Мы оказались в тени – уползли из семидесятигра-дусного пекла в блаженное сорокаградусье. И вскоре провалились в болезненную полудрему, когда мозги продолжают кипеть, черные круги наплывают в глаза, затмевая окружающий мир, в висках гудящим набатом пульсирует кровь, а в ушах с оглушительной монотонностью звенит сама Вселенная. Она кружится как волчок, и мы кружимся вместе с ней, кружимся, кружимся…
Поздним вечером, когда солнце опустилось за каменный частокол скального отрога, мы с Настей отправились за добычей. Она наконец-то решилась принять участие в охоте, – вернее, ее новое тело решило за нее. Помните Сказ о девице-оборотне: «зверем алчущим обернулася, кровушки горяченькой напилася»?
Поймать суслика было на удивление просто и приятно. Мелькнувшая на фоне камней тень, неслышное царапанье коготков и застрявший в маленьком горлышке писк. Неудержимое желание поймать, схватить… Не помня себя, не видя ничего вокруг, кроме этого сочного, сладостного существа, которое должно, немедленно должно стать твоей добычей! Стремительный бросок, удар…
Почувствовав трепыхание горячего тельца в когтях, я ощутил восторг. Сначала охотничий инстинкт пересилил во мне человеческое, а теперь плотская радость удачливого хищника перевесила все прочие чувства. И я испугался. Быть может, сильнее, чем когда-либо. Страх, что уже не смогу вернуться, навек останусь в птичьем теле, с каждым днем безвозвратно утрачивая человечность, был столь велик, что я оцепенел. Меня окатило холодом; он пропитал мою грудь, сжав легкие в ледяной комок.
Я боялся тронуться с места, потому что любое мое движение было бы движением пернатого. А я желал, страстно желал остаться человеком! И лучше умереть человеком, чем жить вот так вот – птицей. Еще несколько дней назад я думал совсем по-другому.
Но еще больше я испугался за Настю. Нервы ее и так на пределе. Выдержит ли она новое испытание? И мне захотелось во что бы то ни стало оградить Настю от этого кошмара, не дать ей вместе со мною уже и внутренне превратиться в животное. Но было поздно: белая птица, казавшаяся в сумраке пепельной, жадно рвала тушку суслика. Жажда жизни – она сильнее нас…
Я увидел этот кровавый пир и сломался. Перестал сопротивляться, позволив своему организму взять верх над разумом.
Утолив голод и вдосталь напившись горячей крови, мы опьянели от сытости. На время мы утратили осторожность и, не скрываясь, сидели на большом остывающем камне. А вокруг шуршала, топотала, звенела и пищала ночная жизнь горной долины.
Затем мы полетели искать место для ночлега. Обретенная сытость словно бы прибавила нам зоркости и даже удачи. Вскоре мы обнаружили несколько входов в рукотворные пещеры и статую человека, высеченную скорее всего из песчаника, – сидящего на корточках старика.
Похоже, когда-то это был буддийский монастырь, а нынче пещеры служили прибежищем для самых разных божьих тварей. Чем мы хуже других? Вот только охотиться в тесных пещерах огромным крылатым созданиям вроде нас несподручно.
Мы решили найти для себя обиталище попросторней; правда, его может облюбовать стая волков или барс, но эту братию мы наверняка обнаружим первыми. Во всяком случае, я убеждал себя в этом, и весьма преуспел.
Подходящая пещера нашлась – усыпанная мелкими косточками и пыльной шерстью. И мы с радостью разместились на ночлег. Прижались друг к дружке и закрыли глаза, пытаясь увидеть добрый сон. Настя положила голову мне под крыло.
Среди ночи в пещеру сунулся какой-то пронырливый зверек, но, испуганный моим шипением, убрался восвояси. Других происшествий до рассвета не было.
К утру мы успели проголодаться, однако придется снова ждать ночи. На сей раз надо раздобыть пищи побольше, чтобы остался запас на долгий раскаленный день. Нам нужно копить силы для нового перелета. А пока мы пережидали пекло в своем убежище, предаваясь тревожным мыслям, и наводили порядок в полетном снаряжении – чистили и приглаживали перья.
Что-что, а птичье зрение и слух поистине великолепны. Людей мы заметили издалека. Они нас не видели – это уж точно. Нимало не испугавшись, мы следили за ними из своего укрытия. Саженях в двадцати от прямоугольного входа в обширную пещеру шесть маленьких фигурок окружили покрытую пылью статую старика. Это были дети, точнее сказать, мальчики лет десяти. Древняя статуя притягивала их как магнитом.
