Торговцы напитками и «чили-догами» стали поспешно собирать товар. На фоне всеобщей сумятицы бросались в глаза два высоких подростка, похожие на неонацистов: они стояли неподвижно, с отсутствующим видом; Сэм подумала, что они, наверное, накачались наркотиками.
– Невада, за мной! – истошным голосом заорала наряженная Буффало Биллом миниатюрная брюнетка, потрясая флагом штата.
И бросилась бегом к стоящему метрах в ста от нее автобусу; за ней рвануло целое стадо каких-то ковбоев не первой молодости.
Саманта с любопытством смотрела на них. Неужели они вот так запросто и уедут?
С треском рвущейся бумаги разверзлись небеса, и потоки теплой мочи обрушились на землю. Под ударами ветра разложенные прилавки рухнули и потонули в едко пахнущих лужах. Охваченные тревогой мамаши, тяжело переваливаясь с боку на бок, бежали к своим жилищам, погоняя перед собой на все лады ревущее потомство. Флаги, вытянувшись по горизонтали, оглушительно хлопали. Рухнул зонт, своротив стоявший под ним столик. Два подростка безмятежно улыбались.
Подвыпившие ковбои добежали до автобуса, выкрашенного в цвета штата Невада, – маленькая брюнетка уже стояла возле него, повелительно размахивая руками. С перекошенными от омерзения лицами они поспешно забрались внутрь. Дождь, от которого шел удушающий запах, струился по телу Сэм – у нее было такое ощущение, словно она попала под струю мочи гигантской кошки. Ну и пусть себе устраивают пись-пись с неба, если им так нравится, плевать ей на это. Ей теперь на все наплевать. Ведь она победила Джека Мортона. И поэтому улыбалась.
Во влажном тумане, подняв целые волны грязи, автобус тронулся с места. Сделал он это как-то странно: взвыл мотор, автобус рванул на полной скорости, потом резко развернулся, так что его занесло. Сэм смотрела, как он приближается. Но он же не туда едет… сквозь опустившийся над городом жидкий занавес дождя она увидела, как толпа в страшной панике бросилась врассыпную, а автобус мчится невесть куда – шофер, что ли, спятил? Она автоматически открыла рот, чтобы крикнуть: «Берегись!» – крикнуть, сама не зная кому. В последний момент автобус свернул. Он разнес трибуну, на которой выло от ужаса какое-то зазевавшееся семейство, и Саманта увидела, как огромные колеса проехали прямо по людям, отчетливо услышала, как с треском ломаются человеческие кости, рвется на куски плоть. Не сбавляя скорости, автобус переехал возмущенно разинувшего рот Лесли Андерсона, раскатал его в плоский серо-пурпурный блин, потом опрокинул колесницу из папье-маше с забравшимися туда девочками – участницами парада, и тут Сэм четко увидела водителя. Маленький, очень бледный мальчишка. На нем была слишком большая шоферская фуражка и запятнанная кровью шоферская куртка.
Ничуть не изменив положения плеч, он повернул голову, встретился взглядом с Самантой и расплылся в улыбке. Внутри автобуса на все лады завывали старые ковбои: их швыряло от стенки к стенке, они падали друг на дружку. Мальчишка опять прибавил скорость, его красные глаза горели, словно кровавые фары, а смех прокатился по всему городу, слившись воедино с ворчанием грома.
Саманта увидела, как автобус на безумной скорости, дребезжа, умчался вдаль – по дороге, ведущей в горы. Доносившийся из него вой ужаса смешался с истошными воплями толпы. Автобус на полной скорости вошел в поворот – на двух колесах – и исчез из виду. Саманта внезапно опомнилась и двинулась в путь.
Небо раскололось на части – гигантская зигзагообразная молния ударила в него и скрылась в холмах. Город плавал в мертвенно-бледном, похожем на электрический, синеватом свете. Какой-то насквозь промокший мальчик плакал, вцепившись в отцовскую ногу. Два подростка хохотали. Показывая зубы. Длинные и желтые. Господи, так и есть. Они направились к ней – спокойненько, вызывающе покачивая бедрами; от них несло падалью. Она достала револьвер и неторопливо прицелилась. Они замерли. Тот, что повыше, хотел было что-то сказать, но ненормально обширный набор новеньких длинных зубов ему явно мешал, и вместо слов получилась какая-то гулкая каша – Сэм сумела разобрать лишь: «шлюха… задница… сдохнуть», чего, впрочем, было вполне достаточно для того, чтобы понять их намерения. Она прицелилась в глаз тому, что говорил, и выстрелила. Пуля вошла прямо в зрачок – подросток покачнулся и завизжал. Она прицелилась во второго и опять выстрелила, пробив ему левый глаз. Тот тоже закачался, – похоже, он был удивлен. Потом – на редкость дружно – они выпрямились и бросились за ней; выбитые глаза стекали по не знавшим еще бритвы щекам.
