Затем сняла бумажную упаковку и подняла крышку коробочки.
Натаниель наблюдал, как она изумленно вглядывалась в свое обручальное кольцо, вокруг которого лежало жемчужное ожерелье. Она так побледнела, что кровь отлила даже от ее губ.
– Где вы это достали? – прошептала она, не отрывая взгляда от содержимого коробки.
– У ювелира, которому вы их продали.
Он и Лавиния целых три дня обходили одну за другой все ссудные лавки, кроме тех, что расположены в самых грязных трушобах, и наконец наткнулись на лавку этого ювелира.
Губы Софи дрогнули, но она не сразу смогла заговорить.
– Напрасно вы это сделали, – сказала она наконец. – Я продала их, потому что больше не хотела их носить.
– Нет, Софи, вам меня не провести. – Он шагнул к ней, взял ее безжизненную холодную руку и надел обручальное кольцо на безымянный палец. – Я не могу заставить вас довериться мне и принять мою помощь. Но не нужно мне лгать. Это бесполезно, дорогая.
Он поднес ее руку к губам.
И тогда у нее вырвались громкие неловкие рыдания. Коробка с ожерельем выпала у нес из рук, и она припала лицом к его груди. Натаниель крепко прижал ее к себе, тихонько поглаживая по спине.
Он думал о том, как часто ему доводилось убивать людей во время войны. Лица некоторых он успевал разглядеть, и они до сих пор снились ему по ночам. Ему припомнилось одно утро, уже в Англии, когда он присутствовал еще при одном убийстве, на этот раз на дуэли. Убийство было совершено Рексом, хотя трое его друзей были рядом с ним и одобряли его решение, – Натаниелю пришлось держать его противника под прицелом своего пистолета после того, как тот выстрелил раньше сигнала к началу дуэли и ранил Рекса в правую руку. Не одна женщина стала жертвой насилия убитого, в их числе была и Кэтрин. В тот раз Натаниель решил, что это будет последнее убийство, в котором он принимает участие, и с тех пор забросил охоту в своем поместье. Война научила его ценить жизнь, кому бы она ни принадлежала.
Но Бориса Пинтера он готов был убить и сделает это, не терзая свою душу сомнениями, нет ли другого способа избавиться от него. Он готов был убить Пинтера ради Софи.
Натаниель нашел ее губы, влажные и соленые от слез, желая лишь утешить ее, но, прижимаясь к нему всем своим трепещущим телом, она порывисто и страстно ответила на его поцелуй. Как ни трудно ему было, но он обуздал себя, понимая, что в любой момент сюда могут войти слуги.
Он откинул голову назад.
– Софи, позволь мне прийти сегодня ночью, – попросил он. – Понимаешь, видимо, я тоже не создан для случайной связи. – Он не был уверен в том, какой именно смысл она вкладывала в эти слова, знал только, что хочет ее и не только в постели. Без Софи ему было одиноко и пусто.
Она отодвинулась от него, отвернулась, достала носовой платок и вытерла глаза.
– Хорошо, – проговорила она, не глядя на него, и наклонилась, чтобы поднять с пола ожерелье и коробку.
– Я не стану упоминать о том человеке, Софи, пока ты сама этого не сделаешь. Но знай, что я всегда рядом, всегда готов выслушать тебя и помочь. Если тебе нужны деньги… Кстати, почему ты не обратилась ко мне? Но впредь знай, что ты смело можешь это сделать, что у тебя всегда есть выход. Ну, все, больше я ничего не скажу. Так я приду сегодня вечером?
– Да, я буду ждать тебя.
– Спасибо, – сказал он и без лишних слов вышел. По дороге домой он не сомневался, что связал себя словом, от чего ему уже никогда не освободиться. Впрочем, может, он этого и не захочет. Эта мысль приводила его в полную растерянность. Неужели он так плохо себя знал?
В этот же вечер в своем доме на Ганновер-сквер леди Хонимер давала бал. Одеваясь для бала, Натаниель решил, что уйдет пораньше, а Джорджина и Лавиния могут оставаться до конца, так как о них позаботятся и проводят домой Маргарет с Джоном.
