По мнению Джека, Стивен был, можно сказать, неряха: бумаги, огрызки засохшего хлеба, намазанного чесноком, бритвы и нижнее белье громоздились на столе и валялись на полу, усугубляя впечатление убогости и нищеты. Посмотрев на парик с проседью, который служил ухваткой для кастрюльки, в которой Мэтьюрин подогревал молоко, можно было понять, что он завтракал повидлом. Джек снял мундир, повязал, оберегая жилет и панталоны, передник и отнес посуду в мойку.— Моя тарелка и чайное блюдце мне еще пригодятся, — заупрямился Стивен. — Не надо их мыть — я на них подул. И я хочу, Джек, — вскричал он, — чтобы вы оставили эту кастрюльку в покое. Она чиста! Что может быть более гигиенично, более целебно, чем кипяченое молоко? Я вытру посуду! — крикнул он в открытую дверь.— Нет, нет! — воскликнул Джек, как-то уже видевший доктора за этим занятием. — Тут для двоих нет места, я уже почти все вытер. Вы только присмотрите за камином, хорошо?— Может, мы что-нибудь сыграем? — спросил Стивен. — Фортепьяно вашего друга в сносном состоянии, а я нашел немецкую флейту. Чем вы сейчас заняты?— Драю камбуз. Подождите пять минут, и я к вашим услугам.— Можно подумать, будто произошел всемирный потоп. Эта ваша излишняя забота о гигиене, Джек, эта суеверная борьба с грязью, — качая головой, заметил смотревший на огонь Стивен, — напоминает религиозное почитание чистоты индийскими браминами. От такого рвения один шаг до брезгливости, а брезгливость это, друг мой, болезнь — какотимия.— Может быть, и так, — отвечал из кухни Джек Обри. — Надеюсь, она заразна? — ехидным тоном спросил он. — Ну, сэр, — продолжал Джек, появившись в дверях со свернутым фартуком под мышкой, — где же ваша флейта? Что мы будем исполнять? — Он уселся за пианино и пробежался пальцами по клавишам, напевая: Испанские собаки намерены опятьИ Гибралтар, и Порт-МагонК своим рукам прибрать. — Разве не так? Разве они не хотят выбить нас из Гибралтара?От одной мелодии он рассеянно переходил к другой, в то время как Стивен неторопливо настраивал флейту. В конечном счете из какофонии звуков возникло адажио к сонате Гуммеля.«Неужели играть так вульгарно его заставляет скромность? — удивлялся Стивен, ломая голову над сложным пассажем. — Могу поклясться, Джек понимает душу музыки — он высоко, больше чем что-либо другое, ценит ее.А между тем извлекает из инструмента эти бессмысленные звуки. С инверсией же будет еще хуже… этакая сентиментальная пошлость. А ведь он старается, он исполнен доброй воли и прилежания, однако не может извлечь из скрипки ничего, кроме банальностей, за исключением тех случаев, когда ошибается. На фортепьяно у него получается еще хуже, хотя ноты звучат верно. Можно сказать, что это играет девочка — этакая милая крошка под триста фунтов весом. Однако лицо выражает не пустую сентиментальность, а страдание. Боюсь, что он очень страдает. Его игра очень напоминает манеру Софи. Понимает ли он это? Сознательно ли подражает ей? Не знаю; во всяком случае, их стиль очень похож, то есть сходство в отсутствии стиля. Возможно, это застенчивость, осознание того, что они не должны преступать определенные пределы скромности. Да они очень схожи. Джек, понимая истинную природу музыки, может играть как какой-нибудь неуч, но знает ли, что такое настоящая музыка, Софи?.. Впрочем, возможно, я недооцениваю ее. Возможно, передо мной человек, исполненный подлинных поэтических чувств, который в состоянии петь лишь о лужочках да цветочках, не находя иного выражения этим чувствам. Боже мой, как он печален. Чего доброго, еще расплачется. Это лучшее из созданий — я очень люблю его, — но он англичанин, не более, — чувствительный, как все они, до слезливости».— Джек, Джек! — воскликнул Стивен. — Вы ошиблись во второй вариации.— Что? Что? — резко и страстно воскликнул он. — Зачем вы мешаете мне, Стивен?— Послушайте. Вот как она должна звучать, — спокойно ответил Стивен, склонившись к нему и исполнив пассаж.— Вовсе нет! — вскричал Джек. — Я исполнял правильно! — Встав, он стал взволнованно расхаживать по комнате, заполняя тесное пространство своей массивной фигурой. Джек как-то странно покосился на доктора, но, сделав один или два поворота, улыбнулся и сказал:— Давайте-ка поимпровизируем, как это бывало возле берегов Крита. С какой мелодии начнем?