Сэм уже была готова к тому, что сейчас их когтистые пальцы вцепятся ей в плечо, раздирая его до самой кости, как вдруг с размаху налетела на какого-то толстяка со свекольного цвета физиономией, наряженного шерифом.
– Нет, ну что за бардак; это неслыханно, я буду жаловаться!
Огибая его, она крикнула:
– Бегите, бегите отсюда быстро!
Герман Моргенштейн посмотрел на нее с недоумением. А потом увидел этих засранцев – Чеви Алонсо и Б. 2 Маркеса – наряженные трупами, они мчались во весь опор. Или эти инородцы вознамерились напакостить рыженькой?
– Стоп! Стоять! – взревел Герман, расставив руки в стороны.
Чеви и Б. 2 замерли, глядя на него.
– В нем добрый центнер мяса… – сумел-таки выговорить Б. 2 с мечтательным выражением на лице.
– Ну да, кореш, классный ням-нямчик… – улыбаясь, согласился Чеви.
Он схватил Германа за правую руку и оторвал ее, а Чеви тем временем то же самое сделал с левой.
– Я буду жаловаться… – слабеющим голосом произнес Герман, потом добавил: – Мама… – и рухнул на колени. Истекая слюной, словно пара голодных собак, Чеви и Е. 2 набросились на него.
Дак остановился под зловонным дождем и огляделся. Человек в черном исчез. Он открыл рот, чтобы крикнуть: «Френки», и несметное число жгучих капелек обрушилось ему на язык. Он сплюнул, но омерзительный вкус так и остался во рту. Тот, кто извергает всю эту мочу, должно быть, настоящий гигант. Он увидел, что через опустевшую уже площадь бежит здоровенный черный фэбээровец, а с ним – Стивен Бойлз. На земле, среди опрокинутых прилавков, лежат распластанные тела – плоские, как галеты; дождь, словно иголками, сечет их каплями мочи. Ветер с каждой секундой усиливался – один раз даже дунул так резко, что Дак покачнулся. Ураган? В это время года их не бывает. Облака в небе крутились, и даже ветер, казалось, дул со всех сторон сразу. И тут он ее увидел. В самом конце улицы.
Френки.
На ней было белое платьице с вырезом на спине – а-ля Мерилин Монро, – не обращая ни малейшего внимания на бурю, она стояла возле витрины аптеки и разговаривала с каким-то человеком.
С человеком в черном.
Сердце Дака просто взвыло в груди.
Он бросился к ним.
Человек равнодушно на него глянул и опять повернулся к Френки.
Тотчас ветер стал вдвое сильнее, и Дак словно наткнулся на какую-то непроницаемую стену. Перебирая ногами, он без толку протирал подошвы – с места было не сдвинуться. Ничего не понимая, он изо всех сил старался преодолеть невидимый барьер. Чувствовал, как шквал ветра тянет его назад за волосы, чуть ли не вырывая их с корнем, вдавливает щеки, как страшный вихрь бьет его в грудь, вынуждая отступать шаг за шагом. Колдовство. Этот человек пустил в ход колдовство.
Человек в черном тащил куда-то Френки, схватив за запястье. Она отбивалась, что-то беззвучно кричала, но он непреклонно тянул ее за собой. Отпусти ее! Шарф, скрывавший лицо мужчины, упал, и Дак увидел нижнюю часть его лица – точнее, ее отсутствие. Торчали кости, вместо носа зияла дыра, безобразные, лишенные десен зубы. Сквозь прорехи в штанах светились белые берцовые кости. Живой мертвец. Мерзкий. Гадкий. Дак изогнулся дугой, сражаясь с ветром, напряг все мускулы, силясь его отогнать, и, проклиная себя за слабость, почувствовал, как от гнева и бессилия у него на глазах выступили слезы.
Ветер проскользнул у него между ног, приподнял его, словно соломинку, подбросил в воздух и с силой швырнул на землю – ощущение у Дака было такое, будто он нарвался на борца сумо: с головокружительной скоростью он откатился назад. И чуть не задохнулся от резкого толчка – движение прекратилось. Ремень сумки зацепился за пожарный кран. Дак ухватил ремешок – лямка из плетеного нейлона оказалась достаточно прочной – и, сантиметр за сантиметром, принялся подтягиваться к крану. Ближе к земле ветер был слабее.
