- Я на все готов, только бы не угодить за решетку или к позорному столбу. Видите ли, миссис Лич, жена типографщика, просила меня присмотреть за Томми, покуда она сбегает за мужем в таверну, а если его оставить одного, он может свалиться в камин; но, может быть, вашему преподобию угодно будет подержать его...
- Мне возиться с этим пащенком! - вскричал доктор, подпрыгнув на месте. - Меня ждут дела поважнее, любезный. Передайте мистеру Личу, что когда уговариваются о встрече с доктором Свифтом, то не заставляют его дожидаться, понятно? А вам, сэр, советую поменьше распускать язык в разговоре с такой особой, как я.
- Я всего лишь бедный солдат, сэр, - сказал полковник. - Но я видывал лучшие дни, хоть теперь вот и пришлось взяться за перо ради куска хлеба. Судьба, сэр, ничего не поделаешь.
- Понимаю, вы тот человек, про которого мне говорил мистер Лич. Так вот, потрудитесь отвечать вежливо, когда к вам обращаются; и скажите Личу, пусть нынче в десять часов вечера придет ко мне на Бэри-стрит со всеми корректурами. А вы теперь уже знаете, с кем имеете дело, и в другой раз будете повежливей, мистер Кемп.
Бедняга Кемп был в чине поручика, когда началась война, однако претерпел ряд неудач и ныне вместо королевской службы состоял на службе у доброго мистера Лича, исполняя в "Почтальоне" скромные обязанности штатного автора. Эсмонд встречал этого джентльмена и знал его как честного, трудолюбивого и способного малого, который, будучи обременен большим семейством, долгие зимние ночи напролет просиживал за работой, чтобы отогнать нужду от своего порога. А мистер Сент-Джон, ярый поборник свободы на словах, только что засадил в тюрьму дюжину сочинителей, принадлежавших к оппозиции, а одного даже приговорил к позорному столбу за произведения, которые объявил пасквилями, но которые и вполовину не были так хлестки, как пасквили, писавшиеся у нас. Эсмонд весьма решительно выразил государственному секретарю протест по поводу столь бесцеремонных притеснений, но тот лишь засмеялся в ответ, сказав, что канальи получили по заслугам, и привел Эсмонду шутку, отпущенную по этому поводу доктором Свифтом. Более того, в другом случае, когда Сент-Джон готов был помиловать какого-то беднягу, приговоренного к смертной казни за изнасилование, этот ирландец попросту не дал секретарю проявить подобную снисходительность и хвалился потом, что несчастный повешен по его, доктора Свифта, настоянию; как ни велик был гений доктора, как ни блистательно его дарование, Эсмонд никогда не питал к нему особого расположения и не искал знакомства с ним. Доктор был усерднейшим посетителем воскресных приемов во дворце, на которых полковник появлялся весьма редко, хоть там и водилась приманка для него в лице некоей прекрасной фрейлины ее величества; и можете не сомневаться, что покровительственные замашки мистера Свифта, его привычка не узнавать земляков, его неумеренно громкие речи, одновременно и дерзкие и льстивые, быть может, даже самая короткость его с лордом-казначеем и государственным секретарем, которые звали его Джонатаном и смотрели сквозь пальцы на его причуды, - все это отмечалось многими из тех, кого кичливый священник не замечал в дни своего величия и торжества.
Три дня спустя, 15 ноября 1712 года (число, навеки оставшееся памятным для Эсмонда), он был приглашен отобедать у своего генерала, за чьим столом в дни парадных обедов привык занимать хоть и скромное, но постоянное место, точно так же, как бывало за грубой, но обильной трапезой в боевые дни. На этот раз пиршество было особенно пышным: добрый генерал любил принимать своих друзей на широкую ногу. Среди гостей были его светлость герцог Ормонд, готовившийся отбыть в армию в качестве генералиссимуса, милорд виконт Болинброк, один из государственных секретарей ее величества, и милорд Оркни, вместе с нами проделавший европейский поход. Обед был затеян в честь генерал-фельдцейхмейстера герцога Гамильтона по случаю предстоящего отъезда его в Париж, но около двух часов пополудни, всего за час до того, как надо было садиться за стол, от его светлости явился нарочный с письмом, в котором герцог приносил свои извинения любезному хозяину и заверял, что лишь самое неотложное дело помешало ему выпить прощальный бокал за здоровье генерала Уэбба. Известие это весьма разочаровало Эсмондова командира, который к тому же изрядно страдал в этот день от старой раны; и хотя общество собралось отменное, но веселья не было. Последним явился Сент-Джон и привел с собою друга.
