Это означает, что мы столкнулись с проблемой, у которой нет логического решения.
Было еще кое-что, о чем Кэтрин хотелось поговорить с Крисом, но она стеснялась затевать об этом разговор. Правда, часом раньше он начал было обсуждать эту тему, но она так и не поняла: случайно или намеренно он этого коснулся.
– Что случилось с Джулией? – спросила она.
Некоторое время Крис рассматривал собственные руки. Кэтрин заметила, что он не торопится начинать разговор, и сразу же сказала:
– Вам вовсе не обязательно отвечать – особенно если не хочется. Просто мне стало любопытно, и я…
– Да ладно. Все нормально.
– Я знаю, что вы не любите говорить на эту тему, но…
– Джулия пыталась покончить жизнь самоубийством, – сообщил Крис и вздохнул. – То, что произошло с родителями, потрясло нас с сестрой до глубины души. Это очевидно. Невозможно описать, как это повлияло на нас. Я не могу передать словами, насколько ужасной была открывшаяся нашим глазам картина.
С той ночи Джулия переменилась полностью. Я хочу сказать, я тоже переменился, но через некоторое время снова стал возвращаться к своему прежнему состоянию. Зато Джулия стала совсем другой.
Прежде всего она сделалась интроверткой. И перестала говорить. Она никогда не рассказывала о том ужасном убийстве – ни полиции, ни докторам, не говоря уже о друзьях и родственниках. А ведь она являлась, по сути, единственной свидетельницей того, что случилось с нашими родителями. Я-то мало что видел, поскольку она прикрыла мне ладонью глаза. И мне она ничего не сказала – как я ее ни просил. Я хочу сказать, что я видел в общем-то результат – чего мне, кстати, вполне хватило. – но она так ничего и не рассказала о том, как это происходило.
До этой злосчастной ночи она была само веселье и откровенность. Любила всякие детские проказы. Ну вы, конечно, хорошо знакомы с такого рода шутками – она, бывало, нальет собаке в миску джина, чтобы выяснить, станет та пить или нет. А если станет, то как будет выглядеть в пьяном виде. Вот что нас забавляло и интересовало до той ночи. Ну и тому подобное.
Когда мы переехали в Калифорнию, ею весьма основательно занялись врачи и психиатры. И чем больше они ее изучали, тем сильнее она замыкалась в себе. Они изводили на нее дорогие лекарства – некоторые из них предназначались для того, чтобы поддерживать у Джулии спокойное расположение духа, другие, наоборот, должны были вытащить сестру из ее замкнутого мирка, в который она никого не допускала. Черт бы их побрал, этих эскулапов – они не знали о воздействии и половины тех снадобий, которыми ее пичкали. По большому счету, они использовали ее как морскую свинку, проверяя на ней свойства всех новейших транквилизаторов.
Полагаю, что попытки самоубийства при сложившихся обстоятельствах было не избежать. Она приняла большую дозу аспирина, однако это было заблаговременно обнаружено. Ей сделали промывание желудка, что избавило ее от последствий – аспирин не успел раствориться и всосаться в кровь.
Кэтрин уже стала подумывать, что она зря затеяла эти расспросы. Крис тем временем отвернулся от нее, но продолжал говорить:
– После этой неудачной попытки она шесть месяцев провела в психиатрической больнице.
В его голосе явственно слышалась горечь – не заметить ее было невозможно, хотя он и старался не показать Кэтрин своей печали.
– Теперь она выглядела немного лучше. И иногда даже улыбалась. Завела себе парня. Его звали Пол, и он играл в оркестре на саксофоне. Как-то ему предложили сезонную работу в Филадельфии, и Джулия решила поехать с ним. Мы все понимали, что ничего хорошего из этого не выйдет, но с другой стороны, мы так радовались, что она почти выздоровела, и не решились ей противоречить. Мы боялись, что всякая попытка ее отговорить может… может…
– Может спровоцировать приступ?
– Да. Что-нибудь в этом роде.
Кэтрин очень сильно захотелось сказать что-нибудь такое, что могло бы успокоить его, но она никак не могла найти нужные слова. Крис отошел от окна и извлек из кармана бумажник, из которого, в свою очередь, достал маленькую фотографию и протянул ее девушке. Кэтрин всмотрелась в изображение улыбавшейся девушки с солнечным зайчиком на светлых волосах. От времени снимок несколько выцвел.
– Она была хорошенькой.
– Ее сфотографировали за день до того, как она поехала в Филадельфию вместе с Полом.