Френки уже лежала на тротуаре. Человек в черном гневно склонился над ней и схватил ее за волосы. В порыве ветра раздался его голос:
– Ты должна пойти с нами! Ты принадлежишь нам!
– Нет, не вам, а Леонарду, отпустите меня!
– Леонарду крышка, он – смертный! Ты должна подчиниться новому порядку!
– Пусти, сукин сын!
Дак наконец добрался до крана, ухватился за него поудобнее – онемевшие пальцы болели. Пролез под ремень – так, чтобы тот обхватывал его вместе с красным металлическим столбом пожарного крана.
Открыть сумку. Ветер дико ударил в лицо, и Дак стукнулся головой о сталь крана. Почувствовал, как треснула кожа на скуле, как потекла кровь, смешиваясь с дождем. Открыть сумку. Достать оттуда помповое ружье. Ощутить пальцами его холодную сталь. Сталь, выточенную человеческими руками. Такую нужную. Действенную. Безо всяких там настроений. Без души. Ветер с размаху хлестнул его по разбитой скуле – капельки крови брызнули вокруг; ветер ухватил его за волосы и со страшной силой дернул – Дак сильно стукнулся носом о кран, по звуку понял, что сломал нос, но боли не ощущал. Он ощущал лишь оружие – приклад в руках, прижатый к животу, над самой землей. Оружие, спрятанное от ветра за крепостной стеной пожарного крана и его собственного тела. Левой рукой он взялся за ручку крана. Резко повернул. Вода с яростью ударила в небо, разгоняя ветер.
Захваченный врасплох, человек в черном отпустил Френки и повернул голову. Дак нажал на гашетку. Еще и еще.
Первая пуля прошила грудь человека в черном – от удара его подбросило в воздух. Потом он рухнул на колени и, смеясь, поднялся. Вторая пуля напрочь снесла ему колено – он по-прежнему смеялся. Третья прошла сквозь горло, и оттуда брызнуло что-то желтое, гнойное, а человек, заходясь от смеха, пил эту брызжущую дождем мерзость. Френки была уже на ногах. Она бежала. Бежала к Даку.
Человек зарычал от гнева и, защищаясь от четвертой пули, вытянул вперед руку. Пуля разбилась о жесткую плоть ладони и взорвалась, превратив руку в горящий факел. И тогда он закричал. Протяжно закричал от изумления и боли. Дака пронзила догадка: этих чертовых марсиан вполне можно уничтожить. Они горят! – вполголоса бормотал он. Френки бежала к нему, она была уже совсем рядом, и ветер был бессилен перед ней: она бежала сквозь ветер. Бившая из крана вода развеяла запах мочи. Дак глубоко вздохнул и прицелился. Умри, гадина. Человек в черном поднес к лицу пылающую руку и глупейшим образом дул на нее.
Дак прикрыл левый глаз и выстрелил. Пуля прошла сквозь обуглившуюся руку и пробила грудную кость – вспыхнуло пламя. Человек в черном по-звериному вскрикнул и забегал кругами под проливным дождем, но моча отнюдь не гасила огня, а, похоже, лишь подкармливала его – нежно и ласково пламя бежало по телу; человек бросился на землю и с воем покатился, пытаясь выскользнуть из ненасытных объятий огня.
Френки опустилась рядом с Даком, Френки уже обнимала его, ее волосы щекотали ему щеку; он положил ружье и сжал ее в объятиях.
Дождь мало-помалу успокоился; ветер раздувал пламя, и человек в черном трещал, словно дрова в печи, бешено вертелся, хрипло завывал и стал похож на пылающий крест фейерверка.
Френки обняла ладонями лицо Дака:
– Ты весь в крови! Нужно…
– Потом. Пошли.
– Я не могу пойти с тобой, Дак. Я не могу уехать из этого города.
– Без тебя мне отсюда не выбраться. В одиночку ничего у меня не получится. Ты должна помочь мне.
– Их теперь уже слишком много. Они вышли из-под контроля старого Леонарда. И скоро уничтожат все. Я не могу пойти с тобой.
– Я тебя здесь не оставлю.
– Но черт возьми, Дак, ты не понимаешь, что…
– Замолчи! Плевать мне на это, понимаешь, плевать!
Он кричал, все лицо у него было в кровоподтеках и синяках, слипшиеся волосы всклокочены, нос невероятно раздут, а из распухших глаз лились слезы. Френки протянула руку – такую бледную-бледную, такую холодную руку – и нежно коснулась его лба.
– Если бы только я знала тебя раньше… если бы только…
Дак разрыдался; он чувствовал, как слезы неудержимо заливают глаза, нос, рот, причиняя жгучую боль, чуть ли не душат его; Френки он видел как будто сквозь туман: она словно колыхалась – такая бледная, а глаза такие темные.
