Там, смертельно раненный и окруженный толпами неверных, он швырнул сердце Брюса прямо в середину войск врага с криком: «Иди первым, как ты и должен был идти». Спасенное и возвращенное в Шотландию, сердце было погребено в аббатстве Мельроз.
Глава VI
ПЕРО СЕРОГО ГУСЯ
Не ружья были тогда в ходу,
Они и не мечтали об этом;
Наши англичане в бою держали
Красивое крыло серого гуся.
И с прекрасным крылом серого гуся
Они показали им такую игру,
Что заставили их коней метаться и брыкаться
И сбрасывать своих седоков.
Старинная баллада
Ночью 19 октября 1330 года, спустя три года после убийства Эдуарда II, отряд вооруженных людей безмолвно пересек внутренний двор Ноттингемского замка. Впущенные двумя придворными молодого короля через тайную галерею подо рвом, они шли к покоям королевы-матери, где раздевался перед сном ее любовник, ненавистный диктатор Мортимер.
Свергнув Деспенсеров и избавившись от слабовольного импульсивного правителя, англичане обнаружили, что променяли правление одного безжалостного маркграфа на другого. Когда после двадцати лет плохого правления Эдуарда II заставили отречься от престола, казалось, что был утвержден великий принцип управления. Впредь ни один королевский фаворит не мог забыть о том, что пока королевские министры были обязаны своей властью его воле, они отвечали перед Короной и законом королевства, установленными и интерпретируемыми королем, действовавшим не в изоляции или посредством безответственных фаворитов, но с совета и всеобщего обсуждения его «прирожденных советников» и представителей общества в парламенте. В своем печальном путешествии в замок Беркли, коронованный соломой и умытый стоялой водой, осыпаемый насмешками своих тюремщиков, свергнутый король, который презирал это правило, оказался без друзей и бесправнее любого из самых бедных своих подданных.
Хотя англичане бунтовали не против наследственной монархии, но против неспособного к управлению человека, носящего корону, как требовал того обычай и правосудие. Вскоре после того как Эдуард был убит, его провозгласили мучеником, а его могила в Глостерском аббатстве стала местом паломничества. И весь народ теперь обратился против алчного лорда Ладлоу, узурпировавшего постель своего бывшего господина и, получая одно баронство за другим, управлявшего Англией через свою госпожу и удерживавшего ее сына, короля, своим пленником. Мир, который он заключил с Шотландией, – «постыдный нортгемптонский договор» – воспринимался как предательство народа, а обширные земельные дары, которые он получал от королевы, – как цена за измену. Несколько месяцев спустя после убийства в Беркли, к недовольству его собратьев-маркграфов, он взял себе гордый титул графа Марча. Объявляя себя потомком легендарных героев британского рыцарства, Артура и Брута Троянского, возведенный на престол благодаря королеве, он занимал положение короля. «Он, – говорили, – удостаивает вниманием тех, кого любит, позволяет королю стоять в его присутствии и надменно гуляет рядом с ним».
Никто не чувствовал это острее молодого Эдуарда III. Мортимер и королева-мать принудили юного короля отказаться от претензий на Шотландию. Он также терпел унижения от своего французского кузена. В год его вступления на престол смерть не оставившего после себя наследника мужского пола Карла IV, его дяди, положила конец старшей линии дома Капетингов, управлявшего Францией в течение трех с половиной веков. Как единственный оставшийся в живых ребенок Филиппа Красивого, отца последнего французского короля и его двух братьев-предшественников, Изабелла осталась ближайшей непосредственной наследницей. Но чтобы избежать опасности управления государства женщиной, французские королевские юристы восстановили древнее салическое право франков отказывать женщине в праве на корону. И хотя Эдуард объявил, что этот салический закон не препятствует сыну Изабеллы получить корону, это заявление было отклонено в пользу его кузена, Филиппа Валуа, сына младшего брата Филиппа Красивого. Это было неизбежно, так как французская аристократия никогда не допустила бы правления английского суверена. И в любом случае требование Эдуарда было исключительно гипотетическим, так как оно могло быть аннулировано – что и произошло несколько лет спустя – рождением сына у его молодой кузины Жанны, дочери Людовика X, старшего брата королевы Изабеллы. Но гораздо больше терзало Эдуарда то, что после того как его кузен Валуа взошел на престол, его заставили принести оммаж в Амьенском кафедральном соборе за наследственные фьефы, несмотря на тот факт, что они были несправедливо лишены Ажене и земель средней Гаронны по унизительной сделке, которую Мортимер и королева заключили с последним французским королем.