При обычных обстоятельствах Лавиния с удовольствием покинула бы бал вместе с кузеном. Несмотря на то что она находила определенное удовольствие втанцах, по ее мнению, сезон был слишком перегружен светскими развлечениями. Накануне она навестила Софию и во время разговора призналась ей, что положительно устала повсюду видеть одни и те же глупые лица, слышать все те же избитые остроты и терпеть пошлые комплименты. Неужели у мужчин не может возникнуть хотя бы одна разумная мысль? Развивая эту тему, они с Софи очень развеселились, и, глядя на умное оживленное лицо подруги, Лавиния с сожалением отметила, что последнее время та перестала появляться на приемах…
Но именно в этот вечер Лавиния с радостью попрощалась с Натаниелем, убедившись, что его товарищи остаются. Зная их привязанность друг к другу, она опасалась, что они уйдут вместе с ее кузеном. Наблюдательная Лавиния не упустила из внимания отсутствие на балу леди Галлис. И ей показалось, что ранний уход Натаниеля как-то с этим связан.
В предыдущую среду на вечере в «Олмаксе» ей разрешили танцевать вальс. Еще со своего первого бала испытывающая самое глубокое презрение к странному правилу и десятки раз грозившая нарушить его и выйти на вальс, не спрашивая разрешения, она из принципа чувствовала себя обязанной отказаться танцевать его после данного ей разрешения. Но сегодня она решила обязательно танцевать вальс – последний танец перед ужином.
Перед вальсом Лавиния нашла Идена, который стоял в группе, почти исключительно состоящей из джентльменов, что могло смутить кого угодно, только не ее. Она похлопала его по руке своим веером, чтобы привлечь его внимание. Иден обернулся, и его брови удивленно подскочили. Лавиния находила, что ему очень идет высокомерный вид, и если он рассчитывал запугать ее этим, его ждало разочарование.
– Мне разрешили станцевать вальс, – она ему, по обыкновению не тратя времени на околичности.
– Что вы говорите?! – Он взялся за ручку монокля и слегка повернулся к ней. – От всего сердца поздравляю вас, мисс Бергланд.
– Следующий танец будет вальс.
– Очевидно. – Он почти поднес к глазам монокль.
– И я хочу танцевать его с вами.
Если бы мужчины знали, как монокль увеличивает один глаз, оставляя другой до смешного крошечным, подумала Лавиния, они никогда бы к нему не прибегали.
– В самом деле? – сказал он. – Вы оказываете мне снисхождение, мэм? Опасаетесь, что я не подыщу себе партнершу?
– Господи, до чего же нелепыми могут быть эти мужчины! – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Ну что, вам приятно чувствовать себя отомщенным?
– Мне это в высшей степени лестно, мэм, – произнес Иден нарочито скучающим тоном. – Мисс Бергланд, не окажете ли вы мне часть танцевать с вами вальс?
– Если вы умеете его танцевать и не оттопчете мне ноги, – снисходительно ответила она.
– Гм… – Он отпустил монокль, который повис на ленте, и предложил ей руку. – Разве ваши ножки такие уж большие, что на них легко наступить? Видите ли, я достаточно хорошо воспитан, чтобы их рассматривать.
Но он ни разу не оступился. Напротив, когда он кружил ее в вальсе, так что перед глазами ее в чудесном калейдоскопе мелькали разноцветные наряды дам и сверкающие драгоценности, у нее возникло ощущение, что она вовсе не касается пола. Если бы она знала, что он так замечательно вальсирует, она никогда не отказалась бы танцевать с ним на первом балу сезона. А впрочем, нет – он вел себя слишком снисходительно, уверенный, что один только взгляд его голубых глаз способен навеки ее пленить.
Да, глаза у него были удивительно голубые и проникновенные, но какое это имеет значение?
– Позвольте мне проводить вас на ужин, – сказал он по окончании танца, который пролетел слишком быстро. – Или вы намерены продемонстрировать свою независимость и предпочтете сами выбрать себе место?
– Я не голодна, – заявила она, беря его под руку. – Лучше проводите меня в сад.
Он опять удивленно вскинул брови, и его рука сама собой потянулась к моноклю.
– Мы чувствуем себя влюбленными, мисс Бергланд?
– Не берусь ответить за вас, милорд, но я – определенно нет. Просто мне необходимо с вами поговорить.
– Ах, вот в чем дело. Любопытно!
В освещенном фонарями саду повсюду были установлены скамьи для отдыха. Было довольно прохладно, зато пустынно: гости явно проголодались после танцев, в которых они провели половину вечера, и дружно устремились за столы.
– Я хочу узнать побольше о мистере Пинтере, – сказала Л авиния, как только они вышли в сад.
– На вашем месте я не стал бы им интересоваться, – осторожно посоветовал Иден. – Бедного Ната хватит апоплексический удар, если он узнает, что ваш интерес к нему не угас.
