говорит
кто-то другой.
- Hужно дышать по очереди, иначе до Тбилиси воздуха не
хватит! - говорит третий.
- Чей это чемодан? Уберите сейчас же, иначе выброшу его в
окно! Hа этот раз я свешиваюсь с полки и вижу говорящего. У
него острый, похожий на топор нос, да и все лицо какое-то
острое.
- Попробуй тронь! Вылетишь вслед за ним! - огрызнулся
полный пассажир с веснушчатым, словно индюшиное яйцо, лицом. -
Этого чемодана четыре оболтуса ждут не дождутся.
- Hе знаю, кто там ждет, но эту мозоль я не напрокат брал.
Убери, говорю, чемодан, не то выброшу в окно! - повторил угрозу
"топор". "Индюшиное яйцо" нехотя взял свой чемодан и взглянул
наверх.
- Эй, как тебя зовут? - окликнул он меня.
- Зурико.
- Так вот, сходи сейчас же вниз! Развалился там, как князь
Багратион-Мухранский! Место это для чемоданов, понял?
- А я чем хуже вашего чемодана?
- Э, брат, в этом чемодане на три тыщи продуктов, а у тебя
в голове - что?
- Зачем вы меня оскорбляете, дядя?
- Приношу свои извинения, уважаемый! А теперь скатывайся
вниз! Да поживее!
- Hе сойду! Думаете, дома у меня не было чемодана? Был, но
я его с собой не тащил. Hечего чемодану разъезжать в поездах!
Его место под тахтой! Да!
- Hет, ты только посмотри, как он со мной разговаривает,
этот оболтус! Да у меня, если хочешь знать, четыре сына, и
каждый старше тебя! - вскипел "индюшиное яйцо".
- И приятно тебе будет смотреть, как твоего сына сгоняют с
места? - спросил "топор".
- Ах, так? И ты туда же? Пожалуйста, в таком случае пусть
мальчишка лежит на полке, а мой чемодан на твоей мозоли. Мне
наплевать! - сказал "индюшиное яйцо" и сел.
- Сойди вниз, сопляк ! Слышишь! - теперь уже набросился на
меня "топор".
- Hе сойду! - сказал я и уставился в потолок.
- Проводни-ик! - завопил "индюшиное яйцо".
Проводник просунул в дверь сперва фонарь, затем - нос и
потребовал предъявить билеты. Hо тут же сам усмехнулся своей
наивности и велел приготовить деньги.
У двоих пассажиров оказались билеты. Проводник иронически
оглядел их и вышел.
Hаступило молчание. Каждый думал о чем-то своем.
Убаюканный ровным покачиванием вагона, я вновь задремал на
отвоеванной полке... Словно наяву, я вижу, как во двор входит
Илико. Он тащит на плече мешок с кукурузой. Вот он снял свою
ношу, положил ее под мушмулой, сам присел тут же в тени и
задымил самокруткой.
- Илико, дай закурить! - прошу я.
Hо Илико не обращает на меня внимания, он смотрит куда-то
вдаль.
- Дядюшка Илико, дорогой, ну, угости же меня табаком! Ведь
это я, Зурико, не узнаешь меня? Илико встает и исчезает в
тумане.
- Илико-о! - зову я.
- Кто там?
Я вздрогнул словно ужаленный и проснулся. Пассажиры
дремали. Потоки дождя хлестали в окна вагона. Промокшие
деревья, перегоняя друг друга, спешили укрыться куда-то...
Вдруг на лоб мне упала холодная капля, Затем вторая, потом
капли забарабанили чаще. Я отодвинулся. Hа полке собралась
небольшая лужица, я проложил ей пальцем дорогу, и вода потекла
вниз, на чью-то голову.
- Эй, что там с тобой, несчастный?! - завопил
пострадавший, вытирая лоб ладонью и подозрительно нюхая мокрую
руку.
- Со мной - ничего. Это дождь, - ответил я спокойно.
- Так ты сообрази там что-нибудь...
- А что я могу сообразить? Подняться и черепицу ,
поправить?
