Сама жизнь учила ее искусству лести, компромисса, политического маневра.Между тем придворные развлечения постепенно стали ей приедаться. Сколь бы ни были они пышны и роскошны, удовлетвориться лишь ими Екатерина не могла. Ее пытливый ум нуждался в пище иного рода. Заскучав, она стала искать для себя отдушину, своего рода нишу, куда она могла бы укрыться от посторонних глаз и где могла бы быть самой собой. Так она пристрастилась к чтению книг, и это стало ее духовной потребностью на всю жизнь. Сперва, как и большинство девушек того времени, она читала любовные французские романы, но со временем на ее столе оказались книги вполне серьезные. Это были сочинения французских просветителей — истинных властителей дум тогдашней интеллектуальной Европы. Поначалу книги попадали к Екатерине случайно, но, начав читать их, она увлеклась и со временем стала целенаправленно выискивать сочинения полюбившихся авторов. Книги великих французов — Монтескье, Вольтера, Дидро и других — наполнили ее голову непривычными мыслями, перевернули ее представления о мире. Она обратилась к трудам по юриспруденции, истории европейских стран, экономике Среди прочитанных Екатериной книг были диалоги Платона, «Анналы» Тацита, «Церковная история» Ц. Барония, «История Германии» Барри, Энциклопедический лексикон П. Бейля и др. Позднее она познакомилась с книгой Ч. Бекариа «О преступлениях и наказаниях», с трудами английского юриста У. Блэкстоуна. Однако своим учителем она называла Вольтера.
. Подобного рода сочинений в России в то время практически не существовало, и если они и попадали к Екатерине, то, видимо, нерегулярно. Она искренне интересовалась страной, в которой волею судьбы оказалась, использовала всякую возможность во время путешествий в Москву, Киев, Троице-Сергиев монастырь, чтобы узнать побольше, и расспрашивала всех, кого могла, об обычаях, традициях, истории России. А ведь в это время еще живо было немало тех, кто помнил Петра Великого и его преобразования, события Северной войны, царствование Анны Иоанновны и прочее. Так постепенно у Екатерины сложилось, с одной стороны, вполне определенное мировоззрение, в основе которого были идеи просветителей, и, с другой, представление о России, где, как ей казалось, эти идеи могли быть использованы с большой пользой. Наблюдая же вблизи процесс управления страной при Елизавете Петровне, она со свойственной ей проницательностью замечала удачи и промахи правительства, его успехи и просчеты и пришла к убеждению, что, если бы власть оказалась в ее руках, она бы знала, что и как делать, а результаты ее правления были бы гораздо более основательны.Читать Екатерине не мешали, ибо в этом Елизавета, сама чтением не увлекавшаяся, не видела ничего опасного. Но от великой княгини ждали, что она принесет царскому роду наследника. Год шел за годом, а брак Екатерины и Петра Федоровича оставался бездетным. В своих мемуарах Екатерина откровенно дает понять, что на протяжении первых лет супружества Петр не только играл в куклы в постели жены, не только заставлял ее выслушивать бесконечные монологи на военные темы, придумывая фантастические истории о своих подвигах на полях сражений, заставлял ее разучивать ружейные приемы, пьянствовал и открыто волочился за другими женщинами, но и попросту не был мужчиной. В 1750 г., когда приставленная к Екатерине М. С. Чоглокова от имени императрицы обвинила ее в отсутствии детей, великая княгиня отвечала, что, будучи уже пять лет замужем, она до сих пор сохранила девственность. Медицинское обследование подтвердило ее слова и выявило, что причина была в великом князе. Источники сохранили сведения о некоей операции, которая была ему сделана, и спустя некоторое время, 20 сентября 1754 г., Екатерина наконец разродилась сыном.Происхождение Павла всегда волновало историков. Дело в том, что в период, предшествующий его рождению, как повествует об этом сама Екатерина в своих мемуарах, у нее была любовная связь с молодым гвардейским офицером Сергеем Салтыковым, причем роль сводни между ними играла все та же Чоглокова. Некоторые исследователи предполагали даже, что Екатерина специально подробно описала этот роман, чтобы поставить под сомнение права сына на престол. Однако такие предположения безосновательны. Искренний рассказ о столь интимных вещах был обусловлен самим жанром мемуаров, которые писались в ту пору, когда в моде были написанные от лица женщин романы с весьма подробным изложением их любовных приключений По-видимому, так же следует трактовать и намеки «Записок» Екатерины на ее раннюю чувственность, в которых некоторые историки склонны видеть проявления повышенной сексуальности будущей императрицы с детских лет и объяснять этим ее поведение в зрелые годы.