Летом 1330 года Эдуард, которому было уже почти восемнадцать, стал отцом. Спустя год после коронации в Йоркском кафедральном соборе состоялась его свадьба с Филиппой Геннегаусской – «прекрасным созданием, зеркалом своего пола, которой едва исполнилось четырнадцать», – влюбившейся в него, когда ои приезжал ко двору ее отца два года назад. Грация и шарм молодой королевы только подчеркивали непопулярность ее свекрови и Мортимера, которых теперь все считали цареубийцами и узурпаторами. Но хотя все надеялись, что молодая пара избавит страну от ненавистного диктаторства, Мортимер не был тем человеком, который позволит власти выскользнуть из его рук. Со своей валлийской охраной (людьми того сорта, что совершили убийство в Беркли) он держал короля под непрестанным надзором. Когда в 1329 году граф Ланкастера – брат старого врага Эдуарда II и самый богатый человек в Англии – попытался разорвать мертвую хватку Мортимера, угрожая выдвинуть против него обвинения в парламенте по поводу его договора с Шотландией, диктатор отомстил, опустошив земли Ланкастера, захватив принадлежавший графу городок Лестер и заставив его ради спасения собственной жизни отдать половину имений. Год спустя Мортимер предотвратил еще одну попытку его свергнуть сводным братом убитого короля, графом Кента. Введенный в заблуждение, что его брат до сих пор жив и находится в замке Корф, граф был арестован по обвинению в предательской переписке и, после тщетного прошения о помиловании, обезглавлен в Винчестере.
К осени те, кто ненавидели и боялись Мортимера, были доведены до отчаяния. Они знали, что за ними наблюдают, и решили нанести удар первыми. «Лучше, – сказал один из них, – съесть собаку, чем быть съеденным ею». Случай представился во время собрания Совета в Ноттингеме. Молодые лорды и рыцари, включая брата констебля, графа Херефорда, и представителей большинства крупных феодальных родов, с молчаливого согласия короля проникли в замок. Проигнорировав мольбы королевы Изабеллы: «Пощадите благородного Мортимера», они схватили его и в кандалах отправили в Тауэр. Его судили пэры – «судьи парламента», вынесшие такой же приговор, какой Мортимер вынес Деспенсерам. Ему запретили защищаться и приказали проволочь его на бычьей шкуре к месту четвертования под вязами в Смитфилде, «такое же средство, какое он определил другим, было применено к нему самому».
В восемнадцать лет Эдуард стал, наконец, полноправным королем. Он многое снес. Когда четыре года назад он вернулся в Англию, это было время национального позора, затмения и разлада, при обстоятельствах, которые для него, должно быть, были особенно ужасными. За несколько месяцев правления жестокий любовник его матери убил его отца. Прикрываясь его именем, правил тиран. Обнаружив, что один из его родителей является орудием деспотичного и беззаконного маркграфа, он увидел, что другая стала рабой еще более худшего. Оба принесли королевской власти дурную репутацию, а нацию привели на край гражданской войны и анархии.
