К своим восемнадцати гсдам оба уже сформировались в законченных подонков.
По роду службы Марине иногда приходилось встречаться с такими. Работа в ИДН убедительно, на живых примерах показала ей, что любимая фраза педагогов о том, что «нет плохих детей, а есть плохие воспитатели и плохие условия», — не более чем красивая фраза. Пустая фраза, демагогия, мешающая решать реальные проблемы.
Потому что есть плохие дети. Но это еще не все. Есть очень и очень плохие дети, им еще мало лет, но совершенно очевидно, какими чудовищами они станут, — вот к какому выводу пришла Марина.
Толя с Денисом, конечно, заметили, что пятеро девочек из десятого «В» начали промышлять на трассе проституцией. Оба они были здоровенными и безжалостными, о чем знала вся округа, так что через неделю парни успешно взяли этот бизнес под контроль.
Как это делается, знает каждый. Два красавца подошли к девочкам и объяснили им, что отныне те будут работать на шоссе под их «крышей». Что даст эта пресловутая «крыша», объяснять не стали. Зато сказали, что отныне каждая должна отдавать в день по триста рублей. В налоговой инспекции такое называется «вмененный доход». «Милые мальчики» просто подсчитали, сколько мужчин может обслужить каждая и сколько за это получить.
— Берете по сто рублей, — объявили Толя и Денис девушкам. — Деньги с трех первых отдаете нам, а остальное, что сверх того, оставляете себе. Справедливо?
Девочки решили, что несправедливо, и отказались.
— Только Лерка сразу согласилась, — пояснила Надя, шмыгая носом, — но ей легче, ей вообще Деньги не нужны. Она каждый год с родителями за границей отдыхает, они ей все покупают, что она хочет, и денег сколько влезет дают. А про Толика с Денисом она нам сказала, что они ей нравятся и что мы дуры, что отказываемся. Сказала: они такие сильные да красивые, что ей будет просто приятно на них работать. Психованная…
Но остальные четыре девочки от предложения парней отказались. Тогда в течение последующих нескольких дней их избили одну за другой. Больше никто не отказывался. С тех пор на трассе кипит работа.
— А нам мало остается, — продолжала рассказывать Надя, — если по стольнику за вечер получается, то хорошо.
— А бросить это дело не думали? — поинтересовалась Марина на всякий случай, хотя уже заранее знала ответ.
— Ну да, — надула губы Надя, — так нам теперь и дадут бросить! Толик с Денисом теперь проходу не дают. Если пару дней не выходишь, то уже рискуешь по морде получить. Сегодня вот — видели, как Толик Лерку дубасил? Ее клиенты кинули, и у нее денег не было для Толика. Так он ее отделал, а потом обратно выгнал стоять, пока не заработает и не отдаст. А что она теперь заработает — избитая да зареванная? Кто ее теперь возьмет?
На этом Марина беседу с девочкой Надей закончила. Отпустила ее, а сама поплелась домой. Отлучаться по вечерам она вообще не любила. Дело в том, что сын Артем просыпался по ночам и пугался, если оказывался один. Это у него с раннего детства осталось.
А что делать, если мама — милиционер? Волей-неволей иногда приходится работать в ночь, служба такая. Но ребенку этого не объяснишь.
— Ты ведь уже большой, тебе семь лет, — пыталась Марина воздействовать на сына силой логики. — Ты уже в школу ходишь, взрослый человек. Сам посуди: что тут страшного, если мамы нет дома? Ты же не на улице, у себя дома, спишь в кроватке. Никто чужой не придет, ничего плохого не случится. Замки в двери хорошие, ты сам знаешь…
— А серый волк? — перебивая ее, тут же спрашивал Артемка. — Серый волк может в окно забраться.
— Серый волк на шестой этаж не вскочит, — терпеливо начинала объяснять Марина. — Для волка это слишком высоко. И вообще — серых волков не бывает, это только в сказках.
Артем слушал ее, как будто верил, кивал, соглашался с доводами. Но Марина знала: случись ему проснуться. среди ночи и обнаружить, что он один, — ох испугается! Теперь она спешила домой.
В истории с девочками-проститутками ей все было ясно с фактической стороны. Непонятно было, как действовать дальше. Конечно, нужно провести работу с девушками и с их родителями: кого убедить, кого постращать. Но все это будет почти бессмысленно до тех пор, пока рядом будут оставаться Толик с Денисом.