Кэтрин вернула снимок, и Крис спрятал его в бумажник. Он ничего не сказал. Кэтрин заметила, как заметался его взгляд, цепляясь за предметы в комнате, но ни на чем не останавливаясь.
Он докурил сигарету и потушил окурок в пепельнице. Затем он принялся нервно ходить по комнате, сложив за спиной руки. Кэтрин видела, как с силой сжимались и разжимались его пальцы, и задалась вопросом: чувствует ли он, что его ногти с силой впиваются в ладонь, оставляя на ней алые метки?
– Прошел месяц с тех пор, как я вернулся в Сан-Франциско. И вот однажды раздался телефонный звонок. Было около пяти утра или вроде этого. Звонил друг Пола. Он сообщил, что Пол и Джулия – оба – находятся в госпитале.
– Оба?
Крис посмотрел на Кэтрин.
– Она накинулась на него с ножницами. Хотела убить. А когда решила, что причинила достаточно зла, обратила оружие против себя.
Кэтрин почувствовала, как у нее в животе что-то сжалось.
– Пол поправился, – предупредил он ее вопрос. – Но напугался изрядно. Сказал, что не имеет представления, отчего она это сделала. Они не ругались, особых трудностей тоже не было. Ни скандалов, ни волнений – ничего. Просто он, как обычно, встал поутру и принялся чистить зубы в ванной комнате. И вот, совершенно неожиданно, появилась она. Он рассказал, что она едва не выломала дверь и ухитрилась нанести ему пять или шесть ударов в спину, прежде чем он понял, кто это.
Крис обреченно покачал головой и замолчал, не докончив фразы.
– Остановитесь, Крис, прошу вас! – взмолилась Кэтрин.
– Что касается Джулии… Как раз после этого инцидента у нее на руках появились шрамы, похожие на дороги, как их изображают на картах. И не только на руках. На шее тоже. Вы можете себе представить? Она пыталась убить себя, распоров горло ножницами. Бог мой!
Кэтрин поднялась с места и направилась было к нему, но он остановил ее, протестующе подняв руки. Она снова уселась и сидела тихо.
– Итак, Джулию вернули в Калифорнию и заперли в лечебнице. Хотя она больше напоминала тюрьму. Не помню, сколько раз мне пришлось там побывать. Но в любом случае немало, если это заведение постоянно стоит у меня перед глазами. Все эти решетки, толстые стены, стальные двери, замки и ключи – и вонь от дезинфекции. Никак не могу от всего этого избавиться.
Когда я начинаю о ней думать, в моих мыслях она предстает вовсе не в голубых джинсах со знаменитой американской улыбкой на губах… На ней бумажная ночная рубашка и кожаные смирительные ремни, соединенные цепями. Каждый раз, когда я приходил ее навестить, на ее руках виднелись новые отметины от внутривенных вливаний. Ей кололи все подряд – чтобы успокоить или, наоборот, взбодрить. – Тут он горько рассмеялся. – Кожа настолько загрубела от многочисленных уколов, что им приходилось постоянно выискивать все новые и новые места Для инъекций. Вены у нее были, словно из свиной кожи.
Кэтрин вздрогнула.
– Сколько же она там провела лет?
– Восемь.
– Восемь лет?
– Да, восемь лет Ее выпустили в мае. Стояло теплое весеннее утро. Мы ее встречали – дядя, тетя и я и еще пара родственников. И мы все решили, что наконец-то она в норме. Несколько заторможенная, правда, но не более. Да и кто был бы не заторможенным, отсидев восемь лет в дурдоме? Но она выглядела неплохо. Определенно неплохо. Увы, через двадцать четыре часа все закончилось.
Кэтрин была поражена.
– Что случилось?
– Она снова взялась за ножницы. Но теперь все сделала основательно – напустила в ванну теплой воды и вскрыла вены не поперек, а вдоль.
На этот раз Крису не удалось остановить Кэтрин. Она приблизилась к нему и опустилась в кресло рядом. У Криса дрожали руки – это была его первая в жизни исповедь, и далась она ему нелегко. Впрочем, он и раньше подозревал, что при подобных обстоятельствах ему придется тяжко.
– Она оставила мне записку, – произнес он хриплым голосом, исподволь взглянув на Кэтрин, которая переместилась на подлокотник его кресла и положила ему на плечи руки. – Она была у меня в спальне, и позднее я обнаружил ее. Должно быть, Джулия спрятала ее там, пока я спал.
– И что в ней было? – прошептала Кэтрин.