. Екатерина писала свои «Записки» по-французски и, естественно, старалась соответствовать литературной моде того времени. А внешность, характер и манера поведения императора Павла I слишком напоминали Петра III, чтобы усомниться в его царском происхождении. Более того, многие черты его характера, поведения и даже вкусов, как, например, любовь ко всему военному, долго еще проявлялись и в следующих поколениях его потомков.После рождения ребенка Екатерину оставили в покое. Петр надолго и прочно увлекся Елизаветой Воронцовой, а императрица считала, что невестка выполнила отведенную ей задачу. Правда, новорожденного она забрала в свои покои, воспитывала, как сама находила нужным, и мать допускали к сыну только с разрешения Елизаветы Петровны. Но зато великая княгиня была теперь предоставлена сама себе. Место отосланного из Петербурга Салтыкова через некоторое время занял молодой польский дипломат Станислав Понятовский. Изящный, красивый, образованный, он был достойным собеседником и приоткрыл перед Екатериной еще одну, дотоле неведомую ей область: влюбленную в него женщину Понятовский посвящал в тайны международной политики. Сама же Екатерина к этому времени уже в полной мере освоила искусство придворного поведения и научилась делать то, что ей нравилось, умело скрывая это от императрицы и иных любопытных глаз. Так, она тайно убегала на свидания к любовнику и каталась верхом, используя мужское седло, что было строжайше запрещено Елизаветой. Одновременно она делала все, чтобы завоевать симпатии двора: была подчеркнуто набожна, соблюдала все обряды Православной Церкви, делала придворным богатые подарки, проявляла о них всяческую заботу. Слухи о ее уме, доброте и религиозности постепенно выходили за стены царского дворца и распространялись по стране.Но в те же годы — во второй половине 1750-х гг. — в жизнь Екатерины вошли новые тревоги и опасения. Елизавета все чаще болела, и в головы тех, кто окружал трон, естественно, приходили мысли, как сложится их судьба после смерти императрицы. Не могла не думать об этом и Екатерина. Ее отношения с мужем все более ухудшались, и она понимала, что когда он придет к власти, то поспешит поскорее избавиться от нее. А если даже он этого не сделает, то со своим поведением и полной неспособностью к управлению страной может процарствовать совсем недолго. В среде придворных перспектива иметь своим властителем Петра Федоровича также не вызывала восторга. И вот тогда у канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, который прежде был одним из наиболее ярых противников брака Петра и Екатерины, возник план возвести на престол вместо великого князя его жену — женщину разумную, спокойную, но, как он полагал, по-женски слабую. Посадив ее на трон, можно было надеяться и далее спокойно управлять страной за спиной императрицы. Великая княгиня была в курсе замыслов опытного дипломата, и хотя, по всей видимости, не принимала их всерьез, но и не отвергала. В 1758 г. после многолетней придворной борьбы противники Бестужева наконец одержали верх, и он оказался в опале. К счастью для Екатерины, канцлер успел уничтожить документы, которые могли бы ее скомпрометировать, а во время объяснения с императрицей ей удалось полностью оправдаться, и Елизавета лишь еще раз с сожалением констатировала, что Екатерина гораздо умнее своего мужа.