Потому что слова — словами, но к каждой из девочек постового милиционера не приставишь. Им тут жить дальше, в этом районе, и ходить тут по улицам. Пусть они сами виноваты, что вляпались в это дело, но сейчас их нужно обезопасить.
В ту ночь Марина и приняла решение пойти посоветоваться в «полицию нравов».
Для раздумий она использовала свой любимый прием — уселась рисовать.
Вообще-то страсть к рисованию была у нее с детства. Но, в отличие от большинства людей, Марина, уже став взрослой, ни на один день не прервала своего увлечения.
Давным-давно, с четвертого по восьмой класс, она ходила в детскую художественную школу, где УЧИЛИ делать многое: вырезать фигурки из бумаги и картона, работать с красками, рисовать с натуры вазы и деревья. Из всего этого Марина оставила для себя только рисунок карандашом да акварель, зато Уж без этого она не могла прожить ни дня.
— Тебе надо было художницей стать, — часто говорила мать, а потом и каждая подруга, заметив склонность Марины и то, как упорно тянется она каждую свободную минуту к краскам и карандашам.
Но они были не правы, Марина это чувствовала. Нет, верно она поступила, не сделавшись профессиональной художницей. Профессионализм в искусстве — это когда умеешь делать не только то, что хочется, но и то, что нужно. Да еще в определенные сроки.
Марина же, каждый раз беря в руки карандаш, не знала, что именно получится у нее в результате. Ее рукой водило вдохновение в полном и прямом смысле этого слова.
От настроения, от мыслей, владевших ею в данный момент, зависел и сюжет картины, и характер ее исполнения. Пожалуй, рисование было для Марины скорее способом сосредоточиться на своих мыслях и чувствах.
Больше всего она любила рисовать клоунов. Да-да, настоящих цирковых клоунов — тех, что с огромными красными носами и в дурацких колпаках. С детства для Марины цирк был волшебным местом, и когда она думала о нем, то становилось легче на душе. Некоторые клоуны очень нравились Артемке, он завесил ими стену своей комнаты, а самый веселый клоун красовался над столом, за которым сын готовил домашние задания.
Когда на Марину находило лирическое настроение, она рисовала корабли в море. Легкие, почти воздушные парусники бороздили неведомые океанские дали, унося на своих округлых бортах житейские неприятности и огорчения.
Но сейчас Марина рисовала не парусники. На листе бумаги снова возникали клоуны, один за другим, и среди них не было ни одного смешного. Это были грустные клоуны, задумчивые шуты, которые, казалось, вместе с Мариной размышляют о «свинцовых мерзостях жизни», как выражался Горький, с большим усердием писавший об этих самых мерзостях всю свою жизнь…
Последний клоун получился с удивительно растерянным лицом, и, поглядев на него, Марина окончательно осознала, что в деле, взятом ею на себя, без посторонней помощи успеха не добиться.
Тогда она отложила бумагу в сторону и приняла решение назавтра отправиться за поддержкой в «полицию нравов».
О существовании такого отдела она слышала неоднократно. Он был создан несколько лет назад, однако о его деятельности информации почти не имелось.
Непосредственная начальница Марины одобрила ее решение отправиться с проблемой в отдел главка: это была ушлая немолодая женщина, и за годы своей службы на посту начальника районной ИДН она виртуозно освоила искусство снимать с себя ответственность и перекладывать ее куда-то подальше.
«Полицию нравов» пришлось основательно поискать. Узнав адрес и договорившись по телефону о встрече, Марина минут сорок бродила по темным дворам многоэтажных домов, пока не набрела наконец на маленькую дверь в одном из старых покосившихся флигелей, рядом с помойкой, где стояли огромные облепленные мухами железные баки. Толкнув дверь, она оказалась в длинном коридоре с шатающимися досками некрашеного пола и рядом продавленных стульев вдоль стены. По обе стороны ко-ридора находились кабинеты, в один из которых Марина и прошла. На обшарпанной, бывшей когда-то коричневой стене висел огромный портрет Феликса Дзержинского.
В Отделе по борьбе с правонарушениями в сфере общественной нравственности Марину принял старший инспектор капитан Лукоморов. Это был сорокалетний дядька с грубыми чертами сурового лица, которое приятно оживляли острые, проницательные глаза.