– Я так ее и не прочитал. Не смог. Я просто…
Она нагнулась и нежно его поцеловала.
– Не надо, Крис. Ничего больше не говори. Ни слова.
Рейчел безостановочно ходила по комнате. Большую ее часть покрывали циновки. Женщина провела пальцем по зеленым атласным простыням. Внутри у нее все кипело.
Стефан Абрахам пообещал, что будет дома, но она уже тогда подметила в его голосе нотки неуверенности, хотя он божился и клялся, что дождется ее. Тем не менее она высказала ему все без обиняков. Он должен был оставаться дома, пока она не придет. Когда она позвонила, никто не вышел, поэтому ей пришлось сломать замок черного хода и войти в отсутствие хозяина. Она обыскала все от чердака до кладовки и убедилась, что в доме пусто.
Теперь она расхаживала по его студии, обдумывая, как быть дальше. Она прикоснулась рукой к шершавой поверхности мраморной глыбы, из которой готовилось воспарить ее еще не до конца сформировавшееся мраморное тело. Увы, ему уже не придется завершить работу. Ярость захлестнула ее, и она в сердцах ударила мрамор ребром ладони. Мгновенно верхняя часть скульптуры откололась и рухнула на пол, подняв облако пыли и разбросав вокруг мраморные осколки.
Тогда она окончательно дала волю гневу. Она уничтожала все, что попадалось ей на пути. Она подожгла висевшие на стене наброски, на которых Абрахам запечатлел ее – Рейчел Кейтс. И со злорадством следила за тем, как они темнели и обугливались. Потом она разломала на несколько частей голову лошади, вырезанную из талька. В конце концов она уничтожила целиком всю экспозицию к выставке «Прорыв сквозь кожу».
– Черт возьми, где же этот мерзкий Абрахам?
Глава 18
Решительный поступок Кэтрин вызвал некоторое замешательство и у нее, и у Криса. Особенно переживала Кэтрин. Хотя о подобном развитии событий можно было догадаться ранее, быстрота, с которой все произошло, и собственная непосредственность немного смутили ее. Так или иначе, но они сжимали друг друга в объятиях. Кэтрин хмыкнула:
– Я, наверное, повела себя глупо. Как девчонка…
Крис тоже позволил себе улыбнуться:
– Хорошо, что вы об этом сказали. Я, признаться, то же самое думал о себе.
Кэтрин решила, что дело зашло довольно далеко. Поцелуи утешения довольно быстро приобрели налет чувственности, а Крис – несмотря на сложное внутреннее состояние, а может быть, благодаря ему, – отвечал ей с не меньшим энтузиазмом. Со стороны Криса, вероятно, это была инстинктивная попытка любой ценой отделаться от охватившей его депрессии. Тем не менее он ощутил определенное неудобство и, будучи человеком откровенным, сразу сообщил об этом Кэтрин.
– Что-то есть в этих поцелуях сомнительное, – пробормотал он в перерыве между ласками, когда девушка повернулась к нему лицом.
– Ничего подобного, – сказала она.
– Но ведь нельзя же из одного только сочувствия?…
– Это не сочувствие, Крис.
И это была чистая правда, потому что они очень скоро перебрались в спальню. Они думали одинаково: пусть все выглядит не слишком пристойно, но если хочется, если так уж сложилось – к чему противиться? Отделаться от чувства неуместности всего происходящего было трудно, но оно, однако, было не столь сильным, чтобы сдержать их.
Любовью они занимались довольно неуклюже, совсем не так, как актеры в голливудских фильмах, но Кэтрин решила, что все прошло замечательно. По контрасту с тем, что у нее было раньше, отношения с Крисом явились для Кэтрин настоящим откровением и очищением. Прежде близость с мужчиной рождала у Кэтрин чувство брезгливости и острого недовольства собой и партнером.
– У меня такое ощущение, что сейчас кто-нибудь войдет и примется нас стыдить, – заявил Крис.
– Я отлично понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она, прежде чем прикоснуться к его щеке губами.
– Боюсь, что все это – последствия моих ненужных откровений.
Кэтрин не хотелось, чтобы он испортил торжественный момент ее триумфа, и она приложила пальчик к его губам.
– Не стоит об этом думать. «Во многия мудрости многия печали» – уж я-то знаю…
Ее лоб увлажнился от пота и пылал. Крис смахнул несколько прядок, свесившихся ей на глаза.
Так они лежали вместе в неге и молчании, пока Крис не соскочил с кровати и не принялся одеваться.
