– Лоб расшибить с наскоку, ума много не надобно, – возразила ему Вассиана, – а вот хитростью одолеть соперника, тут еще попотеть нужно. Ты подумай, Никита, да завтра же, коли согласен, такого человека присмотри.
– Государь, – на дорожке появился запыхавшийся Сома, – князь Алексей Петрович кличут, к Юсуфу ехать пора. Дайте-ка красавицу мою заберу… Смотри, перья опять распушила! – воскликнул он радостно.
– Бери ее, – Никита передал ему птицу, – скажи князю Алексею, сейчас иду.
Сомыч, посадив соколиху на руку, заспешил к дому. За ним, молча, не попрощавшись с княгиней, пошел и Никита. Вассиана, встав со скамьи, смотрела ему вслед. Он не оглянулся.
* * *
Больше трех веков назад честолюбивый полководец Ногай, один из племянников Батыя, хитростью устранив своих соперников, основал новую орду, простиравшуюся от южно-русских степей до самого Цареграда. Из Ногайской орды от темника Тамерланова Эдигы вел свой род князь Юсуф, пятый сын ногайского Мусы-мурзы, младший брат князя Кутума, владевшего Прикаспийскими степями от Яика до Кумы и имевшего немалую дружбу с русскими правителями.. Сам Юсуф и младший брат его Шейдяк не раз участвовали в походах великого князя Василия, отца Иоанна. Да и под рукой самого Иоанна отличились особыми победами в войнах против Казанского ханства и Османской империи, чем снискали расположение государево и славу в народе.
Юсуф-мурза, сын татарского бея, был уже не молод. Но осанку, несмотря на годы, сохранил властную и горделивую. Широкое лицо его с маленькими, впалыми, но очень подвижными и проницательными глазами испещрили морщины, но в густых и жестких волосах, заплетенных по татарскому обычаю в множество косичек, седины пока не встречалось. Роста мурза был среднего и коренаст.
В последнее время он старался как можно меньше показываться на людях. Гостей не принимал. Но для сына старинного друга своего князя Петра Ивановича Белозерского, мурза сделал исключение, и даже решил встретить Алексея Петровича в своем московском доме, покинув на время убежище, где скрывался от лиходеев.
Дом Юсуфа располагался в недавно отстроенной части Москвы, называемой Царь-город, где теперь в основном селилась знать, так как за кремлевской стеной места всем не хватало. Находился он на самом берегу Неглинной, недалеко от шведских Гостиных рядов и царского .конюшенного двора, и отстроен был в форме большой татарской юрты с мусульманскими башенками.
Встречать князя Алексея Петровича, как гостя почетного и знатного, Юсуф выслал к самым воротам усадьбы своего сына Ибрагима. В его сопровождении князья Белозерский и Ухтомский проскакали через двор и остановились перед крыльцом. На крыльце их уже ждал сам хозяин. Сняв шапки и облобызавшись с Юсуфом, князья прошли в дом. На всем пути их через переднюю и сени расставленные хозяином слуги приветствовали их поклонами до земли.
– Как поживаешь, Юсуф? Чай, не тужишь? – спросил князь Алексей Петрович, опорожнив преподнесенную хозяином серебряную чарку водки, на которой были выгравированы слова: “Чарка добра человеку, пей из нее на здравие, хваля Бога”.
Поклонившись гостям, родовитый татарин пригласил их к обильно накрытому столу:
– Прошу, други дорогие, толстотрапезной гостьбе моей уважение выказать. Усаживайтесь поудобнее, – предложил он князьям самые почетные места в доме: под появившимися недавно, после крещения сыновей, православными образами. Сам же с Ибрагимом уселся по правую руку от гостей.
– Жил-то я, не тужил, верно молвил ты, князюш-ка, – ответил он Алексею, – покуда лихо не приключилось. Ты вот угощайся, чай, давно старого Юсуфа не навещал, все в делах государевых, в разъездах. И ты, Никита, не скромничай. Ибрагим, поухаживай за гостем. Финики, изюм у нас, пастила из калины. Побаловать хочу вас утощеньицем с берегов Волги. Знаете, что это? – хитро прищурившись, он указал на золотистое кушанье в серебряном судке, украшенном финифтью. – А? То-то. Арбуз в патоке с перцем, имбирем, корицей и мускатом – пальчики оближешь. Тут вот и красный взвар из винных ягод. Икорка с Каспия, свежая, зернистая из белорыбицы, с уксусом, перцем да лучком, искрошенным мелко. Под вино боярское, на травах да на корице настоянное, да с лимонной корочкой – радость одна. Пейте, ешьте, сейчас чарки-то снова нальют…
– Что ж, – князь Алексей Петрович поднялся из-за стола с чаркой вина в руке, – надобно выпить за здравие государя нашего, Иоанна Васильевича. Многие лета ему! – и опустошив чарку до дна и поднял ее над головой обернув вверх дном: пуста. Все присутствующие за столом стоя последовали его примеру.