– Не будьте таким нудным. Вам известно, что он шантажирует Софи?
Он замедлил шаги и некоторое время молчал, обдумывая ее слова.
– Вы это наверняка знаете? Значит, она вам открылась? Она не сказала об этом Нату, когда сегодня днем он вернул ей ожерелье и кольцо. Но все равно лучше вам в это не ввязываться. Дело может принять неприятный оборот.
Лавиния презрительно усмехнулась:
– Я провела с Натом целых три дня, изображая по уши влюбленную в него невесту, которая готова его простить, хотя он проиграл семейное состояние и не может купить мне новое кольцо и подарок на свадьбу. И в качестве вознаграждения за мои труды меня стоило бы произвести в святую или по крайней мере ввести меня в курс дела. Но я никогда не мечтала стать святой – в первый же век мне надоело бы таскать на голове нимб и бренчать на арфе.
– Нат не говорил нам, что вы ему помогали.
– Но это так. Так расскажите же мне все, что вам известно о мистере Пинтере.
– Чтобы вызвать у вас еще большее негодование? Но это невозможно – дальше уже некуда ехать. Нат готов убить этого ублю… – Тут лорд Пелем закашлялся. – Мы не хотим видеть, как его за это повесят. И если вы имеете на него влияние, постарайтесь отговорить его от этой идеи. Хотя, наверное, я напрасно к вам обращаюсь.
– Нат рассказал мне о жестокости мистера Пинтера, – сказала она. – О том, как он не упускал ни малейшего промаха со стороны своих солдат, за что посылал их на порку, наблюдая за ней с огромным наслаждением.
– Гм… – пробормотал Иден.
– Нат ужасно смутился, когда я предположила, что мистер Пинтер предпочитал устраивать для себя эти спектакли, чем воспользоваться проституткой.
Тут лорда Пелема одолел настоящий приступ кашля.
– Я бесконечно вам благодарен, – проговорил он, когда приступ прошел, – что вы завели меня в темную часть парка. Вероятно, кто-то распустил злобный слух, уверяя, что вы леди?
– Оставьте глупые шутки! Так вы думаете, это действительно так? Что он… со странностями?
– Думаю, вряд ли… – чопорно заговорил лорд Пелем, но Лавиния не обратила на это внимания.
– Да, да, – нетерпеливо сказала она. – Но как вы не понимаете? Шантажисту нельзя просто пригрозить пальцем и сказать ему, чтобы он бросил это дело и вел себя хорошо. И не стоит останавливать его убийством, за которое можно оказаться на виселице, как вы сказали. Единственный способ покончить с ним – это действовать его же оружием.
– То есть? – спросил Иден, останавливаясь и поворачиваясь к ней лицом, хотя они не могли хорошо видеть друг друга, поскольку находились под деревьями, куда не проникал свет от фонарей.
– Это значит, что мы должны найти в его прошлом такие факты, которые он предпочел бы скрывать.
– То есть шантажировать его?
– Конечно! А о чем же еще я говорю! Если он еще раз посмеет нагнать страху на Софи – хотя я положительно представить себе не могу, что она могла такого сделать, – но если он посмеет даже подумать об этом, тогда мы должны рассказать о нем всем и каждому. Но сначала мы предупредим его о том, какие последствия могут иметь его поступки.
– Боже мой! – воскликнул он. – Но вы настоящая фурия!
– Да, когда дело касается защиты моих друзей, – согласилась она. – Если мистер Пинтер действительно получает удовольствие – точнее, особый сорт удовольствия, – когда наблюдает за поркой обнаженных людей, и если у нас будет достаточно доказательств, чтобы это его встревожило, только тогда мы можем положить конец его травле Софи. Так мы приступим к этому?
– Мы? – растерянно спросил он.
– Да, мы, – твердо заявила она. – То есть вы и я. Нат немедленно отошлет меня в Боувуд, стоит мне только заикнуться об этом.
– Нет, мисс Бергланд, – так же решительно отрезал он. – Мы – это я, Рекс, Нат и Кен. Но я нахожу вашу мысль отличной, и, признаться, мне стыдно, что мы сами об этом не подумали. Не очень-то сообразительными мы оказались.
– Ну, хорошо, – подумав, уступила Лавиния. – Но только при условии, что я обо всем получу полный отчет. И не вздумайте заявить мне, что подробности не предназначены для утонченного слуха леди.