– Сколько времени ты пробудешь у Элмора? – спросила Кэтрин.
– Представления не имею. Надеюсь, не слишком долго. Он желает обсудить со мной будущее Абрахама, но я, честно говоря, не понимаю, что мы станем обсуждать. Ведь будущего у него как раз нет.
Он поцеловал ее и вышел за дверь. Кэтрин тоже поднялась и накинула на себя полосатую хлопчатобумажную рубашку – одно из немногих свидетельств ее отношений с мужчинами. Рукава и полы свешивались чуть ли не до колен, что говорило о внушительных габаритах ее предыдущего владельца. Обрядившись таким образом, девушка пошла на кухню и занялась приготовлением кофе, испытывая противоречивые чувства стыда и радости. Это сложное ощущение пришлось ей по вкусу прежде всего потому, что оно не было самообманом или фантазией. В нем имелась непосредственность, и его главным недостатком являлось временное отсутствие объекта приложения.
Все-таки определенное неудобство никак не оставляло ее. Не дело соблазнять человека, который решил открыть тебе душу. Впрочем, Кэтрин отгоняла от себя эти мысли, что случилось – то случилось, и значит, так тому и быть. В конце концов инстинкты вовсе не обязаны следовать построениям разума.
В дверь позвонили. Кэтрин решила, что Крис забыл какую-то вещь, и, не раздумывая, распахнула дверь. На пороге стоял Стефан Абрахам.
– Господи, – только и сказала Кэтрин. – Это вы?
Тот от слабости опирался рукой о стену, а на его серого цвета коже в свете горевшей в коридоре лампы влажно поблескивала испарина.
– Вы с ним не встретились?
– С кем?
– С Крисом? Он только что ушел.
– Так его здесь нет? – в отчаянии воскликнул Абрахам и прижал к виску ладонь, закрыв на мгновение глаза. На нем был черный костюм и коричневая рубашка, застегнутая под горло.
– Нет, – подтвердила Кэтрин. – Он ушел к Элмору.
– Вот дьявольщина, – выругался Абрахам.
Кэтрин сглотнула и сильнее запахнула рубашку на груди, инстинктивно пытаясь придать своему наряду менее фривольный характер.
– Что вы хотите?
– О, как всегда, многого, – с иронией в голосе произнес он, сопроводив свои слова жестом. – Мира во всем мире, окончания глобального потепления атмосферы, лекарства против СПИДа и вашу голову на блюде.
Кэтрин попыталась было захлопнуть дверь, но он вставил ногу в дверной проем и не позволил ей этого сделать. Потом он поднажал и снова распахнул дверь. Кэтрин запаниковала и стала отступать в глубь комнаты. Абрахам обхватил голову руками, оскалил в болезненной ухмылке зубы и застонал. Хаос внутри его организма обретал физические формы. Теперь он страдал не только от всякого рода голосов, но начал ощущать сильнейшую боль, сдавливавшую мозг, словно железной рукой. Сколько дней он не спал? Абрахам и сам бы не смог с уверенностью ответить на этот вопрос.
– А вы не слишком обременены одеждой, – произнес он и провел кончиком языка по своим мясистым губам. – Насколько я понимаю, вы и Лэнг… скажем, успели познакомиться поближе с момента нашей последней встречи?
Абрахаму понравилось, что у него получилось так складно. Даже привычная пытка на время прекратилась, и он еще больше оживился.
– Понимайте себе, что вам угодно, только убирайтесь отсюда поскорее! – храбро заявила ему Кэтрин.
Абрахам скривил рот.
– Это что еще за прием? Где же хваленые щедрость и радушие истинной хозяйки?
– Если вы сделаете еще один шаг – я закричу!
Абрахам начал злиться.
– Я разочаровался в вас, Кэтрин. Поначалу я решил, что мы сможем с вами поладить, но теперь…
Невидимая рука отбросила его к стене. Кэтрин с ужасом следила за тем, как он стонал и корчился. Его глаза в одно мгновение сделались безжизненными и напоминали теперь два пустых темных провала. Она попятилась от него и укрылась в спальне – единственной комнате, куда она еще могла отступить. Там она оглядела мебель и стены в поисках предмета, который она могла бы использовать в качестве оружия. Абрахам скороговоркой произносил что-то нечленораздельное, сражаясь с какими-то негодяями, которых никто, кроме него, не видел.
