У меня до боли устала рука, державшая вагу над сценой. Спину ломило. В глазах рябило от ниток, которые приходилось дергать. Мне казалось, я никогда не научусь водить кукол.
Усталые ушли мы из балаганчика поздно вечером. Бедняга Паскуале еле ковылял. Но всё же счастливо улыбался и говорил:
- Как будет хорошо, когда мы научимся водить кукол!
Мы приходили в балаганчик рано утром, а уходили домой поздно вечером, иногда вовсе не уходили, а укладывались спать на крашеных полотнах в углу. Мы боялись встретить на улице тётку Теренцию или аббата Молинари.
И вот однажды, когда мы шли в балаган, Паскуале, побледнев, зашептал мне:
- Смотри, смотри, Пеппо!
Навстречу нам выступала Барбара, возвращавшаяся с рынка. Мы остолбенели.
Вдруг на другой стороне улицы раздался крик. Подрались две торговки. Все бросились их разнимать, Барбара - тоже, а мы улепетнули в переулок и, запыхавшись, прибежали в балаган.
Долговязого парнишку звали Пьетро. Он смотрел на нас злыми глазами и всегда старался нам напакостить.
То будто нечаянно уронит моего Труффальдина, а ты потом сиди и распутывай нитки под ворчанье Мариано. То вобьет гвозди в тропу, и мы рвём штаны, то подставит ножку Паскуале, и тот упадёт на пол под хохот Лизы. Однажды я поймал Пьетро на том, что он ударил молотком по ножке Тартальи.
- Что ты делаешь? - крикнул я.
- У хромого чертёнка и куклы должны быть хромые! - злобно ответил Пьетро.
Я кинулся на него. Он кусался, как собака, отбиваясь от меня, но я всё-таки сел на него верхом и тузил его изо всех сил. Лиза оттащила меня за шиворот и утерла Пьетро разбитый нос, но Пьетро от меня здорово-таки попало. С тех пор он не смел трогать наших кукол.
Так я научился защищать нашу работу.
Наконец наступило утро первого представления. Паскуале, нагнувшись с тропы, в сотый раз повторял сцену с апельсинами. Большой картонный апельсин лежал на полу. Паскуале дергал его за ниточку, и он распадался на шесть ломтиков. Из его жёлтой середины подымалась на нитках маленькая красавица и протягивала ручку. Паскуале говорил за неё жалобно: «О, дай мне пить!» - и ронял её на сцену, будто она упала в обморок.
Я возился с Труффальдином, проверяя его нитки. Пьетро начистил мелом медные бляхи на бубне, приколол на свою шляпчонку какой-то цветок и повязал себе на шею огненную тряпицу.
- Гляди, как расфрантился, настоящий индюк! - крикнул я Паскуале.
- А тебе завидно? - огрызнулся Пьетро, охорашиваясь перед осколком зеркала.
- Пьетро, куда ты запропастился, чертёнок? - крикнул с улицы Мариано.
Пьетро, схватив бубен, выбежал на улицу. Я выглянул тоже. Мариано, Лиза и Пьетро пошли по улице. Лиза наигрывала на гитаре, украшенной розовым бантом, Пьетро бил в бубен, а Мариано, сняв шапку, кричал:
- Сегодня неаполитанский театр марионеток дает представление «Любовь к трём апельсинам»! Сегодня Тарталья украдёт апельсины у великанши Креонты! Сегодня прекрасная Нинетта превратится в голубку! Спешите все смотреть чудесную фиабу Карло Гоцци!
Мне очень хотелось быть на месте Пьетро и бить в бубен на всех перекрестках. То-то подивились бы соседки, и торговки с рынка, и ребята с нашего переулка! Все узнали бы, что я работаю в кукольном театре, и все, наверное, позавидовали бы. Если б тётка Теренция увидела меня с бубном, она небось не посмела бы прогнать меня на рынок и посадить за рыбные корзины!
