И тогда по дворцу, затем по всему городу, а вскоре и по всей
Испании поползли упорные слухи о падении последней твердыни женской
добродетели - принцессы Бланки Кастильской. Никому даже в голову не
приходило, что очередной жертвой Филиппа стала вовсе не она, а ее младшая
сестра, двенадцатилетняя крошка Элеонора, которую все, кроме отца,
называли просто Норой.
По правде говоря, Филипп и не думал соблазнять Нору, это получилось
как-то само собой, без какого-либо умысла с его стороны. Он изо всех сил
старался покорить неуступчивую Бланку, пуская в ход все свои чары,
прибегая к всевозможным ухищрениям и уловкам из своего богатого арсенала
соблазнителя, и совершенно нечаянно, как бы мимоходом, влюбил в себя ее
сестру. Для самого Филиппа это явилось полнейшей неожиданностью и даже
потрясением, поскольку он всегда смотрел на Нору как на малое дитя.
Однако страсть Норы оказалась совсем не детской, во всяком случае, не
по-детски самоотверженной. Не в пример Бланке, она с легкостью переступила
через свое воспитание и попросту затерроризировала Филиппа, беззастенчиво
предлагая ему себя. В конце концов, он поддался на ее домогательства и
сделал это по двум причинам: во-первых, назло Бланке, а во-вторых, потому
что не смог устоять. Детская непосредственность Норы, ее веселый,
жизнерадостный нрав, ее беззаботность очаровывали Филиппа; а кроме того,
она была необыкновенно красива - той яркой, броской красотой, которой
отличались многие представители дома Аквитанских. В третьем поколении в
ней проявились фамильные черты ее родни по материнской линии,* чем-то она
живо напоминала Филиппу его милую сестренку Амелину, и в конечном итоге
это решило исход дела. Впрочем, к чести Филиппа надобно сказать, что он до
последнего боролся с искушением, и его первая близость с Норой произошла
по ее инициативе и, в определенном смысле, против его воли. Бланка же,
потеряв всяческую надежду образумить сестру и отговорить Филиппа от ночных
свиданий с нею, стала как бы поверенной их любви, устраивала их встречи,
ограждала Нору от любопытства придворных и слуг - да так рьяно, что в
результате навлекла все подозрения на себя.
Король был, пожалуй, последним из вельмож Кастилии и Леона, до
которого дошли слухи о якобы имеющей место любовной связи между Филиппом и
Бланкой. Этот, на первый взгляд весьма странный факт в действительности
объяснялся очень просто. Дон Фернандо был государем крутого нрава, и его
поступки подчас были непредсказуемы. Даже приближенные короля,
пользовавшиеся его безграничным доверием, и те не решались хотя бы намеком
сообщить ему о грехопадении дочери, не без оснований опасаясь, что первый
(и самый мощный) шквал королевского гнева обрушится на голову того, кто
принесет ему эту дурную весть. Альфонсо же, единственный, кто не боялся
отца, предпочитал держать язык за зубами. Подобно всем остальным, он
заблуждался насчет предмета увлечения своего друга и втайне надеялся, что
рано или поздно Бланка забеременеет от Филиппа, и тот будет вынужден
жениться на ней.
Заговор молчания вокруг короля длился без малого три месяца. Наконец
его младший сын, Фернандо Уэльва, всеми фибрами души ненавидевший Бланку
(а заодно и Филиппа, поскольку тот действительно крутил любовь с его
женой), преодолел свой страх перед отцом и наябедничал на сестру. Но об
этом Филипп узнал позже. А в тот день, ближе к вечеру, в его особняк
явился посланец от короля с приглашением, сильно смахивавшим на приказ,
незамедлительно прибыть во дворец. От себя лично посланец добавил, что
королю обо всем известно, и он, дескать, "спокоен, как перед казнью", что
было очень плохим предзнаменованием.
- А может, тебе лучше не ехать? - спросил у Филиппа падре Антонио. -
Садись-ка на лошадь и отправляйся в Сарагосу или Памплону. Погостишь там
месяц-полтора, а тем временем тут все утрясется, король умерит свой
гнев...
- То есть, вы предлагаете мне бежать, - невесело усмехнулся Филипп. -
И тем самым признать свою вину.
- А разве ты невиновен? - спросил дон Антонио. - Пусть ты не
соблазнял Бланку, но принцесса Нора на твоей совести.