– Точнее, для вашего слуха? – сказал он, поднимая монокль и вставляя его в глаз, забыв о том, что они находятся в темном саду. – Осмелюсь сказать, что ваши ушки сделаны из железа.
Лавиния улыбнулась ему:
– Уверена, вы с друзьями спасете Софи. Не хотелось бы мне оказаться на месте мистера Пинтера. Думаю, когда вы вчетвером навалитесь на него, это будет стоящее зрелище.
И они усмехнулись друг другу в непривычном единодушии.
– Полагаю, – заговорил он, – если я возьму на себя смелость поцеловать вас, след ваших пальчиков отчетливо запечатлеется на моей несчастной физиономии, после чего я уже не решусь вернуться в бальный зал?
Она задумчиво посмотрела на него:
– Вы действительно желаете меня поцеловать?
– Эта мысль только что меня озарила, – признался он. – Так я буду вознагражден вашей ладошкой?
Она снова обдумала его предложение, не торопясь с ответом.
– Отнюдь, – сказала она наконец.
– Ах! – вырвалось у него, он нагнулся и прижался к ее рту губами, но почти сразу же поднял голову. – Ну, это просто детские шалости, – пробормотал он, обвивая руками ее стан. – Если уж мы решились это сделать – а по общему умопомешательству похоже, что так и есть, – по крайней мере сделаем это как полагается.
И он поцеловал ее, как полагается. Через некоторое время Лавиния откинула голову назад и серьезно посмотрела на него:
– А что, все джентльмены целуют вот таким образом? То есть открывая при этом губы?
– Понятия не имею, – удивленно пробормотал он. – Я никогда за другими не подсматривал. Но данный конкретный джентльмен целуется именно таким образом. Вы возражаете?
– Ваш поцелуй вызвал у меня внутри какие-то странные ощущения, – сообщила Лавиния.
– Боже праведный! – простонал он. – Мисс Бергланд, случайно, это не первый ли ваш поцелуй? В вашем возрасте?
– О, вам не удастся меня смутить и заставить сочинять, что я уже счет поцелуям потеряла. Просто до сих пор я никогда не хотела, чтобы меня поцеловали, поэтому и не целовалась.
– Значит, на этот раз вам этого захотелось? – вкрадчиво поинтересовался Иден.
Ей не очень хотелось сделать это разоблачающее признание, но она сама разрешила ему поцеловать себя.
– Я полагала, что у вас достаточно много опыта, и если уж раз в жизни узнать, что такое поцелуй, то лучше испытать его с человеком, который знает толк в этом деле.
– Понятно. Не попробовать ли нам повторить этот опыт? Может, на этот раз вам удастся преодолеть смущение, и вы тоже попытаетесь раскрыть губы.
Она последовала его совету. И если в первый раз подумала, что внутри у нее возникли странные ощущения, то теперь ей было вообще не до осмысления своих ощущений.
– Еще несколько таких поцелуев, – сказал он через некоторое время, при этом она заметила, что его рука ловко выскальзывает из-под низкого декольте, – и мне придется завтра же явиться к Нату с официальным визитом. Уверен, мы оба этого нисколько не желаем.
– И как только вам в голову пришла эта дикая мысль! – согласилась она и на всякий случай осмотрела свой туалет.
– Завтра, когда мы поедем кататься в Гайд-парк, – сказал Иден, – я посоветуюсь с друзьями об этом… о другом деле. И может быть, сообща что-нибудь придумаем.
– Никаких «может быть»! – решительно заявила она, беря его под руку и направляясь с ним в бальный зал, – из дверей в сад начали выходить гости, а оркестранты уже снова настраивали свои инструменты. – Вы просто обязаны что-то придумать. Софи – наш общий друг. Так что извольте потрудиться.
– Слушаю, мэм, – покорно произнес он.
Глава 17
София приказала натаскать воды в туалетную комнату, намылилась мылом, запах которого так нравился Натаниелю, и целых полчаса нежилась в глубокой кадке. Тем же мылом она вымыла голову, дала волосам как следует просохнуть, а потом долго расчесывала их, пока они не стали блестеть. Она выбрала свою самую красивую ночную рубашку; халат же у нее был один-единственный.
Она с грустью подумала, что готовится к приходу Натаниеля, как невеста к приходу жениха, но эта мысль не заставила ее отказаться от встречи. После его ухода она уселась в кресло с Лесси на коленях и погрузилась в раздумье. Сначала она недоумевала, что заставило ее внезапно согласиться принять Натаниеля, и, не найдя ответа, она набросала записку, в которой просила его больше никогда к ней не приходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Натаниель наблюдал, как она изумленно вглядывалась в свое обручальное кольцо, вокруг которого лежало жемчужное ожерелье. Она так побледнела, что кровь отлила даже от ее губ.
