она белокурая и белокожая, одетая в светлый наряд, он черноволосый и смуглый, в темном вечернем костюме. Его кожа в озарении светильников приобрела золотистый оттенок опавших листьев магнолии, белки черных, пронзаемых бликами глаз сияли ярко, точно ослепительно-белый китайский фарфор.Он производил впечатление состоятельного человека, но вид имел мрачновато-печальный, отсутствующий — словно его самого и не было здесь: только тело, но не душа.Конрад и его новая женщина. Как странно и… обидно.Сама Тина приехала сюда праздновать день рождения Бренды и Стенли — они ведь родились в один день. Это заставило Тину с болью и грустью подумать о Терезе — они тоже были двойняшками, и с тех пор, как расстались, Тина всегда в этот день мысленно поздравляла сестру: «Будь счастлива, Тесси!». Девушке казалось, что и Тереза шлет ей пожелания и привет, и она радовалась, думая, что в этот миг их души соединяются. Радовалась и грустила. Она приложила все усилия, но так и не смогла отыскать сестру.За столиком также сидела невеста Стенли, мисс Лиона Гамильтон, прибывшая утром из Берка. Из косвенных замечаний Бренды Тина узнала, что свадьба откладывалась уже три раза по вине Стенли, и мисс Гамильтон решила окончательно прояснить ситуацию и ускорить развитие событий.Высокомерная мисс Гамильтон не очень понравилась Тине. Лиона происходила из древнего знатного рода и кичилась этим, ставя всех остальных как минимум на ступеньку ниже себя. У нее были гладкие пепельные волосы, белая, блестящая, будто глянцевая кожа и аристократически правильные черты лица. Совсем недавно ей исполнилось восемнадцать.Бренда смеялась и шутила. Лиона редко раскрывала рот, а Стенли лишь поддерживал видимость беседы. В день приезда нареченной он был грустен и выглядел крайне озабоченным.А Тина была рада. Она никогда еще не бывала в таком роскошном заведении в окружении таких людей — цвета сиднейского общества. Ресторан был новым, модным, и собиралась здесь в основном молодежь. Подавались редкие блюда и вина, не было счета десертам, играла красивая музыка.Тине было немного страшно — вдруг ее кто-нибудь пригласит танцевать? Она, конечно, не надеялась, но если к ней все-таки подойдут? Отказать? А может быть, согласиться — ринуться в водоворот новизны?Лионе Гамильтон восемнадцать лет, Стенли и Бренде двадцать два, а ей двадцать один, и она испытала и пережила больше их всех и, наверное, заслуживает счастья?Молодой человек, сидящий за соседним столиком, пригласил на танец Бренду, Стенли увел Лиону, и Тина осталась одна. Она проводила подругу взглядом. У Бренды был жених, молодой англичанин, капитан корабля. Он не смог приехать. Тина знала, что они хотят пожениться, и думала: «Если Бренда выйдет замуж и уедет в Англию, а Стенли женится на Лионе и приведет ее в дом, я опять останусь одна». Нет, конечно, работу у нее никто не отнимет, она сможет снять жилье, но душевное пространство опустеет. Одинокие вечера — что может быть хуже? Что может быть ужаснее дома, окна которого не горят, когда ты идешь к нему?!— Разрешите?Тина вздрогнула и подняла глаза: перед нею стоял Конрад. Она машинально встала, а он тихо произнес:— Здравствуй, Тина!Она так же негромко ответила:— Здравствуй!Она вышла из-за стола и пошла с ним на середину зала. Ей казалось, что все смотрят только на них. Может, и в самом деле было так?Тина чувствовала себя неловко.— Я плохо танцую, — прошептала она, но Конрад не обратил внимания на эти слова, обнял ее и привлек к себе. Они скользили по мраморному полу, и Тине казалось, что все происходит во сне. Она плохо слышала музыку, почти ничего не видела, только чувствовала сквозь тонкий шелк платья его горячую руку на своей напряженной спине, его взгляд, прикованный к ее серым глазам, казавшимся прозрачными в ярком свете, к полураскрытым губам и обхваченной воротничком нежной шее. И испугалась, ощутив силу своего влечения к нему.Ей захотелось обнять его, отдать ему свой поцелуй и свою душу. Он был для нее единственным мужчиной в этом зале, единственным мужчиной на свете, единственным, кого она могла бы любить.