– …в покое, ради Христа!… Нет, я не стану… не буду… Я не могу-у-у…
В самый последний момент краем глаза Кэтрин заметила изготовившуюся для удара руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Было еще кое-что, о чем Кэтрин хотелось поговорить с Крисом, но она стеснялась затевать об этом разговор. Правда, часом раньше он начал было обсуждать эту тему, но она так и не поняла: случайно или намеренно он этого коснулся.
– Что случилось с Джулией? – спросила она.
Некоторое время Крис рассматривал собственные руки. Кэтрин заметила, что он не торопится начинать разговор, и сразу же сказала:
– Вам вовсе не обязательно отвечать – особенно если не хочется. Просто мне стало любопытно, и я…
– Да ладно. Все нормально.
– Я знаю, что вы не любите говорить на эту тему, но…
– Джулия пыталась покончить жизнь самоубийством, – сообщил Крис и вздохнул. – То, что произошло с родителями, потрясло нас с сестрой до глубины души. Это очевидно. Невозможно описать, как это повлияло на нас. Я не могу передать словами, насколько ужасной была открывшаяся нашим глазам картина.
С той ночи Джулия переменилась полностью. Я хочу сказать, я тоже переменился, но через некоторое время снова стал возвращаться к своему прежнему состоянию. Зато Джулия стала совсем другой.
Прежде всего она сделалась интроверткой. И перестала говорить. Она никогда не рассказывала о том ужасном убийстве – ни полиции, ни докторам, не говоря уже о друзьях и родственниках. А ведь она являлась, по сути, единственной свидетельницей того, что случилось с нашими родителями. Я-то мало что видел, поскольку она прикрыла мне ладонью глаза. И мне она ничего не сказала – как я ее ни просил. Я хочу сказать, что я видел в общем-то результат – чего мне, кстати, вполне хватило. – но она так ничего и не рассказала о том, как это происходило.
До этой злосчастной ночи она была само веселье и откровенность. Любила всякие детские проказы. Ну вы, конечно, хорошо знакомы с такого рода шутками – она, бывало, нальет собаке в миску джина, чтобы выяснить, станет та пить или нет. А если станет, то как будет выглядеть в пьяном виде. Вот что нас забавляло и интересовало до той ночи. Ну и тому подобное.
Когда мы переехали в Калифорнию, ею весьма основательно занялись врачи и психиатры. И чем больше они ее изучали, тем сильнее она замыкалась в себе. Они изводили на нее дорогие лекарства – некоторые из них предназначались для того, чтобы поддерживать у Джулии спокойное расположение духа, другие, наоборот, должны были вытащить сестру из ее замкнутого мирка, в который она никого не допускала. Черт бы их побрал, этих эскулапов – они не знали о воздействии и половины тех снадобий, которыми ее пичкали. По большому счету, они использовали ее как морскую свинку, проверяя на ней свойства всех новейших транквилизаторов.
Полагаю, что попытки самоубийства при сложившихся обстоятельствах было не избежать. Она приняла большую дозу аспирина, однако это было заблаговременно обнаружено. Ей сделали промывание желудка, что избавило ее от последствий – аспирин не успел раствориться и всосаться в кровь.
Кэтрин уже стала подумывать, что она зря затеяла эти расспросы. Крис тем временем отвернулся от нее, но продолжал говорить:
– После этой неудачной попытки она шесть месяцев провела в психиатрической больнице.
В его голосе явственно слышалась горечь – не заметить ее было невозможно, хотя он и старался не показать Кэтрин своей печали.
– Теперь она выглядела немного лучше. И иногда даже улыбалась. Завела себе парня. Его звали Пол, и он играл в оркестре на саксофоне. Как-то ему предложили сезонную работу в Филадельфии, и Джулия решила поехать с ним. Мы все понимали, что ничего хорошего из этого не выйдет, но с другой стороны, мы так радовались, что она почти выздоровела, и не решились ей противоречить. Мы боялись, что всякая попытка ее отговорить может… может…
– Может спровоцировать приступ?
– Да. Что-нибудь в этом роде.
Кэтрин очень сильно захотелось сказать что-нибудь такое, что могло бы успокоить его, но она никак не могла найти нужные слова. Крис отошел от окна и извлек из кармана бумажник, из которого, в свою очередь, достал маленькую фотографию и протянул ее девушке. Кэтрин всмотрелась в изображение улыбавшейся девушки с солнечным зайчиком на светлых волосах. От времени снимок несколько выцвел.
– Она была хорошенькой.
– Ее сфотографировали за день до того, как она поехала в Филадельфию вместе с Полом.