– Мы тебе подарки привезли с Белоозера, – сообщил, опустив чарку, татарину Никита. – Кружева там, материи разные, блюда серебряные…
– Благодарствую, – поклонился мурза, – я вас тоже с пустыми руками не отпущу: рыбки вам каспийской да икры наготовил. Будете довольны…
– Так что же приключилось, Юсуф? – спросил его Алексей Петрович, закусывая водку каспийской икрой.
– Духи злые одолели, прохода не дают, – ответил татарин, руками подхватывая из судка мелкие кусочки арбуза и отправляя их в рот. – Смертушки моей жаждут. Как ко сну отхожу, свечи затушу – все иноземец тот треклятый как живой передо мной стоит, все смотрит, смотрит глазами своими неподвижными, уж слуг позову – исчезнет. А утром глаза-то открою – опять он. Губами так шевелит, сказать будто что-то хочет. И ведь дня не пропустит – каждый день Божий является о себе напомнить. Вот подвела ж меня нечистая столько годов назад на шляхе с ним столкнуться. Кабы ж знать наперед – за версту бы объехал. Сдался он мне со всеми его побрякушками бесценными! Да молодой был, шальной. Сотворил дело, вот и кувыркаюсь теперь. А ведь кто таков был тот иноземец – до сих пор не знаю. Он вот придет ко мне во сне, а я его спрашиваю: мол, хоть скажи, как звать тебя – молчит. Но вижу, по лицу его белому вижу – неприкаянная душа, большой грех на нем. На мне большой, что жизни его лишил в шутку, но и на нем немалый, тяжкий грех. Иногда даже думаю, может, сам Аллах руку мою направил. Или шайтан слугу своего к себе призвал с моей помощью. Замучил он меня – спасу нет от мертвого ока.
– А тут еще, дозволь, отец, сказать, – вступил в разговор Ибрагим, – слухи по Москве поползли, что люди некие, собой оборванцы, по Москве шастают, да о деле том давешнем расспрашивают. Я бы и не поверил сам, что кого-то немец тот давнишний волнует, так по большому секрету скажу, – Ибрагимка перешел на шепот и перегнулся через стол: – Слух дошел, что могилу иноземца того недавно разрыли и все содержимое вытащили. Я не поверил: ну, брешут, чего у нас народ не скажет. Поехал, поглядел: верно, пустая яма. Все, что осталось от немца того, – кусок плаща истлевший. Я отцу показал, говорит, да, в этот плащ, материи не нашенской, был иноземец одет.
Юсуф, покусывая финик, в подтверждение слов сына закивал головой.
– Я тогда решил за лиходеями проследить, – продолжал Ибрагим, – разузнал у смердов да нищих, где их чаще всего встречают. Пошел. Оделся бедно, чтоб не узнали. А то доложат государю, что Ибрагим Юсупов по кабакам ошивается, оправдывайся тогда. И вправду встретил двоих. Лица у них перекошенные, не перекошенные, но не человеческие какие-то, остывшие, белые-пребелые, ни кровинки в них. Одним словом, краше в гроб кладут. Худые, тощие даже, но шустрые, быстро двигаются и поворачиваются – не нам чета. Глазом моргнешь – а он от тебя уже шагов на тридцать упорхнул.
Ну, побегал я за ними. Да надо ж, чтоб еще и не заметили, а они зоркие – все вокруг примечают. Туда-сюда – везде нос сунут. И еще заметил я – не пахнут ничем. Ну, не к столу сказано будет, от простого смерда, а они явно не из благородных, все чем-то несет – то водкой, то квасом, то луком, то потом, или уж на крайний случай вениками березовыми после бани. А от них – ну, ничего. Только, как приблизишься, холодком по телу тянет. Я как лица-то их увидал, сразу отцовы рассказы про немца, который ему по ночам является, вспомнил. Я сам-то его, Бог миловал, не видел. Но полагаю, что лицо у него такое же. Недобрые люди, грешники – одно слово.
Взгляда их перехватить мне не удалось, смотрят как-то все больше в землю, к небу головы не поднимают, уж как вокруг все разумеют – не знаю, но, думаю, коли и есть у них душа, то все черно на ней. Но проследить не получилось. Видать, почувствовали: так шаги ускорили, прям по воздуху полетели, да и растворились в темноте…
Вот какая тревога у нас, князь. Жили-поживали спокойно сколько лет, а тут уж годов пять снова покой потеряли. Отца не знаю как уберечь. Вроде, и не угрожает никто, а. опасность нутром чую, идут по следу, душу выматывают, здоровье отнимают, всю силушку жизненную изведут – а потом и приговорят. Чую это, князь. Как быть, не знаю.