Но опасность могла прийти и с другой стороны. Елизавета тоже была недовольна поведением племянника, часто, как утверждает в своих «Записках» Екатерина, плакала от его выходок и подумывала о том, чтобы лишить Петра престола в пользу сына Павла. Нерешительная императрица вряд ли перешла бы от намерений к действиям, а вот кто-нибудь из придворных вполне мог задумать переворот, чтобы править затем от имени мальчика-императора. Случись подобное, и Петр с Екатериной могли быть в лучшем случае высланы из страны за границу, а то и попросту сосланы куда-нибудь в Сибирь, заключены в крепость или убиты. История Брауншвейгской фамилии, томившейся в это время в далеких Холмогорах, была у всех в памяти. Подобное будущее Екатерину, конечно, совсем не привлекало, и на этот случай она разработала детальный план, описание которого сохранилось в ее переписке с английским послом Чарльзом Уильямсом. Из этого описания мы узнаем, что уже с конца 1750-х гг. будущая императрица вербовала себе сторонников среди гвардейских офицеров. При первом известии «о начале предсмертных припадков» Елизаветы она собиралась сперва обеспечить надежную охрану сына, а затем велеть пяти верным офицерам привести во дворец каждому по пятьдесят солдат. Она намеревалась сама принять присягу командира дворцового караула и готова была отдать приказание арестовать всесильных елизаветинских министров Шуваловых, едва заметив хоть какое-то проявление враждебности с их стороны.Из писем к Уильямсу видно, что писала их уже совсем не та юная, наивная и восторженная девушка, которая приехала в Россию в 1744 г. И от былого пиетета перед императрицей не осталось и следа. В переписке с иностранным дипломатом Екатерина откровенно высмеивала Елизавету, сообщала послу подробности событий при дворе, снабжая свои описания едкими и даже циничными замечаниями и эпитетами. Картина становится и вовсе неприглядной, если принять во внимание, что полномочный представитель Туманного Альбиона при петербургском дворе не только получал от великой княгини информацию, но и ссужал ее деньгами. Можно было бы подумать, что Екатерина фактически шпионила в пользу Англии, если бы подобное поведение не было для XVIII столетия делом достаточно заурядным. Да и деньги она брала в долг и впоследствии, уже взойдя на российский престол, аккуратно выплатила их преемнику Уильямса.Гораздо важнее, что в переписке с английским послом перед нами предстает уже зрелый политик с твердой волей и вполне определенными намерениями, готовый во что бы то ни стало добиться своего. Придворная жизнь, необходимость постоянно быть настороже, отстаивать свои права и интересы в жесткой борьбе с бескомпромиссными противниками закалили характер Екатерины, да и ведь — шутка сказать! — на эту борьбу ушло восемнадцать лет ее жизни. И вот наступило 25 декабря 1761 г., когда Елизавета Петровна умерла, а императором стал Петр III, откровенно демонстрировавший свое равнодушие к жене и сыну, появлявшийся всюду в обществе Е. Р. Воронцовой и громогласно объявлявший о своем намерении на ней жениться.На сей раз угроза благополучию Екатерины была как никогда серьезна. Между тем уже несколько лет, как был сослан Бестужев, выслан из Петербурга Понятовский, и лишь относительно недавно фаворитом великой княгини стал красавец и знаменитый покоритель женских сердец Григорий Орлов — бретер, силач, герой Семилетней войны, готовый драться за полюбившую его принцессу как лев. А в том, что драться придется, сомнений не было, ведь к тому же в момент смерти Елизаветы Екатерина была беременна, и теперь все, кто был в курсе обстоятельств семейной жизни великокняжеской четы (впрочем, таких было немного), знали, что под сердцем она носит ребенка Орлова Екатерина разродилась в апреле 1762 г. Ее второй сын был отдан на воспитание надежным людям и впоследствии получил имя графа Алексея Григорьевича Бобринского. Павел I, став императором, признал в нем единоутробного брата. Потомки Алексея Григорьевича и поныне живут в России.
