А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Так как это семейство будет играть некоторую роль в нашем рассказе, то мы познакомим с ним читателя и в нескольких словах расскажем о том, вследствие какого стечения обстоятельств оно находилось в эту минуту на кочевье в прерии у верховьев Миссисипи, или, говоря языком ученых, на берегах Миссури.
История одного переселенца — история большинства из них.
Все они люди, обремененные многочисленным семейством и не имеющие средств поставить на ноги детей — или потому, что обрабатывают неблагодарную почву, или потому, что по мере роста населения земля постоянно дорожает и в конце концов достигает бешеной цены.
Миссисипи в последние годы стала оживленным путем сообщения со всеми рынками Старого и Нового света.
Каждое судно, плывущее по ее водам, снабжает новые поселения, посредством обмена или за деньги, всеми необходимыми для жизни товарами.
Само собой разумеется, пионеры селились по обоим берегам реки, так как получали возможность пользоваться в течение многих лет хорошей землей, никому не платя налогов.
Слово «отечество» в том смысле, какой мы придаем ему в Европе, не существует для североамериканца, он не привязан, как наши крестьяне, к тому клочку земли, который из поколения в поколение служил колыбелью его роду.
Он дорожит землей только из-за доходов, которые она приносит; когда же земля истощается и поселенец тщетно силится вернуть ей прежнее плодородие, он тотчас принимает решение: он продает слишком громоздкие и неудобные для перевозки предметы, оставляет только необходимое число слуг, лошадей и домашнюю утварь, прощается с соседями, которые так пожимают ему руку, как будто он предпринимает самое обыкновенное путешествие, и на рассвете в одно прекрасное весеннее утро весело пускается в дорогу, окидывая последним равнодушным взглядом ту местность, где прожил со своей семьей столько лет. Мысли его устремляются вперед, прошлое для него уже не существует, одно лишь будущее улыбается ему и вселяет мужество.
Нет ничего проще, обыденнее и вместе с тем любопытнее зрелища отправления в путь семьи переселенцев: лошади впряжены в телегу, куда сложены постели младших детей, тогда как вокруг со всех сторон прицеплены прялки, ткацкие станки, а сзади болтается ведро с салом и дегтем; топоры сложены на передке телеги, а в мешке, куда лошадям засыпают корм, перекатываются с места на место кастрюли и котелки; палатки и съестные припасы крепко подвязаны под телегой на веревках.
Вот и все движимое имущество переселенца.
Старший сын или слуга садится на переднюю лошадь, жена переселенца на другую.
Сам он и его остальные сыновья идут около телеги, то впереди, то сзади, сопровождаемые собаками, подгоняя скот и наблюдая за общей безопасностью.
Вот они уже в пути; небольшими переходами продвигаются они в глубь неизведанных земель по ужасным дорогам, которые по большей части сами же и пролагают, стойко перенося холод и зной, дождь и солнце, борясь с индейцами и дикими зверями, встречая на каждом шагу почти непреодолимые преграды. Однако ничто не останавливает переселенцев, никакая опасность не может замедлить их путь, никакая невозможность не заставит их впасть в уныние.
Они все идут, неделями, месяцами, сохраняя в глубине сердца непоколебимую веру в свое счастье, пока наконец не достигнут долгожданного места, которое соответствовало бы всем необходимым условиям.
Однако — увы! — сколько семейств, отправившихся из американских городов, полных надежды и бодрости, исчезло с лица земли, не оставив в степи другого следа своего прохода, кроме побелевших костей и разбитой домашней утвари!
Индейцы всегда начеку. Стоит переселенцам вступить в прерии, как краснокожие нападают на караваны, безжалостно убивают мужчин и женщин, уводят в рабство молодых девушек, вымещая на переселенцах те жестокости, жертвой которых были в течение многих веков, продолжая жестокую войну, развязанную белыми, когда они высадились на берег Америки и продолжающуюся с тех пор непрерывно.
Джон Брайт принадлежал к числу описанных нами переселенцев.
Однажды, четыре месяца назад, он бросил свой дом, который стал совсем ветхим, и, сложив в телегу свое небольшое имущество, отправился в путь с семейством, состоящим из жены, дочери, сына и двух слуг, пожелавших разделить их судьбу.
С тех пор путники шли, не останавливаясь.