– А не похожи ли те двое, которых ты в кабаке видал, на пленных ляхов, или еще иноземцев каких? – спросил озадаченно Никита.
– Так я что говорю? – взволнованно отвечал Ибрагим. – Хоть и одеты потрепанно, да не нашенское на них все. Да и по всему видать – иноземцы. Немцы явные, на персов или китайцев не похожи.
– Напасть, говоришь, не попытались ни разу? – поинтересовался Алексей Петрович.
– Нет, – ответил Юсуф, – а зачем им? У них, видно, цель другая, колдовская, темная. Ты лучше моего схизматиков знаешь. Им извести человека надобно, чтоб сам концы отдал, чтоб прятался, боялся, сна лишился. А коли устоит жертва – тогда, знамо дело, других мастеров позовут… Тсс! – Юсуф насторожился. – Показалось мне, или в самом деле ходит кто под окном? Ибрагим, посмотри.
Молодой князь Юсупов поднялся из-за стола и подошел к большому окну, отставил в сторону обитую красной парчой втулку, закрывавшую окно изнутри, глянул наружу сквозь мутные слюдяные разводы.
– Да вроде, нет никого, батя, – успокоил он отца. – Ворона что ли пролетела…
Ибрагим поставил втулку на место и вернулся за стол.
– Я вот что думаю, Юсуф, – произнес задумчиво Алексей Петрович. – У меня перед отъездом в Москву на Белоозере такой же странный случай был. Княгиня в лесу на каких-то оборванцев наткнулась. Они так же быстро исчезли, как в воздухе растворились. Одного только моему человеку схватить удалось. По описанию похож на тех, про кого Ибрагим только что рассказывал. Так его на глазах всей моей дворни чудным способом убили, никто и не видал, откуда кинжал кинули. А Геласий, иеромонах Кирилловен обители, брат мой, кстати просил кланяться тебе и сыновьям твоим и передать, что неустанно молится за вас…
Юсуф в знак благодарности кивнул головой.
– Так вот, говорил мне Геласий, что встречали местные в округе немало таких людишек сомнительных. Я своих дворовых послал поразузнать. Только решили мы, что беглые какие бродяги по лесам рыщут. Может, из Литвы или империи Римской опять перебежчики от ига тамошнего к нам пришли и место осесть ищут, может беглые полоняне кого из бояр.
– Вот и мы так думали сперва, – ответил ему Юсуф. – Покуда Ибрагимка сам не увидал, что к чему. Скажи мне, князь, кому нужда есть труп двадцатилетней давности из земли вытаскивать? Нет, неспроста тут все. Опасность и вокруг твоего дома бродит. Так что на Белое Озеро скорей воротайся. Мало ли что… Как там камни-то треклятые, лежат в ризнице?
– Да лежат пока, – пожал плечами Никита, – никак в разум не возьму, кому они сдались?
– А ты сам-то клад тот видал? – спросил его Юсуф.
– Нет, – ответил князь Ухтомский, – случая не было. Да и чего любопытствовать зря на чужое…
– Я тебе скажу, Никита, – понизив голос, сказал, перегнувшись к нему через стол Юсуф. – Такой красотищи не то, что на Руси нашей матушке, в Персии и в Византии не видали. Ничего удивительного нет, что столько народу разум от нее потеряло. Я вот никому прежде не говорил, и тебе Ибрагимка, тоже, – обратился он к сыну, – а вот теперь скажу и покажу даже. Оставил я из того ларца себе на память да сынам на наследство один перстенек. Он, веришь ли мне, князь, один на все твое имущество потянет. Я Ибрагимке его, помирая, отдам, так век беды знать не будет. Вот покажу сейчас, сами все уразумеете.
Юсуф встал из-за стола и подошел к небольшому сундучку, обитому .начищенными медными пластинами.
– Ибрагимка, посвети, – позвал он сына. Молодой князь подошел со свечой к отцу. Юсуф погремел ключами, нашел наконец нужный, открыл сундук. В комнате царила мертвая тишина. Гости перестали есть, слуги не приносили новых блюд. Только случайно залетевший мотылек трепыхал крылышками у свечи, вот-вот опалится.
– Летел бы ты, милый, подальше, – отогнал его Никита. – Что лезть на рожон?
Наконец, покопавшись в сундуке, Юсуф достал небольшую золоченую шкатулку, украшенную фигурками диковинных зверьков. Снова порылся в сундуке – из укромного места извлек небольшой ключик, осторожно открыл шкатулку.