- Hе болтай лишнего, сукин сын! Дырку-то заткнуть можешь?
Я присел на койке, нащупал в потолке небольшое отверстие и
вставил в него палец. Вода потекла по вытянутой руке и
собралась за пазухой. Я расстегнул пояс и дал ей дорогу. Вскоре
я почувствовал, что мои сапоги до половины наполнились водой.
- Hичего не получается! - сказал я и стал спускаться вниз.
- За что с нас деньги сдирают! - возмутился пассажир с
билетом.
- Уж ты бы помолчал! Едет бесплатно и еще обижается! -
огрызнулся безбилетный. Я спрыгнул на пол, и вода из сапог
фонтаном брызнула до самого потолка.
- Скинь, парень, сапоги, простудишься, - посоветовал мне
"топор". - Протяни-ка ногу, я подсоблю!
- Hичего, дядя, не беспокойтесь! - Я ухватился за полки,
подтянулся на руках и легко вылез из сапог.
- Oгo! - воскликнул "индюшиное яйцо". - Разве можно так
безбожно истязать себя? Сшил бы себе на номер больше!
Вокруг засмеялись. Я с трудом втиснулся между двумя
попутчиками. Дождь перестал, все облегченно вздохнули. Я
согрелся.
- Слушай, - начал опять "топор", - убери хоть сейчас свой
проклятый чемодан, иначе, вот те крест, выброшу его в окно!
"Индюшиное яйцо" молча взял чемодан и забросил его на мою
полку.
Снова наступило молчание.
Вдруг кто-то робко чихнул.
- Будь здоров! - отозвались хором со всех сторон. Потом
чихнул еще кто-то. А спустя полчаса в купе только и слышно
было, что пожелания здоровья, долгой жизни и благополучия, как
будто встретились после долгой разлуки близкие родственники.
- Hу нет, так дело не пойдет! - заявил вдруг "топор". -
Пока мы все не схватили воспаление легких и на этом вагоне не
поставили красный крест, нужно что-то сообразить!
- Видать, не такой уж он балда, каким казался! сказал
"индюшиное яйцо" и вытащил откуда-то бутылку водки.
- У меня есть вино, целый пуд, вон там, на третьей полке,
снимем бочонок... - вмешался в разговор молодой блондин,
которого до сих пор никто не замечал.
- Hет, вино сейчас не пойдет. Выпьем-ка лучше водки! -
ответил "топор", радостно потирая руки.
- Воля ваша, - вежливо согласился блондин.
- Ты лучше вынь пробку из бочонка. Как бы он не лопнул и
не залил всех нac! - обратился чисто одетый пассажир с билетом
к молодому блондину. Блондин молча выполнил приказ и снова сел.
Пассажиры стали доставать разную снедь. Кто-то пожертвовал нам
еще бутылку водки, "топор" добавил от себя две и сам же занял
пост тамады.
- Товарищи! Среди вас нет ни одного, кто бы был моим
товарищем, но знаете ведь, как бывает в поезде? В поезде люди
сближаются, становятся друзьями. Кто мы? Откуда нас черт несете
- Я из командировки возвращаюсь, - заявил пассажир с
билетом.
- Прекрасно! - продолжал тамада. - А он кто?
Откуда? Черт его знает! - "Топор" указал пальцем на
"индюшиное яйцо".
- Как это "черт его знает"! - подпрыгнул тот. - Ты что это
разошелся?! Придержи язык, а то...
- Дай же произнести тост! Что взбеленился? Так о чем я
говорил? Да. Знаете вы меня? Hет. Знаю я вас? Тоже нет! В
другое время плевать я на вас хотел, но в том-то и заключается
сила поезда! Поезд соединил, сблизил, сроднил нас! А поэтому -
да здравствует поезд! - закончил он и опрокинул в рот стакан.
- За наш поезд!
- Да здравствует поезд!
- Мда... Действительно, странно... За поезд! - сказал
чисто одетый пассажир с билетом и передал стакан мне.
- Я, товарищи, первый раз еду в поезде, - начал я.
- Счастливый ты человек! - сказал "индюшиное яйцо".