– Мне нужно идти, Дак; мне и вправду нужно…
Он икнул и, вытянув руку, поймал ее за хрупкое холодное запястье. Что-то у нее с кожей. Кожа Френки приобрела какой-то безобразный землистый оттенок. Раздался дикий смех: смеялось нечто – догоравшее, похожее на черного паука – черного паука боли. Френки посмотрела на руку Дака, обнявшую ее, в синих прожилках, запястье.
– Ты же сам видишь, что все кончено.
Голос ее доносился как бы издалека, стал каким-то странным:
– Я так устала, Дак, наверное, я сейчас…
– Нет!
Дак взревел, сдернул сумку с пожарного крана, не выпустив при этом из руки запястья Френки, нагнулся и гибким движением забросил девушку себе на плечи. И двинулся в путь, выставив перед собой помповое ружье – словно обагренный кровью злодей с добычей на плечах. Он взял курс на станцию обслуживания. Френки была почти невесомой – легкое холодное прикосновение к затылку, холодное запястье в его ладони. Френки ничего не говорила – она едва дышала, прикрыв глаза, и была так бледна, что казалась голубой.
На площади, словно рдеющая куча углей, дотлевал Френк Мартин, и от него жутко несло паленым поросенком.
Славный белый поросенок
Ты гуляй ты мне не нужен
Гадкий черный поросенок
Нынче съем тебя на ужин
НЕТ!
Лори внезапно проснулся; во рту пересохло, меж бедер было мокро. Уснул! Уснул и написал в штаны! Сердце в груди бешено колотилось. Пару секунд он пребывал в сладчайшем заблуждении: всего лишь жуткий кошмарный сон; потом локтем наткнулся на Джема и понял, что все это будет продолжаться и дальше. Он шепнул во тьме шкафа:
– Джем!
– Ну что?
– Я заснул.
– Я тоже.
– Ничего не слышно. Наверное, она вышла куда-нибудь.
– Надо отсюда сматываться.
– А если она там?
– В любом случае нам крышка.
Лори рассмотрел это умозаключение с самых разных точек зрения, не нашел ни одной, на его взгляд, удовлетворительной и решился:
– Ладно, надо только дверь ногами высадить. Спинами упремся в стену и – бум! Подумаешь, какой-то несчастный старый шкаф.
Джем вздохнул:
– О'кей, старик, невелика задача.
Они уперлись спинами в стену, подтянув коленки к груди, держа лодыжки под прямым углом к шкафу. Снаружи по-прежнему не доносилось ни звука.
– У меня сейчас судороги начнутся… – прошептал Лори.
– По счету «три». Раз, два, три!
Ноги их с силой распрямились, подошвы кроссовок одновременно ударили в деревянные створки шкафа – старый замок не выдержал, винты, на которых он держался, вылетели.
Дерево треснуло, и воцарилась тишина. Лори осторожно высунул голову из шкафа. На плите по-прежнему кипела кастрюля с той мерзкой похлебкой. Он выбрался из шкафа и выпрямился во весь рост.
– Вот видишь, оказалось проще простого, – сказал он, обернувшись к Джему.
Джем, в свою очередь вылезавший из шкафа, вдруг замер, стоя на четвереньках, подняв голову вверх. Его выпученные глаза уставились на Лори, а губы дрожали. Лори поторопил его:
– Скорей, старик, надо сматываться!
Джем издал какой-то странный, булькающий звук, и Лори склонился к нему:
– Ты что?
– Та-та-та-та…
– Плохо тебе, что ли?
На какой-то момент у него в голове мелькнула мысль о том, что стоявший в кухне отвратительный запах – как от дохлой собаки – исходит не от кастрюли, а от Джема. У него вдруг возникло ощущение, будто кто-то сверлит его взглядом, и он обернулся: никого.
Он схватил Джема за руку:
– Скорей же, черт возьми.
– Та-та-там… – прошептал белый как полотно Джем.
Дальше все происходило с такой скоростью, что Лори, похоже, просто физически познал смысл слова «демультипликация». Он запрокинул голову и увидел ее. Ведьму. Она распласталась под потолком, в руках у нее длинная вилка, к вымазанному кровью белому кухонному переднику прилипла какая-то шерсть; здоровым глазом она смотрит на него и улыбается от уха до уха, а губы – будто раздавленная клубника; все это он едва успел заметить, ибо в то же мгновение, словно ослепший от ужаса вспугнутый фарами кролик, уже летел к газовой плите, своротив по пути мусорное ведро.
