– В моём докладе, Ваше Величество, я писал о том, что в комиссии по военным и морским делам Думы стало известно о готовности на британских заводах Виккерса и Армстронга шести сверхдредноутов. Все шесть готовы отдать нам за сто двадцать миллионов. Таким образом, цена за каждый из них на десять миллионов ниже той, которую исчисляют на аналогичные сверхдредноуты в России. Эти корабли все очень хороши и уже готовы или почти готовы. Постройка подобных в России заняла бы годы. Но Морское министерство почему-то не хочет их покупать…
– Я хотел уточнить, Михаил Владимирович, – прервал его Государь, – зачем нам покупать корабли для Балтийского моря, когда нам надо усилить флот на Чёрном? Мы же не можем перетащить их туда!
– Если немцы будут тревожить нас в Чёрном море, то мы сможем потревожить их морской силой с Севера. А в дипломатических сношениях по такому случаю всегда можно напомнить Берлину, кто сильнее его в Балтийском море, – нашёлся Родзянко.
– Да, Михаил Владимирович, я поддерживаю ваши мысли и в таком духе написал резолюцию на ваш доклад. Но почему этот вопрос возник вновь? – удивился Государь.
– Потому, Ваше Величество, что Морское министерство тянет время и не спешит выполнить Ваше повеление, – убеждённо сказал Родзянко, – хотя на самый крупный из этих кораблей, по слухам, будет претендовать Турция, а Германия предпринимает усилия, чтобы два из них были изъяты из продажи. Но ещё не всё упущено. Если мы купим эти дредноуты, то будем сильнее Германии и строительство нашего флота пойдёт без форсировки. Мы сможем улучшить старые корабли и к 1915 году будем обладать мощной эскадрой на Балтике.
Николай Александрович выглядел явно заинтересованным в этой покупке и с благосклонностью смотрел на Родзянку. Председатель Думы после короткой паузы продолжал:
– Только не разрешайте обсуждать этот вопрос Морскому министерству, Ваше Величество, а прикажите прямо купить их, потому что министерство будет против…
– Отчего же? – удивился Император.
– Да оттого, Ваше Величество, что от этой покупки к рукам ничего не прилипнет.
– Что вы хотите этим сказать? – едва заметно улыбнулся Николай в усы.
– Ваше Величество, не мне Вам объяснять. Вы лучше меня знаете… – Родзянко явно намекал на одну неблаговидную историю из большого Романовского Семейства. Дядя царя, ныне покойный великий князь Алексей Александрович, был горький пьяница и распутник. Покрывая своим именем ведение дела морской обороны России, он развратил морское ведомство так основательно, что все виды уголовных преступлений в обращении с казёнными деньгами были тут налицо, и притом в колоссальных цифрах. От постройки броненосцев в лапах строителей, министров, морских и всяких других чиновников оставалось около половины ассигнованных миллионов. Подряды сдавались тому, кто больше взятку давал, и разлагающему влиянию подверглись мало-помалу даже иностранные заводы – Виккерс в Англии и Никольс в Америке. Весь Петербург знал, что сам великий князь не воровал, но миллионы прилипали к рукам его возлюбленной, артистки Михайловского театра Балетта, и морским разбойникам в мундирах, бравшим на абордаж морской бюджет.
Николай Александрович, видимо, располагал более точными данными, чем салонные сплетни. Он посерьёзнел и обобщил:
– Да, это за ними водилось, я помню… Ну, а как же Дума это одобрит? Ведь она распущена на каникулы и покупку придётся провести по 87-й статье… С Думой же могут выйти неприятности…
– Ваше Величество, я ручаюсь, что, как только Дума соберётся, она будет Вам аплодировать по этому вопросу, – заверил Государя Родзянко.
Николай открыл зелёную папку с докладом Родзянки и начертал золотым пером, обмакнув его в чернильницу старинной формы, резолюцию в дополнение к той, которая уже свидетельствовала, что Государь доклад читал и обдумывал его.
– Вот, Михаил Владимирович, я повелеваю здесь собрать особое совещание из министров и высших чинов морского ведомства для обсуждения покупки. А вы передайте морскому министру Григоровичу мою и вашу точку зрения… – показал он уголок листа со своей резолюцией Родзянке.