Выслушав рассказ Марины, он вздохнул и, подумав несколько секунд, сказал:
— А что вы от нас, собственно, хотите? Девочки несовершеннолетние? Да?
Тогда это по вашей части, вы и занимайтесь. Вы же ИДН… Занятие проституцией в уголовном порядке ненаказуемое деяние, вы это сами знаете. При чем же тут мы?
Марина и сама все это знала. Проститутку можно только задержать, и, оформив протокол, направить его в административную комиссию по месту жительства. И та комиссия оштрафует девушку на один МРОТ. Или на три, но это уж крайний максимум. А по отношению к несовершеннолетним даже это, скорее всего, вообще не предусмотрено.
— Но там ведь парни, — сбивчиво начала объяснять Марина. — Два парня, они совершеннолетние. Именно в них главная проблема — они заставляют девочек.
Лукоморов развеселился.
— Ну да, — проговорил он, ухмыляясь, — заставляют… Скажете тоже.
Заставить можно только того человека, который находится от тебя в зависимости — служебной или еще какой. А девчонки ваши разве зависят от этих мальчишек?
— Но парни их бьют, — неуверенно возразила Марина. — Угрожают, и вообще…
Но поняла, что продолжать бессмысленно, и махнула рукой. Ничего у нее пока с этим делом не получается — даже отчаяние охватывает.
Петр Петрович Лукоморов закурил крепкую сигарету «Петр I», вытащив ее из помятой пачки, и, глубоко затянувшись, покачал головой.
— Бьют, говорите? — иронично переспросил он и осклабился, отчего все его лицо покрылось сетью мелких, но длинных морщин, словно разрезавших кожу. — А заявления в милицию ваши девочки об этом делали? Или хоть кому-то жаловались?
Или, может, у вас имеются акты медицинского освидетельствования на предмет нанесения побоев? Вот и получается, — он хлопнул ладонью по засыпанному табачным пеплом столу, — ничего у нас с вами нет. И не предвидится, правда?
Потому что девочки ваши заявлений писать не станут. Верно я говорю?
Ну вот и все — стена. Сколько раз уже натыкалась Марина на эту самую стену за время своей службы. Чем дольше работаешь в милиции, тем чаще и болезненнее посещает тебя ощущение собственного полного бессилия. Ты видишь зло, оно стоит перед тобой и победоносно усмехается. А ты не можешь ничего сделать. Вообще ничего, потому что законом это не предусмотрено.
Но должны ведь быть какие-то выходы? Неужели даже такая малость не удастся — остановить, уберечь группу глупых девчонок-десятиклассниц, которые просто еще не понимают, чем рискуют в жизни, куда катятся, в какую пропасть?
— Неужели ничего нельзя сделать? — отчаянно спросила Марина, буравя глазами капитана. — Вы же специальный отдел, вы должны знать! Или законы уже ни за что не карают?
Лукоморов усмехнулся в свои шикарные густые усы:
— Почему же нельзя? Законы есть, и они карают. Иногда даже строго. Вот, например, если бы эти ваши двое мальчишек устроили притон у себя дома или еще на какой-то квартире, их вполне можно было бы привлечь. Может быть, даже посадить. По милицейской терминологии, притоны бывают трех видов. Притон, где играют в азартные игры, — раз. Притон, где собираются наркоманы, — два. И еще бывает притон разврата. За это полагается тюрьма, но в этом случае нужно доказать, что некий человек имеет помещение, где организуются неоднократные встречи проституток с клиентами для «оказания услуг сексуального характера».
Вот тогда это притон и можно сажать организаторов.
— Если узнаете, что парни приводили девушек на квартиру с клиентами или еще куда, в какое-нибудь закрытое помещение, и делали это неоднократно, — сообщайте, — закончил капитан Лукоморов, докурив сигарету и медленно размяв ее в наполненной окурками мраморной пепельнице, бог знает каким образом оказавшейся в этом захламленном казенном помещении.
Делать тут было больше нечего. Марина попрощалась и вышла во двор. Присела на скамейку, закурила сама. Она знала, что капитан прав: что он может поделать?
Ничего: ситуация такова, что закон не позволяет. А что может она сама?