— Вы знаете «День святого Патрика»?— А как она звучит? — Стивен заиграл. — Ах, эта? Ну, конечно, знаю. Мы ее зовем «Бекон с зеленью».— Нет уж, увольте. От такого названия я буду думать не о музыке, а о еде. Давайте начнем с «Призрака чулочника», а потом посмотрим, во что это выльется.Музыка то звучала, то затихала, одна баллада превращалась в другую; звуки пианино сменялись звуками флейты, потом все происходило наоборот. Иногда оба еще и пели простые матросские песни, которые так часто слышали в море. Со смертью, друзья, мы встречались не раз,О том и пойдет мой правдивый рассказ.Уж нашего брига давно больше нет:На скалах прибрежных он встретил рассвет. — Смеркается, — заметил Стивен, оторвав губы от флейты.— «На скалах прибрежных он встретил рассвет», — снова пропел Джек. — Действительно смеркается. Так оно и есть. Слава богу, что дождь кончился, — определил он, наклонившись к окну. — Ветер повернул на ост, чуть к норду. Так что прогулка будет сухой.— Куда же мы идем?— Разумеется, на раут к Куини. К леди Кейт. — Стивен с сомнением посмотрел на рукав сюртука.— При свете свечей ваш сюртук будет выглядеть вполне сносно, — произнес Джек. — И даже отлично, если к нему пришить среднюю пуговицу. Снимайте-ка его и передайте мне эту шкатулку со швейными принадлежностями. Я приведу ваш сюртук в порядок, а вы тем временем завязывайте галстук и надевайте чулки. Да непременно шелковые. Эту шкатулку Куини подарила мне, когда я впервые выходил в плаванье, — заметил он, обматывая нитку вокруг пуговицы и откусывая ее у самого основания. — А теперь приведем в порядок ваш парик — немного муки из мешка, как дань моде. Позвольте, я почищу ваш сюртук… Великолепно — можно пойти хоть на прием к премьер-министру, клянусь честью!— А зачем вы кутаетесь в этот подозрительный черный балахон?— Господи! — воскликнул Джек, положив руку на грудь Стивену. — Я же вам ничего не сказал! Одна из девиц Лэмб отписала о наших злоключениях своему семейству, и это письмо тиснули в газете. Там упоминается мое имя, а это значит, что судейские крысы уже начали на меня охоту. Так что закутаюсь в плащ, а когда мы сядем в омнибус, натяну на нос треуголку, — глядишь, и пронесет.— А вам обязательно нужно туда? Стоит ли риск оказаться в долговой яме пустой светской болтовни?— Стоит. Там будет лорд Мелвилл, и к тому же я должен увидеться с Куини. Я к ней очень привязан, а кроме того, мне следует позаботиться о своей карьере — там будет адмирал и полдюжины других важных лиц. Я вам все объясню по пути. Там столько улиц, что запутаешься…— Я слышу крик нетопыря! Чу! Тихо! Снова крикнул! В такое позднее время года! Это же чудо.— Это хорошая примета? — спросил Джек, прислушиваясь. — По-моему, это добрый знак. Может, теперь тронемся? Немного прибавим шагу?До Аппер-Брук-стрит они добрались, когда гости стали съезжаться. В свете факелов выстроилась цепочка экипажей, ждавших своей очереди, чтобы высадить пассажиров у дома номер три. Навстречу двигалась другая вереница карет, пытавшихся добраться до номера восемь, где принимала друзей миссис Деймер. На тротуарах стояла плотная толпа зевак, желавших поглазеть на гостей и обменяться замечаниями по поводу их нарядов; всюду сновали босоногие мальчуганы, открывавшие дверцы экипажей, вскакивавшие на запятки, суетившиеся среди карет и из озорства пугавшие лошадей. Джек намеревался выскочить из экипажа и безопасности ради тут же броситься вверх по лестнице, но медлительные олухи, притащившиеся пешком или оставившие свои экипажи на углу Гросвенор-сквер, роились, словно пчелы, у входа и мешали войти.Он притулился на краю сиденья и выжидал, когда в толпе появится брешь. Арест за долги был обыденным явлением — он всегда помнил об этом, — несколько его друзей были препровождены в долговую тюрьму, откуда они писали самые слезные жалобы, но с ним самим ничего подобного никогда не случалось, и его представления о законах и отправлении правосудия были весьма смутными. В воскресные дни — в этом он был уверен — и, пожалуй, в день рождения короля можно было ничего не бояться; он также знал, что неприкосновенны особы пэров и что некоторые места — такие, как Савой и Уайтфрайерс, являются убежищами, и надеялся, что особняк лорда Кейта, возможно, является одним из таких мест. Его взор был прикован к спасительной открытой двери в освещенный холл.