Когда на коронации Мортимер и другие магнаты обмыли юного короля и облачили его в безупречно чистое одеяние, прежде чем представить его народу, мальчику это, должно быть, казалось насмешкой надо всем, что означала королевская власть. В своем триумфе над его безответственным и некомпетентным отцом они уничтожили почти все, что сделали нормандские короли и Плантагенеты для объединения и укрепления королевства. В средневековом государстве при стабильном правительстве и правосудии никогда не мог возникнуть мятеж. Как бы ни была велика роль парламента в сохранении национальной традиции всеобщего обсуждения и совета, во времена, когда монархия, с ее растущей и усиливающейся эффективной бюрократией, угрожала стать деспотией, собрание феодальной знати не могло управлять государством. Как доверенное лицо исполнительной власти, оно было не способно контролировать своих собственных членов или стать чем-то большим, чем живущей в раздорах олигархией. Чтобы эффективно управлять нацией, чьи различные интересы представляло это собрание, был необходим король, способный управлять.
Всю свою юность Эдуард и был таким королем. Как и его прадед, он был рожден править. С детства потомок Плантагенетов видел фатальные последствия разрыва между сувереном и лордами, посредством которых осуществлялось в основном управление феодальным государством. Он осознал, что без помощи лордов невозможно правление Англией. Лишь с механизмом взаимодействия судей, клерков канцелярии и Гардероба, шерифами, исчиторами, коронерами, констеблями и милицией сильное королевское правительство могло предотвратить анархию. Но без сотрудничества с феодальными магнатами и их судами и слугами королевство не могло бы добиться единства внутри себя самого. В эпоху, когда путешествие из Лондона в Йорк занимало почти неделю, передача полномочий местным властям была необходима. Как показала попытка навязать это Шотландии и Уэльсу, централизация в XIV веке не давала ни свободы, ни порядка.
После столкновений и трагедий последних сорока лет был необходим компромисс: согласие между королевской властью и правами подданных. Осознать и принять это – было высочайшей заслугой прозорливого молодого короля, примирившего английское общество. Поступив таким образом, он сохранил для своей страны сильную монархию своих предков. Спустя несколько недель после того, как он принял контроль над королевством, Эдуард провозгласил, что в основе его правления будет сотрудничество. «Наши дела и дела нашего королевства, – писал он шерифам, – в прошлом решались к ущербу и позору нашему и нашего королевства, а также к обнищанию наших людей. Мы хотели бы, чтобы все люди знали, что в будущем мы будем управлять в соответствии с правами и здравым смыслом, что подходит нашему королевскому достоинству. И что дела, которые затрагивают нас и имущество нашего королевства, должны рассматриваться общим советом магнатов нашего королевства и никак иначе».
В Эдуарде одновременно сочетались реализм и романтизм. Отважный, красивый, магнетически привлекательный, выдающийся участник турниров, воплощавший образец рыцарского поведения, он воплощал все те качества, которыми восхищались молодые аристократы, окружавшие его. Его супруга, выросшая в славившихся своим изяществом и цивилизованностью дворах Фландрии, была идеальным партнером для такого правителя. На четверть века она стала законодательницей английской моды. О ней говорили, что она «предопределяла и изменяла каждый год различные формы одежд: длинных и широких,... а в другой раз коротких и обтягивающих, волочившихся по земле и обрезанных со всех сторон, с разрезами, рукавами и капюшонами». Она покровительствовала ученым и художникам. Ее соотечественник Фруассар, хронист рыцарства XIV века, некоторое время был ее секретарем, описывая ее, как «благородную и храбрую леди», а ее капеллан, Роберт де Эглзфилд, основал Квинс Колледж в Оксфорде в ее честь.