Поговорить с девочками? Вызвать их родителей? Ну хорошо, она сумеет уговорить их, убедить. Нарисует картины пострашнее. Допустим, девочки согласятся прекратить свои занятия на обочине. Наверное, Лера не согласится — с ней, судя по рассказу Нади, будет посложнее…
А что потом? Потом Марина уйдет, девочки пойдут по улице, и тут появятся Толик с Денисом. А они уже успели почувствовать сладость денег, отбираемых у беззащитных девчонок. Откажутся они от своего? Конечно, нет. Сумеют ли заставить девочек снова выйти на трассу? Безусловно. Марина уже успела познакомиться с Толиком прошлой ночью, так что отлично могла себе представить, чем закончится встреча этого урода с каждой из девчонок. Она вспомнила грубые безжалостные руки, схватившие ее, мявшие ее тело, и содрогнулась. Нет, какую профилактическую работу с девчонками ни проводи — эти властные цепкие руки окажутся сильнее. А к каждой школьнице участкового не приставишь…
Она поднялась со скамейки и вернулась в отдел. Снова толкнула маленькую дверь, прошла по длинному коридору.
— Послушайте, — сказала она Лукоморову, снова появляясь на пороге, — а где начальник отдела?
Капитан взглянул на Марину, и на его лице впервые появилась искренняя улыбка.
— Вы что, думаете, я от вас что-то скрываю? — спросил он участливо. — Думаете, что мог бы помочь, но не хочу? Вы что, такая наивная или служите совсем недавно? Вам сколько лет?
— Неважно, — начала распаляться Марина, — просто я не могу уйти отсюда, пока что-нибудь не решу. Понимаете? Не могу! Там девочки пропадают совсем, а я не имею права на это спокойно смотреть. Мало ли что нет закона! Мало ли!
Она чуть не плакала от отчаяния. При своем упорном характере Марина буквально не переносила моментов, когда упиралась в стену. Нет: тут либо добиться своего, сделать дело, либо поскандалить на всю катушку и разрыдаться уж окончательно.
Видимо, Лукоморов правильно оценил ее состояние, потому что спорить не стал.
— Хотите начальника? — по-прежнему улыбаясь, мягко проговорил он. — Ради бога, как говорится… Только глупо это, время зря теряете… Вон туда, дальше по коридору, четвертый кабинет. Майор Вербин.
Когда она вошла, хозяин кабинета сидел спиной, и Марина увидела только коротко стриженный седой затылок.
— Разрешите, товарищ майор?
— Одну минутку — раздался глухой голос, — Да, проходите, я сейчас.
Мужчина сидел к ней спиной, над чем-то склонившись. Потом повернулся, и Марина столкнулась с ним глазами. Так она во второй раз в жизни встретила майора Владимира Вербина.
Марина узнала этого человека сразу — ее словно пронзило электрическим током. Они виделись всего один раз, шесть лет назад, но это ничего не значило.
В глазах потемнело, колени затряслись.
И он ее сразу узнал — тут не было сомнений. Как же она сразу не вспомнила его фамилию? Ведь точно — Вербин, только тогда, шесть лет назад, он был старшим лейтенантом. Совсем как она сейчас.
Молчание длилось секунду. Потом майор взял себя в руки и коротко сказал:
— Садитесь. Вы кто?
Только слегка дрогнувший голос выдал его смятение. Владимир Вербин видел перед собой высокую .молодую женщину в сером форменном мундире с погонами.
Форма сидит хорошо, фигура стройная, на окантованных красным погонах — три звездочки.
«Да, это она», — сказал он себе в первое мгновение.
«Нет, это не она» — во второе.
«Нет, все-таки она!»
Он не ошибся, и знал это. Женщина растерялась, и Вербин понял, что и она его помнит.
— Старший лейтенант Карсавина, — дрожащим голосом произнесла Марина, — инспекция по делам несовершеннолетних Правобережного РУВД.
«Как он постарел, — промелькнуло у нее в голове. — Шесть лет прошло, он был почти мальчик. А теперь совсем седой. И он узнал меня. Боже, что теперь будет!»
Она не знала, как держать себя, куда смотреть и что говорить. Язык костенел, руки и ноги словно прилипли к телу. Двигаясь, как кукла, она деревянной походкой приблизилась к стулу и села, неестественно выпрямив спину, будто проглотила кол.
— Что вас привело? — мягко спросил Вербин, присаживаясь напротив. — В чем дело? Что случилось?
По тому, как майор старательно прятал глаза и придавал лицу бесстрастное выражение, можно было понять, что и он ощущает себя не в своей тарелке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33