- За моим столом, - сказал генерал, приветствуя гостя учтивым поклоном, - всегда найдется место для доктора Свифта.
Мистер Эсмонд подошел к доктору и, улыбаясь, поклонился.
- Я в точности передал типографщику наставление доктора Свифта, сказал он, - надеюсь, он вовремя принес вам требуемое.
И в самом деле, бедняга Лич вскоре после ухода доктора был доставлен домой рачительной супругою и, будучи немного навеселе, не слишком почтительно отзывался о "братце Свифте", хотя, разумеется, Эсмонд воздержался от упоминания об этом предполагаемом родстве. Доктор нахмурился, покраснел, явно смешался и во весь обед не проронил почти ни слова. Так иногда маленьким камешком можно сбить с ног подобных Голиафов остроумия; тот же, о ком идет речь, вообще легко терялся перед всяким проявлением независимости. Он сумрачно занял свое место за столом, разбавил водою вино, которое прочие пили, не стесняясь, и почти весь обед молчал.
Разговор вертелся вокруг событий дня, вернее, не столько событий, сколько замешанных в них лиц; толковали о том, как беснуется миледи Мальборо и как ее дочки, в чепцах и старых платьях, сидят у окна и смотрят на торопящихся во дворец гостей; о том, какое потрясение испытал дежурный камергер, когда принц Савойский явился на аудиенцию к ее величеству в парике с косичкой, хотя доныне никто не смел подойти к королевской руке иначе, как в парадном парике с буклями; о проделках могоков, которые рыщут по всему городу, пугая честных горожан, грабя и убивая. Кто-то сказал, что вчера в театре видел будто бы Мохэна, а с ним Макартни и Мередита и что выражение лица милорда не предвещало ничего хорошего. Одним словом, празднество, невзирая на обилие напитков и разговоров, было унылым, как похороны. О чем бы ни заходила речь, все принимало неудачный оборот. Его светлость герцог Ормонд уехал раньше времени, так как разговор коснулся Денэна, где он потерпел поражение в последнюю кампанию. Эсмондов генерал также омрачился при упоминании об этом бое, так как в нем погиб его винендальский соратник граф Нассау-Вуденберг. Мистер Свифт, когда Эсмонд пожелал чокнуться за его здоровье, сказал, что не пьет, и тут же взял свою шляпу и удалился, сделав лорду Болинброку знак следовать за ним; последний, однако, предложив доктору воспользоваться его каретой, чтобы не тратиться на наемный экипаж, сказал, что должен поговорить с полковником Эсмондом; и когда прочие гости перешли за карточные столы, они вдвоем остались сидеть в полумраке опустевшей столовой.
У Болинброка после обильной выпивки всегда развязывался язык. В такую минуту ничего не стоило выведать у него любую тайну; и враги не раз пользовались этим, иногда даже через женщин, которые записывали его слова. Я слыхал, будто три года спустя, когда государственный секретарь бежал во Францию и сделался министром Претендента, лорду Стэру удавалось получать все необходимые ему сведения через шпионок, подосланных к Сент-Джону в подходящую минуту. Так и сейчас, оставшись наедине с Эсмондом, милорд тотчас же пустился в откровенный разговор.
- Джонатан подозревает что-то, - сказал он, - но ничего не знает наверняка, и пусть черт меня поберет, если генерал Уэбб не получит архиепископство, а Джонатан... нет, не так - архиепископство получит Джонатан, от Иакова получит, и, будьте уверены, примет с радостью. Все нити этого дела в руках у вашего герцога, - продолжал Сент-Джон. - У нас есть способ заставить Мальборо держаться подальше, через две недели он уедет из Лондона. Прайору даны указания, он отбыл нынче утром, и попомните мои слова, Гарри, в случае, если нам суждено лишиться нашей возлюбленной монархини, нашей августейшей, добрейшей, подагрической и апоплексической королевы и защитницы истинной веры - la bonne cause triomphera. A la sante de la bonne cause! Правое дело восторжествует. За здоровье правого дела! (франц.). Все, что хорошо, все приходит к нам из Франции. Вино, например, - ну-ка еще бокал за la bonne cause! - Он снова выпил.
- Что же, la bonne cause перейдет в протестантство? - спросил Эсмонд.