И он думал о том же. Он понял, что любит ее, возможно, любит давно, с того самого момента, как только увидел, просто глупые амбиции, поверхностные чувства, переживания и мысли мешали это понять. Он познал истину, лишь испытав горе потерь, разочарований и обид. Любовь, составившая резкий контраст со всем пережитым, заполнила ярким светом мрачное, пустое пространство его души. Тина… Над ней надругались, но для него она осталась незапятнанной, ибо никто и ничто не могло взять верх над ее возвышенной душой, чистыми помыслами, желанием любить. Он хотел взять ее под свою защиту, чтобы в ее жизни не было больше боли, чтобы она была счастлива.Они оба чувствовали бы себя совсем одинокими в этом городе, если бы не знали: Конрад — о том, что здесь живет Тина, Тина — что где-то рядом находится Конрад.Потом музыка смолкла, но Конрад все держал руку Тины в своей. Она мягко освободилась.— Как ты поживаешь, Тина?— Хорошо, а ты?— Тоже.И оба, сами не зная почему, солгали.— Я часто вспоминаю и думаю о тебе! — не выдержав, произнес он.Тина тихонько засмеялась.— Мистер О'Рейли, я полагала, что у вас хватит такта не говорить мне таких вещей сегодня и здесь, — сказала она, оглянувшись на его белокурую спутницу, которую провожал к столику пригласивший ее кавалер.— Прости. Быть может, это потому, что я пьян и не только от вина.— Это ты прости, — негромко ответила она и попросила:— Проводи меня назад.— Твои друзья? — кивнул он.— Да.— Где ты живешь? — спросил Конрад и, уловив в ее взгляде тревогу, добавил:— Не бойся, Тина, я не собираюсь нарушать твой покой своим приходом, просто хочу прислать тебе одну вещь. Она твоя по праву уже давно.— Что это?— Узнаешь.Тина сказала, где живет, а Конрад вынул карточку и подал ей.— А это мой адрес. Если ты когда-нибудь зайдешь ко мне, Тина, я буду очень рад. Почти счастлив.Она хотела спросить, что нужно, чтобы исчезло это «почти», но промолчала.Конрад проводил ее на место и вернулся к Элеоноре, Тина присоединилась к друзьям, но у обоих до конца вечера было чувство, будто они здесь, хотя и разлученные, только вдвоем. ГЛАВА X После ужина поехали домой. Тина была рассеянна, задумчива, она рано удалилась к себе и долго размышляла при свете ночника.Потом, почувствовав жажду, вышла в гостиную, где стоял графин с водой. В комнате было темно, и Тина не сразу заметила Стенли. Он молча стоял, облокотившись на подоконник, и смотрел на нее. Его глаза в свете луны казались зеркально-прозрачными, а лицо призрачно бледным. Он позвал:— Мисс Хиггинс! Тина!Она остановилась, стесняясь своего одеяния — легкого пеньюара, накинутого поверх ночной сорочки.— Мистер Хьюз?— Прошу вас, Тина, не уходите. Я хочу поговорить с вами.Тина незаметно запахнула полы пеньюара и подошла ближе.Она жила здесь больше года, но так и не сумела составить окончательного мнения об этом человеке. Он часто казался задумчивым, меланхоличным, Бренда производила впечатление куда более живого, открытого и веселого существа. С Тиной Стенли разговаривал мало, может быть, смущался, хотя она считала, что просто неинтересна ему. Иногда странно смотрел на нее — можно было заподозрить, что он тайно влюблен. Но Стенли ни разу за все время не пробовал объясниться.— О чем же вы хотели говорить? — спросила Тина.— О вас.Она удивилась.— Обо мне?— Да. — Стенли приблизился почти вплотную, и ей стало не по себе. — Вот уже год, как вы живете в этом доме, но я все не решался начать разговор.Интересно, что сегодня за день, — день, когда мужчины один за другим стремятся выяснить отношения с нею, не стесняясь близкого присутствия своих избранниц? Тина вдруг почувствовала себя гораздо старше и умнее собеседника. И внезапно очень ясно осознала свою независимость.Она облегченно вздохнула, когда Стенли отошел от нее и принялся ходить по комнате, полной серебристого лунного света, прозрачного, точно шампанское, которое они пили в ресторане.— Сегодня день вашего рождения! — внезапно вспомнила Тина: прежние, совсем недавние события вдруг несказанно отдалились.— Вы думаете, это неподходящий день для разговора?— Да, неподходящий, но в другом смысле, мистер Хьюз.— Прошу вас, Тина, называйте меня по имени.— Хорошо, Стенли.— Вы имеете в виду приезд мисс Гамильтон?— Да.— Именно поэтому разговор не терпит отлагательств. Тина! Возможно, вы не догадываетесь, но… вы давно уже дороги мне больше, чем просто друг.