Раздался ее яростный вопль, сталь вилки скользнула по его бедру, но он уже схватил с плиты кастрюлю и запустил ей в физиономию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Невада, за мной! – истошным голосом заорала наряженная Буффало Биллом миниатюрная брюнетка, потрясая флагом штата.
И бросилась бегом к стоящему метрах в ста от нее автобусу; за ней рвануло целое стадо каких-то ковбоев не первой молодости.
Саманта с любопытством смотрела на них. Неужели они вот так запросто и уедут?
С треском рвущейся бумаги разверзлись небеса, и потоки теплой мочи обрушились на землю. Под ударами ветра разложенные прилавки рухнули и потонули в едко пахнущих лужах. Охваченные тревогой мамаши, тяжело переваливаясь с боку на бок, бежали к своим жилищам, погоняя перед собой на все лады ревущее потомство. Флаги, вытянувшись по горизонтали, оглушительно хлопали. Рухнул зонт, своротив стоявший под ним столик. Два подростка безмятежно улыбались.
Подвыпившие ковбои добежали до автобуса, выкрашенного в цвета штата Невада, – маленькая брюнетка уже стояла возле него, повелительно размахивая руками. С перекошенными от омерзения лицами они поспешно забрались внутрь. Дождь, от которого шел удушающий запах, струился по телу Сэм – у нее было такое ощущение, словно она попала под струю мочи гигантской кошки. Ну и пусть себе устраивают пись-пись с неба, если им так нравится, плевать ей на это. Ей теперь на все наплевать. Ведь она победила Джека Мортона. И поэтому улыбалась.
Во влажном тумане, подняв целые волны грязи, автобус тронулся с места. Сделал он это как-то странно: взвыл мотор, автобус рванул на полной скорости, потом резко развернулся, так что его занесло. Сэм смотрела, как он приближается. Но он же не туда едет… сквозь опустившийся над городом жидкий занавес дождя она увидела, как толпа в страшной панике бросилась врассыпную, а автобус мчится невесть куда – шофер, что ли, спятил? Она автоматически открыла рот, чтобы крикнуть: «Берегись!» – крикнуть, сама не зная кому. В последний момент автобус свернул. Он разнес трибуну, на которой выло от ужаса какое-то зазевавшееся семейство, и Саманта увидела, как огромные колеса проехали прямо по людям, отчетливо услышала, как с треском ломаются человеческие кости, рвется на куски плоть. Не сбавляя скорости, автобус переехал возмущенно разинувшего рот Лесли Андерсона, раскатал его в плоский серо-пурпурный блин, потом опрокинул колесницу из папье-маше с забравшимися туда девочками – участницами парада, и тут Сэм четко увидела водителя. Маленький, очень бледный мальчишка. На нем была слишком большая шоферская фуражка и запятнанная кровью шоферская куртка.
Ничуть не изменив положения плеч, он повернул голову, встретился взглядом с Самантой и расплылся в улыбке. Внутри автобуса на все лады завывали старые ковбои: их швыряло от стенки к стенке, они падали друг на дружку. Мальчишка опять прибавил скорость, его красные глаза горели, словно кровавые фары, а смех прокатился по всему городу, слившись воедино с ворчанием грома.
Саманта увидела, как автобус на безумной скорости, дребезжа, умчался вдаль – по дороге, ведущей в горы. Доносившийся из него вой ужаса смешался с истошными воплями толпы. Автобус на полной скорости вошел в поворот – на двух колесах – и исчез из виду. Саманта внезапно опомнилась и двинулась в путь.
Небо раскололось на части – гигантская зигзагообразная молния ударила в него и скрылась в холмах. Город плавал в мертвенно-бледном, похожем на электрический, синеватом свете. Какой-то насквозь промокший мальчик плакал, вцепившись в отцовскую ногу. Два подростка хохотали. Показывая зубы. Длинные и желтые. Господи, так и есть. Они направились к ней – спокойненько, вызывающе покачивая бедрами; от них несло падалью. Она достала револьвер и неторопливо прицелилась. Они замерли. Тот, что повыше, хотел было что-то сказать, но ненормально обширный набор новеньких длинных зубов ему явно мешал, и вместо слов получилась какая-то гулкая каша – Сэм сумела разобрать лишь: «шлюха… задница… сдохнуть», чего, впрочем, было вполне достаточно для того, чтобы понять их намерения. Она прицелилась в глаз тому, что говорил, и выстрелила. Пуля вошла прямо в зрачок – подросток покачнулся и завизжал. Она прицелилась во второго и опять выстрелила, пробив ему левый глаз. Тот тоже закачался, – похоже, он был удивлен. Потом – на редкость дружно – они выпрямились и бросились за ней; выбитые глаза стекали по не знавшим еще бритвы щекам.