– Где вы это достали? – прошептала она, не отрывая взгляда от содержимого коробки.
– У ювелира, которому вы их продали.
Он и Лавиния целых три дня обходили одну за другой все ссудные лавки, кроме тех, что расположены в самых грязных трушобах, и наконец наткнулись на лавку этого ювелира.
Губы Софи дрогнули, но она не сразу смогла заговорить.
– Напрасно вы это сделали, – сказала она наконец. – Я продала их, потому что больше не хотела их носить.
– Нет, Софи, вам меня не провести. – Он шагнул к ней, взял ее безжизненную холодную руку и надел обручальное кольцо на безымянный палец. – Я не могу заставить вас довериться мне и принять мою помощь. Но не нужно мне лгать. Это бесполезно, дорогая.
Он поднес ее руку к губам.
И тогда у нее вырвались громкие неловкие рыдания. Коробка с ожерельем выпала у нес из рук, и она припала лицом к его груди. Натаниель крепко прижал ее к себе, тихонько поглаживая по спине.
Он думал о том, как часто ему доводилось убивать людей во время войны. Лица некоторых он успевал разглядеть, и они до сих пор снились ему по ночам. Ему припомнилось одно утро, уже в Англии, когда он присутствовал еще при одном убийстве, на этот раз на дуэли. Убийство было совершено Рексом, хотя трое его друзей были рядом с ним и одобряли его решение, – Натаниелю пришлось держать его противника под прицелом своего пистолета после того, как тот выстрелил раньше сигнала к началу дуэли и ранил Рекса в правую руку. Не одна женщина стала жертвой насилия убитого, в их числе была и Кэтрин. В тот раз Натаниель решил, что это будет последнее убийство, в котором он принимает участие, и с тех пор забросил охоту в своем поместье. Война научила его ценить жизнь, кому бы она ни принадлежала.
Но Бориса Пинтера он готов был убить и сделает это, не терзая свою душу сомнениями, нет ли другого способа избавиться от него. Он готов был убить Пинтера ради Софи.
Натаниель нашел ее губы, влажные и соленые от слез, желая лишь утешить ее, но, прижимаясь к нему всем своим трепещущим телом, она порывисто и страстно ответила на его поцелуй. Как ни трудно ему было, но он обуздал себя, понимая, что в любой момент сюда могут войти слуги.
Он откинул голову назад.
– Софи, позволь мне прийти сегодня ночью, – попросил он. – Понимаешь, видимо, я тоже не создан для случайной связи. – Он не был уверен в том, какой именно смысл она вкладывала в эти слова, знал только, что хочет ее и не только в постели. Без Софи ему было одиноко и пусто.
Она отодвинулась от него, отвернулась, достала носовой платок и вытерла глаза.
– Хорошо, – проговорила она, не глядя на него, и наклонилась, чтобы поднять с пола ожерелье и коробку.
– Я не стану упоминать о том человеке, Софи, пока ты сама этого не сделаешь. Но знай, что я всегда рядом, всегда готов выслушать тебя и помочь. Если тебе нужны деньги… Кстати, почему ты не обратилась ко мне? Но впредь знай, что ты смело можешь это сделать, что у тебя всегда есть выход. Ну, все, больше я ничего не скажу. Так я приду сегодня вечером?
– Да, я буду ждать тебя.
– Спасибо, – сказал он и без лишних слов вышел. По дороге домой он не сомневался, что связал себя словом, от чего ему уже никогда не освободиться. Впрочем, может, он этого и не захочет. Эта мысль приводила его в полную растерянность. Неужели он так плохо себя знал?
В этот же вечер в своем доме на Ганновер-сквер леди Хонимер давала бал. Одеваясь для бала, Натаниель решил, что уйдет пораньше, а Джорджина и Лавиния могут оставаться до конца, так как о них позаботятся и проводят домой Маргарет с Джоном.
