Как он уверял своего собеседника, «общие предметы или забываются, или не находят никакого приложения в практике».Столь откровенное пренебрежение теорией, даже гордость своим неполноценным образованием, звучащая в этих рассуждениях, дает представление об общем отношении к знаниям, которое сформировалось у Николая в годы учения и сохранилось на всю жизнь (рассказ его относится к 1847 г.). Любопытно, что изучение русской истории ограничилось у Николая I самыми элементарными сведениями, которые он почерпнул из занятий с Ахвердовым. Да и они завершились временем Ивана Грозного и Смуты. Не лучше обстояло дело и с всеобщей историей — ее преподавал Николаю учитель французского языка дю Пюже.Как отличался в этом смысле Николай от своего старшего брата Александра, очаровавшего в свое время интеллектуальную европейскую элиту именно умением вести философскую беседу, поддержать самый тонкий и изощренный разговор! Николай впоследствии также обрел популярность в Европе, но благодаря совсем иным чертам: восхищались великолепием и царственностью манер, достоинством внешнего облика всевластного монарха. Восхищались придворные, а не интеллектуалы. Стремление заземлить все проблемы, сделать их более примитивными, чем они есть на самом деле, а значит, и более понятными для себя и своего окружения проявилось у Николая I с особенной силой в годы его правления: недаром ему сразу так понравилась своей простотой и навсегда осталась близкой знаменитая уваровская триада — православие, самодержавие, народность.Формированию подобных представлений во многом способствовало и то поприще, которое предназначалось младшим великим князьям: вряд ли тогда кому-либо могло прийти в голову, что Николаю предстоит в будущем царствовать. Ведь после принятия в конце XVIII века «Учреждения об императорской фамилии» престолонаследие допускалось только по прямой мужской линии. И Николай, будучи вторым братом царствующего императора, практически не имел никаких шансов взойти на престол. Между ним и троном стоял не только Константин, но и дети, которые могли появиться у обоих старших братьев. Поэтому в условиях, когда всю Европу одна за другой сотрясали войны, военная служба, а следовательно и военное образование казались естественными и неизбежными для Николая и его младшего брата Михаила.Как мы видели, это полностью отвечало желаниям самого Николая. В 1810 году его воспитатель Ахвердов, желая внушить мальчику мысль, что помимо военного поприща есть все-таки и иные достойные занятия в жизни, задал ему сочинение на тему: «Доказать: что военная служба не есть единственная служба дворянина, но что и другие занятия для него столько же почтенны и полезны». И что же? Николай просто проигнорировал задание — не написал ни одной строки и, сколько его ни убеждали, решительно отказывался выполнить требуемое. В конце концов Ахвердов вынужден был сам продиктовать Николаю это сочинение, о чем не преминул сообщить Марии Федоровне. Николаю в это время шел пятнадцатый год.Образование юных великих князей состояло в основном в углубленном изучении точных наук и военных дисциплин: высшей математики, опытной и теоретической физики, а также артиллерии, фортификации и прочего. Изучались также общие основы тактики и стратегии. Самыми любимыми у Николая Павловича были уроки полковника Джанотти, преподававшего ему инженерную часть. Это во многом определило его дальнейшую специализацию — руководство инженерными подразделениями русской армии.Впрочем, систематические занятия завершились довольно рано — в 1813 г. И затем Николая либо вовсе не обременяли учением, либо он слушал небольшие отдельные курсы.В начале 1814 г. младшие братья Александра I отправились в действующую армию, чего Николай безуспешно пытался добиться с самого начала военных действий в 1812 г., но чему противилась императрица Мария Федоровна. Однако на войну они опоздали и попали в Париж уже после падения Наполеона. За границей великие князья пробыли почти год, побывав в Брюсселе, Гааге, Амстердаме и Берлине. В Берлине Николай познакомился со своей будущей женой, прусской принцессой Шарлоттой. Выбор невесты был вовсе не случаен. Павел давно мечтал укрепить отношения России и Пруссии династическими узами, и Мария Федоровна спустя много лет после смерти мужа сумела осуществить его завет.