Они бодро продвигались вперед, топором прорубая себе дорогу в девственных лесах, твердо вознамерившись углубляться в прерию, пока не найдут благоприятную местность для обустройства нового жилья.
В эпоху, к которой относится наш рассказ, переселения совершались гораздо реже, чем теперь, когда, вследствие недавнего открытия золотых россыпей в Калифорнии, страсть переселения охватила всех, точно повальная болезнь, и Старый свет пустеет все больше и больше, обогащая своим населением Новый.
Золото — магнит, притягивающий с одинаковой силой старых и молодых, мужчин и женщин надеждой — увы, часто обманчивой — приобрести в короткое время, ценой некоторых усилий, богатство, сполна вознаграждающее за вынесенные опасности тех, кто его достигает.
Итак, Джон Брайт отважно пустился в путешествие, не рассчитывая на чью-либо помощь, в глубь земли, совершенно неизведанной до той поры и находившейся во власти индейцев.
Джон Брайт родился в Виргинии. Ему было около пятидесяти лет; среднего роста, но крепкого сложения, он имел необыкновенную силу. Внешность его была достаточно заурядна, но выражение лица носило отпечаток редкой твердости и решительности.
Жена Джона, десятью годами моложе мужа, была кроткая и святая женщина; труды и заботы давно проложили на ее лице глубокие морщины, однако внимательный наблюдатель мог еще заметить на нем остатки былой редкой красоты.
Уильям Брайт, сын переселенца, двадцати двух лет, был почти великан, ростом в добрых шесть английских футов и атлетического сложения; его доброе широкое лицо, обрамленное густыми, скорее рыжими, чем белокурыми волосами, дышало прямотой и добросердечием.
Диана Брайт, его сестра, составляла с братом разительную противоположность. Ей едва минуло шестнадцать лет; миниатюрная и нежная, с глазами голубыми, как небесная лазурь, с задумчивым, глубоким взором и улыбающимися губками, она пленяла удивительной красотой с первого взгляда, покоряла с первого слова, произнесенного ее алым ротиком.
Диана была идолом семьи, идолом, боготворимым всеми. Улыбкой или взглядом она подчиняла своей воле могучие натуры, окружавшие ее и, по-видимому, только для того и жившие, чтобы исполнять ее малейшие прихоти.
Сэм и Джеймс, двое слуг, были добрые и честные крестьяне из Кентукки; одаренные редкой ловкостью и необычайной силой, они скрывали весьма тонкий ум под простодушным и даже слегка глуповатым видом.
Эти добрые люди, еще очень молодые — одному было двадцать шесть лет, а другому едва исполнилось тридцать — выросли в доме Брайта, к которому питали безграничную преданность, не раз доказанную на деле во время пути.
Когда Джон Брайт оставил свой дом, отправляясь на поиски более плодоносной земли, он предложил слугам уйти от него, поскольку не хотел подвергать их жизни опасностям, которые ему предстояли, но оба отрицательно покачали головами и ответили решительным отказом на все его увещевания, заявив, что долг велит им следовать за хозяевами, куда бы те ни отправились, и что они готовы идти за ними хоть на край света.
Встретив столь решительный отказ, переселенец вынужден был уступить и ответил, что раз так, то они отправятся вместе с его семьей. Между хозяином и слугами не требовалось лишних слов.
Само собой, эти честные люди уже не считались просто слугами — они были скорее друзьями, с которыми и обращались соответственно.
Впрочем, ничто так не сближает людей, как общие опасности, а за последние четыре месяца семейство Джона Брайта подвергалось бесчисленному множеству опасностей.
Переселенец взял с собой довольно значительное количество скота, поэтому, несмотря на все принимаемые им меры предосторожности, караван оставлял за собой весьма приметный след и ежеминутно мог ожидать нападения индейцев. Однако, до той минуты, когда мы встречаем его, эти опасения еще не оправдались.
Порой переселенцы были вынуждены бдительно сторожить свой лагерь, но краснокожие все время держались на расстоянии и ограничивались враждебными демонстрациями, ни разу не имевшими последствий.