Тина молчала. Глаза ее блестели отражением лунного света. А Стенли продолжал:— Бренда говорила мне, что вы пережили много горя. Не знаю, о чем речь, но мне всегда хотелось как-то помочь вам, облегчить груз ваших страданий.— Вы делаете это с того самого дня, как я вошла в ваш дом, — сказала Тина. — Вы и Бренда.Стенли остановился против нее.— Я откладывал свадьбу с мисс Гамильтон из-за вас. Я долго выжидал, ломая себе голову над тем, не влюблены ли вы в кого-нибудь, но ни разу за это время возле вас не было ни одного мужчины, и я подумал: может быть, если ваше сердце свободно, вы сумеете меня полюбить?— Я ваш друг, — ответила Тина, — разве этого мало?— Мне хотелось бы большего.У нее сжалось сердце, ибо она знала: в любви нет ничего страшнее безответности.— Мне жаль! Я была бы рада полюбить вас, Стенли, но это… невозможно! Мне, правда, правда, крайне больно огорчать вас!Он помрачнел.— Значит, есть другой?Тина вздрогнула. Но тут же, овладев собой, пожала плечами.— Почему мужчины всегда думают: если женщина не отвечает на ухаживания одного мужчины, у нее обязательно есть другой? У меня никого нет, Стенли, и вы мне очень нравитесь, честное слово, но я не могу заставить себя чувствовать что-либо, не могу, нет!Голос Тины был полон неподдельной печали, и Стенли взял девушку за плечи. Она отстранилась.— Женитесь на Лионе. Поверьте на слово: она лучше, достойнее меня. К тому же любит вас. Не теряйте свое настоящее счастье! Ваши чувства ко мне пройдут, вот увидите.— Откуда вы знаете?— Знаю. Все проходит, Стенли, и хорошее, и плохое. Нельзя соединять судьбу с тем, кто не любит вас и не сможет полюбить! Спокойной ночи! И не сердитесь на меня.Сказав это, она быстро пробежала к себе и заперлась, но через некоторое время в дверь постучали.Тина в испуге прижала руки к груди. Неужели Стенли?— Кто? — замирающим голосом спросила она.— Лиона Гамильтон.Тина открыла дверь. Это и правда была Лиона — в ночном одеянии и с распущенными волосами.— Простите за поздний визит. Мне нужно с вами поговорить.Взгляд ее был тверд, а тон непреклонен и сух.— Войдите.Лиона вошла и остановилась посреди комнаты.— Я не стану притворяться и обойдусь без предисловий. Что связывает вас с мистером Хьюзом?Тина растерялась.— Ничего… Мы друзья.Лиона усмехнулась. Она вдруг показалась Тине не юной девушкой, а немолодой, многое повидавшей женщиной.— Друзья? Не стройте из себя невинность!Тина оскорбилась.— Почему такой тон? Чем я провинилась перед вами?— Я долго мучилась, страдала, не понимая, почему мистер Хьюз переменился ко мне, но когда увидела вас и… его, все стало ясно!— Что же вы увидели? Лиона повела плечами.— Он обнимал вас в гостиной, при этом вы были полураздеты, как сейчас!Тина непроизвольно покраснела.— Мне жаль, что он это сделал, — сказала она как можно спокойнее. — Это произошло случайно и, уверяю вас, впервые. Между нами ничего не было и нет, кроме дружбы. Не верите — спросите его самого. Или мисс Хьюз — моя жизнь проходит на ее глазах.— Я знаю, Тина Хиггинс, вы живете здесь уже год, как приживалка — в чужом доме, у чужих людей!Лицо Тины вспыхнуло сильнее прежнего.— Эти люди мне не чужие! Они сами настояли на том, чтобы я жила здесь, и, если вам угодно, я с первого дня плачу за свое содержание!А сама думала: «Почему я должна оправдываться перед нею?»Глаза Лионы были холодны, как у змеи.— Вам двадцать один год, и у вас до сих пор нет ни мужа, ни детей. Знаете, Тина Хиггинс, вы просто старая дева! Вы никому не нужны и потому гоняетесь за чужими женихами!Тина медленно повернула голову. «Не нужна? Нет, нужна — и Стенли Хьюзу, и Конраду О'Рейли. Хотя последнему, может быть, и нет».— Лиона Гамильтон! Обычно в таких случаях женщину называют шлюхой. Спасибо, что вы этого не сказали. Шлюха вцепилась бы вам в волосы, а старая дева ограничится парой фраз. Запомните, никогда ни один порядочный человек не упрекнет женщину в том, что она не замужем и у нее нет детей. Одиночество — это несчастье, а несчастьем не попрекают! А с другой стороны: кто знает, может, одиночество, независимость, свобода для меня то же, что для вас семейная жизнь. В этом случае так же глупо смеяться надо мной! Личная жизнь каждого неприкосновенна! Я нахожу прелесть в своем существовании, я никогда и ничего не добивалась силой, а потому не трогайте меня! Вы ограниченная особа, мне жаль мистера Хьюза, я была неправа, посоветовав ему жениться на вас! — Ее голос дрожал. — Уходите отсюда!