Благородный, импульсивный, щедрый, не мешкавший ни в любви, ни в ненависти, своим мальчишеским шармом покорявший сердца воинов и прекрасных женщин, Эдуард III был идеалом рыцарства и представлял кодекс рыцарского поведения и манер, известный как куртуазность, которая родилась при франкоговорящих дворах западного христианского мира. За несколько месяцев до того как он со своими соратниками совершил переворот, устранив Мортимера, они вместе участвовали в турнире в Чипсайде, на который, одетые татарами, и, увлекая за собой на серебряной цепи женщину в одеянии из бархата цвета рубина, проследовали верхом по улицам Лондона под звуки труб к арене, вызывая каждого проходящего на бой. В эпоху, когда для большей части людей жизнь была жестокой и безрадостной и, даже для немногих избранных, полной опасностей и неопределенностей, принцы и крупные лорды, которые могли позволить себе такие пышные зрелища, любили изображать, нарядившись в дорогостоящие одеяния, легенды воображаемого прошлого. Великолепный в доспехах, украшенных геральдическими символами, Эдуард казался молодой английской знати воплощением своего героя, короля Артура. Именно таким он сам видел себя – коронованным вождем братства христианских рыцарей.
В аристократическом обществе копья, знамени, геральдического щита и мантии, над которым главенствовал король, долгие, многословные сказания о легендарных деяниях Артура и его рыцарей были излюбленным чтением каждого лорда и каждой леди. Принесенные из темных времен кельтскими бардами и культивируемые последующими поколениями, эти истории, фоном которых были великаны, волшебники, зачарованные леса и волшебные источники, и на этом фоне жили героические рыцари с красивыми именами, вызывавшие на бой врагов неимоверной силы и спасавшие принцесс несравненной красоты. Эти сказки, пришедшие из родового общества, представляли своих героев образцами добродетелей цивилизации, которые освоило воинственное общество завоевателей-нуворишей благодаря влиянию церкви на кровожадный кодекс поведения своих предков. Столь лелеемым идеалом рыцарства стали жестокие всадники, которые победили при Гастингсе и своими мечами создали молодые королевства Западной Европы. Так что о паладинах двора Артура судили «почтенно» – используя артурианское выражение – не только по их подвигам на поле битвы, но и по их верности определенными правилам поведения, далеко ушедшим от кодекса поведения франкских воинов. Отвага в бою и преданность феодальному сюзерену до сих пор оставались основными добродетелями, а измена – самым презренным преступлением. Но на место старого губительного закона племенной мести и кровавой анархии, когда сила всегда права, пришел детально разработанный кодекс рыцарства и даже, в узких рамках своего класса, понятие благородства и дружеской нежности к своим товарищам, милосердия и великодушия в победе, верности клятве и изящных манер. Ну а превыше всего – то, что добавили к легендам о временах Артура трубадуры южной Франции, – чувства и отношение к женщине, которых никогда не знал языческий мир. Постоянство по отношению к одной даме – ибо именно в этом и заключалась куртуазная любовь, которую идеализировали трубадуры, предпочитавшие ее браку, – и преданное служение даме составляли ту самую добродетель, которой обязан был владеть рыцарь Круглого Стола короля Артура, как гласили легенды о странствующих рыцарях. В королевстве Логров – как называли Британию времен Артура во французских рыцарских романах – «если рыцарь встречал одинокую девушку или несчастную даму, и он берег свое честное имя, он не мог обойтись с ней бесчестно, или же должен был перерезать собственную глотку».
Легенды о короле Артуре, которые бродячие менестрели пели в затянутых гобеленами залах маркграфов, в замках Иль-де-Франса и бывшей Анжуйской империи, создали образ идеального правителя, неотразимо притягательного для романтического молодого суверена, каким был Эдуард III. Он казался талисманом, решающим все проблемы королевства, пережившего гражданскую войну и анархию. Героический, неутомимый, чувствительный, великодушный к своим врагам, вызывавший у всех, кто служил ему, восхищение и преданность, Артур был идеалом средневекового короля – «короля, которому рады были служить все истинные рыцари,...щедрым по отношению ко всем, рыцарем по отношению к лучшим,...юноше – отцом, старику – утешителем... Несправедливость претила его сердцу, а справедливость была всегда мила». Те, кто принимал его порядки, пировал вместе с ним за круглым столом, «Артуром было предписано, что, когда братство сядет к столу, их кресла должны быть равной высоты, их служба одинаковой и никто не должен следовать перед или после своего товарища».