В 1815 г. братья вновь получили разрешение прибыть в действующую армию в связи с высадкой Наполеона во Франции и возобновлением военных действий. Однако и на этот раз побывать в настоящем деле им не довелось. Они сопровождали Александра I во время похода на Париж и прожили там почти три месяца. На обратном пути в Россию в Берлине состоялась помолвка Николая с принцессой Шарлоттой.Пребывание младших сыновей в действующей армии и то впечатление, которое могли произвести на них армейские порядки, усилив их страсть к военному делу, очень тревожило императрицу Марию Федоровну. В своих письмах она вновь и вновь предостерегала их от увлечения тем, что, как она писала, постоянно будет у них перед глазами. Она не без оснований опасалась, что предпочтение всего военного, и так сильное в братьях, еще возрастет и нанесет серьезный ущерб. Того же опасался и герой Отечественной войны 1812г. генерал П. П. Коновницын, которому с 1814 г. было поручено возглавлять военное обучение великих князей. Расставаясь с ними в 1816 г., он написал им прощальное письмо, в котором были такие строки: «Помните… что блаженство народное не заключается в бранях, а в положении мирном; что положение мирное доставляет счастье, свободу, изобилие посредством законов и, следовательно, изучение оных, наблюдение за оными есть настоящее, соответственное и неразлучное с званием вашим дело».Для завершения образования весной 1816 г. было решено, что Николай совершит две поездки, одну — по внутренним губерниям России, другую — в Англию. 9 мая 1816 г. Николай выехал из Петербурга и вернулся обратно только к концу августа, посетив более 10 губерний. Во время путешествия Николай вел два журнала (так было определено императрицей-матерью) — «Общий журнал по гражданской и промышленной части» и «Журнал по военной части». В первый он старательно заносил те сведения, которые ему предоставляли во всех губерниях местные власти, во втором отразилось то, что привлекало его внимание при осмотре воинских частей. Характерно, что почти все замечания, в последнем журнале, как писал М. А. Корф, относились «до одних неважных внешностей военной службы, одежды, выправки, маршировки и проч. и не касаются ни одной существенной части военного устройства, управления или морального духа и направления войска. Даже о столь важной стороне военного дела, какова стрельба, нет нигде речи, о лазаретах же, школах и тому подобном упоминается лишь вскользь, чрезвычайно кратко». Впоследствии, став императором и усиленно насаждая в армии муштру, шагистику, слепое повиновение, Николай добился только одного: несмотря на блестящие отчеты военного министерства и внешний блеск армейского строя, армия стала практически небоеспособной. Один из главных виновников поражения русских войск в Крымской войне А. С. Меншиков незадолго до ее начала, после небольших маневров, проведенных в окрестностях Севастополя, с горечью записал в своем дневнике: «Увы, какие генералы и какие штаб-офицеры: ни малейшего не заметно понятия о военных действиях и расположении войск на местности, об употреблении стрелков и артиллерии. Не дай Бог настоящего дела в поле».Но эти горькие итоги были еще далеко впереди, а пока, едва переведя дух после возвращения в столицу, великий князь отправился в Англию, чтобы познакомиться с еще одной европейской страной и ее государственным устройством.В Англии Николай поначалу был принят довольно сухо. Однако, проявив такт и завидное самообладание, великий князь сумел растопить тот ледок, который определял отношения России и Англии после Венского конгресса. Лейб-медик принца Кобургского Стокмар так писал о впечатлении, которое Николай произвел на англичан: «Это необыкновенно пленительный юноша; он выше принца Леопольда, не очень худ и прям, как сосна. Его лицо юношеской белизны с необыкновенно правильными чертами, красивым открытым лбом, красивыми изогнутыми бровями, необыкновенно красивым носом, изящным маленьким ртом и тонко очерченным подбородком… Его манера держать себя полна оживления, без натянутости, без смущения и тем не менее очень прилична. Он много и прекрасно говорит по-французски, сопровождая слова недурными жестами. Если даже не все, что oн говорил, было остроумно, то по крайней мере все было не лишено приятности… Во всем он проявляет большую уверенность в самом себе, по-видимому, однако, без претенциозности».