— Шевелись, твое благородие! — воскликнул кучер.— Не споткнитесь, ваша честь, — произнес какой-то мальчишка, придерживая дверцу.— Шевелись, копуша! — закричал возница. — Ты что, дерево собрался сажать?Делать было нечего. Джек спустился на тротуар и остановился рядом со Стивеном в еле продвигавшейся вперед толпе, закрывая плащом лицо.— Не иначе сам император Марокко, — произнесла ярко раскрашенная гулящая девка.— Да нет, это поляк-монстр из цирка Эшли.— Покажи личико, милашка.— Да он никак нами брезгует!Некоторые считали, что он иностранец, «французская собака» или турок, другие предполагали, что это переодетый Старик Мур или даже Мамаша Шиптон. Джек с трудом продирался к освещенным дверям, и когда чья-то ладонь хлопнула его по плечу, он обернулся с выражением такой ярости, которая еще больше раззадорила всю глумливую толпу, за исключением мисс Ренкин, которая наступила на собственную нижнюю юбку и с размаху шлепнулась оземь.— Обри! Джек Обри! — воскликнул его старый сослуживец Хинидж Дандес. — Я сразу узнал тебя со спины. Уж тебя-то я узнаю где угодно. Как поживаешь? Ты что, простудился? Доктор Мэтьюрин, как поживаете? Вы идете сюда? Я тоже, ха-ха-ха. Как жизнь? — Дандес недавно получил чин капитана первого ранга и тридцатишестипушечный «Френчайз». Сейчас он любил весь мир, и его веселый, дружелюбный разговор помог им пересечь запруженную подгулявшими зеваками панель, и, поднявшись по лестнице, они вошли в холл. Собрание имело ощутимый морской душок, однако в великосветском мире леди Кейт была тонким политиком и другом очень многих выдающихся людей. Джек оставил Стивена в обществе джентльмена, который изобрел бур, обладающий свойствами алмаза, и направлялся по просторной гостиной, через галерею, где было меньше народа, в сторону небольшой ротонды, где находился буфет: вино «Констанция», пирожки, пирожные, снова вино. Здесь-то леди Кейт, сопровождавшая крупного джентльмена в небесно-голубом сюртуке с серебряными пуговицами, и отыскала его:— Джек, дорогой, позвольте представить вам мистера Каннинга. А это капитан королевского флота Обри.Джеку сразу же пришелся по душе этот господин, и во время обмена ничего не значащими любезностями чувство приязни усилилось. Каннинг был широкоплеч, и, хотя не так высок, как Джек, его манера высоко поднимать небольшую голову, закидывая ее назад, задрав подбородок, делала его выше ростом и придавала ему повелительный вид. Он не носил парик: хотя ему было меньше сорока, тугие короткие кудри окружали сверкающую лысину, и он походил на одного из полных и веселых римских императоров. У него было жизнерадостное, добродушное лицо, тем не менее выдававшее большую силу характера. «С таким шутки плохи», — подумал Джек и с серьезным видом порекомендовал попробовать «один из этих восхитительных пирожков» и бокал «Констанции».Мистер Каннинг был коммерсантом из Бристоля. Это известие весьма удивило Джека Обри. Он никогда еще не встречал торговца, который предпочел бы своим гроссбухам светские разговоры.На своем веку Джеку приходилось встречать некоторых банковских воротил и финансовых тузов — все они казались ему существами бескровными, людьми второго сорта. Но почувствовать превосходство над мистером Каннингом было невозможно.— Очень рад знакомству с вами, капитан Обри, — произнес тот, съев еще два пирожка. — Я давно наслышан о вас и только вчера прочитал о ваших новых подвигах в газете. Я написал вам письмо с целью выразить мое отношение касательно «Какафуэго» еще в 1801 году и чуть было не отправил его. Наверное, я так бы и поступил, если бы нас связывало хотя бы шапочное знакомство. К сожалению, для незнакомца это была бы слишком большая вольность. В конце концов, что бы значила моя похвала? Праздное славословие восхищенного невежды.Джек от смущения рассыпался в благодарностях:— Вы слишком добры… превосходный экипаж… испанец неудачно выбрал позицию…— Впрочем, не такой уж я невежда, — продолжал Каннинг. — Во время последней войны я экипировал несколько каперов и совершил на одном из них плавание в Горе, а на другом до Бермуд, так что имею некоторое представление о море. Конечно, никакого сравнения с вами быть не может, но отчасти и мне пришлось понюхать пороху.