К вечеру жара начала спадать, и мальчишки пришли поразвлечься. Они трогали статую руками, терли песком, потом завели что-то вроде хоровода и наконец стали бросать в нее камнями. Маленькие обломки ударялись в голову, руки, грудь старика и отскакивали, разлетались в разные стороны.
Мое терпение лопнуло. Чуток разбежавшись, одним взмахом крыльев я оторвался от каменного крошева и поднялся в воздух. Черная тень, внезапно вынырнувшая из-за скального выступа и ринувшаяся на мальчишек, вызвала переполох и всеобщий испуганный визг. Пригибаясь к земле и закрывая головы руками, сорванцы опрометью бросились бежать. Покой статуи был восстановлен.
Я опустился на камни рядом с ней и смог разглядеть мелкие детали. Неведомый скульптор изваял не живого человека, а мумию. Это был обнаженный, худой, невысокий старик с узкими глазами, большими ушами и плоским лицом. У него почти не осталось волос. Не очень-то похоже на статую. Не мумия ли это на самом деле?
Позади зашуршал песок, посыпались мелкие камушки. Я обернулся. Настя выбралась из пещеры и, смешно переваливаясь с боку на бок, заковыляла сюда. Взлететь она не пыталась – быть может, еще не могла. Она что-то негромко пищала, но я ее не понимал.
Не знаю, что на меня накатило, но я вдруг мысленно прочирикал первое всплывшее из памяти заклинание обращения, резко нагнул голову и клюнул мумию в макушку. Я почувствовал в клюве вкус пыли и еще – вкус застарелого вяленого мяса. Мумия вздрогнула, как будто ощутив боль, вздрогнул и я: мне показалось, что она оживает.
«Сколько еды пропадает впустую», – сказал мой ноющий от голода желудок.
«Нехорошо питаться людьми – даже мертвыми, – ответил я ему. – К тому же этот старичок не первой свежести».
«Ничего, сойдет, – упрямо возразил желудок. – Я все переварю – я такой…»
Я чувствовал, что птичий желудок намного сильнее моего человеческого «я» и рано или поздно меня дожмет. Я подчинюсь диктату и начну склевывать мумию кусочек за кусочком.
Настя очутилась совсем рядом, обошла статую кругом, словно примериваясь, и тоже клюнула ее в макушку. Я едва успел повторить заклинание обращения. Пожалуй, из одного лишь упрямства я пытался превратить мумию человека в высохший труп шакала. А как еще избежать постыдного людоедства?..
Мумия снова вздрогнула, но в шакала не превратилась. Настя проглотила отщипнутый кусочек скальпа и замотала головой, задирая клюв, будто мертвечина застряла у нее в горле.
– Курлык, – наконец сказала моя жена и, быстро-быстро переступая куриными лапами на горячем камне, потешно взмахивала засиявшими в лучах солнца крыльями.
Золотой шар висел над гребнем хребта, расстреливая ослепительными лучами мою голову. Горный склон и зев пещеры расплывались у меня в глазах. Предзакатное солнышко несомненно пыталось вышибить из моей башки остатки человеческого разума. А я ведь и без того уже наполовину стал думать как птица.
«Хватит дурить, – ворчливо сказал мой желудок. – Пора приступать к трапезе». В отчаянии я подскочил к старику и, в третий раз прочитав заклинание, со всей силы клюнул его в изрядно раздолбленную макушку. Пронзительный крик опрокинул меня наземь. Я так растерялся, что даже не пытался спастись.
Мумия закричала еще раз и начала подниматься с корточек. Медленно, с явственным скрипом она распрямила спину, подняла руки и на минуту скрылась в пыльном облаке. Перепугавшись, Настя бросилась наутек, споткнулась о камень, кувыркнулась, едва не сломав шею, и распласталась на земле. Схватившись за голову и мыча, мумия начала приплясывать от боли, а потом стала загребать ступней серый песок и швырять его в мою сторону. Я едва успел прикрыть голову крыльями.
– Проклятые варвары! Вы чуть не вышибли мне мозги! – по-уйгурски прокричал старик. Правда, топать ногами и осыпать меня песком он перестал.
Я прекрасно понял его филиппику. Логики обязаны знать языки соседних народов – и тюркский в первую очередь. То, что он назвал нас, огромных птиц, варварами, поначалу проскочило мимо моего сознания. А когда дошло, от изумления я прослушал остальную часть его гневной тирады.