Сэм уже была готова к тому, что сейчас их когтистые пальцы вцепятся ей в плечо, раздирая его до самой кости, как вдруг с размаху налетела на какого-то толстяка со свекольного цвета физиономией, наряженного шерифом.
– Нет, ну что за бардак; это неслыханно, я буду жаловаться!
Огибая его, она крикнула:
– Бегите, бегите отсюда быстро!
Герман Моргенштейн посмотрел на нее с недоумением. А потом увидел этих засранцев – Чеви Алонсо и Б. 2 Маркеса – наряженные трупами, они мчались во весь опор. Или эти инородцы вознамерились напакостить рыженькой?
– Стоп! Стоять! – взревел Герман, расставив руки в стороны.
Чеви и Б. 2 замерли, глядя на него.
– В нем добрый центнер мяса… – сумел-таки выговорить Б. 2 с мечтательным выражением на лице.
– Ну да, кореш, классный ням-нямчик… – улыбаясь, согласился Чеви.
Он схватил Германа за правую руку и оторвал ее, а Чеви тем временем то же самое сделал с левой.
– Я буду жаловаться… – слабеющим голосом произнес Герман, потом добавил: – Мама… – и рухнул на колени. Истекая слюной, словно пара голодных собак, Чеви и Е. 2 набросились на него.
Дак остановился под зловонным дождем и огляделся. Человек в черном исчез. Он открыл рот, чтобы крикнуть: «Френки», и несметное число жгучих капелек обрушилось ему на язык. Он сплюнул, но омерзительный вкус так и остался во рту. Тот, кто извергает всю эту мочу, должно быть, настоящий гигант. Он увидел, что через опустевшую уже площадь бежит здоровенный черный фэбээровец, а с ним – Стивен Бойлз. На земле, среди опрокинутых прилавков, лежат распластанные тела – плоские, как галеты; дождь, словно иголками, сечет их каплями мочи. Ветер с каждой секундой усиливался – один раз даже дунул так резко, что Дак покачнулся. Ураган? В это время года их не бывает. Облака в небе крутились, и даже ветер, казалось, дул со всех сторон сразу. И тут он ее увидел. В самом конце улицы.
Френки.
На ней было белое платьице с вырезом на спине – а-ля Мерилин Монро, – не обращая ни малейшего внимания на бурю, она стояла возле витрины аптеки и разговаривала с каким-то человеком.
С человеком в черном.
Сердце Дака просто взвыло в груди.
Он бросился к ним.
Человек равнодушно на него глянул и опять повернулся к Френки.
Тотчас ветер стал вдвое сильнее, и Дак словно наткнулся на какую-то непроницаемую стену. Перебирая ногами, он без толку протирал подошвы – с места было не сдвинуться. Ничего не понимая, он изо всех сил старался преодолеть невидимый барьер. Чувствовал, как шквал ветра тянет его назад за волосы, чуть ли не вырывая их с корнем, вдавливает щеки, как страшный вихрь бьет его в грудь, вынуждая отступать шаг за шагом. Колдовство. Этот человек пустил в ход колдовство.
Человек в черном тащил куда-то Френки, схватив за запястье. Она отбивалась, что-то беззвучно кричала, но он непреклонно тянул ее за собой. Отпусти ее! Шарф, скрывавший лицо мужчины, упал, и Дак увидел нижнюю часть его лица – точнее, ее отсутствие. Торчали кости, вместо носа зияла дыра, безобразные, лишенные десен зубы. Сквозь прорехи в штанах светились белые берцовые кости. Живой мертвец. Мерзкий. Гадкий. Дак изогнулся дугой, сражаясь с ветром, напряг все мускулы, силясь его отогнать, и, проклиная себя за слабость, почувствовал, как от гнева и бессилия у него на глазах выступили слезы.
Ветер проскользнул у него между ног, приподнял его, словно соломинку, подбросил в воздух и с силой швырнул на землю – ощущение у Дака было такое, будто он нарвался на борца сумо: с головокружительной скоростью он откатился назад. И чуть не задохнулся от резкого толчка – движение прекратилось. Ремень сумки зацепился за пожарный кран. Дак ухватил ремешок – лямка из плетеного нейлона оказалась достаточно прочной – и, сантиметр за сантиметром, принялся подтягиваться к крану. Ближе к земле ветер был слабее.
Френки уже лежала на тротуаре. Человек в черном гневно склонился над ней и схватил ее за волосы. В порыве ветра раздался его голос:
– Ты должна пойти с нами! Ты принадлежишь нам!