Кэтрин вернула снимок, и Крис спрятал его в бумажник. Он ничего не сказал. Кэтрин заметила, как заметался его взгляд, цепляясь за предметы в комнате, но ни на чем не останавливаясь.
Он докурил сигарету и потушил окурок в пепельнице. Затем он принялся нервно ходить по комнате, сложив за спиной руки. Кэтрин видела, как с силой сжимались и разжимались его пальцы, и задалась вопросом: чувствует ли он, что его ногти с силой впиваются в ладонь, оставляя на ней алые метки?
– Прошел месяц с тех пор, как я вернулся в Сан-Франциско. И вот однажды раздался телефонный звонок. Было около пяти утра или вроде этого. Звонил друг Пола. Он сообщил, что Пол и Джулия – оба – находятся в госпитале.
– Оба?
Крис посмотрел на Кэтрин.
– Она накинулась на него с ножницами. Хотела убить. А когда решила, что причинила достаточно зла, обратила оружие против себя.
Кэтрин почувствовала, как у нее в животе что-то сжалось.
– Пол поправился, – предупредил он ее вопрос. – Но напугался изрядно. Сказал, что не имеет представления, отчего она это сделала. Они не ругались, особых трудностей тоже не было. Ни скандалов, ни волнений – ничего. Просто он, как обычно, встал поутру и принялся чистить зубы в ванной комнате. И вот, совершенно неожиданно, появилась она. Он рассказал, что она едва не выломала дверь и ухитрилась нанести ему пять или шесть ударов в спину, прежде чем он понял, кто это.
Крис обреченно покачал головой и замолчал, не докончив фразы.
– Остановитесь, Крис, прошу вас! – взмолилась Кэтрин.
– Что касается Джулии… Как раз после этого инцидента у нее на руках появились шрамы, похожие на дороги, как их изображают на картах. И не только на руках. На шее тоже. Вы можете себе представить? Она пыталась убить себя, распоров горло ножницами. Бог мой!
Кэтрин поднялась с места и направилась было к нему, но он остановил ее, протестующе подняв руки. Она снова уселась и сидела тихо.
– Итак, Джулию вернули в Калифорнию и заперли в лечебнице. Хотя она больше напоминала тюрьму. Не помню, сколько раз мне пришлось там побывать. Но в любом случае немало, если это заведение постоянно стоит у меня перед глазами. Все эти решетки, толстые стены, стальные двери, замки и ключи – и вонь от дезинфекции. Никак не могу от всего этого избавиться.
Когда я начинаю о ней думать, в моих мыслях она предстает вовсе не в голубых джинсах со знаменитой американской улыбкой на губах… На ней бумажная ночная рубашка и кожаные смирительные ремни, соединенные цепями. Каждый раз, когда я приходил ее навестить, на ее руках виднелись новые отметины от внутривенных вливаний. Ей кололи все подряд – чтобы успокоить или, наоборот, взбодрить. – Тут он горько рассмеялся. – Кожа настолько загрубела от многочисленных уколов, что им приходилось постоянно выискивать все новые и новые места Для инъекций. Вены у нее были, словно из свиной кожи.
Кэтрин вздрогнула.
– Сколько же она там провела лет?
– Восемь.
– Восемь лет?
– Да, восемь лет Ее выпустили в мае. Стояло теплое весеннее утро. Мы ее встречали – дядя, тетя и я и еще пара родственников. И мы все решили, что наконец-то она в норме. Несколько заторможенная, правда, но не более. Да и кто был бы не заторможенным, отсидев восемь лет в дурдоме? Но она выглядела неплохо. Определенно неплохо. Увы, через двадцать четыре часа все закончилось.
Кэтрин была поражена.
– Что случилось?
– Она снова взялась за ножницы. Но теперь все сделала основательно – напустила в ванну теплой воды и вскрыла вены не поперек, а вдоль.
На этот раз Крису не удалось остановить Кэтрин. Она приблизилась к нему и опустилась в кресло рядом. У Криса дрожали руки – это была его первая в жизни исповедь, и далась она ему нелегко. Впрочем, он и раньше подозревал, что при подобных обстоятельствах ему придется тяжко.
– Она оставила мне записку, – произнес он хриплым голосом, исподволь взглянув на Кэтрин, которая переместилась на подлокотник его кресла и положила ему на плечи руки. – Она была у меня в спальне, и позднее я обнаружил ее. Должно быть, Джулия спрятала ее там, пока я спал.
– И что в ней было? – прошептала Кэтрин.