При обычных обстоятельствах Лавиния с удовольствием покинула бы бал вместе с кузеном. Несмотря на то что она находила определенное удовольствие втанцах, по ее мнению, сезон был слишком перегружен светскими развлечениями. Накануне она навестила Софию и во время разговора призналась ей, что положительно устала повсюду видеть одни и те же глупые лица, слышать все те же избитые остроты и терпеть пошлые комплименты. Неужели у мужчин не может возникнуть хотя бы одна разумная мысль? Развивая эту тему, они с Софи очень развеселились, и, глядя на умное оживленное лицо подруги, Лавиния с сожалением отметила, что последнее время та перестала появляться на приемах…
Но именно в этот вечер Лавиния с радостью попрощалась с Натаниелем, убедившись, что его товарищи остаются. Зная их привязанность друг к другу, она опасалась, что они уйдут вместе с ее кузеном. Наблюдательная Лавиния не упустила из внимания отсутствие на балу леди Галлис. И ей показалось, что ранний уход Натаниеля как-то с этим связан.
В предыдущую среду на вечере в «Олмаксе» ей разрешили танцевать вальс. Еще со своего первого бала испытывающая самое глубокое презрение к странному правилу и десятки раз грозившая нарушить его и выйти на вальс, не спрашивая разрешения, она из принципа чувствовала себя обязанной отказаться танцевать его после данного ей разрешения. Но сегодня она решила обязательно танцевать вальс – последний танец перед ужином.
Перед вальсом Лавиния нашла Идена, который стоял в группе, почти исключительно состоящей из джентльменов, что могло смутить кого угодно, только не ее. Она похлопала его по руке своим веером, чтобы привлечь его внимание. Иден обернулся, и его брови удивленно подскочили. Лавиния находила, что ему очень идет высокомерный вид, и если он рассчитывал запугать ее этим, его ждало разочарование.
– Мне разрешили станцевать вальс, – она ему, по обыкновению не тратя времени на околичности.
– Что вы говорите?! – Он взялся за ручку монокля и слегка повернулся к ней. – От всего сердца поздравляю вас, мисс Бергланд.
– Следующий танец будет вальс.
– Очевидно. – Он почти поднес к глазам монокль.
– И я хочу танцевать его с вами.
Если бы мужчины знали, как монокль увеличивает один глаз, оставляя другой до смешного крошечным, подумала Лавиния, они никогда бы к нему не прибегали.
– В самом деле? – сказал он. – Вы оказываете мне снисхождение, мэм? Опасаетесь, что я не подыщу себе партнершу?
– Господи, до чего же нелепыми могут быть эти мужчины! – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Ну что, вам приятно чувствовать себя отомщенным?
– Мне это в высшей степени лестно, мэм, – произнес Иден нарочито скучающим тоном. – Мисс Бергланд, не окажете ли вы мне часть танцевать с вами вальс?
– Если вы умеете его танцевать и не оттопчете мне ноги, – снисходительно ответила она.
– Гм… – Он отпустил монокль, который повис на ленте, и предложил ей руку. – Разве ваши ножки такие уж большие, что на них легко наступить? Видите ли, я достаточно хорошо воспитан, чтобы их рассматривать.
Но он ни разу не оступился. Напротив, когда он кружил ее в вальсе, так что перед глазами ее в чудесном калейдоскопе мелькали разноцветные наряды дам и сверкающие драгоценности, у нее возникло ощущение, что она вовсе не касается пола. Если бы она знала, что он так замечательно вальсирует, она никогда не отказалась бы танцевать с ним на первом балу сезона. А впрочем, нет – он вел себя слишком снисходительно, уверенный, что один только взгляд его голубых глаз способен навеки ее пленить.
Да, глаза у него были удивительно голубые и проникновенные, но какое это имеет значение?
– Позвольте мне проводить вас на ужин, – сказал он по окончании танца, который пролетел слишком быстро. – Или вы намерены продемонстрировать свою независимость и предпочтете сами выбрать себе место?
– Я не голодна, – заявила она, беря его под руку. – Лучше проводите меня в сад.
Он опять удивленно вскинул брови, и его рука сама собой потянулась к моноклю.
– Мы чувствуем себя влюбленными, мисс Бергланд?
– Не берусь ответить за вас, милорд, но я – определенно нет. Просто мне необходимо с вами поговорить.
– Ах, вот в чем дело. Любопытно!
В освещенном фонарями саду повсюду были установлены скамьи для отдыха. Было довольно прохладно, зато пустынно: гости явно проголодались после танцев, в которых они провели половину вечера, и дружно устремились за столы.
– Я хочу узнать побольше о мистере Пинтере, – сказала Л авиния, как только они вышли в сад.
– На вашем месте я не стал бы им интересоваться, – осторожно посоветовал Иден. – Бедного Ната хватит апоплексический удар, если он узнает, что ваш интерес к нему не угас.