Но я не подал и виду, что завидую Пьетро.
Вскоре пришёл старый Анджело с двумя носильщиками. Они принесли кресла из дома Гоцци - резные кресла с шёлковой, выцветшей от времени бахромой. Синьор Гоцци пригласил много важных господ на представление своей сказки - не сидеть же им на грубых скамейках, как другие зрители!
Мы внесли кресла в балаган и поставили их в ряд перед самой сценой. Старый Анджело ворчал и бранил, как обычно, выдумки своего «молодого господина». Однако и он принарядился ради праздника: надел на шею шёлковый платок и обулся в новые башмаки с пряжками!
Синьор Гоцци пришёл строгий, нахмуренный, без улыбки на чисто выбритом лице. Он заставил нас с Паскуале ещё раз повторить ту сцену, в которой Труффальдин гоняется за голубкой по всей кухне.
- Эта сцена всегда нравилась зрителям, - сказал он.
- Только смотрите, чтобы голубка не запуталась в нитках Труффальдина. Иначе всё будет испорчено! - крикнул из-под тропы дядя Джузеппе.
Он целый день ползал по тропе и по сцене, проверяя все нитки - хорошо ли распадаются апельсины на части, легко ли растворяются ворота замка Креонты, прямо ли стоят пальмы в пустыне?
Своих кукол мы должны были проверить сами.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
В тот вечер толпа зрителей так напирала на нашу дверь, что весь балаганчик дрожал, а дверная занавеска лопнула, Мариано не поспевал получать деньги за вход.
Когда я услышал топот и смех толпы и, приложив глаз к дырочке в занавеске, увидел, как зрители рассаживаются на скамьях, у меня душа ушла в пятки. Руки дрожали, во рту пересохло. Ни за что я не смогу вывести Труффальдина на сцену и говорить за него перед таким множеством людей!
Но гости синьора Гоцци не приходили. Он сидел один в пустом ряду кресел перед сценой. Ему это наскучило, и он пришёл к нам за занавеску. Он стоял возле тропы, утирая платком пот, струившийся со лба. Позади него на тропе висели куклы: король в золотой короне и в красном плаще, Тарталья на тонких голубых ножках, Панталоне с острой бородкой, и, почти прикасаясь к локтю синьора Гоцци, висели ещё две куклы, прикрытые мешком…
Вдруг синьор Гоцци раздвинул занавеску и, улыбаясь, шагнул вперед. И тотчас отступил обратно, досадливо махнув рукой. В креслах появились два гостя - это были два щеголя в кружевах, с завитыми локонами. Они пересмеивались и переглядывались, приложив лорнеты к глазам. Как видно, не этих гостей ждал синьор Гоцци.
Паскуале окликнул меня.
Он сидел на тропе, свесив ноги, и старался не стучать зубами.
- Эх, девчонки, слюни распустили!
Пьетро запустил в меня апельсинной коркой и удрал. Я бросился за ним, чтобы дать ему взбучку, и… замер на полдороге. Пробегая, Пьетро задел моего Труффальдина, и носатая голова Труффальдина откачнулась в сторону, совсем отдельно от туловища!
Ах, ещё утром я видел, что колечко, соединяющее голову с туловищем, разогнулось. Я тогда же взял щипцы, чтобы зажать проволоку покрепче, но в эту минуту Пьетро и Лиза вышли на площадь зазывать народ, и я побежал за ними… Разве я могу вывести Труффальдина на сцену, если его голова качается на нитках, как маятник, ничем не скреплённая с туловищем! Я побежал за щипцами.
- Готово! - крикнул Мариано. - На тропу!
Щипцы куда-то провалились… Меня бросило в жар… Я схватил Труффальдина и зубами изо всех сил стиснул проволочное колечко. Голова стала на место. Труффальдин будто усмехнулся, откачнувшись к стене.