Затем Государь достал из ящика стола портсигар с папиросами, собственноручно набитыми им турецким табаком, взял одну сам и предложил Родзянке:
– Курите!
– Спасибо! – машинально поблагодарил Михаил Владимирович и понял, что наступает самая ответственная минута. – Ваше Величество, доклад мой выйдет за пределы обыкновенных моих докладов. Если последует на то Ваше высочайшее разрешение, я имею в виду подробно и документально доложить Вам о готовящейся разрухе, чреватой самыми гибельными последствиями…
Николай Александрович вопросительно взглянул на Председателя Думы.
– Я имею в виду, – продолжал Родзянко, – Старца Распутина и недопустимое его присутствие при Дворе Вашего Величества. Всеподданнейше прошу Вас, Государь, выслушать меня до конца; если Вы слушать меня не хотите, в таком случае я говорить не буду.
Император немного нахмурился. Лучистый блеск его глаз, свидетельствовавший о расположении к гостю, погас. Он затянулся папиросой и, не глядя на Родзянко, тихо сказал:
– Говорите…
Толстяк приглушил свой голос и печально, словно на похоронах, начал свою речь:
– Ваше Величество, присутствие при Дворе в интимной его обстановке человека, столь опороченного, развратного и грязного, представляет из себя небывалое явление в истории царствований на Руси. Влияние, которое он оказывает на церковные и государственные дела, внушает немалую тревогу решительно во всех слоях русского общества. В защиту этого проходимца выставляется весь государственный аппарат, начиная с министров и кончая низшими чинами охранной полиции… Распутин – оружие в руках врагов России, которые через него подкапываются под Церковь и Монархию. Никакая революционная пропаганда не могла бы сделать того, что делает присутствие Распутина. Всех пугает близость его к Царской Семье. Это волнует умы…
Николай ещё больше нахмурил брови. «И этот человек, называющий себя самым большим монархистом в Думе, занялся споспешеством революционерам в их разрушительной пропаганде. Грязные слухи, клевета, интриги… и никаких подлинных фактов!.. Моё государство стоит на почве Закона. Но как беззаконно требуют они поступить в отношении Нашего Друга. Ведь никаких фактов, кроме раздутых слухов, у них нет! Но послушаем, что он ещё нам «откроет»?!»
– Отчего же такие нападки на Распутина? – перебил Николай Родзянку. – Отчего его считают вредным?
– Ваше Величество, всем известно из газет и из рассказов служителей Церкви, что благодаря Распутину в Синоде произошёл раскол и что под его влиянием перемещаются иерархи…
– Кто именно? – спросил Государь.
– История Гермогена всех глубоко оскорбила как незаслуженное унижение иерарха. У Гермогена есть множество приверженцев. Я получил прошение ходатайствовать за него перед Вашим Величеством, подписанное десятью тысячами верующих. Люди просят вернуть его из ссылки в Жировицкий монастырь…
– Епископа Гермогена я не считаю плохим человеком, но я не могу не подвергнуть его наказанию, когда он открыто отказывался подчиниться высочайшему повелению! Но я всё-таки пойду вам навстречу и вскоре его возвращу… – посулил Николай Александрович.
– Ваше Величество, по каноническим правилам иерарха судит только собрание иерархов. Преосвященный Гермоген был осуждён по единоличному обвинению обер-прокурора Святейшего Синода, по его докладу, – это нарушение канонических правил…
– К сожалению, Михаил Владимирович, – сквозь сжатые скулы с трудом произнёс Государь, – епископы теперь стремятся в салоны и вместо молитвы учиняют там сплетни… Они должны идти с проповедью Бога в народ, а не предаваться мирской суете, как это делал Гермоген!..
Председатель Думы видел по множеству признаков, что Государю не по душе весь этот разговор, что он внутренне сопротивляется словам Родзянки и, поскольку отсутствуют конкретные доказательства, воспринимает всё как простые наветы на Распутина. Он решил усилить свой нажим на Императора.