– Нет, не вам, а Леонарду, отпустите меня!
– Леонарду крышка, он – смертный! Ты должна подчиниться новому порядку!
– Пусти, сукин сын!
Дак наконец добрался до крана, ухватился за него поудобнее – онемевшие пальцы болели. Пролез под ремень – так, чтобы тот обхватывал его вместе с красным металлическим столбом пожарного крана.
Открыть сумку. Ветер дико ударил в лицо, и Дак стукнулся головой о сталь крана. Почувствовал, как треснула кожа на скуле, как потекла кровь, смешиваясь с дождем. Открыть сумку. Достать оттуда помповое ружье. Ощутить пальцами его холодную сталь. Сталь, выточенную человеческими руками. Такую нужную. Действенную. Безо всяких там настроений. Без души. Ветер с размаху хлестнул его по разбитой скуле – капельки крови брызнули вокруг; ветер ухватил его за волосы и со страшной силой дернул – Дак сильно стукнулся носом о кран, по звуку понял, что сломал нос, но боли не ощущал. Он ощущал лишь оружие – приклад в руках, прижатый к животу, над самой землей. Оружие, спрятанное от ветра за крепостной стеной пожарного крана и его собственного тела. Левой рукой он взялся за ручку крана. Резко повернул. Вода с яростью ударила в небо, разгоняя ветер.
Захваченный врасплох, человек в черном отпустил Френки и повернул голову. Дак нажал на гашетку. Еще и еще.
Первая пуля прошила грудь человека в черном – от удара его подбросило в воздух. Потом он рухнул на колени и, смеясь, поднялся. Вторая пуля напрочь снесла ему колено – он по-прежнему смеялся. Третья прошла сквозь горло, и оттуда брызнуло что-то желтое, гнойное, а человек, заходясь от смеха, пил эту брызжущую дождем мерзость. Френки была уже на ногах. Она бежала. Бежала к Даку.
Человек зарычал от гнева и, защищаясь от четвертой пули, вытянул вперед руку. Пуля разбилась о жесткую плоть ладони и взорвалась, превратив руку в горящий факел. И тогда он закричал. Протяжно закричал от изумления и боли. Дака пронзила догадка: этих чертовых марсиан вполне можно уничтожить. Они горят! – вполголоса бормотал он. Френки бежала к нему, она была уже совсем рядом, и ветер был бессилен перед ней: она бежала сквозь ветер. Бившая из крана вода развеяла запах мочи. Дак глубоко вздохнул и прицелился. Умри, гадина. Человек в черном поднес к лицу пылающую руку и глупейшим образом дул на нее.
Дак прикрыл левый глаз и выстрелил. Пуля прошла сквозь обуглившуюся руку и пробила грудную кость – вспыхнуло пламя. Человек в черном по-звериному вскрикнул и забегал кругами под проливным дождем, но моча отнюдь не гасила огня, а, похоже, лишь подкармливала его – нежно и ласково пламя бежало по телу; человек бросился на землю и с воем покатился, пытаясь выскользнуть из ненасытных объятий огня.
Френки опустилась рядом с Даком, Френки уже обнимала его, ее волосы щекотали ему щеку; он положил ружье и сжал ее в объятиях.
Дождь мало-помалу успокоился; ветер раздувал пламя, и человек в черном трещал, словно дрова в печи, бешено вертелся, хрипло завывал и стал похож на пылающий крест фейерверка.
Френки обняла ладонями лицо Дака:
– Ты весь в крови! Нужно…
– Потом. Пошли.
– Я не могу пойти с тобой, Дак. Я не могу уехать из этого города.
– Без тебя мне отсюда не выбраться. В одиночку ничего у меня не получится. Ты должна помочь мне.
– Их теперь уже слишком много. Они вышли из-под контроля старого Леонарда. И скоро уничтожат все. Я не могу пойти с тобой.
– Я тебя здесь не оставлю.
– Но черт возьми, Дак, ты не понимаешь, что…
– Замолчи! Плевать мне на это, понимаешь, плевать!
Он кричал, все лицо у него было в кровоподтеках и синяках, слипшиеся волосы всклокочены, нос невероятно раздут, а из распухших глаз лились слезы. Френки протянула руку – такую бледную-бледную, такую холодную руку – и нежно коснулась его лба.
– Если бы только я знала тебя раньше… если бы только…
Дак разрыдался; он чувствовал, как слезы неудержимо заливают глаза, нос, рот, причиняя жгучую боль, чуть ли не душат его; Френки он видел как будто сквозь туман: она словно колыхалась – такая бледная, а глаза такие темные.