– Я так ее и не прочитал. Не смог. Я просто…
Она нагнулась и нежно его поцеловала.
– Не надо, Крис. Ничего больше не говори. Ни слова.
Рейчел безостановочно ходила по комнате. Большую ее часть покрывали циновки. Женщина провела пальцем по зеленым атласным простыням. Внутри у нее все кипело.
Стефан Абрахам пообещал, что будет дома, но она уже тогда подметила в его голосе нотки неуверенности, хотя он божился и клялся, что дождется ее. Тем не менее она высказала ему все без обиняков. Он должен был оставаться дома, пока она не придет. Когда она позвонила, никто не вышел, поэтому ей пришлось сломать замок черного хода и войти в отсутствие хозяина. Она обыскала все от чердака до кладовки и убедилась, что в доме пусто.
Теперь она расхаживала по его студии, обдумывая, как быть дальше. Она прикоснулась рукой к шершавой поверхности мраморной глыбы, из которой готовилось воспарить ее еще не до конца сформировавшееся мраморное тело. Увы, ему уже не придется завершить работу. Ярость захлестнула ее, и она в сердцах ударила мрамор ребром ладони. Мгновенно верхняя часть скульптуры откололась и рухнула на пол, подняв облако пыли и разбросав вокруг мраморные осколки.
Тогда она окончательно дала волю гневу. Она уничтожала все, что попадалось ей на пути. Она подожгла висевшие на стене наброски, на которых Абрахам запечатлел ее – Рейчел Кейтс. И со злорадством следила за тем, как они темнели и обугливались. Потом она разломала на несколько частей голову лошади, вырезанную из талька. В конце концов она уничтожила целиком всю экспозицию к выставке «Прорыв сквозь кожу».
– Черт возьми, где же этот мерзкий Абрахам?
Глава 18
Решительный поступок Кэтрин вызвал некоторое замешательство и у нее, и у Криса. Особенно переживала Кэтрин. Хотя о подобном развитии событий можно было догадаться ранее, быстрота, с которой все произошло, и собственная непосредственность немного смутили ее. Так или иначе, но они сжимали друг друга в объятиях. Кэтрин хмыкнула:
– Я, наверное, повела себя глупо. Как девчонка…
Крис тоже позволил себе улыбнуться:
– Хорошо, что вы об этом сказали. Я, признаться, то же самое думал о себе.
Кэтрин решила, что дело зашло довольно далеко. Поцелуи утешения довольно быстро приобрели налет чувственности, а Крис – несмотря на сложное внутреннее состояние, а может быть, благодаря ему, – отвечал ей с не меньшим энтузиазмом. Со стороны Криса, вероятно, это была инстинктивная попытка любой ценой отделаться от охватившей его депрессии. Тем не менее он ощутил определенное неудобство и, будучи человеком откровенным, сразу сообщил об этом Кэтрин.
– Что-то есть в этих поцелуях сомнительное, – пробормотал он в перерыве между ласками, когда девушка повернулась к нему лицом.
– Ничего подобного, – сказала она.
– Но ведь нельзя же из одного только сочувствия?…
– Это не сочувствие, Крис.
И это была чистая правда, потому что они очень скоро перебрались в спальню. Они думали одинаково: пусть все выглядит не слишком пристойно, но если хочется, если так уж сложилось – к чему противиться? Отделаться от чувства неуместности всего происходящего было трудно, но оно, однако, было не столь сильным, чтобы сдержать их.
Любовью они занимались довольно неуклюже, совсем не так, как актеры в голливудских фильмах, но Кэтрин решила, что все прошло замечательно. По контрасту с тем, что у нее было раньше, отношения с Крисом явились для Кэтрин настоящим откровением и очищением. Прежде близость с мужчиной рождала у Кэтрин чувство брезгливости и острого недовольства собой и партнером.
– У меня такое ощущение, что сейчас кто-нибудь войдет и примется нас стыдить, – заявил Крис.
– Я отлично понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она, прежде чем прикоснуться к его щеке губами.
– Боюсь, что все это – последствия моих ненужных откровений.
Кэтрин не хотелось, чтобы он испортил торжественный момент ее триумфа, и она приложила пальчик к его губам.
– Не стоит об этом думать. «Во многия мудрости многия печали» – уж я-то знаю…
Ее лоб увлажнился от пота и пылал. Крис смахнул несколько прядок, свесившихся ей на глаза.
Так они лежали вместе в неге и молчании, пока Крис не соскочил с кровати и не принялся одеваться.