– Крх-уить, – только и смог вымолвить я, пытаясь сказать ему: «Простите, мудрейший, мы лишь хотели вернуть вас к жизни».
– Какое добросердечие! – прошипел он, как будто слышал мою мысль от начала до конца. – И какие острые клювы…
Старик держался за свою израненную голову. По безволосой его коже протянулась бурая дорожка мокрой пыли – на щеку стекал кровяной ручеек. Старик не спешил или не умел заговорить кровь.
– Крха-хью. Хуа-уа, – изощрялся я по-птичьи, желая произнести: «Нам очень жаль, но другого пути не было».
– Невежды! – воскликнул старик. – Трудно придумать более никудышное заклинание. Ну да ладно… Поздно сетовать о всходах, когда рис убран.
– Крх-фьюить, – пропел я, что означало: «Ваша мудрость потрясает, как и наше незнание».
– Уж никак не предполагал, что и на Севере в почете лесть. Впрочем, у вас она столь же груба, как вся ваша культура, – пробурчал старик.
Он устал стоять и опустился на корточки. Мы с Настей тем временем успели подняться на ноги и усиленно отряхивались, чистили перья.
– И что теперь прикажете делать? – обращаясь к сияющим небесам, осведомился старик. Небеса промолчали. – Вы нарушили мое самосозерцание, и я не скоро смогу вернуться к прерванному занятию. Придется вернуться в мир и… – Он замолк, словно захваченный какой-то важной мыслью. – Или вы даны мне небесным владыкой Шанди… – Снова не договорил и на сей раз молчал дольше минуты. Он посмотрел на нас пристально, сощурив и без того глаза-щелочки, покачал головой, тут же скривившись от боли. – Вы по уши в помете, юнцы. Давненько я не видал столь знатно вляпавшихся в помет. Так и быть – я верну вам первоначальный облик. Но при одном условии: три года вы будете служить мне верой и правдой. Пока я слишком слаб, чтобы в одиночку выжить на краю Вселенной.
Он не ожидал ответа. Знал и так: мы согласны на все.
– Пошли-ка в тень. Здесь недолго получить солнечной колотушкой по голове, – в первый раз улыбнувшись, произнес старик. Улыбка получилась хитрая и страшная – из-за наполнявших рот черных кривых зубов.
И наша троица заковыляла в ближнюю, наиболее просторную пещеру. Она была полна потрескавшихся, рассыпающихся в пыль, измолотых беспощадным временем статуй Будды. Это действительно был древний монастырь – времен Великого шелкового пути. И с нами говорил древний кудесник – самое малое, времен победоносного генерала Буонапарте.
– Кр-хули. Крха-кью, – произнес я, уверенный, что ожившая мумия меня поймет.
– Хотите знакомиться… И-Го и На-Сяо. Странные имена, но я слышал и почудней. А меня зовут просто: Ли Хань. Меня выслали из Поднебесной, когда ваши прапрадеды еще не вышли из материнской утробы. Я – скромный лекарь, не угодивший мандарину… А сейчас я хочу выспаться. Разбудите меня, когда за нами придут. – И старик улегся прямо в пыль, свернувшись в клубок, как большущий кот.
Нам оставалось только развести крыльями. Ну и дела… Судьба оказала нам милость – даровала невероятную встречу с удивительным стариком, которая разом перевернула нашу жизнь.
Напуганные мною мальчишки наутро вернулись в горную долину в сопровождении нескольких мужчин, вооруженных луками и кремневыми ружьями. Ли Хань встретил их на пороге пещеры.
– Поздно явились! – гневно произнес он по-фаньски. – Но я не вижу розог! – Пришедшие не нашлись что ответить. – Запоздавшее наказание открывает дорогу к плахе, – продолжал старый фанец, и ему внимали, все ниже склоняя головы. – Порка – лучшее спасение от палача… – Он еще долго учил их жить.
Наконец отряд тронулся в обратный путь. Ли Хань сидел на импровизированных носилках: к двум длинным ружьям были привязаны уложенные поперек колчаны и на-лучья. Мы с Настей то парили в вышине, то описывали круги над головами, приноравливаясь к скорости пешеходов. Пока еще не поротые мальчишки бежали впереди, крича и размахивая руками, как будто в деревню направлялось царское посольство, а не пыльный старик в сопровождении пары странных птиц.
– Эге-гей! Смотрите, кого мы ведем!