Трудно сказать, какое впечатление произвел на Николая строй конституционной монархии. Хотя известно, что 16 января 1817 г. он посетил парламент, присутствовал при его открытии и слушал прения в верхней и нижней палатах, но никаких свидетельств о том, что он вынес из этого посещения, не сохранилось. Судя по дальнейшему ходу событий, молодой великий князь остался равнодушен к английскому государственному устройству и вполне разделял мысль, высказанную министром иностранных дел К. В. Нессельроде в записке, написанной специально для Николая перед поездкой в Лондон. По мнению дипломата, история Англии и ее политическое устройство настолько своеобразны, что ни о каком перенесении существующих там государственных институтов на российскую почву не могло быть и речи.
Женитьба Во время пребывания Николая в Лондоне решился окончательно вопрос о его женитьбе. В январе 1817 г. император Александр I и прусский король обменялись письмами, где подтвердили неизменность своего решения о браке Николая и Шарлотты. В Берлин поехал протоиерей Н. В. Музовский, который должен был подготовить невесту к переходу в православие. И уже 9 июня того же года Николай встречал свою невесту на границе, по обеим сторонам которой были выстроены прусские и русские войска. Впоследствии Александра Федоровна (такое имя Шарлотта получила при крещении) вспоминала, что Николай стоял «у пограничного шлагбаума с обнаженной шпагой во главе войска». Обращаясь к войскам, сопровождавшим невесту, Николай сказал знаменательные слова: «Мои друзья, помните, что я наполовину ваш соотечественник и, как вы, вхожу в состав армии вашего короля» (в 1816 г. прусский король назначил Николая шефом Бранденбургского кирасирского полка).Конечно, Николай по крови был наполовину немец (и даже более чем наполовину, если считать всех его предков). Но дело не в крови, а в самоощущении национальной принадлежности. Можно ли представить подобные слова в устах чистокровной немки Екатерины II? Разумеется, нет. Дело в том, что Николай не по крови, а по духу, по характеру был более немцем, чем русским: немецкая педантичность, стремление все разложить по полочкам и в этом видеть залог успешного решения всех вопросов часто брали в нем верх. Эти свойства характера будущего императора не укрылись от глаз внимательных современников. Недаром проницательный А. И. Герцен называл Николая «русским немцем», который тщетно желал обрусеть и который «при первом представившемся случае, когда враждебно встретились интересы России с немецким интересом, предал Россию» (Герцен имел здесь в виду события 1848-1844 гг. в Европе; но к этому мы еще вернемся).Тем временем кареты, в которых жених и невеста ехали в Петербург в сопровождении небольшой свиты, медленно тянулись «по невозможным дорогам и при невыносимой жаре» (воспоминания Александры Федоровны). 18 июля кортеж Достиг Царского Села, и Николай с невестой оказались в объятиях Марии Федоровны. Будущая императрица так вспоминала о своем первом появлении в Царскосельском дворце: «Юную принцессу разглядывали с головы до ног и нашли, по-видимому, не столь красивой, как предполагали; но все любовались моей ножкой, моей легкостью походки, благодаря чему меня даже прозвали „птичкой“.Молодая женщина (она была на два года моложе Николая) не без труда привыкала к новой обстановке. Особенно тяжело она переживала необходимость принять новую веру. Вплоть до 24 июня, когда был совершен обряд перехода в православие, Александра Федоровна, по ее собственному признанию, «не переставала плакать». Но как только она приобщилась святых тайн, то почувствовала себя «примиренною с самой собою и не проливала более слез».25 июня, в день рождения Николая, состоялось их обручение. Александра Федоровна впервые надела русское платье — розовый сарафан и бриллиантовые украшения. «Я не носила ни одного бриллианта в Берлине, где отец, — вспоминала Александра Федоровна, — воспитывал нас с редкой простотой». Каждый вечер ее возили по улицам, и белые ночи, которые она видела впервые, казались ей «необычайными, но приятными».