Тут скрипка заиграла знакомый весёлый марш. Я влез на тропу. Когда играет музыка, ничего не страшно. Держа наготове кукол, мы с Паскуале невольно подпевали скрипке. Марш кончился, Пьетро потянул веревку занавеса - толпа зашумела и засмеялась. Её дыхание заколебало огни свечей. Я видел перед собой только освещенный пол сцены, маленькое кресло, в котором сидел больной Тарталья, и стоявшего возле него короля в бумажной короне.
Молчаливая жена Мариано дергала короля за спинную нитку, заставив его поднять ручки к деревянному лицу. Казалось, король рыдает.
- О сын мой Тарталья! О сын мой! Ты умрёшь, и старость моя пройдёт безутешная! - басил Мариано.
- Пусти, чёрт! - Пьетро толкнул меня локтем и вывел на сцену Панталоне в чёрном бархатном плаще. Король жаловался, Панталоне его утешал и придумывал, как бы рассмешить Тарталью.
- Созовём народ на празднество! - сказал король, и они оба медленно ушли за кулисы, топая деревянными ножками. А Тарталья остался в кресле, грустно повесив головку.
Я сбросил мешок, покрывавший двух кукол. Тяжело дыша, Паскуале поставил их за кулисы, и мы взяли ваги. Зрители знали, что сейчас выйдут министр Леандр и красавица Клариче и станут сговариваться, как бы им погубить Тарталью.
Но Паскуале, бледный, закусив губу, вывел на сцену толстого, краснорожего аббата в лиловых чулках, а я вытащил ему навстречу длинную, худую старуху с чёрными сережками, как две капли воды похожую на Барбару.
Они стали ссориться. Аббат требовал, чтобы Барбара подала ему на обед варёного осетра, жареную индюшку и сладкий пирог с яблоками. А Барбара уверяла его, что он не дал ей денег на расходы. Без денег она приготовила ему на обед только жареного паука, варёный крысиный хвост и двух мух под блошиным соусом.
Говор пошёл по балагану, потом - смех, потом - хохот. Зрители узнали аббата Молинари и его сварливую кухарку. Скупость аббата была известна всем в городе.
Паскуале старался говорить тягучим голосом, как аббат, а я говорил глухо, как из бочки, подражая Барбаре. Аббат размахивал ручками.
- Ты меня грабишь, ты меня разоряешь, ты сведёшь меня в могилу, проклятая старуха! - кричал он. - Пускай тебя черти в аду припекут за твое мотовство!
- Это вас припекут черти! - голосила Барбара. - Вы людей морите голодом, а сами обжираетесь, как боров!
- Вот именно, боров! - громко сказал кто-то в балагане, и тотчас же раздались крики:
- Ишь какой жирный! Угости его пауком, Барбара! Это известный скряга! Ай да кукольники!
Аббат и Барбара принялись драться и наскакивать друг на друга. Хохот стал громче.
Вдруг маленький Тарталья, похожий на Паскуале, поднял светлую головку и сказал:
- Вот дураки! Труффальдин, прогони их ко всем чертям!
Тут на сцену выскочил Труффальдин с дубинкой в руках и отщёлкал аббата и Барбару по головам. Отмахиваясь от его ударов и громко ревя, они проковыляли за кулисы.
Уже Барбара и аббат висели на гвоздиках за тропой. Уже Труффальдин ходил на руках, чтобы рассмешить Тарталью, уже Лиза выводила на сцену фею Моргану, - зрители ещё шумели и кричали так, что со сцены не было слышно ни слова.
Мариано опустил занавес.
Еле дыша, я слез с тропы. Усталый Паскуале утирал пот с лица. Синьор Гоцци подошёл к нам, весело смеясь.
- Молодцы, мальчики! Вот так и нужно развлекать зрителей нежданными шутками! Что же вы не радуетесь, Мариано? Завтра вся Венеция придёт в ваш балаган смотреть на разоблаченного скрягу - аббата Молинари!