- Да, на моей, - не стал возражать Филипп. - И мне совестно, вы же
знаете. Но последовав вашему совету, я признаю за кастильским королем
право судить меня как своего подданного. Меня - первого принца Галлии. Не
забывайте, что я все еще остаюсь наследником престола. (Филипп взял себе в
привычку постоянно напоминать об этом, с тех пор как три года назад жена
Робера III, Мария Фарнезе, разрешилась мертвым ребенком). И я не намерен
ронять свое достоинство позорным бегством.
- Ты подменяешь понятия, сын мой, - предостерег его преподобный отец.
- Сейчас в тебе говорит не достоинство, а гордыня. К тому же дон Фернандо
ослеплен гневом и способен порешить тебя, даже будь ты императором; ты же
знаешь, что он за человек. Потом он, конечно, будет сожалеть о своем
поступке... - Дон Антонио тяжело вздохнул. - Но это будет потом.
- Я уже все решил, падре, - упрямо сказал Филипп. - Даже вы меня не
переубедите. Лучше отпустите мне мои грехи... на всякий случай.
Фернандо IV принял Филиппа в своем рабочем кабинете и, едва заметным
кивком головы ответив на его приветствие, устремил на него жестокий,
колючий, пронзительный взгляд. Филипп не смог удержаться от облегченного
вздоха: судя по всему, дела обстояли не так плохо, как он полагал. Обычно,
когда дон Фернандо был вне себя от злости, он выглядел спокойным и даже
ласковым; но сейчас его гнев выплескивался наружу - а это значило, что
внутри он уже перебесился и самое худшее осталось позади.
"На ком же он отыгрался? - размышлял Филипп, постепенно успокаиваясь.
- Неужели на Бланке? Задрал ей юбчонки и надавал по попке? С него
станется... Бедняжка! Теперь она долго не сможет сидеть..."
(На самом деле следующие несколько дней не сиделось Фернандо Уэльве.
Король лупил его пониже спины, приговаривая: "Теперь будешь знать, как
доносить на родную сестру!" Дон Фернандо был человек воистину
непредсказуемый).
Филипп стойко выдержал суровый взгляд короля и глаз не отвел, а
смотрел на него кротко и доверчиво, как ягненок, и ласковая синева его
глаз вскоре растопила лед в королевских глазах. Дон Фернандо тихо застонал
и опустился в кресло за письменным столом.
- Прошу садиться, племянник, - произнес он.
Филипп устроился напротив короля и начал говорить:
- Государь мой дядя, я...
Тут дон Фернандо грохнул кулаком по столу, да так сильно, что
опрокинул одну из чернильниц - благо чернил там оставалось на самом дне.
- Извольте не смотреть на меня с таким видом, будто ничего не
понимаете! Вы прекрасно знаете, зачем я вас вызвал, дорогой племянник,
посему прекратите строить мне глазки и изображать из себя саму невинность.
- Боюсь, дядя, - кротко заметил Филипп, - вы превратно истолковали
мой взгляд. У меня и в мыслях не было притворяться, будто я ничего не
понимаю.
- Вот как?
- Да, дядя. Я лишь набирался смелости, чтобы обратиться к вам с одной
просьбой...
- Вот как? - повторил король. - И что же вы намерены просить?
- Руки вашей дочери, - просто ответил Филипп. В последнее время
желание заполучить Бланку превратилось у него в навязчивую идею. Все эти
нелепые домыслы насчет их отношений почему-то больно задевали его
самолюбие, и он готов был жениться на ней даже вопреки своему давнему
страху перед мыслями о браке, о семье, о возможной потере. Вот только...
Только теперь он боялся реакции Норы на это известие. На какой-то стадии
их отношений он неожиданно обнаружил, что Нора тоже ему дорога. Не так,
как Бланка, конечно, и все же... Филипп проглотил комок, застрявший у него
в горле, и продолжал: - Мы с Бланкой любим друг друга, и я хочу, чтобы она
стала моей женой. Поэтому, дядя, я обра... - Он осекся на полуслове, так
как глаза короля, до этого излучавшие умиротворение, вдруг стали бычьими и
налились кровью.
Мгновение спустя дон Фернандо хищно зарычал, рывком вскочил на ноги,
схватил со стола опрокинутую чернильницу и запустил ее в Филиппа. В
последний момент Филиппу удалось уклониться от броска; чернильница
пролетела в сантиметре от его головы и разбилась, ударившись о каменный
пол.