В воскресенье 1 июля, в день рождения невесты, состоялась свадьба. О том, что происходило в этот день в Зимнем дворце, рассказала сама Александра Федоровна: «Я не хочу здесь распространяться о своих личных впечатлениях, но в этот день невозможно пройти их молчанием. Меня одели наполовину в моей комнате, а остальная часть туалета совершалась в Брильянтовой зале, прилегавшей в то время к спальне вдовствующей императрицы. Мне надели на голову корону и, кроме того, бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых я была едва жива. Посреди всех этих уборов, я приколола к поясу одну белую розу. Я почувствовала себя очень, очень счастливой, когда руки наши наконец соединились; с полным доверием отдавала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды! Остальную часть дня поглотил обычный церемониал, этикет и обед».Семейная жизнь Николая протекала счастливо. Александра Федоровна боготворила мужа, и размолвки редко омрачали их семейный быт. Правда, она часто хворала, и это накладывало определенный отпечаток на уклад жизни великокняжеской четы, поселившейся в Аничковом дворце.
Служба Сейчас же после женитьбы, 3(15) июля 1817 г., Николай Павлович был назначен генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. Этим как бы окончательно была определена сфера деятельности великого князя. Сфера государственной деятельности достаточно скромная, но вполне соответствующая его наклонностям, проявившимся еще в отрочестве. Наблюдательные современники уже тогда отмечали как главную черту Николая его самостоятельность. Упрямство, доставившее так много неприятностей в детские и юношеские годы и самому Николаю, и его воспитателям, перешло в совсем иное качество, весьма пригодившееся ему впоследствии, когда он стал императором. А в те годы, как вспоминал камер-паж Александры Федоровны Дараган, все находились под обаянием императора Александра, казавшегося «идеалом совершенства», копировали его жесты, перенимали его привычки. «Подражание это у Михаила Павловича выходило немного угловато, — писал Дараган, — ненатурально, а у Константина Павловича даже утрированно, карикатурно. По врожденной самостоятельности характера не увлекался этой модой только один великий князь Николай Павлович». По словам Дарагана, он «не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая. Он был очень худощав и оттого казался выше. Облик и черты лица его не имели еще той округлости, законченности красоты, которая в императоре невольно поражала каждого и напоминала изображения героев на античных камеях. Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться, даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировали со строго классическими, прекрасными чертами его лица… В павловском придворном кружке он бывал иногда весел до шалости».Однако сама Александра Федоровна, обладавшая живым характером и склонная к развлечениям, не могла не отметить, что ее муж не слишком охотно принимает в них участие. Она вспоминала, что вдовствующая императрица «журила своих сыновей — Николая и Михаила — за то, что они усаживались в углу с вытянутыми, скучающими физиономиями, точно медведи или марабу. Правда, у моего Николая лицо было слишком серьезно для 21 года, особенно когда он посещал общество или балы». Похоже, что сразу после свадьбы Николай чувствовал себя гораздо более свободным, когда оставался наедине с женой. «Он чувствовал себя вполне счастливым, впрочем, как и я, когда мы оставались наедине в своих комнатах; он бывал тогда со мною необычайно ласков и нежен».Ничто, как видим, не омрачало тогда счастливой молодости Николая Павловича, но ничто не предвещало и ожидавшего его в недалеком будущем поприща. Он мог позволить себе быть веселым и беззаботным, а античный профиль его не был еще приведен в гармонию с величием императорского звания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100