- А если меня заберёт полиция за насмешки над его преподобием? - Мариано толкнул ногой ящик с куклами, отшвырнул в сторону молоток и, обернувшись к нам, сказал: - Посмейте только, чертенята, вывести этих кукол ещё раз - я вам шеи сверну!
- Какие глупости! Никто вас не тронет, Мариано! - крикнул ему вслед синьор Гоцци. - Неужели в Венеции даже смеяться нельзя свободно?
- Боюсь, что нельзя, синьор! - ответил дядя Джузеппе и подошёл к нам.
- Да как же вы посмели, скверные мальчишки, вывести этих кукол, не сказав мне ни слова?
Я охнул. Никогда ещё я не видел дядю Джузеппе таким сердитым. Глаза у него сверкали, и седые волосы торчали дыбом на голове.
- Ладно, потом поговорим! - сказал он сквозь зубы и полез на сцену устанавливать замок Креонты.
- Пустяки! - повторил Гоцци. - Никакой беды в этом нет. А шутка была остроумна!
Он отошёл к занавеске и выглянул в щель. Мы прижались в углу неподалеку. Он казался мне нашим единственным защитником.
Он не сердился на нас.
И вдруг чей-то голос сказал громко и явственно по ту сторону занавески:
- Подумать только, какое падение! Как опустился граф Карло Гоцци!
Синьор Гоцци вздрогнул и раздвинул занавеску. Это сказал один из двух щеголей, сидевших в креслах, а другой ответил ему:
- Да, печальная судьба! После великолепного театра Сан-Самуэле - жалкий балаган бродячего кукольника! После блестящей сатиры на королей сцены - на Гольдони и Кьяри - убогое зубоскальство над скупым аббатом и его кухаркой! Синьор Гоцци потешает своими сказками гондольеров, торговок, уличных мальчишек! Можно подумать, что старик спятил с ума!
- Так оно и есть! - сказал первый, зевая, и взглянул на часы. - Однако мы ещё успеем в театр посмотреть французскую комедию. Пойдём?
Они встали и ушли из балагана. Я взглянул на синьора Гоцци. Лицо его посерело. Он сгорбился. Глаза смотрели врозь, и тонкие губы шептали что-то. Он сел в углу на ящик с куклами и закрыл лицо руками.
- На тропу! - крикнул Мариано, ударив в бубен. Мы схватили кукол и полезли на тропу. Занавес раздвинулся. Тарталья и Труффальдин летали по воздуху, за ними гонялся дьявол с кузнечным мехом в руках и дул на них ветром. Дьявола водил Пьетро.
Мы с Паскуале работали усердно, исполняя всё, чему нас учил дядя Джузеппе. Зрители опять смеялись, шумели, хлопали. Но на душе у меня было смутно. Поскорей бы кончилось это представление! Сколько горя принесло оно всем! Но, увы, это было ещё не все!
Занавес задёрнулся во второй раз. Дядя Джузеппе стоял на коленях, укладывая на сцене три огромных апельсина. Как вдруг я услышал, что Мариано громко бранится с кем-то у задней двери.
- Ничего я не знаю! - кричал Мариано. - Никакого мальчишки тут нет! А за сцену я тебя не пущу! Пошла прочь, старая карга!
- Да тут же он, знаю, что тут! - кричал хорошо знакомый мне голос. - Говорю тебе, Барбара сама видела, как они оба сюда вошли! Пускай она со своим мальчишкой как хочет расправляется, а уж я-то заберу Джузеппе! Он на меня в приходской книге записан. Давай его сюда, разбойник!
Я обмер и чуть не свалился с тропы. Тётка Теренция проталкивалась мимо Мариано, красная, разъяренная, задыхающаяся от злости. Позади неё толпились любопытные, привлеченные криком. Она меня увидела, и я понял, что пропал…
- Да вон же он стоит, пакостный щенок! - взвизгнула она и кинулась ко мне. Я хотел соскочить с тропы, но было уже поздно. Она стащила меня за шиворот.