- Ничуть не бывало, - отвечал Сент-Джон. - Он будет защитником истинной веры по положению, а сам останется при своей. Лань и пантера побегут у нас в одной упряжке, клянусь! Правда и мир облобызаются, и мы заставим отца Массильона пройти по собору Павла, обнявшись с доктором Сэчеврелом. Еще вина, черт возьми, пьем за la bonne cause, нет, - за это надо пить на коленях! - Хмель все более разбирал его, лицо у него пылало.
- Ну, хорошо, - сказал Эсмонд, высказывая свое давнишнее опасение, - а что если la bonne cause предаст нас Франции, как это сделали в свое время его отец и дядя?
- Предать нас Франции! - вскричал Болинброк. - Тот не англичанин, кто этого боится. Неужели вам, видевшему Бленгейм и Рамильи, еще страшна Франция? Ваши предки, и мои, и предки добрейшего Уэбба - все они сотни раз встречались с французами на полях сражений, и дети наши тоже от них не отстанут. Кто там требует еще людей от Англии? Брат мой Уэстморленд? Предать нас Франции! Как бы не так!
- Дядя, его сделал же это, - настаивал Эсмонд.
- А чем кончил его дядя? - возразил Сент-Джон, снова наполняя бокал. Выпьем за величайшего государя, какого когда-либо знавала Англия, за англичанина, сделавшего ее настоящим королевством. Наш великий король был из Хентингдона, а не из Ганновера; наши отцы не искали себе правителя в немецких землях. Пусть приезжает; мы сумеем охранить его, и мы покажем ему дорогу в Уайтхолл. Если он изменник, пусть будет на глазах, чтобы нам легче было расправиться с ним; у нас найдутся здесь головы не хуже, чем во времена наших предков. Найдутся люди, которые умеют смотреть опасности в глаза и не испытывать страха. Предательство, измена! Нам ли с вами бояться этих слов? Разве уж нет в живых никого из солдат Оливера? или славное имя его забылось за пятьдесят лет? или теперь не найдется людей, равных ему и не менее достойных? Боже, храни короля! А если король нам изменит - боже, храни Британскую республику!
Он налил до краев бокал, высоко поднял его и залпом опрокинул, но в эту самую минуту послышался стук колес подъезжающей кареты и смолк у нашего дома; раздался нетерпеливый стук в дверь, потом быстрые шаги по лестнице, и в столовую залу, где мы сидели, вбежал доктор Свифт с перекошенным от волнения лицом. Сент-Джон, совсем уже пьяный, начал было бессвязно цитировать "Макбета", но Свифт прервал его.
- Не пейте больше, милорд, бога ради не пейте, - сказал он. - Я принес страшную весть.
- Королева умерла? - вскричал Болинброк, хватаясь за стакан с водой.
- Нет, герцог Гамильтон час назад убит на дуэли Мохэном и Макартни; у них вышла ссора сегодня утром, и герцогу не дали даже времени написать письмо. Он успел только послать за двумя друзьями, и вот теперь он убит и негодяй Мохэн тоже. Они дрались в Хайд-парке перед заходом солнца, герцог убил Мохэна, и тогда Макартни подскочил и кинжалом заколол герцога. Собаке удалось бежать. Ваша карета здесь внизу, необходимо тотчас же разослать людей во все концы страны, изловить негодяя. Едемте к герцогу, быть может, он еще дышит.
"О Беатриса, бедная моя Беатриса! - подумал Эсмонд. - Вот и конец ее честолюбивым мечтам".
Глава VI
Бедная Беатриса
Не понадобилось особых усилий, чтобы убедить Эсмонда в необходимости разлуки с Беатрисой: сама судьба позаботилась обо всем. Чуть ли не с той самой минуты, когда герцог сделал свое предложение и оно было принято, бедная Беатриса усвоила себе величественную осанку герцогини - если не королевы - и всем своим видом точно подчеркивала, что она особа священная и не ровня нам, простым смертным. И мать ее, и кузен потворствовали ей в этом, хотя последний и не переставал подсмеиваться, быть может, даже чуть презрительно, над ее тщеславием и над собственным. Но было в этой девушке какое-то особое очарование, против которого устоять не мог ни Эсмонд, ни его ласковая госпожа; невзирая на все ее недостатки, на гордость и своенравие, они все же любили ее и, по правде сказать, были едва ли не первыми в числе угодников, составлявших свиту красавицы.