.
2 События, происшедшие в Петербурге 28 июня 1762 г., оставили значительный след в мемуарной литературе. Хотя некоторые историки и называют послепетровское время «эпохой дворцовых переворотов», это вовсе не значит, что к переворотам привыкли, а для самих их участников они были таким уж легким и обыденным делом. В действительности каждый переворот был событием из ряда вон выходящим (не случайно их называли «революциями»), и едва ли не всякий его свидетель стремился оставить о нем память потомству. К тому же в перевороте 1762 г. было немало необычного, ведь в результате на российском престоле оказалась женщина, не имевшая ровным счетом никаких прав на трон, да к тому же немка, в чьих жилах не было ни капли романовской крови. Казалось бы, страна должна была восстать против той, которая так бессовестно узурпировала власть, но случилось наоборот: она благополучно процарствовала 34 года и осталась в истории Екатериной Великой. Симпатии общества были на ее стороне, а по своим личным качествам она, как выяснилось, идеально подходила для роли правительницы великой страны.Хотя события 28 июня 1762 г., как уже упоминалось, описаны многими мемуаристами, доподлинно нам известна лишь их внешняя сторона. Мы знаем, что 12 июня император отправился в Ораниенбаум, оставив жену и сына в столице и отдав последние распоряжения о подготовке войск к походу на Данию. 17 июня Екатерина также покинула Петербург и прибыла в Петергоф, в то время как Павел оставался на попечении своего воспитателя Н. И. Панина. 19 июня императрица посетила мужа в Ораниенбауме, где присутствовала на театральном представлении, во время которого Петр играл на скрипке. Это было их последнее свидание. Екатерина вернулась в Петергоф, где в ночь на 28 июня была разбужена Алексеем Орловым, братом ее любовника, сообщившим, что откладывать переворот больше нельзя, поскольку арестован один из заговорщиков. В сопровождении Орловых (Григорий присоединился к ним вблизи города) Екатерина прибыла в казармы Измайловского полка, где немедленно была провозглашена самодержавной императрицей. От измайловцев она поехала в казармы Семеновского полка, где сцена повторилась и куда вскоре подошли преображенцы и конногвардейцы. Некоторые солдаты и офицеры уже успели сменить введенную Петром III форму прусского образца на русские мундиры. Тотчас же весть о перемене правления и приказ о возвращении были посланы вдогон трех полков, уже выступивших в поход на Данию. Гонцы были предусмотрительно отправлены в Кронштадт, а также в Ливонию и Померанию, где находились значительные воинские соединения, к помощи которых мог попытаться прибегнуть Петр. В Казанском соборе самодержавной государыней Екатерину провозгласило духовенство, а затем в Зимнем дворце началась присяга гражданских и военных чинов. Город был охвачен всеобщим ликованием, и лишь несколько офицеров остались верны присяге Петру III. Они были арестованы, но, когда переворот благополучно завершился, освобождены и по большей части продолжили службу новой государыне.На следующее утро ничего не подозревающий император прибыл в Петергоф, где было запланировано празднование его именин. Но Екатерины там уже не было. Озадаченный и взволнованный Петр вернулся в Ораниенбаум и стал одного за другим посылать находившихся с ним вельмож в Петербург, чтобы выяснить, что происходит. Посланцы уезжали и не возвращались. Узнав о перевороте, большинство из них сразу же переходили на сторону сильнейшего и приносили присягу Екатерине. Наконец весть о случившемся достигла и Ораниенбаума. Петр был в полной растерянности и лишь несколько часов спустя, поддавшись уговорам находившегося с ним фельдмаршала Б. Миниха, предпринял попытку высадиться в Кронштадте. Но было поздно: кронштадтский гарнизон уже перешел на сторону Екатерины и императору даже не разрешили пристать к берегу.