- Поди-ка, поди-ка сюда, Джузеппе! Я тебя кормила, я тебя одевала, а ты как меня отблагодарил? Ах ты подлец, подлец!
Она ударила меня по щеке так, что я еле устоял на ногах. Пьетро захохотал. Тётка Теренция потащила меня к двери. Всё завертелось у меня в глазах.
Вдруг дядя Джузеппе преградил нам путь.
- Постой, куда ты его тащишь, женщина? - строго спросил он. - Джузеппе служит у его сиятельства графа Гоцци, - он указал на сгорбленную фигуру в углу, - и он нам нужен сейчас. Приходи завтра в дом графа - он заплатит тебе его жалованье, и ты заберёшь мальчишку домой. А теперь - ступай!
Тётка Теренция попятилась и выпустила меня из рук. Синьор Гоцци поднялся с ящика и подошёл к нам.
- Что такое? Что ещё случилось? - рассеянно спрашивал он, морщась, как от боли. - Да, да, тётушка, я завтра заплачу, всем заплачу. Я один виноват во всём!
- Уходи! - сказал дядя Джузеппе, толкая тётку Теренцию к выходу. - Мальчишка нам нужен до конца представления.
Тётка Теренция ушла, бормоча что-то себе под нос. Мариано захлопнул за ней дверь и крикнул:
- На тропу!
И опять мы должны были стоять на тропе, дергать нитки и громко говорить, что полагалось! Я до сих пор удивляюсь, как мы не запутали нитки, когда голубка летала по кухне, а Труффальдин гонялся за ней вприпрыжку. И как мы не забыли, что нужно было петь и говорить! Ведь у нас головы шли кругом!
Я не помню, как кончилось представление и как мы пришли в дом Гоцци. Я очнулся, сидя на полу в большой полутёмной комнате. На столе горела свеча, возле неё сидели синьор Гоцци и дядя Джузеппе, но я едва видел их сквозь слёзы. На душе у меня было невыносимо тяжело. Я не хотел возвращаться к тётке Теренции. Я хотел вырезывать кукол и представлять с ними чудесные сказки в кукольном балагане. Сердце у меня разрывалось, и я громко плакал.
- Не плачь, Пеппо, не плачь! - шептал Паскуале, гладя меня по плечу. - Вот увидишь, всё будет хорошо!
- Не реви, мальчик! - сказал синьор Гоцци. - Я выкуплю тебя у твоей хозяйки, и ты будешь по-прежнему жить у дяди Джузеппе!
- Нет, синьор, - сказал старик, - я не возьму его больше к себе. Он - обманщик. Почему он не сказал сразу, что он приёмыш и записан в приходскую книгу?
«Потому, что вы прогнали бы меня на рынок!» - хотел крикнуть я, но не смог выговорить ни слова и только заплакал ещё громче. Я плакал до тех пор, пока не уснул, положив голову на мешок с куклами аббата и Барбары, которые Мариано не захотел оставить на ночь в своём балагане.
ПРОЩАЙ, ВЕНЕЦИЯ!
Наутро старый Анджело разбудил нас, уронив на пол тяжёлый серебряный подсвечник. Он снял его со шкафа и чистил мелом, громко ворча, что из-за выдумок его господина приходится нести в заклад последнее барское добро. Он унёс подсвечник, завернув его в тряпицу, и, возвратясь, отдал синьору Гоцци несколько монет.
- Мало! - сказал синьор Гоцци, пересчитав деньги. - Отнеси в заклад вот это! - Он вынул из кармана золотые часы и снял кольцо с пальца.
Анджело замахал руками и сказал, что эти вещи он не понесёт закладчику.
- Молчи, старина! Ты знаешь, я всегда плачу мои долги! - ответил Гоцци и выпроводил старика за дверь.
Ему пришлось много платить в то утро. Сначала пришла тётка Теренция. Я спрятался в чулан старого Анджело и слышал, как дядя Джузеппе бранился с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21