Этот идеал, правда, не относился к тем, кто не входил в это сообщество наследственных воинов. В своем тесном кругу его члены гордились своими привилегиями и обязанностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Глава VI
ПЕРО СЕРОГО ГУСЯ
Не ружья были тогда в ходу,
Они и не мечтали об этом;
Наши англичане в бою держали
Красивое крыло серого гуся.
И с прекрасным крылом серого гуся
Они показали им такую игру,
Что заставили их коней метаться и брыкаться
И сбрасывать своих седоков.
Старинная баллада
Ночью 19 октября 1330 года, спустя три года после убийства Эдуарда II, отряд вооруженных людей безмолвно пересек внутренний двор Ноттингемского замка. Впущенные двумя придворными молодого короля через тайную галерею подо рвом, они шли к покоям королевы-матери, где раздевался перед сном ее любовник, ненавистный диктатор Мортимер.
Свергнув Деспенсеров и избавившись от слабовольного импульсивного правителя, англичане обнаружили, что променяли правление одного безжалостного маркграфа на другого. Когда после двадцати лет плохого правления Эдуарда II заставили отречься от престола, казалось, что был утвержден великий принцип управления. Впредь ни один королевский фаворит не мог забыть о том, что пока королевские министры были обязаны своей властью его воле, они отвечали перед Короной и законом королевства, установленными и интерпретируемыми королем, действовавшим не в изоляции или посредством безответственных фаворитов, но с совета и всеобщего обсуждения его «прирожденных советников» и представителей общества в парламенте. В своем печальном путешествии в замок Беркли, коронованный соломой и умытый стоялой водой, осыпаемый насмешками своих тюремщиков, свергнутый король, который презирал это правило, оказался без друзей и бесправнее любого из самых бедных своих подданных.
Хотя англичане бунтовали не против наследственной монархии, но против неспособного к управлению человека, носящего корону, как требовал того обычай и правосудие. Вскоре после того как Эдуард был убит, его провозгласили мучеником, а его могила в Глостерском аббатстве стала местом паломничества. И весь народ теперь обратился против алчного лорда Ладлоу, узурпировавшего постель своего бывшего господина и, получая одно баронство за другим, управлявшего Англией через свою госпожу и удерживавшего ее сына, короля, своим пленником. Мир, который он заключил с Шотландией, – «постыдный нортгемптонский договор» – воспринимался как предательство народа, а обширные земельные дары, которые он получал от королевы, – как цена за измену. Несколько месяцев спустя после убийства в Беркли, к недовольству его собратьев-маркграфов, он взял себе гордый титул графа Марча. Объявляя себя потомком легендарных героев британского рыцарства, Артура и Брута Троянского, возведенный на престол благодаря королеве, он занимал положение короля. «Он, – говорили, – удостаивает вниманием тех, кого любит, позволяет королю стоять в его присутствии и надменно гуляет рядом с ним».
Никто не чувствовал это острее молодого Эдуарда III. Мортимер и королева-мать принудили юного короля отказаться от претензий на Шотландию. Он также терпел унижения от своего французского кузена. В год его вступления на престол смерть не оставившего после себя наследника мужского пола Карла IV, его дяди, положила конец старшей линии дома Капетингов, управлявшего Францией в течение трех с половиной веков. Как единственный оставшийся в живых ребенок Филиппа Красивого, отца последнего французского короля и его двух братьев-предшественников, Изабелла осталась ближайшей непосредственной наследницей. Но чтобы избежать опасности управления государства женщиной, французские королевские юристы восстановили древнее салическое право франков отказывать женщине в праве на корону. И хотя Эдуард объявил, что этот салический закон не препятствует сыну Изабеллы получить корону, это заявление было отклонено в пользу его кузена, Филиппа Валуа, сына младшего брата Филиппа Красивого. Это было неизбежно, так как французская аристократия никогда не допустила бы правления английского суверена. И в любом случае требование Эдуарда было исключительно гипотетическим, так как оно могло быть аннулировано – что и произошло несколько лет спустя – рождением сына у его молодой кузины Жанны, дочери Людовика X, старшего брата королевы Изабеллы. Но гораздо больше терзало Эдуарда то, что после того как его кузен Валуа взошел на престол, его заставили принести оммаж в Амьенском кафедральном соборе за наследственные фьефы, несмотря на тот факт, что они были несправедливо лишены Ажене и земель средней Гаронны по унизительной сделке, которую Мортимер и королева заключили с последним французским королем.