— Вы служили в Королевском флоте, сэр?— Кто, я? Нет. Я же еврей, — многозначительно произнес Каннинг, оценивающе взглянув на Обри.— Ах вот что, — отвечал Джек. Он смущенно отвернулся, делая вид, что хочет высморкаться, увидел в дверях лорда Мелвилла, смотревшего на него, поклонился ему и произнес: — Добрый вечер.— А за время этой войны я снарядил уже семь кораблей, восьмой еще на стапелях. В этой связи я вспоминаю «Беллону», капер из Бордо. Она захватила два моих торговых судна буквально в день объявления войны. Затем ее трофеем стала «Нереида» — мой самый тяжелый капер, вооруженный восемнадцатью двенадцатифунтовыми пушками. Во время следующего крейсерства ее добычей стал «Лорд Нельсон», на котором находились вы. Великолепный ходок, не правда ли, сэр?— Изумительный, сэр, изумительный. Идя в крутой бейдевинд, при слабом ветре «Беллона» в два счета оторвалась от «Бланша». Прибегнув к уловке, она обезветрила паруса и все равно делала шесть узлов против четырех «Бланша», хотя плавание в крутой бейдевинд — это сильная сторона «Бланша». К тому же она находится в отличных руках. Ее капитан — бывший королевский офицер.— Верно. Это Дюмануар — Дюмануар де Плесси. У меня имеются чертежи этого судна, — сказал облокотившийся о буфетную стойку Каннинг, являя собой воплощение жизнелюбия и бодрости. — По этим чертежам я и строю восьмой корабль — точную копию «Беллоны».— Не может быть! — воскликнул Джек.Каперы с водоизмещением фрегата были обыкновенным явлением во Франции, но по эту сторону Ла-Манша они были неизвестны.— Только вместо длинноствольных пушек я вооружу его двадцатичетырехфунтовыми карронадами и восемнадцатифунтовыми погонными орудиями. Как вы полагаете, он выдержит их?— Надо бы взглянуть на чертежи, — поразмыслив, отвечая Джек. — Думаю, выдержит, и легко. Только мне непременно хотелось бы взглянуть на чертежи.— Но корабль это всего лишь дерево и железо, — махнул рукой Каннинг. — Главное — команда. Разумеется, успех дела зависит от нее и от капитана, и тут я хотел бы получить от вас совет и руководящие указания. Я бы не постоял за ценой для того, чтобы воспользоваться услугами смелого, предприимчивого командира — разумеется, опытного морехода. Признаю, я не собираюсь равнять мои корабли с королевским флотом. Но я пытаюсь ввести на них порядки, которые придутся по нраву любому офицеру флота Его Величества, — твердую дисциплину, порядок, чистоту. Но никаких черных списков, никакой бессмысленной муштры и как можно меньше телесных наказаний. Насколько я понимаю, сэр, вы не большой сторонник порки?— Не сторонник, — отвечал Джек Обри. — Когда имеешь дело с бойцами, нельзя по каждому пустяку пускать в ход линек.— Вот именно, с бойцами. Это как раз то, что я могу предложить, — отличные рубаки, настоящие моряки. В основном бывшие контрабандисты, выходцы из западных графств, в море они чуть ли не с пеленок и готовы на все. Добровольцев у меня больше, чем свободных мест. Я могу выбирать, и те, кого я выберу, пойдут за настоящим командиром в огонь и воду, будут ходить по струнке и слушаться, как агнцы. Хороший матрос капера — это вовсе не грабитель и насильник, если только он находится под началом стоящего капитана. Я прав, сэр?— Пожалуй, вы правы, сэр, — задумчиво произнес Джек.— Для того чтобы найти такого командира, я готов предложить ему жалованье капитана первого ранга, пенсию до семидесяти четырех лет и гарантированную тысячу фунтов стерлингов в год в качестве призовых. Ни один из моих капитанов не зарабатывал меньше, а капитан этого нового корабля будет получать еще больше. Грузоподъемность моего капера будет вдвое больше обычной, а численность команды — не менее двух-трех сотен. Если вы примете во внимание, сэр, что частный военный корабль не тратит время на блокады портов, доставку почты и перевозку войск, а разрушает морскую торговлю противника, то, учитывая, что такой фрегат может находиться в крейсерстве по полгода, вы убедитесь, что его возможности просто огромны… — Джек кивнул головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60