– История Илиодора тоже произвела тяжёлое впечатление. После расследования, назначенного Вашим Величеством, суд над ним был год тому назад прекращён. Теперь он без всякого суда заключён во Флорищеву Пустынь, и это – после его открытого выступления против Распутина. Подобным же образом пострадали: Феофан, который был лишён звания духовника Императрицы и перемещён из Петербурга в заштатный Симферополь, и Антоний Тобольский, первым указавший Синоду на Распутина как на члена секты хлыстов и потребовавший суда над ним. Феофана переместили в Тверь. Все, кто поднимает голос против Распутина, преследуются Синодом. Терпимо ли это, Ваше Величество? И могут ли православные люди молчать, видя развал православия? Можно понять всеобщее негодование, когда глаза всех раскрылись и все узнали, что Распутин – хлыст.
Император так же пристально смотрел за окно, не поворачивая головы на гостя. Спокойно взял ещё папиросу, закурил. Так же не поворачивая головы, спросил:
– Какие у вас доказательства, что Распутин – хлыст?
Родзянко на минуту задумался. Потом вспомнил:
– Люди видели, что он ходил с женщинами в баню, а ведь это из особенностей их учения.
– Так что же тут такого? – бросил наконец царь взгляд на Родзянку. – У простолюдинов это принято.
– Нет, Ваше Величество, не принято… – не нашёл ничего другого, чтобы ответить, Михаил Владимирович и смутился. Но быстро взял себя в руки и продолжал: – Ведь есть письма его жертв, которые сперва попали в его ловушку, а затем раскаялись в своём грехе. Например, письмо одного сибирского священника, адресованное некоторым членам Думы…
Родзянко умолчал, что это письмо было прислано злейшему врагу Государя с мандатом члена Думы Александру Ивановичу Гучкову. Председатель Думы знал, что и царь, и царица на дух не переваривали этого демагога и авантюриста, который особенно злобно относился к Государю. Михаил Владимирович помнил одну из историй, с которых начиналась обоюдная неприязнь Государя и Гучкова. В марте 1910 года Александр Иванович Гучков, имевший славу великого трибуна, был избран Председателем Государственной думы. Николай считал, что вся деятельность Гучкова после революции 1905 года ведёт к тому, чтобы обходным путём урезать царскую власть. На первом же приёме Председателя Государственной думы, в присутствии некоторых депутатов, и сановников, Государь отступил от своей обычной приветливой манеры, крайне холодно встретил Гучкова, открыто высказал ему своё недоверие в резкой форме.
Самолюбивый, заносчивый и властолюбивый Гучков не простил такого отношения к себе. Он стал злейшим врагом Николая, соединив личную и политическую ненависть. Гучков оказался ещё более опасным потому, что по своему положению лидера партии октябристов, на словах умеренной и строго монархической, втайне наносил серьёзные раны самодержавному принципу правления в России и всячески подрывал репутацию Государя.
Если Николаю Александровичу сказать, что письмо с упрёками в адрес Распутина было прислано Гучкову, то Император легко мог догадаться, что оно было попросту инспирировано. И был бы прав, поскольку так оно и было. Придя к такому решению, Родзянко только изложил, что было в этом якобы документе. А были в нём одни лишь призывы к начальству осудить Распутина за развратную его жизнь, за то, что он якобы распространяет слухи о своём выдающемся значении в Петербурге и при Дворе.
Затем Родзянко решил не ссылаться больше на липовые документы, поскольку понял, что они не производят впечатления на Государя, а темпераментно заявил об ужасном мнении общества, которое произошло от запрещения цензуры писать о Распутине.
– Ведь он не подходит под категорию лиц, о которых нельзя писать: он не высокопоставленное лицо, не принадлежит к Царской Фамилии, – убеждал Николая Александровича Председатель Думы, – мы видим, что часто критикуют министров, Председателей Думы и Государственного совета, – для этого запрещения нет, – а о Распутине запрещено писать что бы то ни было! Это невольно вызывает мысль, что он близок к Царской Семье, – бубнил Родзянко.
Царь как будто бы и не слышал увещеваний Председателя Думы. Он продолжал безучастно смотреть в окно. Потом снова на мгновенье повернулся к Родзянке. Видимо, его беспокоила, как истинно религиозного человека, одна мысль.
– Но отчего вы думаете, что он хлыст? – снова вернулся Государь к старому вопросу.
Родзянко воспрянул душой и вынул из-за пазухи тощую и засаленную брошюру.