Летом 1330 года Эдуард, которому было уже почти восемнадцать, стал отцом. Спустя год после коронации в Йоркском кафедральном соборе состоялась его свадьба с Филиппой Геннегаусской – «прекрасным созданием, зеркалом своего пола, которой едва исполнилось четырнадцать», – влюбившейся в него, когда ои приезжал ко двору ее отца два года назад. Грация и шарм молодой королевы только подчеркивали непопулярность ее свекрови и Мортимера, которых теперь все считали цареубийцами и узурпаторами. Но хотя все надеялись, что молодая пара избавит страну от ненавистного диктаторства, Мортимер не был тем человеком, который позволит власти выскользнуть из его рук. Со своей валлийской охраной (людьми того сорта, что совершили убийство в Беркли) он держал короля под непрестанным надзором. Когда в 1329 году граф Ланкастера – брат старого врага Эдуарда II и самый богатый человек в Англии – попытался разорвать мертвую хватку Мортимера, угрожая выдвинуть против него обвинения в парламенте по поводу его договора с Шотландией, диктатор отомстил, опустошив земли Ланкастера, захватив принадлежавший графу городок Лестер и заставив его ради спасения собственной жизни отдать половину имений. Год спустя Мортимер предотвратил еще одну попытку его свергнуть сводным братом убитого короля, графом Кента. Введенный в заблуждение, что его брат до сих пор жив и находится в замке Корф, граф был арестован по обвинению в предательской переписке и, после тщетного прошения о помиловании, обезглавлен в Винчестере.
К осени те, кто ненавидели и боялись Мортимера, были доведены до отчаяния. Они знали, что за ними наблюдают, и решили нанести удар первыми. «Лучше, – сказал один из них, – съесть собаку, чем быть съеденным ею». Случай представился во время собрания Совета в Ноттингеме. Молодые лорды и рыцари, включая брата констебля, графа Херефорда, и представителей большинства крупных феодальных родов, с молчаливого согласия короля проникли в замок. Проигнорировав мольбы королевы Изабеллы: «Пощадите благородного Мортимера», они схватили его и в кандалах отправили в Тауэр. Его судили пэры – «судьи парламента», вынесшие такой же приговор, какой Мортимер вынес Деспенсерам. Ему запретили защищаться и приказали проволочь его на бычьей шкуре к месту четвертования под вязами в Смитфилде, «такое же средство, какое он определил другим, было применено к нему самому».
В восемнадцать лет Эдуард стал, наконец, полноправным королем. Он многое снес. Когда четыре года назад он вернулся в Англию, это было время национального позора, затмения и разлада, при обстоятельствах, которые для него, должно быть, были особенно ужасными. За несколько месяцев правления жестокий любовник его матери убил его отца. Прикрываясь его именем, правил тиран. Обнаружив, что один из его родителей является орудием деспотичного и беззаконного маркграфа, он увидел, что другая стала рабой еще более худшего. Оба принесли королевской власти дурную репутацию, а нацию привели на край гражданской войны и анархии.