Во время первых недель странствования переселенцы, мало знакомые с жизнью краснокожих, то и дело сопровождавших караван верхом, испытывали невообразимый страх и ежеминутно ожидали нападения свирепых врагов, о которых слышали истории, заставлявшие даже у самых храбрых людей волосы становиться дыбом; но мало-помалу, как это всегда бывает, они свыклись с постоянной угрозой нападения индейцев, и хотя тщательно принимали меры безопасности, но постепенно охладели к ужасам, сильно пугавшим их вначале, и почти с презрением стали относиться к ним, полагая, что спокойная и твердая осанка — вполне достаточное ограждение от краснокожих и те не осмелятся сразиться с ними.
Тем не менее в тот день, когда мы встретились с ними, переселенцами овладело безотчетное беспокойство, они точно предчувствовали грозившую им опасность.
Индейцы, которые обычно сопровождали их, как уже было сказано, гарцуя на расстоянии ружейного выстрела от их небольшого отряда, вдруг исчезли. Со времени выступления с последнего места стоянки переселенцы не видели ни одного краснокожего, однако инстинктивно подозревали, что, хотя и невидимые, враги тем не менее находятся где-то поблизости и, может быть, в гораздо большем количестве, чем прежде.
Разумеется, для переселенцев день прошел в тревоге и безрадостном молчании; они шли рядом, зорко оглядываясь по сторонам, подмечая малейший шорох и не спуская палец с курка ружья, однако не имея духу поделиться друг с другом своими опасениями, а только, как говорится, держа ухо востро, в ожидании, что с минуты на минуту на них могут напасть.
Тем не менее день прошел, и ничто не подтвердило их опасений.
На заходе солнца караван достиг подножия одного из многочисленных холмов, которыми берега реки в этом месте были усеяны в большом количестве.
Джон Брайт сделал сыну, правившему телегой, знак остановиться и подойти к нему.
Пока женщины оглядывались с беспокойством, четверо мужчин, собравшись в кучку в нескольких шагах позади них, с жаром разговаривали между собой.
— Друзья мои, — сказал Джон Брайт своим спутникам, внимательно слушавших его, — день клонится к вечеру, солнце уже заходит, пора подумать о ночлеге. Скот утомлен, да и мы сами должны собраться с силами для трудов следующего дня. Я полагаю, если не будет возражений, что нам следует воспользоваться последним светом и разбить лагерь.
— Да, — ответил Джеймс, — на вершине этого пригорка укрепиться легко…
— И за несколько часов, — перебил Уильям, — мы сможем превратить его в недоступную крепость.
— Большого труда будет стоить поднять телегу на пригорок, — сказал отец, качая головой.
— Это не так трудно, как вы полагаете, хозяин, — возразил Сэм, — стоит только немного поработать.
— Каким же это образом?
— Сперва мы все вынем из телеги, — ответил слуга.
— Ив самом деле! Пустая она легко въедет наверх.
— Гм! — задумался Уильям. — Стоит ли, отец, брать на себя такой труд? Ночь пролетит быстро, и мне кажется, что нам лучше было бы просто остаться там, где мы теперь находимся. Место здесь прекрасное, река, чтобы напоить скот, всего в нескольких шагах отсюда.
— Нет, здесь оставаться нельзя, место слишком открытое, нам негде укрыться в случае нападения индейцев.
— Индейцев! — вскричал молодой человек со смехом. — Но ведь мы не видели ни одного индейца за весь день.
— Это правда, Уильям, краснокожие скрылись, но, сознаюсь вам откровенно, именно это исчезновение мне непонятно и тревожит меня.
— Почему же, отец?
— Я думаю, что они скрывались, потому что приготовили нам засаду и не хотят, чтобы мы догадались, в какой стороне они находятся.
— Вы так полагаете, отец? — беспечно переспросил молодой человек.
— Я уверен в этом, — серьезно сказал переселенец. Слуги утвердительно закивали головами.
— Извините меня, отец, если я не разделяю вашего мнения, — ответил молодой Брайт. — Я, напротив, убежден, что эти краснокожие дьяволы, так долго следившие за нами, наконец-то поняли, что с нас нечего получить, кроме хорошей трепки, и, как люди осторожные, отказались от дальнейшего преследования.
— Нет, ты ошибаешься, сынок, это не так.
— Позвольте, отец, — с живостью возразил молодой Брайт, — я замечу вам нечто, отчего вы, вероятно, склонитесь к моему мнению.