– Не будьте таким нудным. Вам известно, что он шантажирует Софи?
Он замедлил шаги и некоторое время молчал, обдумывая ее слова.
– Вы это наверняка знаете? Значит, она вам открылась? Она не сказала об этом Нату, когда сегодня днем он вернул ей ожерелье и кольцо. Но все равно лучше вам в это не ввязываться. Дело может принять неприятный оборот.
Лавиния презрительно усмехнулась:
– Я провела с Натом целых три дня, изображая по уши влюбленную в него невесту, которая готова его простить, хотя он проиграл семейное состояние и не может купить мне новое кольцо и подарок на свадьбу. И в качестве вознаграждения за мои труды меня стоило бы произвести в святую или по крайней мере ввести меня в курс дела. Но я никогда не мечтала стать святой – в первый же век мне надоело бы таскать на голове нимб и бренчать на арфе.
– Нат не говорил нам, что вы ему помогали.
– Но это так. Так расскажите же мне все, что вам известно о мистере Пинтере.
– Чтобы вызвать у вас еще большее негодование? Но это невозможно – дальше уже некуда ехать. Нат готов убить этого ублю… – Тут лорд Пелем закашлялся. – Мы не хотим видеть, как его за это повесят. И если вы имеете на него влияние, постарайтесь отговорить его от этой идеи. Хотя, наверное, я напрасно к вам обращаюсь.
– Нат рассказал мне о жестокости мистера Пинтера, – сказала она. – О том, как он не упускал ни малейшего промаха со стороны своих солдат, за что посылал их на порку, наблюдая за ней с огромным наслаждением.
– Гм… – пробормотал Иден.
– Нат ужасно смутился, когда я предположила, что мистер Пинтер предпочитал устраивать для себя эти спектакли, чем воспользоваться проституткой.
Тут лорда Пелема одолел настоящий приступ кашля.
– Я бесконечно вам благодарен, – проговорил он, когда приступ прошел, – что вы завели меня в темную часть парка. Вероятно, кто-то распустил злобный слух, уверяя, что вы леди?
– Оставьте глупые шутки! Так вы думаете, это действительно так? Что он… со странностями?
– Думаю, вряд ли… – чопорно заговорил лорд Пелем, но Лавиния не обратила на это внимания.
– Да, да, – нетерпеливо сказала она. – Но как вы не понимаете? Шантажисту нельзя просто пригрозить пальцем и сказать ему, чтобы он бросил это дело и вел себя хорошо. И не стоит останавливать его убийством, за которое можно оказаться на виселице, как вы сказали. Единственный способ покончить с ним – это действовать его же оружием.
– То есть? – спросил Иден, останавливаясь и поворачиваясь к ней лицом, хотя они не могли хорошо видеть друг друга, поскольку находились под деревьями, куда не проникал свет от фонарей.
– Это значит, что мы должны найти в его прошлом такие факты, которые он предпочел бы скрывать.
– То есть шантажировать его?
– Конечно! А о чем же еще я говорю! Если он еще раз посмеет нагнать страху на Софи – хотя я положительно представить себе не могу, что она могла такого сделать, – но если он посмеет даже подумать об этом, тогда мы должны рассказать о нем всем и каждому. Но сначала мы предупредим его о том, какие последствия могут иметь его поступки.
– Боже мой! – воскликнул он. – Но вы настоящая фурия!
– Да, когда дело касается защиты моих друзей, – согласилась она. – Если мистер Пинтер действительно получает удовольствие – точнее, особый сорт удовольствия, – когда наблюдает за поркой обнаженных людей, и если у нас будет достаточно доказательств, чтобы это его встревожило, только тогда мы можем положить конец его травле Софи. Так мы приступим к этому?
– Мы? – растерянно спросил он.
– Да, мы, – твердо заявила она. – То есть вы и я. Нат немедленно отошлет меня в Боувуд, стоит мне только заикнуться об этом.
– Нет, мисс Бергланд, – так же решительно отрезал он. – Мы – это я, Рекс, Нат и Кен. Но я нахожу вашу мысль отличной, и, признаться, мне стыдно, что мы сами об этом не подумали. Не очень-то сообразительными мы оказались.
– Ну, хорошо, – подумав, уступила Лавиния. – Но только при условии, что я обо всем получу полный отчет. И не вздумайте заявить мне, что подробности не предназначены для утонченного слуха леди.
– Точнее, для вашего слуха? – сказал он, поднимая монокль и вставляя его в глаз, забыв о том, что они находятся в темном саду. – Осмелюсь сказать, что ваши ушки сделаны из железа.