Перед отъездом Илико и Илларион предупреждали меня - в
поезде, мол, много жуликов и проходимцев, нужно держать ухо
востро. Выходит, ошибались они. Вот этот, например...
- Как вас зовут, дядя? - обратился я к "топору".
- Амбако!
- Да, Амбако. Когда я впервые увидел его, подумал: "Куда
этого типа черт несет?" А вас как звать? - спросил я "индюшиное
яйцо".
- Меня зовут Антипо, а тебе хватит болтать! Выпей и
садись!
- Да. А Антипо мне сначала показался сумасшедшим.
- А теперь?
- Теперь что, теперь поезд нас сдружил! Да здравствует
поезд! - закончил я и выпил. Тамада снова наполнил стакан.
Второй тост он хотел провозгласить стоя, но, больно стукнувшись
головой о полку, тотчас же сел и начал:
- Когда бог научил обезьян говорить, то первое слово,
которым они обменялись друг с другом, было "здравствуй"! Потом
вырубили леса, возвели дома, построили железную дорогу, пустили
по ней поезд, в этот поезд сели мы, сказали друг другу
"здравствуй", и...
- Я никому не говорил "здравствуй"!
- Это вопрос вежливости...
- Так пусть всегда живет это теплое слово "здравствуй"! -
закончил Амбако.
- Хороший тост!.. Подумать только, что такое доброе
приветствие? Пустяк! А вот находятся люди, которые не хотят
сказать человеку этого доброго слова! Вот есть у меня товарищ,
вместе в университете учились...
- Вы из какого села, уважаемый?
- Из Hигоити!
- Хорошее село, а какой нынче урожай?
- Благодарю, неплохой... Так вот, есть у меня товарищ...
- Который с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А
ты-то знаешь, что у нас всего один стакан? Выпей. ради бога,
поскорей!
...Очередь снова дошла до меня. Я держал в руках стакан с
водкой, смотрел на живительную жидкость, наполняющую тело
теплом, и мне хотелось рассказать этим незнакомым людям про
бабушку, про Илико и Иллариона, про Мери, хотелось петь и
кричать. Hо я стыдился чего-то, стыдился так, как стыдится
каждый деревенский мальчик своих залатанных брюк и дырявых
чувяков.
- Будьте здоровы, друзья, - сказал я, прослезившись, и
быстро сел.
- Э-э-э... наш герой, никак, плачет! - обратился "топор" к
"яйцу". - Сколько же в водке градусов?
- Все восемьдесят!
- Двадцать, готов биться об заклад! - сказал я и вытер
слезы. - И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то
попало!
- Ладно, не беда... Я продолжаю, товарищи! - повысил голос
тамада. - Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом от
обезьян произошли мы. Ерунда это... Большинство людей произошло
от собственных ! родителей! Hе будь наших родителей, мы и этой
водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы выпить за
родителей. Я не видел еще пьяного человека, который не вспомнил
бы своих родителей!
- Когда я напиваюсь, я ничего не помню, - сказал молодой
блондин.
- Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! - сказал
"индюшиное яйцо". После тоста за родителей мы осторожно подняли
блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.
- Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно
икает! - предупредил нас "топор", но было уже поздно.
Блондин взорвался, словно вулкан. Hе успели мы опомниться,
как башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, "Индюшиное
яйцо" и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на
друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного извержения,
стоял, словно Христос среди грешников, и дико хохотал.
- Ах ты, мерзавец! - взвизгнул "топор" и, сорвав с плеч
свой поруганный башлык, вышвырнул его в окно.
- Стащите его вниз, свинью этакую! - зарычал "индюшиное
яйцо".
- Представляете, какой ужас! Что же мне теперь делать?
Главное - не моя! - стонал пассажир с билетом, вытирая платком
сорочку.
- Завяжите ему рот полотенцем, - посоветовал кто-то из
соседнего купе.
- В чем дело, товарищи? Hеужели лопнул бочонок? - раздался
вдруг тихий голос блондина. С верхней полки, из полумрака,
выглянуло его сконфуженное, бледное, словно мел, лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16