– Ваше Величество, прочтите брошюру Новосёлова: он специально занимался этим вопросом. Там есть указание на то, что Распутина судили за хлыстовство, но дело почему-то было прекращено. Кроме того, известно, что радения приверженцев Распутина происходили на квартире его друга Сазонова, где Распутин жил…
Чувствуя, что настроение Царя может измениться, а тенденциозная и лживая брошюра наёмного писаки Новосёлова, которая была давно запрещена цензурой, только испортит дело, Родзянко решил бросить свой главный козырь. Он знал о великой любви к сыну Николая Александровича и захотел тронуть именно эту струну в характере самодержца.
Он заговорщицки наклонился к Николаю Александровичу и вполголоса сказал ему:
– Речь идёт не только о троне и престиже Царской Семьи: ведь может быть и серьёзная опасность для Наследника…
– Как? – вздрогнул Государь, который не ожидал такого поворота в аргументах Родзянки.
– Ваше Величество, при Наследнике нет серьёзного ответственного лица, при нём деревенский парень матрос Деревенько – он, может быть, очень хороший человек, но это простой крестьянин. Невежественные люди вообще склонны к мистицизму. Что, если с Наследником случится что-нибудь? Это всех волнует… Обаятельный ребёнок, которого все так любят… – не преминул польстить Государю опытный царедворец.
Император, как счёл Родзянко, был сильно взволнован. Он взял уже третью папиросу и закурил её. Но на самом деле речи Председателя Думы не очень задели его. Он давно уже читал все эти аргументы в докладах тайной полиции, слышал как сплетни, передаваемые Императрице Аней или Лили Ден. Всё это многократно проверялось, но ни одного достоверного факта найдено не было. Всё ограничивалось областью слухов, как и теперь у Родзянки.
Он размышлял о том, искренен ли в своих монархических убеждениях Председатель Государственной думы и как проверить эту искренность.
Повернувшись от окна к Михаилу Владимировичу, он проникновенно посмотрел наконец в глаза собеседника и спросил его:
– Читали ли вы доклад покойного Столыпина?
Родзянко встрепенулся, он воспринял вопрос Государя как хороший знак.
– Нет, я слышал о нём, но не читал.
– Я ему отказал после проверки фактов, – сказал Император.
– Жаль, – быстро отреагировал толстяк, – всего этого не было бы, Ваше Величество. Вы меня видите крайне взволнованным, мне тяжело было говорить Вам жестокую истину. Я молчать не мог, не мог скрывать опасности положения и возможности страшных последствий. Я верю, что Господь поставил меня посредником между царём и представителями народа, собранными по Его державной воле, и мой долг русского и верноподданного сказать вам, Государь: враги хотят расшатать трон и Церковь и замарать дорогое для нас имя царя. Я всегда помню слова присяги: «О всяком же вреде и убытке Его Величеству своевременно извещать и предотвращать тщатися». Умоляю Вас во имя всего святого для Вас, для России, для счастья Вашего Наследника, – прогоните от себя грязного проходимца, рассейте мрачные опасения верных трону людей…
– Его теперь здесь нет, – быстро сказал Государь.
– Позвольте мне всем говорить, что он больше не вернётся во дворец? – нахально-просительно вымолвил Родзянко.
Государь подумал, помолчал, а затем сказал спокойно:
– Нет, я не могу вам этого обещать.
– Верите ли Вы, Государь, что возбудившие запрос о Распутине в Думе были движимы самыми верноподданническими чувствами преданности к престолу, что их побудили к тому те же чувства, которые заставили и меня Вам докладывать? – с озабоченностью вымолвил Родзянко.
– В вашем докладе я чувствовал искренность и верю Думе, потому что верю вам, – без аффектации сказал Государь. Затем он открыл ящик стола, достал оттуда какую-то папку и протянул её Председателю Думы: – Это доклад Столыпина. Он секретный, и я прошу вас никому его не показывать и не говорить о нём. Я хотел бы, чтобы вы проверили содержащиеся в нём факты и доложили об этом мне конфиденциально. Затем мы с вами решим, что делать дальше…
«Посмотрим, выдержит ли Родзянко испытание и куда записать его после этого – в друзья или во враги?» – подумал Николай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100