Лавиния улыбнулась ему:
– Уверена, вы с друзьями спасете Софи. Не хотелось бы мне оказаться на месте мистера Пинтера. Думаю, когда вы вчетвером навалитесь на него, это будет стоящее зрелище.
И они усмехнулись друг другу в непривычном единодушии.
– Полагаю, – заговорил он, – если я возьму на себя смелость поцеловать вас, след ваших пальчиков отчетливо запечатлеется на моей несчастной физиономии, после чего я уже не решусь вернуться в бальный зал?
Она задумчиво посмотрела на него:
– Вы действительно желаете меня поцеловать?
– Эта мысль только что меня озарила, – признался он. – Так я буду вознагражден вашей ладошкой?
Она снова обдумала его предложение, не торопясь с ответом.
– Отнюдь, – сказала она наконец.
– Ах! – вырвалось у него, он нагнулся и прижался к ее рту губами, но почти сразу же поднял голову. – Ну, это просто детские шалости, – пробормотал он, обвивая руками ее стан. – Если уж мы решились это сделать – а по общему умопомешательству похоже, что так и есть, – по крайней мере сделаем это как полагается.
И он поцеловал ее, как полагается. Через некоторое время Лавиния откинула голову назад и серьезно посмотрела на него:
– А что, все джентльмены целуют вот таким образом? То есть открывая при этом губы?
– Понятия не имею, – удивленно пробормотал он. – Я никогда за другими не подсматривал. Но данный конкретный джентльмен целуется именно таким образом. Вы возражаете?
– Ваш поцелуй вызвал у меня внутри какие-то странные ощущения, – сообщила Лавиния.
– Боже праведный! – простонал он. – Мисс Бергланд, случайно, это не первый ли ваш поцелуй? В вашем возрасте?
– О, вам не удастся меня смутить и заставить сочинять, что я уже счет поцелуям потеряла. Просто до сих пор я никогда не хотела, чтобы меня поцеловали, поэтому и не целовалась.
– Значит, на этот раз вам этого захотелось? – вкрадчиво поинтересовался Иден.
Ей не очень хотелось сделать это разоблачающее признание, но она сама разрешила ему поцеловать себя.
– Я полагала, что у вас достаточно много опыта, и если уж раз в жизни узнать, что такое поцелуй, то лучше испытать его с человеком, который знает толк в этом деле.
– Понятно. Не попробовать ли нам повторить этот опыт? Может, на этот раз вам удастся преодолеть смущение, и вы тоже попытаетесь раскрыть губы.
Она последовала его совету. И если в первый раз подумала, что внутри у нее возникли странные ощущения, то теперь ей было вообще не до осмысления своих ощущений.
– Еще несколько таких поцелуев, – сказал он через некоторое время, при этом она заметила, что его рука ловко выскальзывает из-под низкого декольте, – и мне придется завтра же явиться к Нату с официальным визитом. Уверен, мы оба этого нисколько не желаем.
– И как только вам в голову пришла эта дикая мысль! – согласилась она и на всякий случай осмотрела свой туалет.
– Завтра, когда мы поедем кататься в Гайд-парк, – сказал Иден, – я посоветуюсь с друзьями об этом… о другом деле. И может быть, сообща что-нибудь придумаем.
– Никаких «может быть»! – решительно заявила она, беря его под руку и направляясь с ним в бальный зал, – из дверей в сад начали выходить гости, а оркестранты уже снова настраивали свои инструменты. – Вы просто обязаны что-то придумать. Софи – наш общий друг. Так что извольте потрудиться.
– Слушаю, мэм, – покорно произнес он.
Глава 17
София приказала натаскать воды в туалетную комнату, намылилась мылом, запах которого так нравился Натаниелю, и целых полчаса нежилась в глубокой кадке. Тем же мылом она вымыла голову, дала волосам как следует просохнуть, а потом долго расчесывала их, пока они не стали блестеть. Она выбрала свою самую красивую ночную рубашку; халат же у нее был один-единственный.
Она с грустью подумала, что готовится к приходу Натаниеля, как невеста к приходу жениха, но эта мысль не заставила ее отказаться от встречи. После его ухода она уселась в кресло с Лесси на коленях и погрузилась в раздумье. Сначала она недоумевала, что заставило ее внезапно согласиться принять Натаниеля, и, не найдя ответа, она набросала записку, в которой просила его больше никогда к ней не приходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33