Дон Фернандо тяжело рухнул в кресло. Несколько минут они молчали,
потрясенно глядя друг на друга, наконец король глухо проговорил:
- Я не извиняюсь за свою вспышку, ибо вы сами ее спровоцировали. Вы -
дерзкий, самонадеянный, развратный... - Он сделал паузу, успокаиваясь. -
Вы за кого меня принимаете, племянничек? За дурака, что ли? Думаете, я не
знаю, которую из моих дочерей вы соблазнили?
Это был удар! Филипп даже хрюкнул от досады и огорчения. Он был
уверен, что Бланка не предаст сестру и возьмет всю вину на себя.
"Что же ты наделала, милочка?! - чуть ли не в отчаянии подумал он. -
Что же ты наделала..."
- А следовательно, - между тем продолжал король, - речь идет о вашем
браке с Элеонорой.
- Однако, - осторожно возразил Филипп. - Осмелюсь заметить, дядя, что
насчет Норы ни у кого нет никаких подозрений, тогда как Бланка...
Дон Фернандо заскрежетал зубами. Филипп скользнул взглядом по столу в
поисках других чернильниц и с облегчением отметил, что все они находятся
вне пределов досягаемости рук короля... Зато массивный серебряный
подсвечник был совсем рядом!
- Ах да! - угрюмо произнес король. - Хорошо, что напомнили. Ведь вы
не только соблазнили мою младшую дочь, но и опозорили в глазах всего света
старшую. И что прикажете с вами делать?
- Понятно что, - ответил Филипп. - Выдать за меня Бланку.
- А как же Элеонора?
- Про нее никто ничего не знает. Она еще юна, в глазах света не
скомпрометирована и сможет подождать, пока император не разведется с
Изабеллой Французской. Августу Юлию, полагаю, все едино, на которой из
ваших дочерей жениться. Даже, думаю, теперь он скорее предпочтет Нору, чем
Бланку.
Дон Фернандо издал короткий нервный смешок. Филипп понял, что
затронул еще одну болезненную для короля тему.
- Неужели вы такой наивный, племянник? Или вы лукавите? Думаете, я
всерьез надеюсь, что императору удастся получить развод? Кабы не так!
Дудки он его получит! Эта канитель с консилиумами длится уже четыре года и
будет продолжаться до самого светопреставления. Валерий Юлий и Гвидо Конти
ни за что не позволят императору заиметь наследника престола.
- Тем более, - сказал Филипп. - Коль скоро Бланка осталась без
жениха, позвольте мне жениться на ней. А что касается Норы, то ей это не к
спеху. У вас будет достаточно времени, чтобы подыскать ей подходящую
партию. К примеру, чем плох тот же Педро Арагонский?
Король гадко ухмыльнулся.
- Так вы, оказывается, печетесь про моих дочерей, словно отец родной!
- Я пекусь прежде всего о себе, дядя. Но в данном случае наши
интересы совпадают: вы хотите уладить скандал с наименьшим уроном для
вашей семьи - а я безумно хочу жениться на Бланке.
- Да ну! Так-таки и безумно!
- Да, дядя. Я не стану утверждать, что безумно люблю Бланку, но
лучшей спутницы всей моей жизни мне вовек не найти. Осмелюсь предположить,
что она обо мне такого же мнения.
Дон Фернандо утвердительно кивнул и смог сдержать улыбки.
- И не ошибетесь. Когда я прознал об этих сплетнях и вызвал Бланку к
себе, она тотчас же заявила, что вы соблазнили ее, и потребовала, чтобы я
заставил вас жениться на ней.
- Тогда как же...
- Элеонора во всем созналась. Она обозвала Бланку бессовестной
обманщицей, обвинила ее в намерении увести чужого жениха и также
потребовала... - Король умолк и сокрушенно покачал головой. - Нет,
определенно, вы негодяй, мой любезный племянник. Я слыхивал, что нередко
женщины из-за вас дерутся, но разве мог я предложить... Право, даже в
самом кошмарном сне мне не могло привидеться, что мои дочери повздорят
между собой, выясняя, кого же из них вы на самом деле соблазнили. - Он
вздохнул. - Ладно, сантименты в сторону. Значит, вы хотите жениться на
Бланке?
- Да, дядя. Относительно Бланки у меня вполне серьезные намерения. Я
считаю, что из нее получится замечательная королева Галлии.
- Ого! - сказал король. - Стало быть, вы метите на галльскую корону?!
А не слишком ли опережаете события? Король Робер не намного старше вас; к
тому же ни он, ни королева Мария не бесплодны, и дети у них, возможно, еще
будут.