Кто из нас, хотя бы однажды в жизни, не подпадал под действие подобных чар, не сотворил себе того или иного кумира? Давно уже страсть умерла и погребена вместе с тысячей других мирских тревог и честолюбивых стремлений, но тот, кто некогда ее испытал, волен вызвать ее из мрака небытия и вновь, почти с тем же пылом, как в молодые годы, вглядываться в милый царственный облик. Прекрасная тень является на мой зов, и я по-прежнему люблю ее, вернее сказать, для мужчины подобное прошлое всегда останется настоящим, такая страсть, однажды испытанная, становится частью его существа и от него неотделима; она слита с его сегодняшним бытием, подобно тому, как любое глубокое волнение души, первое знакомство с поэзией, первое пробуждение религиозного чувства навсегда накладывают на него свой отпечаток, подобно тому, как рана, которую я получил при Бленгейме и от которой рубец виден и до сих пор, сделалась частью моей плоти и наложила свой отпечаток на жизнь не только тела моего, но и духа, хотя и была нанесена и залечена сорок лет тому назад. Расстаться и позабыть! Какое истинно верное сердце на это способно? Самые глубокие наши мысли, самые глубокие чувства, великие откровения нашей жизни никогда не покидают нас. Они неотделимы от нашего сознания, следуют за ним повсюду; они по природе своей божественны и бессмертны.
Во дворе герцога рыдающие домочадцы подтвердили страшную весть, и Эсмонд повез ее домой со всей быстротой, на какую только была способна его медлительная упряжка, и всю дорогу ломал голову, как сообщить о несчастье той, кого оно всего ближе касалось. Что за благородный материал для сатиры на тему о тщете человеческих мечтаний являла собою бедная Беатриса, какою ее застал Эсмонд среди новых для нее людей и занятий! Уже много дней карета ее неустанно разъезжала ^по городу, от торговли шелками - в модную лавку, от золотых дел мастера - к продавцу кружев. Она обладала безупречным вкусом; так, по крайней мере, полагал влюбленный жених и потому доверил ей переговоры со всеми поставщиками, заботу обо всей мебели, утвари, серебре, которые, согласно желанию его светлости господина посла, должны были придать особую пышность и блеск его миссии. Она непременно пожелала, чтобы Неллер написал ее портрет - без портрета герцогиня не герцогиня, - и портрет удался на славу, причем сбоку, на подушке, живописец изобразил даже герцогскую корону, которая ее ожидала. Она поклялась, что наденет ее в день коронации Иакова Третьего, и едва ли во всей стране нашлась бы принцесса, которой горностаи были бы более к лицу. В передней толпились швеи и мастерицы из модной лавки, подобострастные ювелиры с кубками, подносами, украшениями, купеческие приказчики с шелками, парчой и бархатом. Будущая герцогиня давала аудиенцию прославленному серебряных дел мастеру с Экзетерчейндж, который принес с собою большой поднос искуснейшей чеканки и выхвалял его достоинства, когда в комнату вошел полковник Эсмонд.
- Подойдите поближе, кузен, - сказала она, - и полюбуйтесь, какая отличная работа. - Помнится, там изображены были Марс и Венера, возлежавшие под золотым балдахином; один позолоченный купидон уносит прочь шлем бега войны, другой - его меч, третий - щит его, на котором предполагалось выгравировать герб милорда Гамильтона вместе с нашим гербом, а четвертый, преклоняя колено перед небрежно откинувшейся богиней, подносит ей герцогскую корону. Да поможет нам бог! Когда мистеру Эсмонду случилось вновь увидеть эту вещь, герб на щите был другой, и герцогскую корону заменила виконтская; поднос составил часть приданого родной дочери преуспевшего ювелира, когда она два года спустя выходила за лорда виконта Сквондерфилда. - Разве не прелесть? - сказала Беатриса, указывая на лукаво грациозные фигурки купидонов и тонко вычеканенный силуэт распростертого в истоме Марса. Сердце у Эсмонда сжалось: ему представь лось тело сраженного воина, как оно лежит в парадной зале дворца, окруженное плачущими детьми и слугами, а здесь это улыбающееся создание словно нарочно наряжается и прихорашивается для брачного ложа смерти.
- Да, красивая безделка, - сказал он, мрачно взглянув на девушку; в комнате горели восковые свечи, и пламя ярко озаряло ее прекрасную хозяйку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68