Между тем Екатерина во главе войск отправилась из Петербурга в Ораниенбаум, чтобы арестовать своего незадачливого супруга. «Была ясная летняя ночь, — писал один из первых ее биографов А. Г. Брикнер, — Екатерина, верхом, в мужском платье, в мундире Преображенского полка, в шляпе, украшенной дубовыми ветвями, из-под которой распушены были длинные красивые волосы, выступила с войском из Петербурга; подле императрицы ехала княгиня Дашкова, также верхом и в мундире: зрелище странное, привлекательное, пленительное. Эта сцена напоминала забавы Екатерины во время юношества, ее страсть к верховой езде, и в то же время здесь происходило чрезвычайно важное политическое действие: появление Екатерины в мужском костюме, среди такой обстановки, было решающим судьбу России торжеством над жалким противником, личность которого не имела значения, сан которого, однако, оставался опасным до совершенного устранения его».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
. Подобного рода сочинений в России в то время практически не существовало, и если они и попадали к Екатерине, то, видимо, нерегулярно. Она искренне интересовалась страной, в которой волею судьбы оказалась, использовала всякую возможность во время путешествий в Москву, Киев, Троице-Сергиев монастырь, чтобы узнать побольше, и расспрашивала всех, кого могла, об обычаях, традициях, истории России. А ведь в это время еще живо было немало тех, кто помнил Петра Великого и его преобразования, события Северной войны, царствование Анны Иоанновны и прочее. Так постепенно у Екатерины сложилось, с одной стороны, вполне определенное мировоззрение, в основе которого были идеи просветителей, и, с другой, представление о России, где, как ей казалось, эти идеи могли быть использованы с большой пользой. Наблюдая же вблизи процесс управления страной при Елизавете Петровне, она со свойственной ей проницательностью замечала удачи и промахи правительства, его успехи и просчеты и пришла к убеждению, что, если бы власть оказалась в ее руках, она бы знала, что и как делать, а результаты ее правления были бы гораздо более основательны.Читать Екатерине не мешали, ибо в этом Елизавета, сама чтением не увлекавшаяся, не видела ничего опасного. Но от великой княгини ждали, что она принесет царскому роду наследника. Год шел за годом, а брак Екатерины и Петра Федоровича оставался бездетным. В своих мемуарах Екатерина откровенно дает понять, что на протяжении первых лет супружества Петр не только играл в куклы в постели жены, не только заставлял ее выслушивать бесконечные монологи на военные темы, придумывая фантастические истории о своих подвигах на полях сражений, заставлял ее разучивать ружейные приемы, пьянствовал и открыто волочился за другими женщинами, но и попросту не был мужчиной. В 1750 г., когда приставленная к Екатерине М. С. Чоглокова от имени императрицы обвинила ее в отсутствии детей, великая княгиня отвечала, что, будучи уже пять лет замужем, она до сих пор сохранила девственность. Медицинское обследование подтвердило ее слова и выявило, что причина была в великом князе. Источники сохранили сведения о некоей операции, которая была ему сделана, и спустя некоторое время, 20 сентября 1754 г., Екатерина наконец разродилась сыном.Происхождение Павла всегда волновало историков. Дело в том, что в период, предшествующий его рождению, как повествует об этом сама Екатерина в своих мемуарах, у нее была любовная связь с молодым гвардейским офицером Сергеем Салтыковым, причем роль сводни между ними играла все та же Чоглокова. Некоторые исследователи предполагали даже, что Екатерина специально подробно описала этот роман, чтобы поставить под сомнение права сына на престол. Однако такие предположения безосновательны. Искренний рассказ о столь интимных вещах был обусловлен самим жанром мемуаров, которые писались в ту пору, когда в моде были написанные от лица женщин романы с весьма подробным изложением их любовных приключений По-видимому, так же следует трактовать и намеки «Записок» Екатерины на ее раннюю чувственность, в которых некоторые историки склонны видеть проявления повышенной сексуальности будущей императрицы с детских лет и объяснять этим ее поведение в зрелые годы.