Филипп покачал головой.
- Это несущественно. Тулузская династия изжила себя, и Робер Третий -
последний из Каролингов на галльском престоле, вне зависимости от того,
будут у него дети или нет. Вскоре молодой Людовик Прованский станет
совершеннолетним, уже сейчас он злобен, жесток, загребущ, не в меру
воинственен, так что волей-неволей лангедокским графствам и Савойе
придется сплотиться вокруг Гаскони. Вот тогда пробьет мой час. Мой и
Бланки.
- А вы уверены, что в ближайшем будущем ваши отношения с отцом
нормализуются?
- Мой брак с вашей дочерью заставит его смириться с неизбежным.
- Та-ак, понятно. Вы меня убедили. Однако... - Дон Фернандо пришел в
легкое замешательство, Филипп понял, что сейчас речь пойдет о весьма
щекотливых для ханжи-короля аспектах его отношений с Норой. - Знаете,
племянник, на мой взгляд, ваши поступки отличаются крайней
непоследовательностью. Вы собирались жениться на Бланке, но не просили ее
руки, а сперва пытались соблазнить ее. Когда же у вас это не выгорело, вы
совратили с пути истинного мою младшую дочь. Зачем, спрашивается? Из
тщеславия?
- Поверьте, дядя, я глубоко сожалею...
- Ах, вы сожалеете! Хоть это отрадно. Но никакие сожаления и
извинения с вашей стороны не вернут Элеоноре... э-э, беззаботного
прошлого.
Когда до Филиппа дошло, что это - экспромтом придуманный королем
эвфемизм, долженствующий обозначать девственность, он чуть не заржал от
разобравшего его смеха. Впоследствии он нередко употреблял выражение
"беззаботное прошлое" именно в таком смысле, однако никому не говорил, КТО
его настоящий автор.
- А ведь могло случиться и нечто похуже, - продолжал дон Фернандо. -
Или еще может случиться. Посему вот мои условия - слушайте их внимательно.
- Я весь внимание, - заверил его Филипп.
- Прежде всего, ни о каких... э-э, свиданиях с Элеонорой отныне и
речи быть не может.
- Само собой, дядя.
- Далее, с объявлением о вашей помолвке с Бланкой следует
повременить, чтобы я мог убедиться... ну, что с Элеонорой не произошло
ничего такого, что может исправить только немедленный брак. Надеюсь, вы
понимаете, что я имею в виду?
- Да, разумеется, - ответил Филипп, мысленно покатываясь от хохота. -
Если окажется, что Нора беременна, я женюсь на ней.
Король покраснел и, точно застенчивая барышня, потупил глаза.
- Для пущей верности, - сказал он, - подождем до начала весны. А пока
что пообещайте держать предмет нашего разговора в тайне. От всех без
исключения. Ни Альфонсо, ни Бланка, ни Элеонора не должны об этом знать.
Пускай до поры до времени, пока страсти не улягутся, это будет нашей
маленькой тайной. Обещаете?
- Я-то могу пообещать. Но что мы скажем...
- То, что и обычно. Ведь не единожды я, по просьбе родителей, пытался
уговорить вас жениться то на той, то на другой соблазненной вами девице. И
что вы каждый раз отвечали?
- Я еще не готов к браку.
- Вот так мы и скажем. Поймите, племянник, Элеонора очень ранимая
девушка, и ей нужно дать время свыкнуться с мыслью, что вы не женитесь на
ней. Пусть осознание этого огорчительного факта придет к ней постепенно.
- Хорошо.
- Но вы должны обещать мне, что не передумаете. Теперь вы обязаны
жениться на одной из моих дочерей - если не на Бланке, так на Элеоноре.
- Безусловно, - сказал Филипп. - Коль скоро я мечу на галльский
престол, то без поддержки Кастилии мне не обойтись. Если того потребуют
обстоятельства, я женюсь на Норе... Хотя я предпочитаю Бланку.
Дон Фернандо кивнул.
- Да, я понимаю вас. Любой отец гордился бы такой дочерью, как
Бланка, а любой муж - такой женой.
Пообещав королю хранить молчание и дав ему понять, насколько важен
для него брачный союз с Кастилией, Филипп совершил роковую ошибку. Он не
принял во внимание одно немаловажное обстоятельство: Фернандо IV
Кастильский был не только суров и крут нравом, но также на редкость
коварен и вероломен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30