— Говори, сынок, ведь мы собрались, чтобы свободно высказать свои мысли и принять то решение, которое сочтем наилучшим. Речь идет о наших жизнях, и при таких важных обстоятельствах я никогда не простил бы себе, если бы пренебрег хорошим советом, от кого бы он ни исходил. Говори же без опасения.
— Вам известно, отец, — сказал молодой человек, — что индейцы смотрят на честь иначе, чем мы, а именно: когда успех экспедиции для них не очевиден, они без стыда отказываются от нее; их главная цель — нажива.
— Все это я знаю, но не вижу, к чему ты клонишь.
— Сейчас поймете. Вот уже более двух месяцев, как с самого восхода солнца, когда мы выступаем в путь, и до заката, когда мы обычно останавливаемся, краснокожие следят за нами шаг за шагом; ни на одну минуту нам не удалось избавиться от беспокойных соседей, от которых не укрылось ни одно наше движение.
— Это верно, — согласился Джон Брайт, — но что же из этого, сынок?
— Проще ничего быть не может, ей-Богу! Они убедились, что мы постоянно настороже, а потому, если попробуют напасть на нас, непременно будут побиты. Разумеется, они убрались,вот и все!
— К несчастью, сынок, ты забываешь одно.
— Что же?
— Индейцы, вооруженные хуже, чем белые, боятся нападать на них, особенно когда предполагают, что им предстоит сразиться с противниками такими же многочисленными, как они, и кроме того защищенными телегами и тюками. Но здесь все совсем не так! С тех пор, как краснокожие наблюдают за нами, они тысячу раз имели случай пересчитать нас и, вероятно, не преминули это сделать.
— Правильно, — согласился Сэм.
— Итак, они знают, что нас всего четверо, а их по меньшей мере человек пятьдесят. Что могут сделать четверо, при всей своей храбрости, против такого многочисленного врага? Ничего. Краснокожие это знают и будут действовать соответственно: они не упустят случая, когда он им представится.
— Однако… — начал было молодой человек.
— Ты выпустил из вида еще одно обстоятельство, — с живостью продолжал Джон Брайт, — индейцы, как бы многочислен ни был неприятель, никогда не отказываются от нападения, не попробовав хоть раз захватить его врасплох.
— Действительно, — согласился Уильям, — это меня всегда удивляет в них. Впрочем, я и так разделяю ваше мнение, отец, и считаю, что принять меры предосторожности следует хотя бы для того, чтобы успокоить мать и сестру; уже одно это—достаточная причина, чтобы не пренебрегать ими.
— Хорошо сказано, сын, — похвалил переселенец. — Так возьмемся же за дело, не теряя ни минуты!
Мужчины разошлись и, закинув ружье за спину, усердно принялись за устройство лагеря.
Сэм с помощью собак согнал скот и повел его к реке, чтобы напоить.
В это время Брайт подошел к телеге.
— Ну что, Джон? — спросила жена. — Отчего мы стоим? О чем вы говорили так долго? Нет ли чего нового?
— Ничего опасного, Люси, — успокоил ее поселенец, — мы расположимся здесь на ночлег, вот и все.
— Ах, Боже мой! Я сама не знаю, отчего мне вдруг сделалось страшно, точно случилось какое-то несчастье.
— Напротив, все гораздо спокойнее, чем было за это время.
— Почему так, отец? — спросила Диана, высунув свое прелестное личико из-под холщовой занавески.
— Ужасные индейцы, которые так пугали тебя, душечка Диана, наконец-то решили оставить нас в покое; мы не видели ни одного из них в течение всего дня.
— Ах, тем лучше! — с живостью вскричала девушка, от радости захлопав в маленькие ладошки. — Каюсь, я не из храбрых, эти страшные краснокожие люди наводят на меня невообразимый ужас.
— Ну, так больше ты их не увидишь, я надеюсь, — весело произнес Брайт, но, успокаивая дочь, в глубине души думал совсем другое.
— Не угодно ли вам теперь выйти, чтобы мы могли вынуть из телеги все вещи?
— Вынуть все вещи? — повторила жена. — Зачем?
— Очень может быть, — ответил Брайт, не желая открывать настоящую причину, — что мы проведем здесь несколько дней, чтобы дать отдохнуть скоту.
— А-а! Ну хорошо, — согласилась она.
Едва женщины выбрались из телеги, как мужчины принялись вынимать из нее поклажу и складывать ее на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34