– Сколько времени ты пробудешь у Элмора? – спросила Кэтрин.
– Представления не имею. Надеюсь, не слишком долго. Он желает обсудить со мной будущее Абрахама, но я, честно говоря, не понимаю, что мы станем обсуждать. Ведь будущего у него как раз нет.
Он поцеловал ее и вышел за дверь. Кэтрин тоже поднялась и накинула на себя полосатую хлопчатобумажную рубашку – одно из немногих свидетельств ее отношений с мужчинами. Рукава и полы свешивались чуть ли не до колен, что говорило о внушительных габаритах ее предыдущего владельца. Обрядившись таким образом, девушка пошла на кухню и занялась приготовлением кофе, испытывая противоречивые чувства стыда и радости. Это сложное ощущение пришлось ей по вкусу прежде всего потому, что оно не было самообманом или фантазией. В нем имелась непосредственность, и его главным недостатком являлось временное отсутствие объекта приложения.
Все-таки определенное неудобство никак не оставляло ее. Не дело соблазнять человека, который решил открыть тебе душу. Впрочем, Кэтрин отгоняла от себя эти мысли, что случилось – то случилось, и значит, так тому и быть. В конце концов инстинкты вовсе не обязаны следовать построениям разума.
В дверь позвонили. Кэтрин решила, что Крис забыл какую-то вещь, и, не раздумывая, распахнула дверь. На пороге стоял Стефан Абрахам.
– Господи, – только и сказала Кэтрин. – Это вы?
Тот от слабости опирался рукой о стену, а на его серого цвета коже в свете горевшей в коридоре лампы влажно поблескивала испарина.
– Вы с ним не встретились?
– С кем?
– С Крисом? Он только что ушел.
– Так его здесь нет? – в отчаянии воскликнул Абрахам и прижал к виску ладонь, закрыв на мгновение глаза. На нем был черный костюм и коричневая рубашка, застегнутая под горло.
– Нет, – подтвердила Кэтрин. – Он ушел к Элмору.
– Вот дьявольщина, – выругался Абрахам.
Кэтрин сглотнула и сильнее запахнула рубашку на груди, инстинктивно пытаясь придать своему наряду менее фривольный характер.
– Что вы хотите?
– О, как всегда, многого, – с иронией в голосе произнес он, сопроводив свои слова жестом. – Мира во всем мире, окончания глобального потепления атмосферы, лекарства против СПИДа и вашу голову на блюде.
Кэтрин попыталась было захлопнуть дверь, но он вставил ногу в дверной проем и не позволил ей этого сделать. Потом он поднажал и снова распахнул дверь. Кэтрин запаниковала и стала отступать в глубь комнаты. Абрахам обхватил голову руками, оскалил в болезненной ухмылке зубы и застонал. Хаос внутри его организма обретал физические формы. Теперь он страдал не только от всякого рода голосов, но начал ощущать сильнейшую боль, сдавливавшую мозг, словно железной рукой. Сколько дней он не спал? Абрахам и сам бы не смог с уверенностью ответить на этот вопрос.
– А вы не слишком обременены одеждой, – произнес он и провел кончиком языка по своим мясистым губам. – Насколько я понимаю, вы и Лэнг… скажем, успели познакомиться поближе с момента нашей последней встречи?
Абрахаму понравилось, что у него получилось так складно. Даже привычная пытка на время прекратилась, и он еще больше оживился.
– Понимайте себе, что вам угодно, только убирайтесь отсюда поскорее! – храбро заявила ему Кэтрин.
Абрахам скривил рот.
– Это что еще за прием? Где же хваленые щедрость и радушие истинной хозяйки?
– Если вы сделаете еще один шаг – я закричу!
Абрахам начал злиться.
– Я разочаровался в вас, Кэтрин. Поначалу я решил, что мы сможем с вами поладить, но теперь…
Невидимая рука отбросила его к стене. Кэтрин с ужасом следила за тем, как он стонал и корчился. Его глаза в одно мгновение сделались безжизненными и напоминали теперь два пустых темных провала. Она попятилась от него и укрылась в спальне – единственной комнате, куда она еще могла отступить. Там она оглядела мебель и стены в поисках предмета, который она могла бы использовать в качестве оружия. Абрахам скороговоркой произносил что-то нечленораздельное, сражаясь с какими-то негодяями, которых никто, кроме него, не видел.
– …в покое, ради Христа!… Нет, я не стану… не буду… Я не могу-у-у…
В самый последний момент краем глаза Кэтрин заметила изготовившуюся для удара руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42