. Екатерина писала свои «Записки» по-французски и, естественно, старалась соответствовать литературной моде того времени. А внешность, характер и манера поведения императора Павла I слишком напоминали Петра III, чтобы усомниться в его царском происхождении. Более того, многие черты его характера, поведения и даже вкусов, как, например, любовь ко всему военному, долго еще проявлялись и в следующих поколениях его потомков.После рождения ребенка Екатерину оставили в покое. Петр надолго и прочно увлекся Елизаветой Воронцовой, а императрица считала, что невестка выполнила отведенную ей задачу. Правда, новорожденного она забрала в свои покои, воспитывала, как сама находила нужным, и мать допускали к сыну только с разрешения Елизаветы Петровны. Но зато великая княгиня была теперь предоставлена сама себе. Место отосланного из Петербурга Салтыкова через некоторое время занял молодой польский дипломат Станислав Понятовский. Изящный, красивый, образованный, он был достойным собеседником и приоткрыл перед Екатериной еще одну, дотоле неведомую ей область: влюбленную в него женщину Понятовский посвящал в тайны международной политики. Сама же Екатерина к этому времени уже в полной мере освоила искусство придворного поведения и научилась делать то, что ей нравилось, умело скрывая это от императрицы и иных любопытных глаз. Так, она тайно убегала на свидания к любовнику и каталась верхом, используя мужское седло, что было строжайше запрещено Елизаветой. Одновременно она делала все, чтобы завоевать симпатии двора: была подчеркнуто набожна, соблюдала все обряды Православной Церкви, делала придворным богатые подарки, проявляла о них всяческую заботу. Слухи о ее уме, доброте и религиозности постепенно выходили за стены царского дворца и распространялись по стране.Но в те же годы — во второй половине 1750-х гг. — в жизнь Екатерины вошли новые тревоги и опасения. Елизавета все чаще болела, и в головы тех, кто окружал трон, естественно, приходили мысли, как сложится их судьба после смерти императрицы. Не могла не думать об этом и Екатерина. Ее отношения с мужем все более ухудшались, и она понимала, что когда он придет к власти, то поспешит поскорее избавиться от нее. А если даже он этого не сделает, то со своим поведением и полной неспособностью к управлению страной может процарствовать совсем недолго. В среде придворных перспектива иметь своим властителем Петра Федоровича также не вызывала восторга. И вот тогда у канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, который прежде был одним из наиболее ярых противников брака Петра и Екатерины, возник план возвести на престол вместо великого князя его жену — женщину разумную, спокойную, но, как он полагал, по-женски слабую. Посадив ее на трон, можно было надеяться и далее спокойно управлять страной за спиной императрицы. Великая княгиня была в курсе замыслов опытного дипломата, и хотя, по всей видимости, не принимала их всерьез, но и не отвергала. В 1758 г. после многолетней придворной борьбы противники Бестужева наконец одержали верх, и он оказался в опале. К счастью для Екатерины, канцлер успел уничтожить документы, которые могли бы ее скомпрометировать, а во время объяснения с императрицей ей удалось полностью оправдаться, и Елизавета лишь еще раз с сожалением констатировала, что Екатерина гораздо умнее своего мужа.