Миновали крепость, которая на деле оказалась еще меньше, чем почудилось нам вначале. Какой спрос с усталых, голодных, напуганных пальбой птиц?.. Стражники глядели на нас, разинув рты и выпучив глаза. И только вороненое дуло пулемета на всякий случай провожало нас в полете над сторожевой башней.
Мужчины зашагали веселее, значит, скоро дом. Затем носильщики поменялись и едва не помчали бегом, словно боясь куда-то не успеть. Мы приближались к оазису, из которого старик ушел еще в прошлом веке.
В первый миг оазис показался мне райским уголком. Плоть ненавистной пустыни раскололась под напором подземных вод, и она отступила, лишь время от времени огрызаясь песчаными наносами и ураганными ветрами, которые пытались сорвать тонкий слой плодородной почвы.
Уже потом, когда очеловечился и смог обойти новое место обитания из конца в конец, я осмотрелся в оазисе как следует. Осмотрелся и ужаснулся. Жалкие хибары, прячущиеся за высокими дувалами. Глубокие арыки с мутной водой на самом дне. Вонючий дым от горящего кизяка. Голая земля, считанные деревья и густые заросли кустарника, подковой охватывающие источник. А еще лоскутки заботливо возделанных полей, на которых круглый год копошится фаньская часть местного населения…
Разглядели мы нашего спасителя только теперь – когда он смыл с себя вековую пыль и грязь, оделся в чистые и аккуратно заштопанные обноски. Он словно сошел с древней фаньской акварели: старик-мудрец с высоким лбом, плавно переходящим в огромную лысину, с остатками волос на висках и затылке и жиденькой бородой на кончике подбородка. Его невыразительные на первый взгляд глаза не пытались пронзить тебя насквозь, а как бы исподволь, незаметно проникали внутрь собеседника, тотчас определяя настроение, не пропуская малейшую мыслишку или чувство, добираясь до самых сокровенных воспоминаний.
Наше с Настей обратное превращение должно было произойти на площади перед караван-сараем. Старик посчитал, что жителям оазиса следует увидеть его от начала до конца. Только тогда они будут уверены, что перед ними нормальные люди, возвращающие себе истинный облик, а не оборотни, надевающие человеческую личину, дабы улучить подходящую минуту, наброситься и сожрать.
Здешние фаньцы и уйгуры, в разноцветных полосатых халатах, толпились у распахнутых ворот караван-сарая. Женщины были отодвинуты в задние ряды, а детишки усыпали верхушки дувалов, как стаи галдящих птиц. В ожидании колдовского действа люди обменивались слухами, принесенными из Урумчи и Кашгара, и обсуждали виды на урожай.
Мне уже не верилось, что вот так запросто мы снова станем людьми. Не раз и не два за последние дни меня охватывало отчаяние и казалось, мы останемся пернатыми на веки вечные. Аминь. Хорошо хоть мы с Настей говорили на разных птичьих языках, и свои страхи я мог держать при себе.
Ли Хань, понятное дело, соврал нам, сказав, что он – всего лишь простой лекарь, верный слуга Яо-вана, царя лекарств. Он видел оборотней насквозь, знал птичий язык и сам умел оборачивать. На это способны только профессиональные маги второго разряда и выше. А старый фанец не был магом – это я сразу распознал. Нюх у меня на такие дела. Ли Хань был хоть и бывшим, но самым настоящим и-чу. И-чу, который бежал с поля боя, но не утратил совести. Его божество – Юй, избавитель Земли от всякой нечисти. Поэтому Ли Хань обязан был нам помочь.
Местные мужчины по его команде воткнули в утоптанную землю двенадцать кухонных ножей. Они очень гордились, что помогают кудеснику. Ножи образовали почти прямую линию. Ли Хань не преминул ее поправить, хотя это и не имело особого значения. Он любил порядок во всем.
Я вместе с Настей сидел на гребне соседнего забора, ощущая на себе любопытные взгляды десятков людей. Старый фанец поманил меня рукой. Я подлетел к нему, лишь единожды взмахнув огромными крыльями. Он отшатнулся и едва не потерял равновесие.
– Ты слишком велик для птицы, – проворчал Ли Хань. Он был сконфужен: нельзя ронять себя в глазах местных жителей.
– Кхр-ух, – ответствовал я, что означало: «Я так неловок, мудрейший».
Он посмотрел на меня долгим, странным взглядом, потом кивнул и начал распевно читать заклинание…
Глава седьмая
Покой песков
Вести о происходящих в Сибири событиях доходили до здешних мест с большим опозданием и искаженные до невероятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51