И настежь распахнула дверь.Лиона вышла, прошипев что-то себе под нос, а Тина села в горестном раздумье.Да, она мечтала о семье, муже и детях, а получила хорошую работу, свободу, независимую жизнь — то, к чему стремилась Тереза. Тогда, быть может, у Терезы тоже все случилось наоборот? Если б знать!Наутро Тина не вышла к завтраку — лежала у себя и думала до тех пор, пока в комнату не вошла огорченная Бренда.Девушка села и, обняв подругу, произнесла:— В чем дело, Тина? Что случилось? Это из-за Лионы?Тина не ответила на вопрос.— Прости, Бренда, — тихо прошептала она.— Я знаю, — сказала Бренда, — у Лионы скверный характер. Она уже устроила объяснение со Стенли, а вчера я случайно увидела, как она выходит из твоей комнаты. Наши родители дружили, и Стенли с Лионой сосватаны друг другу давным-давно, но я предпочла бы иметь в невестках совсем другую девушку. Например, тебя, дорогая. Нет-нет, ты можешь ничего не объяснять и все же… Я была бы счастлива!И Тина зарылась лицом в объятиях Бренды — так она поступала только с Терезой. В давние незапамятные времена!— Идем в столовую, Тина. Стенли и Лиона уже ушли из дома.Тина встала с тяжелым сердцем и, приведя себя в порядок, вышла из комнаты.Утренний город сиял за окном — чистый, солнечный, светлый. И девушке вдруг подумалось, что сегодня случится что-то хорошее.Она вспомнила слова Лионы: «Вам двадцать один год…» Разве это так много — даже с точки зрения восемнадцатилетнего человека?— Скажи, Бренда, я что, выгляжу старше своего возраста?Бренда удивленно засмеялась.— Что приходит тебе в голову, Тина? Ты такая юная и очень хорошенькая! Тебе и двадцати-то не дашь!Тина улыбнулась.— Послушай, — сказала Бренда, — разве ты не счастлива тем, что имеешь любимое дело, что нужна кому-то?— Не совсем. Человеку важно быть для кого-то не просто нужным, а единственным. А мои воспитанницы? Я их люблю, но у них есть родители, и мне хотелось бы иметь еще кого-то, кто принадлежал бы только мне.Бренда ласково тронула подругу за руку.— Может, мне взять тебя с собой в Англию? У Генри много знакомых, ты бы нашла человека по сердцу…— Нет. Я могла бы быть счастлива только в Австралии.— Почему?Но Тина не хотела говорить на эту тему.— Выйдя замуж, ты, наверное, займешься исключительно домашним хозяйством? — шутливо произнесла она.— Конечно нет! Вернее, как захочу. Генри обещает предоставить мне в этом деле полную свободу.— Ты считаешь, можно сочетать семейную жизнь с независимостью?— Вполне.Тина только улыбнулась. Она бы на месте Бренды охотно сдалась в плен, как истинная австралийка, для которой дом и семья превыше всего, а на своем месте — тем более! Кому нужна свобода, называемая одиночеством?Когда они сели за стол, вошла служанка и сказала:— Вам пакет, мисс.Бренда протянула руку.— Давайте сюда, Холли.— Это тебе, Тина, — произнесла она следом и передала пакет подруге.«Тине Хиггинс», — прочитала та. Послание Конрада! Что же там?Она разорвала бумагу. Ноты. Черные значки на белом листе — непонятные, странные. И сверху надпись рукой Конрада: «Посвящается Тине».Она взволнованно спросила, обращаясь к Бренде:— Скажи, могла бы ты сыграть для меня эту мелодию?Ей никого не хотелось посвящать в свой секрет, но иначе раскрыть тайну нотных знаков было невозможно.Бренда взяла листы из рук подруги и пробежала глазами ноты.— Могу, если ты дашь мне немного времени, чтобы разучить.Тина кивнула.— Я пойду к себе, — сказала она, — ты позовешь меня, когда будешь готова.Тина удалилась в свою комнату и сидела там, закрыв уши руками, чтобы не слышать доносящихся из гостиной нестройных аккордов.Через полчаса Бренда вошла и, взяв подругу за руку,повела в гостиную. Девушка села за рояль, расправила юбки и положила пальцы на клавиши:— Слушай.Она начала играть, и сердце Тины стучало в такт. Мелодия казалась пронизанной печальным светом осени; на глаза наворачивались слезы, но при этом с лица не сходила улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62