Но опасность могла прийти и с другой стороны. Елизавета тоже была недовольна поведением племянника, часто, как утверждает в своих «Записках» Екатерина, плакала от его выходок и подумывала о том, чтобы лишить Петра престола в пользу сына Павла. Нерешительная императрица вряд ли перешла бы от намерений к действиям, а вот кто-нибудь из придворных вполне мог задумать переворот, чтобы править затем от имени мальчика-императора. Случись подобное, и Петр с Екатериной могли быть в лучшем случае высланы из страны за границу, а то и попросту сосланы куда-нибудь в Сибирь, заключены в крепость или убиты. История Брауншвейгской фамилии, томившейся в это время в далеких Холмогорах, была у всех в памяти. Подобное будущее Екатерину, конечно, совсем не привлекало, и на этот случай она разработала детальный план, описание которого сохранилось в ее переписке с английским послом Чарльзом Уильямсом. Из этого описания мы узнаем, что уже с конца 1750-х гг. будущая императрица вербовала себе сторонников среди гвардейских офицеров. При первом известии «о начале предсмертных припадков» Елизаветы она собиралась сперва обеспечить надежную охрану сына, а затем велеть пяти верным офицерам привести во дворец каждому по пятьдесят солдат. Она намеревалась сама принять присягу командира дворцового караула и готова была отдать приказание арестовать всесильных елизаветинских министров Шуваловых, едва заметив хоть какое-то проявление враждебности с их стороны.Из писем к Уильямсу видно, что писала их уже совсем не та юная, наивная и восторженная девушка, которая приехала в Россию в 1744 г. И от былого пиетета перед императрицей не осталось и следа. В переписке с иностранным дипломатом Екатерина откровенно высмеивала Елизавету, сообщала послу подробности событий при дворе, снабжая свои описания едкими и даже циничными замечаниями и эпитетами. Картина становится и вовсе неприглядной, если принять во внимание, что полномочный представитель Туманного Альбиона при петербургском дворе не только получал от великой княгини информацию, но и ссужал ее деньгами. Можно было бы подумать, что Екатерина фактически шпионила в пользу Англии, если бы подобное поведение не было для XVIII столетия делом достаточно заурядным. Да и деньги она брала в долг и впоследствии, уже взойдя на российский престол, аккуратно выплатила их преемнику Уильямса.Гораздо важнее, что в переписке с английским послом перед нами предстает уже зрелый политик с твердой волей и вполне определенными намерениями, готовый во что бы то ни стало добиться своего. Придворная жизнь, необходимость постоянно быть настороже, отстаивать свои права и интересы в жесткой борьбе с бескомпромиссными противниками закалили характер Екатерины, да и ведь — шутка сказать! — на эту борьбу ушло восемнадцать лет ее жизни. И вот наступило 25 декабря 1761 г., когда Елизавета Петровна умерла, а императором стал Петр III, откровенно демонстрировавший свое равнодушие к жене и сыну, появлявшийся всюду в обществе Е. Р. Воронцовой и громогласно объявлявший о своем намерении на ней жениться.На сей раз угроза благополучию Екатерины была как никогда серьезна. Между тем уже несколько лет, как был сослан Бестужев, выслан из Петербурга Понятовский, и лишь относительно недавно фаворитом великой княгини стал красавец и знаменитый покоритель женских сердец Григорий Орлов — бретер, силач, герой Семилетней войны, готовый драться за полюбившую его принцессу как лев. А в том, что драться придется, сомнений не было, ведь к тому же в момент смерти Елизаветы Екатерина была беременна, и теперь все, кто был в курсе обстоятельств семейной жизни великокняжеской четы (впрочем, таких было немного), знали, что под сердцем она носит ребенка Орлова Екатерина разродилась в апреле 1762 г. Ее второй сын был отдан на воспитание надежным людям и впоследствии получил имя графа Алексея Григорьевича Бобринского. Павел I, став императором, признал в нем единоутробного брата. Потомки Алексея Григорьевича и поныне живут в России.
.