– Мне нужно идти, Дак; мне и вправду нужно…
Он икнул и, вытянув руку, поймал ее за хрупкое холодное запястье. Что-то у нее с кожей. Кожа Френки приобрела какой-то безобразный землистый оттенок. Раздался дикий смех: смеялось нечто – догоравшее, похожее на черного паука – черного паука боли. Френки посмотрела на руку Дака, обнявшую ее, в синих прожилках, запястье.
– Ты же сам видишь, что все кончено.
Голос ее доносился как бы издалека, стал каким-то странным:
– Я так устала, Дак, наверное, я сейчас…
– Нет!
Дак взревел, сдернул сумку с пожарного крана, не выпустив при этом из руки запястья Френки, нагнулся и гибким движением забросил девушку себе на плечи. И двинулся в путь, выставив перед собой помповое ружье – словно обагренный кровью злодей с добычей на плечах. Он взял курс на станцию обслуживания. Френки была почти невесомой – легкое холодное прикосновение к затылку, холодное запястье в его ладони. Френки ничего не говорила – она едва дышала, прикрыв глаза, и была так бледна, что казалась голубой.
На площади, словно рдеющая куча углей, дотлевал Френк Мартин, и от него жутко несло паленым поросенком.
Славный белый поросенок
Ты гуляй ты мне не нужен
Гадкий черный поросенок
Нынче съем тебя на ужин
НЕТ!
Лори внезапно проснулся; во рту пересохло, меж бедер было мокро. Уснул! Уснул и написал в штаны! Сердце в груди бешено колотилось. Пару секунд он пребывал в сладчайшем заблуждении: всего лишь жуткий кошмарный сон; потом локтем наткнулся на Джема и понял, что все это будет продолжаться и дальше. Он шепнул во тьме шкафа:
– Джем!
– Ну что?
– Я заснул.
– Я тоже.
– Ничего не слышно. Наверное, она вышла куда-нибудь.
– Надо отсюда сматываться.
– А если она там?
– В любом случае нам крышка.
Лори рассмотрел это умозаключение с самых разных точек зрения, не нашел ни одной, на его взгляд, удовлетворительной и решился:
– Ладно, надо только дверь ногами высадить. Спинами упремся в стену и – бум! Подумаешь, какой-то несчастный старый шкаф.
Джем вздохнул:
– О'кей, старик, невелика задача.
Они уперлись спинами в стену, подтянув коленки к груди, держа лодыжки под прямым углом к шкафу. Снаружи по-прежнему не доносилось ни звука.
– У меня сейчас судороги начнутся… – прошептал Лори.
– По счету «три». Раз, два, три!
Ноги их с силой распрямились, подошвы кроссовок одновременно ударили в деревянные створки шкафа – старый замок не выдержал, винты, на которых он держался, вылетели.
Дерево треснуло, и воцарилась тишина. Лори осторожно высунул голову из шкафа. На плите по-прежнему кипела кастрюля с той мерзкой похлебкой. Он выбрался из шкафа и выпрямился во весь рост.
– Вот видишь, оказалось проще простого, – сказал он, обернувшись к Джему.
Джем, в свою очередь вылезавший из шкафа, вдруг замер, стоя на четвереньках, подняв голову вверх. Его выпученные глаза уставились на Лори, а губы дрожали. Лори поторопил его:
– Скорей, старик, надо сматываться!
Джем издал какой-то странный, булькающий звук, и Лори склонился к нему:
– Ты что?
– Та-та-та-та…
– Плохо тебе, что ли?
На какой-то момент у него в голове мелькнула мысль о том, что стоявший в кухне отвратительный запах – как от дохлой собаки – исходит не от кастрюли, а от Джема. У него вдруг возникло ощущение, будто кто-то сверлит его взглядом, и он обернулся: никого.
Он схватил Джема за руку:
– Скорей же, черт возьми.
– Та-та-там… – прошептал белый как полотно Джем.
Дальше все происходило с такой скоростью, что Лори, похоже, просто физически познал смысл слова «демультипликация». Он запрокинул голову и увидел ее. Ведьму. Она распласталась под потолком, в руках у нее длинная вилка, к вымазанному кровью белому кухонному переднику прилипла какая-то шерсть; здоровым глазом она смотрит на него и улыбается от уха до уха, а губы – будто раздавленная клубника; все это он едва успел заметить, ибо в то же мгновение, словно ослепший от ужаса вспугнутый фарами кролик, уже летел к газовой плите, своротив по пути мусорное ведро.
Раздался ее яростный вопль, сталь вилки скользнула по его бедру, но он уже схватил с плиты кастрюлю и запустил ей в физиономию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35