Когда на коронации Мортимер и другие магнаты обмыли юного короля и облачили его в безупречно чистое одеяние, прежде чем представить его народу, мальчику это, должно быть, казалось насмешкой надо всем, что означала королевская власть. В своем триумфе над его безответственным и некомпетентным отцом они уничтожили почти все, что сделали нормандские короли и Плантагенеты для объединения и укрепления королевства. В средневековом государстве при стабильном правительстве и правосудии никогда не мог возникнуть мятеж. Как бы ни была велика роль парламента в сохранении национальной традиции всеобщего обсуждения и совета, во времена, когда монархия, с ее растущей и усиливающейся эффективной бюрократией, угрожала стать деспотией, собрание феодальной знати не могло управлять государством. Как доверенное лицо исполнительной власти, оно было не способно контролировать своих собственных членов или стать чем-то большим, чем живущей в раздорах олигархией. Чтобы эффективно управлять нацией, чьи различные интересы представляло это собрание, был необходим король, способный управлять.
Всю свою юность Эдуард и был таким королем. Как и его прадед, он был рожден править. С детства потомок Плантагенетов видел фатальные последствия разрыва между сувереном и лордами, посредством которых осуществлялось в основном управление феодальным государством. Он осознал, что без помощи лордов невозможно правление Англией. Лишь с механизмом взаимодействия судей, клерков канцелярии и Гардероба, шерифами, исчиторами, коронерами, констеблями и милицией сильное королевское правительство могло предотвратить анархию. Но без сотрудничества с феодальными магнатами и их судами и слугами королевство не могло бы добиться единства внутри себя самого. В эпоху, когда путешествие из Лондона в Йорк занимало почти неделю, передача полномочий местным властям была необходима. Как показала попытка навязать это Шотландии и Уэльсу, централизация в XIV веке не давала ни свободы, ни порядка.
После столкновений и трагедий последних сорока лет был необходим компромисс: согласие между королевской властью и правами подданных. Осознать и принять это – было высочайшей заслугой прозорливого молодого короля, примирившего английское общество. Поступив таким образом, он сохранил для своей страны сильную монархию своих предков. Спустя несколько недель после того, как он принял контроль над королевством, Эдуард провозгласил, что в основе его правления будет сотрудничество. «Наши дела и дела нашего королевства, – писал он шерифам, – в прошлом решались к ущербу и позору нашему и нашего королевства, а также к обнищанию наших людей. Мы хотели бы, чтобы все люди знали, что в будущем мы будем управлять в соответствии с правами и здравым смыслом, что подходит нашему королевскому достоинству. И что дела, которые затрагивают нас и имущество нашего королевства, должны рассматриваться общим советом магнатов нашего королевства и никак иначе».
В Эдуарде одновременно сочетались реализм и романтизм. Отважный, красивый, магнетически привлекательный, выдающийся участник турниров, воплощавший образец рыцарского поведения, он воплощал все те качества, которыми восхищались молодые аристократы, окружавшие его. Его супруга, выросшая в славившихся своим изяществом и цивилизованностью дворах Фландрии, была идеальным партнером для такого правителя. На четверть века она стала законодательницей английской моды. О ней говорили, что она «предопределяла и изменяла каждый год различные формы одежд: длинных и широких,... а в другой раз коротких и обтягивающих, волочившихся по земле и обрезанных со всех сторон, с разрезами, рукавами и капюшонами». Она покровительствовала ученым и художникам. Ее соотечественник Фруассар, хронист рыцарства XIV века, некоторое время был ее секретарем, описывая ее, как «благородную и храбрую леди», а ее капеллан, Роберт де Эглзфилд, основал Квинс Колледж в Оксфорде в ее честь.
Благородный, импульсивный, щедрый, не мешкавший ни в любви, ни в ненависти, своим мальчишеским шармом покорявший сердца воинов и прекрасных женщин, Эдуард III был идеалом рыцарства и представлял кодекс рыцарского поведения и манер, известный как куртуазность, которая родилась при франкоговорящих дворах западного христианского мира. За несколько месяцев до того как он со своими соратниками совершил переворот, устранив Мортимера, они вместе участвовали в турнире в Чипсайде, на который, одетые татарами, и, увлекая за собой на серебряной цепи женщину в одеянии из бархата цвета рубина, проследовали верхом по улицам Лондона под звуки труб к арене, вызывая каждого проходящего на бой. В эпоху, когда для большей части людей жизнь была жестокой и безрадостной и, даже для немногих избранных, полной опасностей и неопределенностей, принцы и крупные лорды, которые могли позволить себе такие пышные зрелища, любили изображать, нарядившись в дорогостоящие одеяния, легенды воображаемого прошлого. Великолепный в доспехах, украшенных геральдическими символами, Эдуард казался молодой английской знати воплощением своего героя, короля Артура. Именно таким он сам видел себя – коронованным вождем братства христианских рыцарей.