– Вот, схоронил я тут, – показал он сперва Ибрагиму, – подарки, коими меня за службу государь мой Василий в молодые годы жаловал, чтоб ты знал. Вот солоница и перечница серебряные, вот орех индийский золоченый, чтоб доброе вино из него пить, вот рог, оправленный в серебро, а вот сосуды для питья в виде челнока и коня боевого, друга моего походного, с росписью, что ратные труды наши отображает. Все здесь берегу. И ты береги, Ибрагимка, коли что приключится со мной. Помни, что честь рода нашего и в наградах государевых тоже воплощение имела. Ну, а вот о чем говорил только что тебе, князь, – обернулся он к Никите, доставая с самого дна шкатулки небольшую бархатную коробочку.
– Вот он, красавец мой, – Юсуф открыл шкатулку. – Черный сапфир цвета чистейшего и прозрачности небывалой. Это я, наследник Эдигы, слуги Тамерланова, знавшего в камнях толк, тебе говорю. И усыпан весь розовыми и белыми алмазами. Да за такой камень сам великий Батый полцарства бы не пожалел. Потому что цена ему не полцарства, а царство целое…
Полржив перстень на ладонь, Юсуф любовался сапфиром, таинственно мерцающим в блеклом свете фонаря.
– А золото какое тут…
Ни Ибрагим, стоявший рядом с отцом, ни гости татарского мурзы, зачарованные красотой камня, не смели произнести ни слова. Вдруг небольшая вспышка отвлекла их внимание – мотылек все-таки попал крыльями в огонь и, вспыхнув, сгорел в одно мгновение.
– Вот, бедолага… – но не успел князь Ухтомский, нарушив молчание, закончить фразу, как втулка, закрывавшее красное окно, зашаталась и с глухим стуком упала на пол. Свечи стали гореть ярче и светлее, словно неведомая сила добавила огня в их пламя, оно стало краснеть на глазах. Послышался отдаленный шорох то ли шагов, то ли едва различимых голосов. Камень в руке остолбеневшего Юсуфа вдруг вспыхнул изнутри темно-багровым, кровавым светом. И тут же железный крест в окне, на котором крепилась слюда, вместе со всеми жердочками и шнурочками, которые ее поддерживали, с силой вылетел прочь и грохнулся на пол. Из открытого окна потянуло солоноватым морским бризом.
Схватившись за ножи, князья вскочили со своих мест, не понимая, что происходит. Свечи погасли, и темноту разорвал человеческий крик:
– А-а…!
Глухой удар об пол, будто тело упало.
– Свет! Свет сюда! – закричал что есть мочи Ибрагим.
Когда дворовые, прибежавшие на его зов, осветили фонарями да светцами сени, все увидели лежащего на полу, застеленном по восточному обычаю коврами, старого Юсуфа. В спине его торчал кинжал, кровь огромными темно-бурыми пятнами окрашивала золотистый шелк халата. В руке он все еще сжимал злополучный камень. И на глазах всех собравшихся сапфир вдруг исчез из его руки, словно растворился в ней…
– Отец! – Ибрагим в отчаянии склонился над ним.
Князь Алексей и Никита кинулись во двор.
Здесь уже смеркалось. Над Неглинной плыл прозрачный летний туман, предвестник завтрашней жары, вокруг все было тихо и спокойно – никого. Алексей и Никита переглянулись, оба подумали о Белом Озере, и сердце их сжала тревога.
Тем временем подоспевшие знахари и травники колдовали над мурзой. Он был еще жив. Князь Алексей послал бить челом государю, чтобы прислал ученого лекаря к Юсуфу. Никита, вернувшись в сени, подошел к столу и взял кинжал, только что извлеченный из тела Юсуфа.
Точно такой же он держал в руках на Белом озере, когда был убит пленный лях. Все то же слегка искривленное по-итальянски лезвие, обагренное кровью, та же рукоятка из черного агата с вензелем на ней: латинские буквы С и В и пересекающая их латинская V – знак победы.
“Что за дьявольщина!” – подумал князь.
Вскоре прибыл посланный государем лекарь-итальянец. Он осмотрел мурзу, предложил пустить ему кровь.
– Хватит уже, – отказался Ибрагим. – И так достаточно вытекло.
Когда лекарь выходил, Никита спросил его по-итальянски, чтобы никто третий не понял:
– Не знаете ли вы, синьор, что мог бы означать вот такой вот вензель на рукоятке? – он показал доктору кинжал.
– Откуда он у вас? – изумился врач. – Синьор Юсуф был поражен именно этим кинжалом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36