2 События, происшедшие в Петербурге 28 июня 1762 г., оставили значительный след в мемуарной литературе. Хотя некоторые историки и называют послепетровское время «эпохой дворцовых переворотов», это вовсе не значит, что к переворотам привыкли, а для самих их участников они были таким уж легким и обыденным делом. В действительности каждый переворот был событием из ряда вон выходящим (не случайно их называли «революциями»), и едва ли не всякий его свидетель стремился оставить о нем память потомству. К тому же в перевороте 1762 г. было немало необычного, ведь в результате на российском престоле оказалась женщина, не имевшая ровным счетом никаких прав на трон, да к тому же немка, в чьих жилах не было ни капли романовской крови. Казалось бы, страна должна была восстать против той, которая так бессовестно узурпировала власть, но случилось наоборот: она благополучно процарствовала 34 года и осталась в истории Екатериной Великой. Симпатии общества были на ее стороне, а по своим личным качествам она, как выяснилось, идеально подходила для роли правительницы великой страны.Хотя события 28 июня 1762 г., как уже упоминалось, описаны многими мемуаристами, доподлинно нам известна лишь их внешняя сторона. Мы знаем, что 12 июня император отправился в Ораниенбаум, оставив жену и сына в столице и отдав последние распоряжения о подготовке войск к походу на Данию. 17 июня Екатерина также покинула Петербург и прибыла в Петергоф, в то время как Павел оставался на попечении своего воспитателя Н. И. Панина. 19 июня императрица посетила мужа в Ораниенбауме, где присутствовала на театральном представлении, во время которого Петр играл на скрипке. Это было их последнее свидание. Екатерина вернулась в Петергоф, где в ночь на 28 июня была разбужена Алексеем Орловым, братом ее любовника, сообщившим, что откладывать переворот больше нельзя, поскольку арестован один из заговорщиков. В сопровождении Орловых (Григорий присоединился к ним вблизи города) Екатерина прибыла в казармы Измайловского полка, где немедленно была провозглашена самодержавной императрицей. От измайловцев она поехала в казармы Семеновского полка, где сцена повторилась и куда вскоре подошли преображенцы и конногвардейцы. Некоторые солдаты и офицеры уже успели сменить введенную Петром III форму прусского образца на русские мундиры. Тотчас же весть о перемене правления и приказ о возвращении были посланы вдогон трех полков, уже выступивших в поход на Данию. Гонцы были предусмотрительно отправлены в Кронштадт, а также в Ливонию и Померанию, где находились значительные воинские соединения, к помощи которых мог попытаться прибегнуть Петр. В Казанском соборе самодержавной государыней Екатерину провозгласило духовенство, а затем в Зимнем дворце началась присяга гражданских и военных чинов. Город был охвачен всеобщим ликованием, и лишь несколько офицеров остались верны присяге Петру III. Они были арестованы, но, когда переворот благополучно завершился, освобождены и по большей части продолжили службу новой государыне.На следующее утро ничего не подозревающий император прибыл в Петергоф, где было запланировано празднование его именин. Но Екатерины там уже не было. Озадаченный и взволнованный Петр вернулся в Ораниенбаум и стал одного за другим посылать находившихся с ним вельмож в Петербург, чтобы выяснить, что происходит. Посланцы уезжали и не возвращались. Узнав о перевороте, большинство из них сразу же переходили на сторону сильнейшего и приносили присягу Екатерине. Наконец весть о случившемся достигла и Ораниенбаума. Петр был в полной растерянности и лишь несколько часов спустя, поддавшись уговорам находившегося с ним фельдмаршала Б. Миниха, предпринял попытку высадиться в Кронштадте. Но было поздно: кронштадтский гарнизон уже перешел на сторону Екатерины и императору даже не разрешили пристать к берегу.Между тем Екатерина во главе войск отправилась из Петербурга в Ораниенбаум, чтобы арестовать своего незадачливого супруга. «Была ясная летняя ночь, — писал один из первых ее биографов А. Г. Брикнер, — Екатерина, верхом, в мужском платье, в мундире Преображенского полка, в шляпе, украшенной дубовыми ветвями, из-под которой распушены были длинные красивые волосы, выступила с войском из Петербурга; подле императрицы ехала княгиня Дашкова, также верхом и в мундире: зрелище странное, привлекательное, пленительное. Эта сцена напоминала забавы Екатерины во время юношества, ее страсть к верховой езде, и в то же время здесь происходило чрезвычайно важное политическое действие: появление Екатерины в мужском костюме, среди такой обстановки, было решающим судьбу России торжеством над жалким противником, личность которого не имела значения, сан которого, однако, оставался опасным до совершенного устранения его».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100