В аристократическом обществе копья, знамени, геральдического щита и мантии, над которым главенствовал король, долгие, многословные сказания о легендарных деяниях Артура и его рыцарей были излюбленным чтением каждого лорда и каждой леди. Принесенные из темных времен кельтскими бардами и культивируемые последующими поколениями, эти истории, фоном которых были великаны, волшебники, зачарованные леса и волшебные источники, и на этом фоне жили героические рыцари с красивыми именами, вызывавшие на бой врагов неимоверной силы и спасавшие принцесс несравненной красоты. Эти сказки, пришедшие из родового общества, представляли своих героев образцами добродетелей цивилизации, которые освоило воинственное общество завоевателей-нуворишей благодаря влиянию церкви на кровожадный кодекс поведения своих предков. Столь лелеемым идеалом рыцарства стали жестокие всадники, которые победили при Гастингсе и своими мечами создали молодые королевства Западной Европы. Так что о паладинах двора Артура судили «почтенно» – используя артурианское выражение – не только по их подвигам на поле битвы, но и по их верности определенными правилам поведения, далеко ушедшим от кодекса поведения франкских воинов. Отвага в бою и преданность феодальному сюзерену до сих пор оставались основными добродетелями, а измена – самым презренным преступлением. Но на место старого губительного закона племенной мести и кровавой анархии, когда сила всегда права, пришел детально разработанный кодекс рыцарства и даже, в узких рамках своего класса, понятие благородства и дружеской нежности к своим товарищам, милосердия и великодушия в победе, верности клятве и изящных манер. Ну а превыше всего – то, что добавили к легендам о временах Артура трубадуры южной Франции, – чувства и отношение к женщине, которых никогда не знал языческий мир. Постоянство по отношению к одной даме – ибо именно в этом и заключалась куртуазная любовь, которую идеализировали трубадуры, предпочитавшие ее браку, – и преданное служение даме составляли ту самую добродетель, которой обязан был владеть рыцарь Круглого Стола короля Артура, как гласили легенды о странствующих рыцарях. В королевстве Логров – как называли Британию времен Артура во французских рыцарских романах – «если рыцарь встречал одинокую девушку или несчастную даму, и он берег свое честное имя, он не мог обойтись с ней бесчестно, или же должен был перерезать собственную глотку».
Легенды о короле Артуре, которые бродячие менестрели пели в затянутых гобеленами залах маркграфов, в замках Иль-де-Франса и бывшей Анжуйской империи, создали образ идеального правителя, неотразимо притягательного для романтического молодого суверена, каким был Эдуард III. Он казался талисманом, решающим все проблемы королевства, пережившего гражданскую войну и анархию. Героический, неутомимый, чувствительный, великодушный к своим врагам, вызывавший у всех, кто служил ему, восхищение и преданность, Артур был идеалом средневекового короля – «короля, которому рады были служить все истинные рыцари,...щедрым по отношению ко всем, рыцарем по отношению к лучшим,...юноше – отцом, старику – утешителем... Несправедливость претила его сердцу, а справедливость была всегда мила». Те, кто принимал его порядки, пировал вместе с ним за круглым столом, «Артуром было предписано, что, когда братство сядет к столу, их кресла должны быть равной высоты, их служба одинаковой и никто не должен следовать перед или после своего товарища».
Этот идеал, правда, не относился к тем, кто не входил в это сообщество наследственных воинов. В своем тесном кругу его члены гордились своими привилегиями и обязанностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84